Не ведая сомнений

И вот они раскачиваются в ритмики медленного танца. На потолке вспыхивают разноцветные огни светомузыки. Сердце у Николая бешено стучит, чувствуя рядом молодое, нежное, пахнущее лёгкими духами существо другого пола. И чувство неуверенности, чувство какого-то первородного страха заставляет его держать себя на расстоянии от этого неземного создания. А она, видя это, белоснежно улыбаясь, совершенно естественно берёт инициативу в свои руки. И вот они уже рядом настолько, что он ощущает её тёплое дыхание на своей щеке, её нога всё чаще, как бы между прочим, скользит по его ноге, а небольшая девичья грудь упруго встречается с его грудью. От всего этого, кажется совершенно ещё недавно невозможного, пятнадцатилетнего пацана пробивает дрожь…

– Пожар!!! Пожар!!! Всем из палатки!!! – медленно доходит смысл криков до спящего Николая. Его тормошат. В нос бьёт запах гари, – это горит их палатка. Со всех сторон слышится треск рвущегося брезента. Люди, оказавшиеся в огненной западне, стремятся любыми путями вырваться из неё. Что это сон или явь? – приходя в себя, не мог сразу определить лейтенант.

– Ты что сидишь, – вон из палатки, – крикнул ротный.

Голос командира подействовал на Николая как приказ. Он мигом пришёл в себя. Несколько секунд понадобилось Иванову, чтобы выбраться из огненной западни. Тут же с Чигвинцевым они стали строить людей, проверять все ли на месте, никто не остался в горящей палатки. Посчитали. Все кроме зампотеха стояли в строю.

– Кто видел лейтенанта Шилова? – спросил Чигвинцев.

– Я здесь, – послышался приглушённый голос. Из-за кромешной темноты никто не заметил лежащий в стороне, измазанный в глине спальник. В нём, безуспешно пытаясь выбраться, дёргался и брыкался зампотех. Солдаты освободили его из собственноручно приготовленного плена. Встав на ноги, он недовольно сказал, что мол обязательно разберётся с теми, кто его пинал ногами и выкатил в грязь. Действительно в сполохах продолжавшегося гореть брезента было видно, что вся голова Александра вымазана глиной. Со стороны он казался очень потешным, многие в другое время, наверно от души посмеялись, но тогда радоваться было нечему. Впереди ещё половина холодной, с пронизывающим сырым ветром ночи. Палатка на глазах догорала, кругом мокрый снег и липкая грязь. Тут уж было действительно не до приколов и ни до смеха.

Распределив людей одних на тушение огня, других на обустройство новой палатки, ротный приступил к разбору происшествия. Он подозвал к себе сержанта – дежурного и дневальных. Быстро выяснили, кто виновен в том, что случился пожар и как это произошло. Оказывается, рядовой Павлюченко наводчик орудия со взвода Иванова заступив на смену заснул. Когда проснулся, то увидел, что «паларис» затухает и спросонья «ливанул» в него из стоящего рядом ведра, как он был уверен, соляра, но ошибся, – в том ведре была питьевая вода, а солярка находилась в противоположной стороне. В результате вода в раскалённой трубе быстро превратилась в пар, произошёл мощный взрыв с выбросом огненной смеси на крышу палатки.

– Теперь мне всё ясно, – сказал Чигвинцев. Вам, товарищ сержант, – объявляю строгий выговор за безответственное несение службы вашими подчинёнными. Рядовому Павлюченко – приказываю до утра выкопать яму для отходов 2 х 2 х 2 метра. Лейтенанту Иванову определить место и проследить исполнение приказания.

– Есть – ответили все трое.

К утру следов от ночного пожара не осталось. На месте сгоревшей палатки стояла новая. Паларис слегка дымил. Личный и комсостав мерно похрапывали на жёстком настиле, досматривая сны перед скорым подъёмом. Один лишь бедный Павлюченко исполняя приказание ротного, обравнивал штыковой лопатой вырытую для отходов яму. В таких случаях говорят: – «что заслужил, то и получи».

Как ни странно, но информация о «ЧП» в батальоне не дошла до ушей комбата. На общем построении он коротко подвёл итоги первой части учений, поощрил лучших военнослужащих. Затем подразделения выдвинулись на полигон. Предстояло каждой роте в пешем порядке отработать элементы боевой и тактической слаженности на местности. Экипажи должны были изучить маршруты выдвижения, развёртывания, преодоления минно-взрывных участков заграждения, отражения контратак противника. Всё это происходило на сильно заболоченной местности, изрытой ямами и воронками, наполненных мутной, ледяной водой. В этих условиях огромная роль в выполнении поставленных перед экипажами задачах лежала на механиках-водителях. Чигвинцев, учитывая это, приказал каждому взводу установить ориентировочные шесты в местах развёртывания, свёртывания, преодоления препятствий. Этой работой занимались несколько дней. Офицеры дополнительно изучали карты, наносили на них меняющуюся (согласно правилам учений) тактическую обстановку.

Иванов за эти дни облазил весь полигон. На одном из редких для этой местности возвышенных участков он наткнулся на хорошо сохранившийся со времён второй мировой войны немецкий ДОТ (долговременная огневая точка). Когда Николай открыл узкую железную дверь, то прямо упёрся в железобетонную округлую стену с прорезью на уровне глаз. Чуть ниже на ней было написано: «ACHTUNG!» «RUNG FUNK» (Внимание! Узел связи.) Далее вправо винтовая лестница круто спускалась вниз. Иванов пошёл по ней, однако, оказалось, что нижние этажи этого страшного и тёмного железобетонного «склепа» затоплены водой. Загадка, что там внизу, так осталась не разгаданной. Вероятно, этот ДОТ (долговременная огневая точка) входил в оборонительную систему гитлеровцев. Использовался как огневая точка и одновременно как узел связи. Далее, следуя логике, потому как он неплохо сохранился, а не стал развороченной воронкой от прямого попадания тяжёлого снаряда или авиабомбы, значит, его немцы либо сами оставили, либо он был взят в ходе наступления нашей пехотой.

Близился час «Ч», когда своё мастерство, наработанное в ходе многочисленных тренировок и занятий, подразделения батальона поочерёдно должны были продемонстрировать в ходе учебного боя. Все от рядового до комбата с раннего утра находились на «боевом взводе». Каждой танковой роте предстояло по болотистой местности пройти в колонне несколько километров, затем повзводно преодолеть участок минно-взрывных заграждений, дальше развернуться в боевую линию и в ходе наступления поразить огнём мишени противника. В оценку выполнения задачи входили: качество достигнутых результатов и нормативно-временные показатели.

С обеда заморосил холодный осенний дождь. Танки огромными, грязно-зелёными глыбами замерли на исходном рубеже. С наступлением сумерек первой к выполнению учебно-боевой задачи готовилась приступить седьмая рота Евстафьева. Ориентироваться ночью на местности, к тому же в период непрекращающегося дождя было крайне тяжело. Это понимали все.

Чигвинцев с командирами взводов, танков ещё раз на карте отработал элементы предстоящего учебного боя. Затем он провёл отдельный инструктаж механиков – водителей от которых на все шестьдесят процентов зависело выполнение задачи. Особенно его волновали рядовые Саркисян и Нуритдинов. Они могли в самый сложный момент подвести коллектив подразделения.

И вот, в мутном небе взвилась долгожданная сигнальная ракета. Танки седьмой роты дружно рявкнули. Прогрев несколько минут двигатели и установив за это время внутреннюю и внешнюю связь, танки колонной двинулись вперёд. Примерно через полтора-два часа за ней должны были пойти подразделения восьмой, и в завершении девятой роты.

Для Иванова, как и его товарищей, наступил особенно напряжённый период ожидания. С одной стороны, хотелось узнать, как идут дела у Евстафьева, с другой – усиливался мондраж от первого в его жизни предстоящего учебного боя. Лично у него сложился сильный экипаж: механик-водитель Романцов и наводчик орудия Павлюченко. Два других в целом тоже показывали хорошие результаты. Вот только его беспокоил один экипаж, в котором механиком-водителем был всё тот же рядовой Нуритдинов. От него, как и от Саркисяна, всегда только и жди каких-нибудь неприятностей.

Часа через полтора вернулась на исходную седьмая рота. Для них всё было уже позади. Пока наблюдатели производили свои подсчёты, а полигонная команда выставляла новые мишени, рота Чигвинцева принимала технику, загружая её боеприпасами, проверяла связь. Сам Алексей с Николаем подошли к Евстафьеву чтобы из «первых рук» узнать специфику прошедшего учебного боя. Виктор, ещё не отошедший от запала учения, пропахший кислым запахом сгоревшего в канале вкладного ствола пороха, часто дыша, тыкал грязным пальцем в карту, показывая, где опасные участки, где установлены мишени. Но варианты установки и показа мишеней постоянно менялись, и это всем также было хорошо известно. Евстафьев пожелал Иванову и Чигвинцеву «без потерь» выполнить задачу и вернуться в лагерь. На том и разошлись.

– Коля, ты будь поуверенней, действуй чётко, как у нас отработано. Твой взвод наступает по центру роты, на тебя будут все ориентироваться. Не гони, держи линию и направление атаки. Всё понял? – сказал Чигвинцев.

– Оно-то понятно, да вот посмотрим, как всё это у меня получится на практике … – ответил Иванов.

– Всё у нас с тобой получится, лейтенант, – хлопнул по его плечу ротный, – мы ж с тобой из одного теста вылеплены – из теста ЧВТКУ. Снова взвилась сигнальная ракета. Экипажи заняли свои места. Взревели моторы. Заработала связь. Танковая колонна, врезаясь в темноту ночи тусклыми фарами СМУ (светомаскировочные устройства), двинулась вперёд. Сзади на башнях каждой машины были установлены небольшие габаритные лампочки, по которым командиру роты можно было визуально отслеживать движение того или иного танка.

Прошли первый рубеж, преодолели повзводно минно-взрывные участки заграждений, развернулись в боевую линию. Всё пока шло нормально. Впереди оставался огневой рубеж. Наводчики орудий и командиры танков включили ночные прицелы и средства наблюдения. Первыми появились пулемётные цели. Со всех сторон машины Иванова разом всё застрекотало. Далеко вперёд, пронзая дождь и темноту, понеслись нити трассирующих пуль. Павлюченко первой же короткой очередью срезал мишень. – Молодец наводчик! – хотелось крикнуть Николаю, но он сдержался и по внутренней связи предупредил, чтобы тот готовился к поражению танковых целей. Так и получилось. Вторыми показались танки.

– 583,585,586; 30.00; 1200, танки, с хода, огонь! – скомандовал взводу Иванов (номера машин, направление, дистанция до цели).

Вновь в пучине ночи раздались мощные выстрелы из вкладных 23-х миллиметровых стволов. Сзади в башню танка Иванова что-то тупо ударилось. Николай развернул командирскую башенку и увидел, как метрах в ста чётко по их следам движется какой-то танк и ведёт огонь по его заднему габариту.

– Что за чёрт, – подумал лейтенант. Посмотрел влево, вправо, – там ясно виднелись номера его экипажей. – Значит, это кто-то приблудный из первого или третьего взводов. Эфир прослушивался комбатом и наблюдателями. Надо было сделать так, чтобы и создавшееся положение каким-то образом исправить и оценку роте не подрезать. Иванов вышел на внешнюю связь, скомандовал:

– Командиры танков держать боевую линию, ориентироваться на габариты соседних машин!

Возможно, это и ещё несколько команд ротного подействовали на экипаж идущего за Ивановым танка. Он в итоге принял влево и выровнял боевой порядок. Последними появились БЗО (безоткатные орудия на автомобиле). Их с расстояния 800 метров также уничтожали из пулемётов. В целом задача была выполнена, и рота свернувшись в колонну вскоре вернулась на исходное положение. Пока экипажи передавали технику следующему подразделению, Чигвинцев собрал офицеров.

– Что за цирк мне устроили? – резко начал он. – Опять Саркисян из вашего Николаев взвода чуть было всё не испортил. Ладно, пусть он «тупит», но где командир взвода?! Я не слышал в эфире ни одной вашей команды! А представляете, если бы мы стреляли не из вкладного ствола, а штатным снарядом?! Как Вам Иванов тогда бы пришлось, а? – он многозначительно посмотрел в сторону Николая.

– Да башню мне наверняка бы снесло, – грустно усмехнулся лейтенант, а за ним и остальные офицеры.

– Вот узнает комбат, точно всем нам её снесёт, – уже более мягко сказал ротный. – Сейчас проверьте гильзы, боеприпасы, имущество, сдайте их старшине, а через полчаса – общее построение.

На построении роты Чигвинцев подвёл предварительные итоги. Оценил действия каждого взвода, экипажа. Несколько человек получили благодарность, а Саркисян – три наряда вне очереди на службу.

Уже вернувшись в свой гарнизон и подведя итоги прошедшим учениям, на общем собрании офицеров части восьмая танковая рота Чигвинцева, в которой служил теперь и Николай Иванов получила общую оценку «хорошо».

Глава пятая

Заканчивался 1980 год. До наступления нового оставался один месяц. В это время семья Ивановых ждала появление на свет своего первого ребёнка. Усилились холода, в квартире печка почти не затухала. Лида, когда мужа не было дома, легко освоилась разжигать её и ещё помогала в этом своей соседке Татьяне. Однако дрова, ни та, ни эта супружеская пара, заранее не запасли, поэтому приходилось, как говориться, «топиться с ног»: что нашёл, принёс, тем и греешься. Иванову хорошо в этом помогал личный состав роты. После занятий в поле каждый солдат брал несколько брикетов угля или поленьев возле полковой кочегарки и всё это относилось в сарай, часть которого позволил использовать ему добрый сосед. Иногда по вечерам, когда Николай был дома, они с женой смотрели фотографии, говорили о скором появлении ребёнка, мечтали о предстоящем отпуске, встрече с родными. Ещё они были несказанно рады письмам, небольшим посылкам, приходящим от родителей, покупкам, которые позволяли себе сделать с первых офицерских зарплат. Всё это кажется банально, однако в тех условиях приносило много радости, поднимало настроенье. Да, надо прямо сказать, жить им приходилось реально трудно. Чтобы купить масло, колбасу, молочные и другие продукты, женщинам приходилось вставать в четыре-пять утра и спешить занимать очередь в гарнизонном магазине, так как завоз продуктов был ограничен. А в самом Мамонове вообще кроме хлеба и рыбных консервов, да водки и дешёвых сигарет, практически ничего не продавалось. Можно себе представить: реально или нет содержать на одной лейтенантской зарплате семью и при этом жить в чёрт знает каких условиях?! Однако ведь жили! И жили дружно! Помогали друг другу чем могли. Бывали конечно и отступления. Не все могли адаптироваться к тяжёлым условиям армейской жизни. Иногда жёны загуливали и офицеры (в основном холостяки), обычно проживающие в общежитиях, часто заглядывали, как говорят, «на дно, бутылки». Да, случаи бывали разные.

Однажды Николай поздно вернулся со службы домой. Проходя по общему коридору он услышал за стеной у соседей весёлый смех Татьяны и приглушённый мужской голос.

«Наверно Юра из командировки вернулся», – подумал Николай.

Супруга ждала его. Пока он мылся и переодевался, Лида разогрела ужин.

– Слышал, как Танька пищит от радости. Юрка что ль из командировки прибыл? Странно, он должен был там ещё где-то с неделю находиться, – сказал Николай. Он сел за стол и приготовился есть.

– Да это не Юра, – замялась жена.

– А, кто? – удивлённо взглянул на неё Иванов. При этом его вилка и нож застыли над тарелкой.

– Коля ты не волнуйся. Это же не наша семья. Мы не имеем право встревать в их отношения. Сам знаешь, Татьяне трудно, она вообще ничего не умеет делать. Дрова или уголь мы постоянно даём им, печь либо ты, либо я растапливаем, а тут с его роты пришёл сержант и взялся ей помочь, – ответила Лида.

– И сколько дней он ей «просто» помогает? Может, когда и я уеду в очередную командировку, к тебе также будет забегать какой-нибудь помощник? – жёстко взглянул на жену Николай. – Сразу предупреждаю один раз и на всю жизнь: в этом случае тебе лучше будет собрать свои вещи и уехать к матери. Позора я никогда не потерплю.

– Что ты Коля. Я же о Татьяне. А сержант только один раз днём забегал, да вот сегодня почему-то задержался.

– Я у тебя тоже однажды задержался, в итоге семейный брак. А здесь разврат и позор. Что будут говорить о Юрке в его подразделении? Нет, с этим надо кончать. Либо я пойду к Татьяне и тогда вынужден буду отвести сержанта к дежурному, либо ты иди и поговори с ней. Но чтобы через десять минут его и след простыл! – жёстко закончил Николай.

Лида грузно, поздняя беременность всё больше тяготила её, встала с табуретки и, поддерживая свой огромный живот руками, пошла к соседке. Слышно было, как открылась дверь, а ещё через несколько секунд по лестнице застучали подошвы солдатских сапог. – «Первый пошёл», – сквозь зубы в полголоса сказал Иванов.

– Ну, вот всё и уладилось, – вернувшись, улыбнулась Лида.

– «Свежо предание, да верится с трудом», – ответил Николай

Действительно похождения этого сержанта к молодой соседке не прекратились до тех пор, пока Иванов сам лично не переговорил с ротным этого военнослужащего, чтобы его взяли на контроль. А там вернулся и Юра. Николай, конечно, говорить ему ничего не стал. Это бы только испортило их дружеские отношения. Юра был полностью поглощён своей супругой и ей он, вероятно всего, готов был простить буквально всё, даже измену. К сожалению, а может и нет, но есть среди нас такие мужики.

Татьяна же вся светилась и пахла, как «майская роза», словно ничего такого и не произошло.

– Вот ведь как умеют бабы играть и обманывать нас. Никогда б не подумал, если не был бы тому свидетель, что предо мной неверная женщина – жена товарища, – подумал Иванов. – Это ей сейчас ещё нет и двадцати лет! А что будет впереди? (И в этом он, к сожалению, не ошибся. Через год Юра погиб на целине – сгорел в машине, а Татьяну, располневшую и разбабевшую, совершенно неузнаваемую женщину с двумя ребятишками на руках, часто можно было увидеть сидящую с местными женщинами, лузгающими семечки, возле пятиэтажного дома, в районе разбитой немецкой кирхи.)

А пока жизнь шла своим чередом. Предвестники же многих изменений в судьбах Иванова и других близких ему людей на тот период оставались лишь в пелене до конца непонятных, не выстроенных млечных систем.

В первых числах декабря поступила очередная команда с верху готовить танковый батальон к новым учениям теперь уже на рижском полигоне. На них планировалось отработать тактическую задачу: «Усиленный танковый батальон в наступлении днём». Сюда также входили следующие элементы: транспортировка техники в район сосредоточения железнодорожным транспортом, марш-бросок своим ходом по пересечённой местности на несколько десятков километров. Короче работы предстояло выполнить много и подразделения батальона приступили к практическим занятиям по вождению, стрельбе и другим, которые необходимы были в ходе предстоящих учений. Николай сутками пропадал на танкодроме, стрельбище, в наряде или карауле.

На танкодром, находящийся в нескольких километрах от полка на берегу залива уходили ротой на весь день. Не смотря на то, что в столовой на территории части личному составу готовился обед, идти туда и обратно уставшим солдатам, и офицерам не хотелось. Колёсную технику для перевозки подразделений давали крайне редко. Поэтому собираясь на вождение, заранее все брали с собой хлеб, сахар, чай, картошку. В период между занятиями офицеры посылали пару «гонцов» в находящийся невдалеке рыбоконсервный комбинат. Рабочие предприятия никогда не отказывали солдатам и те возвращались назад с вещмешками набитыми копчёной скумбрией, различными консервами. И обед от этого на танкодроме был нисколько не хуже столовского, да и время оставалось, чтобы передохнуть.

Учения начались ночью по сигналу: «Тревога!» Не смотря на то, что всё сто раз было отрепетировано, ожидаемая команда для всех без исключения солдат и офицеров батальона прозвучала неожиданно.

Посыльные, путаясь в снаряжении, одежде побежали по адресам проживания офицеров, механики, сломя голову, бросились в парк, заводя и прогревая остывшие танковые двигатели. Тем временем в районе железнодорожной станции города Мамоново машинисты подгоняли железнодорожный состав под загрузку боевых машин. Посредники – старшие офицеры из штаба дивизии и других частей с белыми нарукавными повязками отслеживали время и ход выполнения учебно-боевых задач. Пока всё шло успешно.

Восьмая рота старшего лейтенанта Чигвинцева стояла второй под загрузку, до начала которой оставались считанные минуты. Однако, седьмая рота старшего лейтенанта Евстафьева «тормозила». Половина её машин так и оставались маячить тёмными силуэтами на бетонном пакгаузе. Проблема заключалась не в слабой подготовки личного состава или техники, нет, не в этом было дело (в подразделении служили солдаты последнего года службы – «дембеля», которые не раз принимали участие в подобных учениях), а в самом командире роты. Однажды, как впоследствии узнал Иванов, у Евстафьева сошел танк с платформы, проще говоря, перевернулся вместе с железнодорожной платформой. С тех пор он испытывал непреодолимый страх в отработке этой задачи. Опытных офицеров в седьмой роте не хватало, что в итоге сказывалось на нормативных показателях. Надо было срочно ему помочь.

Чигвинцев вызвал к себе Иванова и коротко проинструктировав, направил его на помощь к Евстафьеву. Николай радостно воспринял команду ротного. Ведь нет ничего хуже, чем ждать, всегда интересней действовать. И пусть он в первый раз сейчас будет загонять, вести за собой танк, по гуляющим под ногами железнодорожным платформам, корректируя руками действия механика-водителя, – его это не пугало, наоборот возбуждало, вливая в кровь живой, здоровый адреналин.

Иванов прибыл к Евстафьеву, доложил, что направлен в помощь его роте. Тот, наблюдая со стороны за погрузкой танков, повернулся в сторону Николая и, как ему показалось, скептически улыбнулся: – давай, раз пришёл, помогай.

Николай подошёл к стоящей на торцевом пакгаузе боевой машине. Напомнил механику-водителю порядок действия по сигналам, затем отойдя метров на пять, дал команду: «Прямо! Вперёд!» Танк, грозно зарычав, дёрнулся, затем плавно пошёл на Иванова. Железнодорожная платформа, словно неустойчивая лодка загуляла под ногами. Николай напряг мышцы ног, чтобы не упасть. По габаритам танк шире самой платформы и его гусеницы частично свисали с обеих её сторон. Любое неверное действие механика-водителя могло привести к переворачиванию машины и самой платформы. Взаимное доверие между солдатом и офицером, спокойствие и конечно опыт здесь значили многое. И поскольку в этом подразделении личный состав имел хорошую практику, а у молодого офицера смелости и желания отличиться было предостаточно, работа у них пошла быстро и слаженно.

Загнав и закрепив на платформы несколько машин роты Евстафьева, Николай вернулся в своё подразделение. Начиналась погрузка танков восьмой роты. И здесь, возможно, только что полученный Ивановым опыт, помог их подразделению обойти по временным показателям соседей. Это было приятно.

Выставив на первую и последнюю платформу часовых, офицеры и весь личный состав батальона заняли места в обычном товарном вагоне. В нем стояли прикрученные к полу две печки «буржуйки» и по обеим сторонам от центральных дверей – стеллажи из необструганных досок, предназначавшиеся для размещения людей. Тепловоз предупреждающе свистнул, резко, скрипуче дёрнул и весь состав двинулся в скрытую ночной темнотой неизвестность.

В вагоне, не смотря на вовсю «работающие» печки-буржуйки, было холодно. Встречный ветер прошивал его в многочисленные щели. Доски, на которых размещались офицеры и личный состав роты были жёсткими, грубыми. Не каждый мог уснуть на этом «прокрустовом» ложе. А что говорить о часовых, стоящих на открытых платформах, которым негде, да и не положено было прятаться от встречного ветра и непогоды.

В средине дня этих же суток, прибыли к месту назначения. Разгрузка танков прошла быстро, без проблем на боковой пакгауз. Следующим значился марш-бросок. Выстроившись в длинную колонну, не выходя в эфир, а действуя только по знакам флажков, сначала одна, затем вторая, а за ней третья танковые роты батальона, следуя на установленных дистанциях, двинулись вперёд по указанному маршруту.

Дорогу, по которой шла колонна боевых машин, как таковой назвать было трудно. Это было скорее всего направление, полоса препятствия на пересечённой местности, где преобладали глубокие ямы, наполненными грязной водой, резкие повороты, приходилось преодолевать длительные болотистые участки или двигаться по лесу. И всё это делалось на высоких скоростях.

Экипажи сидели в машинах по-боевому, за исключением командиров подразделений. Танк Иванова то взлетал вверх, то жёстко падал вниз, заставляя его цепко руками и ногами держаться в открытом башенном люке. – «Спасибо наводчику, что заранее позаботился о своём командире, прихватив из казармы ватную армейскую подушку, иначе у меня точно на „пятой точке“ был бы огромный синяк», – вспоминал потом Николай.

Пройдя ускоренным маршем десяток-другой километров и не «потеряв» ни одной машины, батальон прибыл к месту временной дислокации. Здесь требовалось также быстро построить палаточный лагерь, обслужить технику, подготовить подразделения к предстоящему учебному бою. Занятия проходили по схожему с РТУ (ротное тактическое учение) сценарию. С целью дополнительной тренировки руководство решило организовать ТСТ (танкострелковую тренировку) штатным снарядом в составе взвода. Данная тренировка должна была проходить на стрелковом стрельбище, где в основном обучались десантники. Комбат обратил внимание начальника стрельбища на то, что техника и вооружение у нас намного «тяжелее» чем у «коллег» и как бы невзначай не разворотить всё его хозяйство. Он предложил на наблюдательном пункте открыть окна и танковые цели первыми не показывать. Однако начальник стрельбища на все предупреждения махнул рукой, мол, всякое здесь видели, не вы первые. На улице было холодно, морозно, окна открывать не хотелось.

В начале на исходное вышел первый взвод седьмой роты старшего лейтенанта Евстафьева. По сигналу экипажи загрузили боеприпасы, взревели двигатели. Командиры танков доложили о готовности. И вот поступила команда: «Вперёд!».

Машины одновременно начали движение. Впереди на расстоянии двух километров появляются танковые цели. Проходит несколько секунд в процессе которых механик сбрасывает скорость, выравнивает ход, командир делает необходимые целеуказания, наводчик определяет точное расстояние до цели, вносит поправки. И вот он огонь, смерч! Огромная сила выталкивает из ствола снаряд, неотвратимо несущийся к своей «жертве». Танк окутывает облако пороховых газов. Сорокатонная боевая машина проседает и даже откатывается назад от столь мощного выстрела. Картина, потрясающая! Но, как оказалось, не для тех, кто был в это время на наблюдательном пункте. Не внял начальник стрельбища предупреждениям комбата майора Ибрагимова. И теперь сам, вместе с находящимися в помещении офицерами стоял на полу, сплошь усыпанном мелкими стеклянными осколками. Это был результат одновременного или как говорят залпового огня танкового взвода. Ударная волна от выстрелов, пройдя сотню метров, в дребезги разбила все оконные стёкла. Хорошо, что никто не пострадал. Но теперь руководить и наблюдать за ходом занятий офицерам пришлось в условиях отрицательных уличных температур.

Рота Чигвинцева отстрелялась в целом «хорошо». Кое-какие наставления пришлось ему конечно сделать, но настроенье это никому не испортило. Теперь все ждали настоящего учебного боя, когда движение не ограничено прямой, накатанной дорожкой, а боекомплект дадут в два-три раза больше, чем на стрелковой тренировке.

Заключительный этап учений приходился на понедельник. Впереди два дня на подготовку и проверку техники, вооружения и отдых личного состава. Посредники – старшие офицеры, пользуясь небольшим перерывом, разъехались по домам. Полигон закрывался на двое суток. И вот в субботу, а точнее под вечер, в палатку Чигвинцева зашёл старший лейтенант Карачков. Он сказал, мол, группа офицеров батальона намерена посетить местный «кабак», находящийся в тридцати километрах от полигона. Спросил, поедут ли офицеры их роты или нет. Чигвинцев отказался, Иванов тоже, а зампотех и командир первого взвода – Володя, согласились. Транспортное средство, на котором офицеры планировали съездить отдохнуть в близлежащий ресторан, представляло собой крытый брезентом ГАЗ-66. Ехать в его кузове было жёстко и холодно, но соблазн на несколько часов «оторваться» от тяжёлых армейских будней, заставлял забыть обо всём. Ни холод, ни тряска по ухабистой дороге ничего не пугало молодых парней. В зимних танковых комбезных куртках, пропахших соляркой, армейских шапках, до блеска начищенных хромовых сапогах, они направились покорять местный шалман.

Что за тем происходило в кабаке, не трудно догадаться. За вечер была выпита месячная норма спиртного, сказано много уважительных слов в адрес двух присутствующих симпатичных девушек и столько же, но уже другого порядка в адрес сопровождавших их кавалеров. Однако, в этот раз дело до драки не дошло, поскольку те – двое гражданских, недолго думая, заранее «ретировались». Пришлось, как водится в таких делах, когда некому раскрыть свою душу или хотя бы дать в морду, говорить о службе и петь пролетарские песни. В итоге к двум или трём утра народ в полуживом состоянии, недостаточно удовлетворённый согласно потраченным средствам, был тем же автомобильным средством доставлен обратно в лагерь.

Утром, на построении комбат вызвал к себе офицеров. Приказал достать топографические карты и внести изменения в тактическую обстановку. Все расстегнули командирские сумки и приступили к нанесению цветными карандашами различных значков, имитирующих технику, огневые точки, минно-взрывные заграждения и многое другое своих сил и противника. Один лишь старший лейтенант Юрий Карачков стоял весь бледный – в его сумке карты не оказалось.

– А, где Ваша карта? – спросил майор Ибрагимов, подойдя к нему.

– Не могу знать, – как школьник пожал плечами Юрий.

– Что значит, не знаю!? – повысил голос комбат. – А, голова Ваша где сейчас!? Это же документ для служебного пользования! Вы хоть понимаете, чем чревато для вас!?

При столь грозных словах Ибрагимова, старший лейтенант Карачков вытянулся и тупо заморгал.

– Командир роты! – обратился комбат к ротному провинившегося офицера. – Приказываю вам во всём разобраться и чтоб, «кровь из носа» но к обеду мне карту найти! Ясно! – при этих словах Ибрагимов гневно взглянул на застывшего перед ним командира девятой танковой роты.