Рабочий человек
– Значит, Николай, будете работать пока учеником. Вот вам учебное пособие по основам электротехники.
Начальник электроотдела Константин Сергеевич, высокий, худощавый мужчина, подав мне книгу, смотрит на меня через роговые очки.
– А отец ваш был хороший специалист. На каком он фронте?
– Под Ленинградом.
Питер, значит, защищает, – задумчиво произносит Константин Сергеевич. – Тяжко сейчас там. Ну, направляйся, в мастерскую к мастеру Смирнову. Электромастерская – низкое деревянное здание, расположенное рядом с электростанцией. Открываю обитую войлоком дверь, оглядываю помещение мастерской. Вдоль стен верстаки с тисками, на них мотки проводов.
Посреди мастерской двое электромонтёров разбирают электродвигатель, в одном из них узнал Василия Лапина. Увидев меня он, улыбаясь, подходит и жмёт руку.
– Здравствуй Никола! К нам?
Киваю головой.
– Правильно. Сейчас придёт мастер, попрошу его, чтоб тебя ко мне в ученики. Согласен?
– Конечно!
И вот уже неделю, как работаю с Василием, хожу по цехам фабрики, знакомлюсь с электрохозяйством. Познакомился со всеми из электроотдела – мастером, монтёрами, работниками распредустройства. Все доброжелательно относятся ко мне. И каждый день от Василия узнаю много нового. Подробно, обстоятельно объясняет мне принципы работы электрических машин, приборов. По вечерам дома штудирую учебное пособие. Мне страшно любопытно, и я полностью поглощён электротехникой. Уже через неделю работаю с Василием, дежурным электромонтёром.
Звонок телефона. Старшая щитовая Александра Ивановна берёт трубку.
– Распредустройство, – отвечает она… так… где это? Около школы? Хорошо, сейчас монтёры придут.
Положив трубку, обращается к Василию:
– Вася, у школы автомашина задела столб, оборвала провод. Сообщила воспитательница детского дома.
С Василием берём "кошки" для влезания на столб, или, как мы их зовём, "когти", провод и идём к нашей школе, в которой теперь детский дом. У здания школы видим оборванный провод, повисший на изгороди. В трансформаторной будке Василий отключает напряжение, обращается ко мне:
– Учись, Коля, работать на высоте, вот тебе когти, вот провод. Дерзай. Подпоясываюсь широким ремнём с цепью, пристёгиваю ремнями к сапогам когти, лезу вверх, пристегнувшись цепью к столбу. Натягиваю провод, закручиваю его на изоляторе, соединяю с концом провода. После моей незамысловатой работы, Василий включает рубильник, идём в школу проверить, есть ли напряжение.
Моя школа…
Никогда не думал, что приду сюда не с учебниками и тетрадями, а как электрик, проверяющий напряжение в сети.
– Спасибо, товарищи монтёры, – говорит вышедшая из столовой, где когда-то был спортивный зал, воспитательница.
За стеклянными дверями столовой обедают мальчики, девочки примерно лет 10-12. Мне уходить не хочется. Василий, чувствуя моё желание пройтись по школе, говорит:
– Я на крыльце покурю, дождусь тебя.
Медленно иду по коридору, всё здесь родное, близкое – классы, актовый зал. Здесь участниками нашего школьного драмкружка ставились пьесы, здесь я в роли Агафона, боролся за Красные Советы. Здесь я, чеховский жених, спорил с моей невестой из-за Воловьих Лужков. Здесь Павкой Корчагиным, словно предсказывая свою судьбу, говорил Тоне Тумановой, роль которой исполняла Ольга Матвеева: "Кончится заваруха, я обязательно буду электромонтёром, и буду тебе хорошим мужем…"
Захожу в наш 10-а. Шестнадцать односпальных небольших кроватей, заправленных байковыми одеялами, чистыми простынями. Рядом с каждой кроватью тумбочка. В углу у двери на табурете оцинкованный бачок с питьевой водой. Из столовой в палату приходят пообедавшие ребята, они окружают меня, с любопытством разглядывают мой монтёрский пояс.
– Ты по столбам лазаешь, да? – спрашивает один из них.
– Да. Вот первый раз лазил.
– А зачем?
– Провод оборвался, я натягивал, чтобы у вас свет был. Как тебя зовут?
– Алёша.
– А меня Коля. Ты где спишь?
– Вот моя кроватью
Алёша показывает туда, где была моя парта.
– У тебя Алёша, папа, мама есть?
– Нет, – грустно качает головой мальчик, – папу убило на заводе во время бомбёжки, а мама с голоду померла, она мне хлеб свой отдавала, а сама померла.
Невыносимо жаль, становится этого маленького Алёшку – худенького, светловолосого, со смышлёным взглядом своих васильковых глаз.
– Алёша, ты любишь книги читать?
– Ага.
– Какие тебе больше нравятся? Про что?
– Люблю сказки. Про Алёнушку, про Конька-Горбунка.
– Знаешь, я буду приходить сюда, буду читать сказки. И вы, наверное, любите сказки, ребята?
Ребята утвердительно кивают головами. Уходя, оборачиваюсь. Алёша серьёзно смотрит мне вслед. В коридоре спрашиваю воспитательницу:
– Откуда они?
– Все эвакуированы из Ленинграда. Страх было смотреть на них, когда привезли сюда. Напуганные, опухшие от голода, сидели по палатам, как старички, некоторые даже совсем не разговаривали. Проклятые фашисты!
– Можно мне сюда иногда приходить? – спрашиваю я.
– Пожалуйста, ребята будут рады.
Возвращаемся. Больше вызовов за смену нет. Приходит наш сменщик Леонид. Василий расписывается в книге приёма-сдачи дежурств, и мы выходим за фабричные ворота.
Концерт в госпитале
…Войска Кавказского фронта и Черноморского флота начали десантную операцию, сорвавшую попытку врага прорваться на Кавказ. Советские войска овладели городами Феодосией и Керчью…
Фабричный клуб или, как мы его зовём Нардом. Здесь сейчас госпиталь. Санитаркой в нём работает Ольга. Вышедшая нам навстречу в вестибюле медсестра, увидев в руках Виталия аккордеон, спрашивает:
– Шефы? С концертом?
– Так точно!
– Ждём вас, прошу за мной.
Медсестра ведёт нас в гримировочную, за сцену. По нашей просьбе вызывает завхоза клуба, у которого в костюмерной берём нужные костюмы для сценок в концерте. Скоро зрительный зал заполняется ранеными солдатами. Сюда же приходят в белых халатах врачи, медсёстры, санитарки. Ольга сегодня свободна от дежурства, она принимает участие в концерте, но её почему-то нет. Ведь по её инициативе мы собирались на репетиции в пятой школе. Наконец Рита объявляет начало концерта. Небольшой хоровой группой под сопровождение аккордеона, исполняем песни "О Родине", "Священная война". Мы с Юрием Пескарёвым, разыгрываем сценку из рассказа Чехова. Я исполняю роль фельдшера Курятина, Юрий – дьячка Вонмиглазова.
– Хирургия – пустяки! – громко восклицаю я, намереваясь тащить зуб у дьячка. – Раз плюнуть! Десну подрезать только, сделать тракцию по вертикальной оси… и всё!
Юрий смешно завывает на весь зал и гнусавым голосом тянет:
– Отцы-ы-ы! Радетели! Ангелы! Ого-го! Да дёргай, не тяни! Чего пять лет тянешь!
Зрители смеются. После сценки Люба с Катей поют песни, Рита читает стихотворение "Жди меня", Шурик Веселов пляшет "Яблочко", Вахирев и Михайлов разыгрывают сатирическую сценку, высмеивающую фашистов. Лишь к концу концерта появляется Ольга, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, на ходу снимает берет, поправляет волосы.
– Извините за опоздание!
Мельком взглянув на меня, она выходит на сцену, её сразу встречают аплодисментами, чувствуется, что здесь относятся к ней с уважением. Песню исполняет неважно, её голос кажется чужим, но всё равно ей аплодируют. Неловко поклонившись, уходит за кулисы, на ходу махнув рукой, понимая, что пела ниже своих возможностей. По окончании концерта выходим на сцену, кланяемся, благодарим зрителей. В фойе клуба Виталий начинает играть танцевальную музыку, медсёстры, санитарки, наши девочки танцуют с солдатами. Кружась под музыку, они громко напевают слова популярного вальса:
"…Жемчужные горы сулят ей сеньоры,
Но денег Челите не надо.
Она весела и рада
Без денег и без наряда…"
Приглашаю Ольгу на вальс, но она, взяв меня за руку, увлекает за сцену в гримировочную, где лежат наши головные уборы.
– Оленька, что у тебя стряслось? – спрашиваю я, – Давай, потанцуем.
– Коля, милый, одевайся, пошли домой, Твоя мама умерла.
Олино лицо расплывается в глазах, ноги делаются ватным. Я плохо понимаю, о чём говорит Оля. Выходим из Нардома, спускаемся с горы через мост, поднимаемся к больнице. С дежурным врачом, пожилой женщиной, идём за здание больницы в морг. В морге, небольшом кирпичном здании, тускло светит лампочка, освещая холодные стены и длинный оцинкованный стол, на котором закрыто простынёй тело матери. Подхожу, отгибаю простыню, мать лежит, закрыв глаза, лицо спокойно, от слабого света кажется тёмно-жёлтым.
– Ей же здесь холодно! – говорю я стоящему у дверей врачу.
Врач подходит ко мне, берёт за локоть.
– Идёмте, молодой человек, завтра придёте.
В больнице врач заставляет меня выпить валерьянки. На улице с усилием передвигаю ноги, Ольга берёт меня под руку.
– Идём, Коль, ночевать к нам.
– Я домой пойду.
– Не надо домой, тебе нельзя сейчас быть одному.
– Пойду домой, – упрямо твержу я.
– Не пущу я тебя, Коленька, ну послушай меня, у нас тебе будет лучше.
Она увлекает меня за собой, мы сворачиваем к её дому. Мать Оли, тётя Наташа, всплеснув руками, ахает, когда Оля рассказывает ей о случившемся. Меня усаживают за стол, но к еде почти не притрагиваюсь. Тётя Наташа достаёт из комода бутылку, наливает в стакан, подаёт мне.
– Выпей, Колюша, полегчает тебе, мой покойный Матвей делал эту наливку. Пей, она сладкая.
От выпитого, слегка кружится голова.
– Ты ешь, Николай, не стесняйся, я тебя как за сына считаю. Конечно, горе у тебя, но ты больно-то не расстраивайся, жить всё равно надо. Кончится война, всё пойдёт своим чередом. Отец твой вернётся, сестра. Дай, господи, им невредимым с войны прийти.
– На фронт буду проситься, – говорю я.
– Не спеши, жизнь покажет, что надо делать. Ольку вон ругаю, рвётся в это пекло, хоть сейчас готова на фронт.
– Тебе нравится работать в госпитале? – спрашиваю я.
– Мне нравится, что помогаю людям, сама же работа – это раны, кровь, гной, бинты, иногда смерть. Устаю, да и переживать приходится, когда видишь боль, отчаяние, тоску. Видишь, конечно, и улыбки, слышишь шутки, ласковые слова к тебе. Меня почему-то все раненые зовут "Волжаночка". Сама удивляюсь, а все: "Волжаночка, дай попить, Волжаночка, позови доктора".
– Ладно, Коля, – говорит тётя Наташа, – отдыхать тебе надо, завтра у тебя много дел. Отпросись с работы, сходи с заявлением на помощь в фабком. Гроб я закажу в столярке. А как справку о смерти получишь, сходи на пекарню, должны дать хлеба без карточки, беготни будет много.
– Пойдём, Коль, – поднимается из-за стола Оля.
За перегородкой в её маленькой комнатке, примыкает к печи никелированная кровать, рядом у изголовья небольшой столик, покрытый белой вышитой салфеткой, на нём стопка книг, настольная лампа с широким стеклянным абажуром. Оля ладошками моих щёк.
– Колька, – шепчет она, глядя мне в глаза с жалостью и нежностью, – Колька, бедолага ты мой, знай, что бы ни случилось, всегда помни, что у тебя есть я и ты не одинок. Ты понял? А сейчас постарайся уснуть. Неслышные поцелуи в мои губы, щёки и, пожелав мне спокойной ночи, она уходит.