Синий конверт, или Немцы разные бывают

***

Гертруда никак не ожидала такого финала своего плана. Накануне она приказала замаскировать вход в цокольный этаж. А про выход на чердак через вентиляционную шахту она вообще не знала. Это был родительский дом ее покойного мужа, куда он привёл ее после венчания, но с устройством подвала подробно не ознакомил.

Сейчас происходило крушение всех ее надежд. Гертруда не могла с этим смириться и просто потеряла голову. В отчаянии она бросилась к машине, собираясь искать управу на солдат где-нибудь в селе, может быть, у старших русских командиров. Но старшина приказал свои бойцам вынуть ключ из замка зажигания.

Гертруда вышла за ворота и быстро, чуть не бегом, бросилась по направлению к центру села. На ее пути стояла кирха. Гертруда вспомнила, что у неё была мысль уговорить, подкупить священника, чтобы он задним числом оформил подложное венчание ее сына и Полины. Но тогда она не решилась. Узаконение брака чистокровного арийца с представительницей неполноценного славянского народа было равносильно самоубийству и ни один священник ни за какие деньги на это не пошёл бы. Но, может быть, сейчас, когда русские уже здесь, что-то изменилось? Она вбежала в церковь и быстро рассказав священнику, что у ее русской работницы будет ребёнок от ее сына, стала умолять его сделать запись о их венчании задним числом.

Священника уже не пугали гитлеровские порядки, но у него самого совсем недавно были подневольные лагерные работники и при церкви, и дома. Правда, они не были русскими, а только поляками, и он уже успел от них избавиться, вернув их в лагерь. Но не был уверен, что новые власти будут к нему лояльны и не припомнят ему его поведения в период прежнего правления.

Но свой отказ он мотивировал совсем иными доводами. Дескать, он не будет брать тяжкий грех на душу венчанием католика с безбожницей, каковыми являются все русские. И хотя ему грешно давать ей такие советы, но, может быть, ей поможет бургомистр, которого русские пока оставили на месте и который не ограничен церковными канонами.

Гертруда бросилась в ратушу к бургомистру. Ее не пускали. Оттолкнув секретаря, она ворвалась в кабинет.

– Русские забирают невесту моего сына, – на ходу бешено кричала она, – она беременна от него, он хочет на ней жениться, сделайте что-нибудь, верните ее. Зарегистрируйте брак задним числом, пока эти русские свиньи не увезли ее.

– Да, вы с ума сошли, фрау фон Краузе, – резко сказал бургомистр, вскакивая.

– Нет, нет, пусть продолжает, – сказал кто-то по-немецки, но не очень чисто, из менее освещённой части кабинета, на которую Гертруда при входе не обратила внимания. – Русским свиньям хотелось бы узнать, кого это они увозят и куда. Садитесь, фрау, расскажите.

Гертруда оглянулась на голос и весь ее пыл мгновенно погас. Там сидели трое военных в незнакомой ей форме. Она ещё никогда не видела старших советских офицеров, но сейчас поняла, что это именно они. Она бросилась назад из кабинета. Но один из офицеров встал и преградил ей путь.

У Гертруды была раньше мысль обратиться к русским офицерам, чтобы они прекратили своеволие солдат в ее дворе. Но теперь, после того ЧТО она только что выкрикнула в этом кабинете, понимала, что это бесполезно.

– Присядьте, фрау, – сказал один из офицеров и, выдвинув два стула из-под большого стола бургомистра, пождал, пока она сядет. Она не хотела садиться, но колени перестали ей подчиняться.

– Итак, кто вы? – спросил офицер, садясь напротив женщины.

Гертруда молчала. Она поняла, что сильно оплошала и сейчас думала, как бы ей выкрутиться, спустить все на тормозах. Упоминание о Полине здесь было невозможно.

– Это Гертруда фон Краузе, – ответил вместо женщины бургомистр, – у неё большая усадьба, скотоводческое хозяйство, на въезде в село.

– Используете труд лагерных заключённых? – спросил офицер Гертруду, стараясь поймать ее взгляд. Но она не поднимала головы.

– Да, она подавала заявления и военные давали ей людей в работники по хозяйству. – снова ответил за женщину бургомистр.

– Были русские? Мужчины, женщины?

– Да.

– Где они сейчас?

– Затрудняюсь ответить. Фрау фон Краузе, где сейчас ваши, – он замялся, подбирая деликатное для слуха русских определение, – несвободные работники?

Матильда молчала.

Офицер встал.

– Я думаю, – сказал он, обращаюсь к бургомистру, – нам надо проехать вместе в усадьбу госпожи фон Краузе и на месте все посмотреть и разобраться. Здесь мы вряд ли чего-то от неё добьёмся.

***

Во дворе, за только что сколоченным солдатами длинным столом, сидел старшина Василий Степанович и под стать ему, такой же пожилой, командир роты капитан Игнат Семёнович. Они осторожно беседовали с Полиной. Она уже немного успокоилась, но слезы постоянно набегали на ее глаза. Был уже конец марта, но беременность ее ещё была мало заметна. Однако старшина и комроты были уже отцами и дедами и сразу догадались что к чему. Они расспросили ее, и она честно сказала, что у неё будет ребёнок от сына хозяйки. Старуха, мать сына, не хочет ее отпускать.

– А сыночек-то где? – спросил старшина.

– Пропал без вести на русском фронте.

– Понятно, – сказал Игнат Семёнович. – А у неё есть другие дети, внуки?

– Нет, все погибли на войне, – ответила Полина. Она знала об этом от Нормана.

– Понятно, – повторил комроты. – Боится остаться в одиночестве, хочет обзавестись ребёночком от тебя.

– Ты его ждёшь? – помедлив, спросил Василий Степанович.

– Нет! – твёрдо ответила она.

– Обижал сильно?

Она помолчала, опустив голову, потом посмотрела каждому из них в глаза по очереди и сказала:

– Не обижал. Совсем. Потому и …, – она не поднимала головы.

Мужчины переглянулись. Они не ждали такого ответа. Но и не очень ему удивились, они знали жизнь, всю ее непредсказуемость. Они знали, что иной раз доброе слово невольнику может стать для него слаще глотка свободы. Они помолчали.

– А фрау эта? Как к тебе относилась?

– По-разному.

– Била?

– Нет, меня не била. Сначала только, по щекам.

– Смотри, какая честная дивчина, – поразились мужчины, снова посмотрев друг на друга и покачав в раздумье головами.

– Вот что, дочка, – сказал комроты, бывший до войны учителем, – твоё положение пока малозаметное. Не будем нигде о нем поминать, и ты держи рот на замке и здесь, и дома, когда доберёшься. Дома придумаешь, что сказать, ты ведь, похоже, только осенью разрешишься.

Василий Степанович согласно покивал головой.

В это время во двор въехала машина с офицерами, бургомистром и Гертрудой. Командиры поспешили ей навстречу.

Комроты, доложившись по форме, отозвал офицера в сторонку и кратно, но ёмко, изложил ему события сегодняшнего дня в этой усадьбе. В заключение сказал:

– Вы привезли эту фрау, не знаю, что она наговорила, но ради этой несчастной девчонки раздувать это дело было бы нежелательно. Она к ней претензий не имеет, просто хочет уйти от неё и вернуться домой. Никто пока не знает, что она понесла от немца. Так, и знать никому не надо. Представьте себе, каково ей будет в России, в Смоленске, где фашисты столько натворили. Пусть родит и воспитает советского ленинского пионера и комсомольца.

Офицер был из кадровых старшин, за годы войны поднялся до полковника и теперь был комендантом этого района. Его крепко задели слова Гертруды о «русских свиньях». Спускать ей он не собирался.

– Ничего она мне не сказала, фрау эта, – ни слова. Молчит, как немая. Пойдём, поговорю с девчонкой, – буркнул полковник и направился к Полине.

Тем временем, ее снова окружили солдаты, среди которых оказался смоленский парень. Деревни Заикино он не знал, но хорошо помнил здание ФЗУ, где Полина собиралась стать счетоводом. Они только начали радостно обмениваться воспоминаниями, как старшина приказал солдатам разойтись.

Полковник сел напротив девушки. Долго, молча и серьёзно смотрел на неё. Его семья дважды попадала под немецкие авиационные бомбёжки эвакуационных поездов. Жена погибла, прикрывая своим телом детей. Он до сих пор не знал о судьбе своих родителей – стариков, оказавшихся на оккупированной захватчиками территории. И ненависть его к немцам не угасала.

Полина то поднимала, то опускала глаза. Она не знала, чего ждать от этого офицера с большими звёздами и суровым взглядом.

– Что можешь сказать об этой фрау, как к вам относилась, как помогала Гитлеру воевать против нас? – резко спросил он.

Полина вздрогнула от этого жёсткого голоса.

– Она редко кого била сама. И то не сильно. Старуха уже. Капо, надсмотрщики, зверствовали. Тоже из лагерных – поляки, украинцы.

– А сын ее?

– Не видела, чтоб кого-то бил.

– Защищаешь?

У Полины внезапно снова покатились слезы, она их молча глотала, опустив голову, дрожащими пальцами подхватывая влагу под подбородком. Немного спавшее напряжение последних часов, вновь навалилось на неё. Возник страх, что сбывается то, чего она опасалась. Для этого офицера она уже не была своей.

Полковник посмотрел на командира роты, поднялся:

– Отвези ее в санитарный поезд, пусть зачислят в санитарки, оформят, как вольный найм. Пусть там, в госпитале, и родит. В канцелярии у меня получишь справку об освобождении. А эту гитлеровку, он кивнул на Гертруду, я не забуду. Ишь ты, «русские свиньи»! И таких фашистов здесь, думаю, немало. Скажи старшине, пусть бдит за ней.

Полковник уехал с комроты, так больше ни разу и не взглянув на Полину. А та, напуганная строгим тоном его разговора с ней, так разрыдалась, что старшине и солдатам с трудом удалось ее успокоить. А когда старшина объяснил ей, как мудро полковник решил ее судьбу, она расплакалась уже от счастья.

Полина оставалась в передвижном военном госпитале вплоть до его расформирования осенью 1945 года после победы над Японией. Трудилась не щадя себя, чем завоевала уважение всего медицинского персонала и любовь раненых. Главный врач санитарного поезда отнёсся к ее судьбе с пониманием и, лично приняв у неё роды, оформил ей все необходимые документы так, чтобы впоследствии у неё не возникли проблемы с властями.

Домой в свою деревню Заикино Полина вернулась в военной форме в ноябре 1945 года с ребёнком на руках. Все и без расспросов догадывались, что у женщины в военной форме, только что вернувшейся из армии, девочка может быть только от нашего воина, скорей всего, погибшего на войне. Она только молча кивала головой в подтверждение. Никому и никогда: ни матери, ни даже своей дочери в последние дни своей жизни, она не рассказала о Нормане. И даже желания такого у неё никогда не возникало.

Полина на всю жизнь сохранила глубокую благодарность старшине, капитану и суровому полковнику, которые приняли участие в решении ее послевоенной судьбы. Капитан Игнат Семёнович Пнин, который лично определил ее в санитарный поезд, оставил ей, как он сказал, «на всякий случай», свой домашний адрес. В 1947 году она написала ему письмо с выражением признательности за то, что он для неё сделал, и пригласила к себе в гости. Он ответил, но уже с больничной койки. Она поехала с девочкой навестить его, но опоздала. С тех пор почти каждый год ездила с Катей «на могилку к дедушке».

Глава 7. УОБЗС

"ОБСТОЯТЕЛЬСТВА НЕПРЕОДОЛИМОЙ СИЛЫ"

Когда с историей Полины Заикиной все стало более или менее понятно, перед Виталием и Георгием встала задача найти ее дочь Екатерину Ивановну Заикину. Что и являлось, собственно, главной целью их расследования. Молодые люди договорились, что каждый попробует задействовать свои возможности.

Каждый шёл своим путём, а результат оказался у обоих почти один и тот же. Через 11 лет, после переезда в Москву Екатерина развелась и вернула себе прежнюю фамилию – Заикина. А у дочери, судя по анкетам, осталась фамилия отца.

Женщина сменила несколько мест работы, переходя с одной на другую с блестящими отзывами и рекомендациями. А с конца 80-х годов работала на ответственных должностях в частных структурах, сначала в кооперативах, а затем в известных всей стране компаниях.

С 2000 года имя Екатерины Ивановны Заикиной полностью исчезает из публичного поля и каких-либо документов.

Георгию, используя возможности своего ведомства, удалось ознакомиться с заявлением Екатерины об увольнении по собственному желанию с последнего места работы. Такие заявления обычно пишутся от руки, а это было напечатано на компьютере. Ее ли подпись там стояла, Георгий определить не смог.

Увольнение Екатерины состоялось в тот период, когда очень крупное ООО, в которой она работала, оказалась в центре грандиозного скандала и судебного разбирательства, в результате которого за решётку на длительные сроки были отправлены с десяток руководителей во главе с главой компании. Начальнику службы безопасности компании, которому грозил пожизненный срок, удалось скрыться заграницу.

Виталий и Георгий были в курсе той истории, впрочем и вся страна отслеживала ее тогда в реальном времени, благодаря средствам массовой информации. Особенно активна была зарубежная их составляющая, пытавшаяся всячески дискредитировать как российские судебные власти, так и высшие государственные органы нашей страны.

Первым предположение о судьбе Екатерины в этой ситуации высказал Виталий.

– Не стала ли она одной из жертв этой банды, – обратился он к Георгию? – Там же, помнится, подчищали всех, кто хоть что-то знал. А она по должности главного бухгалтера одной из структур Компании знала очень немало.

– Вполне возможно, – согласился Георгий. – Но ведь она могла и сбежать, например, за границу или где-то здесь залечь на дно, поменять фамилию.

– Я перечитал всю прессу тех лет, – сказал Виталий, – ее имя ни разу и нигде не упоминается вообще, ни среди привлекаемых к суду, ни среди свидетелей. Зачем ей скрываться?

– Действительно, – задумался Георгий, – зачем? Может, уехала от всего того бедлама, что тогда творился, чтобы спокойно доживать свои дни где-нибудь в тёплой стране. Я вот что, наверно, сделаю. Проверю не получала ли она каких-либо виз. Тогда и рассмотрим твою версию убийства.

На том они и расстались, решив пока не устанавливать сроков следующей встречи. Но прощаясь с Виталием, Георгий уже думал не об обращении в визовые службы, а о своём собственном ведомстве. Такое дело как распродажа государственной собственности иностранцам, в чём обвинялась руководители Компании, в которой работала Екатерина, никак не могло пройти вне внимания Конторы.

Георгий не ошибался в понимании роли и места его ведомства в государстве. Его начальнику достаточно было услышать, что разыскиваемая иностранцем женщина является, скорее всего, его дочерью, работавшей в стратегической отрасли хозяйства страны и исчезнувшей без следа, чтобы он командировал Георгия в соответствующий отдел их ведомства.

Первое явление Георгия в это специальное подразделение результатов не дало. В течение часа ему пришлось выполнить целый ряд нудных, но ему вполне понятных формальностей, принятых в этой структуре.

На следующий день, подписав документ о неразглашении полученных сведений, он узнал, что Екатерина Ивановна Заикина проходит по программе защиты свидетелей. Ее нынешние личные данные и место проживания огласке не подлежат ни при каких обстоятельствах. Даже сведений о деле, по которому она проходила свидетелем, Георгий не смог получить.

– А если на ее старое имя свалится наследство, сможет она его получить? – спросил Георгий, уже покидая кабинет. В ответ увидел лишь пожатие плеч.

Георгий завёл двигатель машины, но долго сидел, не включая передачу. С одной стороны, он чувствовал удовлетворение и в личном, и в профессиональном плане. Да, и в моральном тоже. Школьный товарищ попросил помощи, и он добросовестно и быстро сделал все, что мог. И это была интересная часть его отпуска. Но лавочка закрывается. Надо найти какое-то занятие на оставшуюся ещё неделю отдыха.

– Для Алгоритма, – размышлял он, – это удар. Придётся ему отказаться от этой затеи. Сказать ему прямо сейчас? Не хотелось бы его огорчать. Для него это будет – что обухом по голове. Но он ведь будет суетиться, не зная, что все напрасно. Ладно, скажу попозже, в среду вечером, – решил он, включая левый поворотник.

***

В четверг вечером в квартире Виталия раздался звонок стационарного телефона. Обычно по нему звонила своей дочери тёща, недолюбливавшая мобильники. Поэтому, как всегда, к аппарату пошла жена Виталия. Он услышал несколько удивлённых восклицаний:

– Папа? Что случилось? Что-то с мамой? Ну, ты меня напугал! Ты же никогда не используешь этот аппарат!

Успокоившись, и поговорив с отцом ещё с минуту, она позвала Виталия:

– Это папа, хочет с тобой поговорить. Что это у вас за секреты такие, – то ли с удивлением, то ли с подозрением почему-то шёпотом сказала она, протягивая ему трубку. Она гордилась отцом, немного побаивалась его и очень хотела, чтобы муж с ним сблизился.

Виталий упрекнул себя, что после Смоленска не додумался сам позвонить, и собирался начать с извинений, но Тесть не дал ему такой возможности.

– Может ты наберёшься смелости и снова пригласишь меня посидеть где-нибудь в пятницу вечерком? – спросил он.

Виталий бросился было снова оправдываться, но Тесть прервал его:

– Ладно, ладно. Давай завтра, там же, в то же время.

Виталий тут же согласился, не скрывая своей радости. После вчерашнего разговора с Георгием, обрушившего на него новость о невозможности выйти на Екатерину, Виталий находился в состоянии раздражения и уныния. Ему был нужен кто-то, с кем можно было бы поговорить, кто мог бы спокойно проанализировать ситуацию, дать толковый совет. Пара вчерашних рюмок коньяка дома под недоуменным взглядом жены («что-то ты зачастил, тебе уже одной мало?») ему мало помогли. Хуже того, он едва не излил на супругу часть своего внутреннего раздражения, заметив, что она подменила рюмки в серванте. Вместо привычных пятидесяти граммовых отечественных, подставила ему тридцати граммовые немецкие. Он чудом сдержался, чтобы ей не нагрубить.

В ресторане Виталий сходу собрался приступить к рассказу, но Тесть "придержал лошадей», как он выразился, «чтобы мозги не мешали языку наслаждаться пищей». А пока поговорили о детях, жёнах. Тесть с юмором прошёлся по отношениям зятя с тёщей и ее отзывах о нем, из чего Виталий сделал вывод, что тёща относится к нему не так уж и плохо, как он до сих пор думал.

Ублажив себя едой, перешли к делу. Тесть начал с вопроса:

– Ты не позвонил после возвращения. Что, задохнулся в архивной пыли? Ничего не накопал?

 Виталий во всех подробностях рассказал о результатах их с Георгием изысканий в архивах. В прошлый раз, сам не зная почему, он умолчал о сотрудничестве с Георгием. Теперь он расскзаал об этом. Тесть одобрительно кивнул, узнав, что Виталий работает не один.

Закончил Виталий чуть ли не трагическим голосом сообщением о недосягаемости объекта розыска, налил себе полфужера вина и махом его проглотил. И только потом спохватился, извинился, и налил вина тестю. Тот с пониманием отнёсся к этой эскападе зятя, но не спешил продолжать разговор.

– Не вижу оснований сдаваться, – сказал он, наконец.

Виталий, откинувшийся на спинку стула и бродивший взглядом по залу, выпрямился и с недоверчивой надеждой посмотрел на тестя.

– Вы же фактически нашли ее, – продолжал Тесть. – С юридической точки зрения у вас возникли обстоятельства непреодолимой силы. (Какое смачное выражение у этих юристов – «обстоятельства непреодолимой силы», – на секунду отвлёкся он от сути разговора). Но вероятность их возникновения ведь не была оговорена фирмой при заключении соглашения с тобой. Так что, можешь ехать в Вену и требовать деньги за выполненную работу. Пусть они сами на официальном уровне пробивают наши госструктуры.

Тесть поднялся со словами: «схожу припудрю носик» и, проходя мимо зятя, легонько похлопал его по плечу.

– Черт! Как же это я не сообразил? – думал Виталий. – Арнольд должен понять сложившуюся ситуацию и оплатить работу, возместить расходы… Все как-то у нас с ним на честном слове сложилось, а каков он на самом деле?

Вернувшийся Тесть с интересом понаблюдал некоторое время за зятем, не пытаясь вывести его из состояния задумчивости, потом сказал:

– Впрочем, возможен ещё один вариант для тебя, более сильный. Ты можешь предложить этому твоему адвокату оформить тебя в качестве полномочного представителя его фирмы в России для выполнения одного конкретного поручения. Пусть его контора подготовит официальное обращение в российские государственные органы с просьбой предоставить ее полномочному представителю возможность вручить Екатерине Заикиной завещанный ей опломбированный конверт.

Если к этому обращению фирма приложит просьбу госорганов Австрии к российским властям о содействии, ты сможешь встретиться с этой женщиной, под какой бы фамилией она сейчас ни скрывалась. Вот это и будет твой финиш.

По мере того, как Тесть излагал свой план, лицо Виталия непроизвольно расплывалось в широкой улыбке. Не будучи от природы склонным к лести применительно к кому бы то ни было, сейчас он был готов вознести Тестя чуть ли не до небес.

– Павел Николаевич! Павел Николаевич! – Восхищённо повторял он, – да, вы…, – не мог он подобрать слов, – гигант мысли…

Он уже собирался назвать Тестя папой, но, пошлёпав губами, так и не решился. Уж, больно молодо выглядел этот папа. Рядом они могли бы сойти почти за одногодков. С этих пор Виталий проникся к Тестю еще большим уважением, и когда впоследствии его жена отозвалась о собственном отце несколько небрежно, он ей сурово выговорил.

***

Виталию неудобно было вновь просить на работе внеочередной отпуск. Поэтому он, предварительно созвонившись с Арнольдом, вылетел в Вену в пятницу вечером, а утром в субботу уже был в кабинете адвоката.

Арнольд был удовлетворён проделанной Виталием работой. Об участии в ней Георгия Виталий не стал упоминать. Возникшей в ходе поиска проблеме Адвокат не особенно удивился, воспринял ее, как разрешимую. Предложение Виталием своей кандидатуры в качестве полномочного представителя фирмы в России назвал разумным выходом. Однако ему, Арнольду, нужно посоветоваться с зубрами адвокатуры, поэтому он приглашает Виталия отобедать с ним в известном им обоим ресторане, где расскажет о решении, а пока погулять по австрийской столице.

В ресторане Арнольд ознакомил Виталия с проектом «трудового договора» между ним и адвокатской конторой, оговаривавшего обязанности Виталия, и предусматривавшего крупную сумму вознаграждения. Виталий не собирался ее оспаривать, но специфический юридический текст на немецком языке читал медленно. Молчание слегка затянулось и Арнольд, сочтя, что Виталий не удовлетворён указанной суммы, добавил, что не исключена премия. Виталий на это улыбнулся, а сделанное им при этом движение головой можно было расценить как: «смотрите сами» или «дело ваше». Он не был жлобом.

В связи с тем, что в выходные дни подготовить документы было проблематично, договорились, что они будут доставлены Виталию на дом в Москву международной курьерской службой на следующей неделе.

Что-то в Виталии располагало к нему Арнольда, и он снова предложил провести вечер вместе:

– Ваши приезды скрашивают нашу скучную жизнь, не откажите нам с Терезией, – сказал он. – Ей запомнилась прошлая встреча, она уже хлопочет, вы увидите, какая она замечательная хозяйка и повариха.

Виталий, конечно, не отказался и, погостив в доме у Арнольда, утренним рейсом в воскресенье вернулся в Москву.

В тот же вечер Виталий вызвал Георгия «на стрелку». Руководствовался он не столько прагматическими соображениями, сколько потребностью в дружеском локте где-то рядом. Эта потребность в нем постепенно формировалась в последние недели, с момента первой встречи с Жорой. У Виталия уже давно не было настоящих друзей, а с этим бывшим одноклассником у него установилось взаимопонимание, если не сказать – внутреннее душевное единение.

Георгий отдал должное найденному выходу из патовой ситуации, но не упустил случая немного поиронизировать над другом:

– Ну, ты, брат, силен! Я, конечно, догадывался, что Алгоритм способен на многое. Но здесь ты превзошёл все мои ожидания, – с немного насмешливой улыбкой говорил он Виталию. – Да, тебе цены бы не было в наших структурах, – пошутил он под конец. – Генерировать неожиданные решения, выкручиваться из безвыходных ситуаций не каждому дано даже у нас.

Георгий неожиданно для самого себя обрадовался продолжению, этой, как он уже привычно ее называл, «затеи Алгоритма». Он тоже с некоторых пор стал испытывать к Виталию чувство товарищеской симпатии и солидарности.

Виталию было приятно слышать мнение Жоры о нем, и он не стал распространяться о роли Тестя в этом его успехе. Он обрадовался предложению Георгия сопровождать его в последующих действиях. Они обсудили некоторые их детали, выразили надежду, что уложатся в отпускное время Георгия, заказали ещё эля и, как говорится, «хорошо посидели» до закрытия Бара.

Оговорённые в Вене документы, были доставлены Виталию в среду. К ним было приложено письмо Арнольда, в котором он просил, чтобы встреча с Екатериной Заикиной быть записана на видео или кинокамеру. Она же должна расписаться на прилагаемом бланке в получении запечатанного конверта в целости и сохранности.

В тот же вечер Виталий ознакомил с бумагами и письмом Тестя, попросившего подъехать с ними к нему домой. Тесть нашёл документы серьёзными с бюрократической точки зрения и по содержанию вполне убедительными. С позиции старого «служаки», как он сам о себе отозвался, он не видел препон для принятия их в госорганах для исполнения просьбы известной зарубежной адвокатской конторы.

Тесть пообещал Виталию завтра же сообщить, куда ему надо будет подъехать.

– Я тут пообщался кое с кем в МВД, пока ты ездил, – сказал он. – Где-то там, в недрах Центрального аппарате, есть УОБГЗ – Управление по обеспечению безопасности лиц, подлежащих госзащите. Такие подразделения могут быть и в других силовых структурах. Но там занимаются свидетелями по делам, связанным, в основном, с оружием, наркотиками и прочей дрянью. Так что, сначала тебе в МВД, а там тебя сориентируют.

***

Виталий отправился в Управление обеспечения безопасности и защиты свидетелей во вторник. Так ему посоветовал Тесть. Молодой человек, горевший нетерпением поскорее закончить дело и собиравшийся приступить к нему уже с понедельника, удивился. Тесть, давно идущий, по его словам, "по большой бюрократической тропе", объяснил Виталию почему в понедельник лучше не обращаться в государственные органы.

– Понедельник тяжёлый день для управленцев, ибо идёт сразу за выходными. Сам знаешь, какими мы бываем порой в этот день, – сказал он с усмешкой. А с другой стороны, по закону подлости в выходные дни сплошь и рядом происходят события, которые часто требуют оперативного разбирательства уже в понедельник. Особенно это относится к силовым структурам. Одним словом, в понедельник, может статься, им будет просто не до тебя, – подытожил он.

Но им было не до Виталия и во вторник. Пройдя череду дежурных, секретарей и помощников, он добрался, наконец, до заместителя начальника Управления. Тот его выслушал, просмотрел его «верительные грамоты» от адвокатской конторы, сказал, что вопрос решаемый, но не сейчас. Есть обстоятельства, которые не позволяют пока организовать его встречу с Екатериной Заикиной. Сроки неопределённые.

– Мы сами позвоним. Нам звонить не надо, – закончил Заместитель, поднимаясь и провожая Виталия до двери.

Действительно, Управление было сейчас очень занято. В определённом смысле, оно просто гудело совещаниями, вызовами на ковёр, распеканиями, угрозами наказания и т.п. Случилось то, чего боялись, чего не должны были допустить и чего давно в этом ведомстве не случалось. Исчезла подопечная Управления К.Г. Вильзен. Исчезла без следа. То ли сама куда-то скрылась, то ли была похищена. Никто из ее соседей по дому ничего не видел и не слышал. Старушка, которая несколько дней назад прогуливалась с Калерией Германовной в сквере и оказалась последней, кто ее видел, тоже ничего сказать не смогла, кроме того, что после прощания Калерия пошла к северному выходу, а она сама – в противоположную сторону.

Квартира Калерии была закрыта, следов взлома на двери обнаружено не было, в самой квартире все было в порядке. Там был свежий воздух, форточки открыты. На кухне в мусорном ведре обнаружили нарезанные овощи, видимо, для салата. Хорошие овощи, но почему-то в мусорном ведре. По их скукоженному, заветренному и вялому виду определили, что из них пытались готовить несколько дней назад. Но почему-то хорошие продукты выбросили. Может быть, это сделала хозяйка квартиры, вынужденная покинуть ее в спешке? Или это сделали похитители, зачищая свои следы?

Навели тайно справки, не появлялась ли Калерия Германовна у дочери. Нет, не появлялась. Ни в одной кассе общественного транспорта Калерия следов не оставила. Также, как и в полицейских сводках, больницах и моргах. Сотрудничающие с органами криминальные элементы, какими-либо сведениями поделиться не смогли.

Были веские основания полагать, что Калерия Вильзен была похищена. И проделано это было на высоком профессиональном уровне. Похитители не оставили абсолютно никаких следов.

Если это похищение, то в том, что за этим стоит Начальник охраны Банкира, почти никто не сомневался. По оперативным сведениям, он должен был сделать подарок Банкиру ко дню выхода того на свободу по УДО, чтобы тот лично с ней расправился. Но условно-досрочного освобождения не произошло. Тогда зачем было совершать похищение? Чтобы убить? Но почему не убили в квартире?

Кто-то из оперативников старшего поколения, с опытом девяностых годов, высказал такое предположение. Коль скоро Банкир утратил надежду когда-либо лично добраться до Заикиной, он мог доверить это подручным, потребовав заснять расправу на видео. В квартире осуществить мучительное зверство проблематично, вот и вывезли женщину куда-то в глухое место.

Кто-то, из досконально изучивших досье Начальника охраны, в том числе отзывы о нем тех сотрудников органов, кто знал его по совместной службе, засомневался в том, что тот допустит мучительные истязания женщины.

– Нет, это не его стиль, он на это не пойдёт. Он убийца, но не мучитель. У него голова – дом советов. Он задумал что-то другое, – возразил он оперативнику-ветерану.

– У него сейчас в голове может быть только одна мысль: как выбраться из России, – сказал, обобщая сказанное, начальник оперативного отдела. – Страшно рискуя, он приехал к освобождению Банкира, а того не выпустили. Что ему теперь остаётся? Возвращаться назад в Европу. И его «дом советов» должен думать о страховке на случай, если на границе его прихватят. А какая может быть лучшая страховка для него? Заложница. Она нужна ему живой и таковой будет оставаться, пока он в стране. Наша задача? Искать место, где он ее прячет. И ведь можем и не найти. Если мы возьмём его, он начнёт торговаться и мы, хочешь – не хочешь, выпустим его, ради сохранения ее жизни. Так что, все силы на выездные ворота России: аэропорты, вокзалы, пропускные пункты и т.п. и транспортные кассы. Возьмём его – спасём женщину.