Так без происшествий (несостоявшиеся распитие водки происшествием считать нельзя) мы добрались до нашей границы. Через двадцать пять лет мне пришлось побывать в Польше. Я не узнал страну и людей. Всё изменилось. Сельская Польша обрела совсем другой ландшафт. Каменные дома, одноэтажные, двухэтажные, красиво одетые люди. В городах на каждом углу закусочные, кофе с ароматными и зазывными вкусными запахами.
И вот мы подъехали к нашей границе. Нас выгрузили из замечательных чешских вагонов и перегрузили в товарные без окон, с двухъярусными нарами на которые бросили пучки соломы. Смотрели мы, опираясь на перекладины, в открытые двери. Мимо нас проплывали почерневшие от старости избы о двух окнах, работающим в полях людям, мы махали руками (к хорошему быстро привыкаешь), на нас смотрели люди с хмурыми лицами и никто не махнул рукой в ответ. Было холодно. Спасали десантные куртки. Туалеты в этих условиях само собой отсутствовали (малую нужду мы справляли все в эти же открытые двери, а для большой, состав периодически останавливался и все, как зайцы разбегались по кустам). Почему-то, некстати, и не по делу, но вспоминался Достоевский с его нехорошим человеком, который ко всему привыкает. Худо ли бедно, но мы добрались до Каунаса. Наш состав остановился на запасных путях. Нас спрятали как будто после какого-то нехорошего дела. Но женам офицеров дали знать, где мы находимся. Их встречали с цветами, слезами и радостью, как после великой победы. Нас никто не встречал. Пошел мелкий дождь. Мы забились под козырек какого-то там лабаза. Спросить о наших дальнейших действиях было ни у кого, офицеры ушли по домам. Оставалось стоять под этим козырьком. Машины за нами пришли только через четыре часа. В казарму мы вошли как в родной дом. За три месяца на почте накопились посылки и денежные переводы. В трёх домах рядом с полком зелье продавали денно и нощно. Началась большая пьянка. Кто-то выбросил из окна гранату. Мне под подушку сунули взрывпакет. Веселье выплеснулось из всех берегов. Дежурный офицер не справился с ним и вызвал комполка. Разъяренный полкан как всегда виноватых искать не стал, а выстроил весь полк поголовно на плацу. В мегафон, в категорически неуставных выражениях он объяснил нам, кто мы есть, полк на месяц увольнительных и приказал стоять на плацу до подъема. Жизнь вошла в своё прежнее русло.