Грядущих дней испить водицы…
Грядущих дней испить водицы,
Воздушных замков красотой.
Желаешь ты познать страницы
Ещё не пройденных судьбой.
Следы иллюзий на равнине,
Где нет оврагов и холмов,
И погрузившись в море сине,
Достигнуть райских островов.
И в желтизне песков крупицы,
Зарывшись в счастье с головой,
Не видеть алые зарницы,
Держащих в поднебесье строй.
Не знать, что смерть гуляет рядом
Голодным волком по земле,
И кто-то, упиваясь ядом,
Посуду бьёт навеселе.
Пусть веселится люд дремучий.
Тебе до них, как с высоты.
Стремясь понять язык созвучий,
Ты достигаешь слепоты.
Закрыв глаза, витаешь в далях,
Урча задумчиво под нос.
Слова раздвинув на скрижалях,
В тебя вселяется Христос.
Злость
Иногда наступает время,
когда в человеке просыпается зверь.
Зверь яростный и жестокий.
Но никогда звериное не победит человечность.
Ибо человек – венец Его творения
и Он создал его по своему образу и подобию,
а в Нём нет зверя…
Злость распространялась со скоростью холодного ураганного ветра, обжигающего ядовитыми иголками каждый миллиметр кожи. Она вползала ящерицей под одежду и под ней, скрываясь от яркого света, совершала свой дьявольский замысел, под громкий и безумный смех обволакивая всё вокруг в одержимом танце. Множась в геометрической прогрессии, подпитываясь энергией от рядом стоящих клонов, Злость расширяла и расширяла круг, втягивая в свои шеренги всё больше людей, проникая в тела тонкими щупальцами и чувствуя себя внутри них полноправной хозяйкой. Люди, лишаясь чего-то тонкого и сокровенного, отвергнув стеснение, сбрасывали уже порядком порванные и грязные одежды человечности и, намазавшись золотой мазью с запахом нечистот, пускались в пляс со Злостью под одичалую музыку Вагнера.
Смотря друг на друга, как в зеркало, они стирали острыми камнями с себя «Я» и, гордо рисуя на груди «Мы», истошно выкрикивали что-то нечленораздельное, смотря в хмурое дождливое небо. Звук от их крика поднимался высоко, в полёте ещё более чернея, крася небесную твердь мраком преисподней. Так, на огромном поле, усеянном великолепными цветами, радующими глаз, на котором по утрам, под пение птиц, люди выгуливали свои души, начал прорастать коричневый сорняк, обвивающий сочные и жизнеутверждающие стебли растений. Корни сорняка уходили глубоко под землю и, сцепившись намертво с соседними отростками, создавали единую железобетонную массу однозначности мнения. Растирая в пыль малейшие сомнения и развеивая их по ветру, они упивались мнимой чистотой своих идентичности и исключительности, будто бы дарованных свыше.
Один из корешков, самый чахлый и маленький, в прошлом мечтающий преобразиться в прекрасную розу, но почему-то отвергнутый цветами, вонзил хоботок в это застывающее месиво и начал с голодным остервенением всасывать чудовищную энергию, стремительно увеличиваясь в размерах. Он не был похож на миллионы других сорняков, в нём вибрировали идеи, позволяющие ему стать Властелином мира. Лидер сорняков чётко знал, когда и на какие клавиши следует нажимать на старом расстроенном рояле, установленном прямо посередине поля. Регулярно играя на инструменте, он собирал вокруг себя людей, ставших бывшими людьми, обращая их в беспощадных убийц, обладающих уродливыми формами чувств величия и справедливости. Скрючившись, как засохшие коряги, скрестившись между собой, эти два понятия стояли на почётном месте в жилищах одурманенных и ослепших калек, превращаясь для них в нового идола. На изваянии, напоминающем крест, по-прежнему был распят Иисус, но с виду какой-то странный, изогнутый в разные стороны, не способный притягивать солнечный свет на поле с уже пожухшими ромашками и высохшими георгинами.
«Факелов сюда, огня побольше! – крикнул своим соратникам Главный сорняк. – Мне надо заглянуть в глаза ликующей Злости!». Подбадриваемая сторонниками, главная виновница торжества, выпятив грудь, шагала во главе колонны, совершающей победоносный марш, ступая начищенными до блеска сапогами по трупам цветов.
Факелы зажглись тысячами огней. Теперь уже не нужно было солнце. Жарко пылающий огонь решил заменить жалкое светило. Так думал Лидер сорняков, и так думали они, похожие на людей, безропотно следуя за вождём. В этот момент блеск от одного из факелов неожиданно ударил наотмашь необычным, не похожим на других светом и сорвал занавес с ликующей Злости. Но, вместо того чтобы показаться в ореоле победного триумфа держащей красно-чёрный флаг с пляшущим символом, обозначающим круговорот Вселенной, она предстала тщедушной и испуганной крохотной карлицей, готовой от стыда провалиться сквозь землю. Неистовство красок под брызгами света сменилось серостью. Сила разума сжала жёлтый комочек бессилия на её уродливом силуэте. Злость могла вызвать в этом состоянии только улыбку перед Вечностью бытия, проносящейся по ней на радужной колеснице.
Когда янтарная пыль, веером взлетающая из-под колесницы, улеглась, всё вернулось на круги своя. И замечательное поле с цветами, и Доброта, и поднимающаяся с колен Жизнь, которая с омерзением отряхивала с себя кусочки уже никому не нужного бетона, отшвыривая их подальше от поля носком пыльного ботинка. Татуировки «Мы» слезали с кожи людей, обнажая надпись «Я», оставленную Богом при их рождении.
И только одинокий орёл, описывая в небе круги над полем в поисках очередной добычи, напоминал о чёрном периоде прошлого безвременья. С земли на орла смотрела розовощёкая, пышущая здоровьем История в белом полупрозрачном ситцевом платьице. Она сидела, окружённая цветами, скрестив ноги перед собой, и, прикрывая глаза от солнца ладонью, ехидно похихикивала, видимо, зная о какой-то тайне, о которой не догадывались люди…
Пророк
Не был б пророк пророком –
Не жил бы одиноко,
А был бы в браке, в фраке,
Питался бы как Бог.
И на столе икорка.
Вино, кино, танцорка,
А рядом, в полумраке –
Плывущий осьминог.
И денег в банке куча,
И яхточка плавуча,
И статус олигарха,
И жизнь на полных сто.
Но был пророк пророком.
И вышли ему боком
Дырявая рубаха
И выигрыш в Спортлото.
Шесть циферок в билете –
И все они в дуплете.
Тайны мироздания,
Секретный супершифр.
И жизнь теперь – дорога.
Судьбина педагога.
В части предсказания,
Что, где, за кем идёт…
А деньги обнулились.
В глазницах растворились.
Ведь там, где мысль пророка, –
Их близко даже нет.
Там на границах мира
Душевного эфира
Всевышнего истока
Не слышат звон монет.
P. S.
Пророком можешь ты не быть,
Но человеком быть обязан.
Но если ты уже пророк,
То путь назад тебе заказан.
Коряги
Я создам места, где буду останавливать для вас время.
В них вы будете собирать крупицы счастья,
чтобы потом, в конце пути,
любоваться собранными бусинами,
только тогда поняв, что именно из них состояла ваша жизнь.
Съёжившись под солнечными лучами, превращаясь в старых дряхлых стариков, вынесенные прибоем из моря коряги нежились на узкой полоске дикого галечного черноморского пляжа. Облюбовав именно это укромное местечко в подковообразной бухте, подальше от городской суеты, они захватили практически всё свободное пространство между морем и отвесным скалистым берегом, который возвышался на расстоянии десятка метров от воды. Приняв разнообразные позы, подперев голову плоскими голышами, коряги задумчиво созерцали белоснежные барханы волн, набегающих на шершавую кромку суши. Достигнув границы, подмигнув старым знакомым, пенящиеся завитушки склоняли головы и как по команде растворялись в водном царстве Нептуна.
Накрываясь от холодного ветра одеялами, сотканными из мудрости и усталости, деревянные долгожители вспоминали безжалостные шторма, швырявшие их в разные стороны, холодные и тёплые течения, уносившие их в разные части Чёрного моря; величаво и гордо проплывающие корабли, которые не обращали внимания на попадающийся на пути жалкий мусор из прогнивших палок и оторвавшихся досок. Наконец, остепенившись и поняв со временем, что нет в мире кисельных берегов и молочных рек, коряги перестали искать лучшей доли и решили закончить свой долгий нелёгкий путь в бухте маленького приморского городка.
Приятные раздумья, вплывающие им в голову в минуты сладкой дневной дрёмы, оборвали голоса двух людей, которые спустились на пляж с городского бульвара по узкой извилистой тропинке, вдоль которой росли ветвистые сосны с убегающими вверх иголками. Цепляясь руками за вылезающие наружу корни деревьев, опираясь ногами на вырастающие из-под земли камни, он и она, с весёлыми подбадривающими криками, практически на пятой точке съехали по пологим скалам.
Не догадываясь, зачем потревожили покой их лежбища в это апрельское, совсем не жаркое утро, коряги, вытянув тонкие морщинистые змеиные шеи, во все глаза уставились на нежданных веселых гостей, внесших сумбур в спокойное и умиротворенное течение их жизни.
Мужчина положил на огромный круглый валун большую пустую базарную сумку, которая сразу потеряла объём и вместе с ним респектабельный вид. Пугливо прижавшись к низу, втянув в себя бока и выпустив наружу остатки воздуха, сумка обречённо вздохнула и приготовилась ждать очередного наполнения. Такова была её, в прямом смысле этого слова, нелёгкая доля – переносить большие грузы, в отличие от её дальних родственников – изящных женских клатчей и косметичек. Женщина, тем временем, опустив глаза, начала скрупулёзно изучать берег, выискивая выброшенные на него ракушки и оригинальные по внешнему виду камешки.
Мужчина вслед за подругой принялся перебирать лежащие под ногами коряги. Он по одной высоко поднимал их к небу, чтобы на голубом прозрачном фоне рассмотреть со всех сторон изящные изогнутые линии, созданные неизвестным скульптором.
Так двое на пляже, словно по мановению волшебной палочки, превращались из праздно гуляющих по бульвару отдыхающих в ценителей природной красоты, ища в ней скрытые смыслы, известные только им обоим. Коряги угрюмо, с укором, но при этом испытывая явный интерес, глядели на эту парочку, наблюдая, как они показывают друг другу приглянувшиеся находки.
Иногда она восторженно вскрикивала, отыскивая среди камней куриного божка – камешек с дырочкой посередине. Ей казалось, что чем больше она соберёт их сегодня, тем больше притянет счастья в будущем. Женщина вспоминала, что когда была совсем маленькой и отдыхала в пионерлагере, она так же, как и сейчас, собирала на пляже подобные камни. Мысли её уносили туда, на каспийское побережье, в советскую беззаботную жизнь, когда деревья были большими и лето жарче. Галька радостно и податливо скрипела под ногами, вступая в резонанс с романтическим настроением парочки. Шипящие пузырьки на кромках волн, переливаясь под солнечными лучами, создавали в этом скрытом от посторонних глаз месте фантастическую атмосферу отрешённости от остального мира. Время, постоянно куда-то спешащее и суетливое, незаметно спустившееся вместе с этими двумя, остановилось и застыло, погрузившись в глубокомысленные раздумья о своей роли во всем происходящем.
Но всё имеет начало и конец, таковы законы Вселенной, и поэтическая атмосфера, пропитавшая собой дикий пляж, постепенно теряла силу и улетучивалась. Ласковый ветер нежно растворял её в бухте и трогательно уносил далеко в открытое море. Мужчина, выбрав и уложив около двух десятков коряг в сумку, и женщина, собрав массивную горсть камней и ракушек, стали собираться домой, чтобы за несколько километров от этого места создать с помощью найденных экспонатов свой собственный мир и попытаться самим стать в нём в некоторой степени богами… И лишь неотобранные коряги, которые остались лежать на пляже, грустно провожали взглядом карабкающиеся наверх фигуры, не зная, радоваться или переживать за своих собратьев, лежащих в сумке…
Я откажусь от дум греховных…
Я откажусь от дум греховных,
От мыслей тёмных, плутовских.
Вберу в себя весь мир огромный,
Светя копной волос седых.
И в этом мире витьеватом
Я стану Богом и рабом.
Не гением, не супостатом,
Не пациентом, не врачом.
Я солнце – рай повешу сверху,
В земле зарою сущий ад.
Создам я горы на потеху
И разобью повсюду сад.
Моря залью в пустые ниши,
Построю с чувством города.
Людей слеплю и дам им крыши –
И пусть живут они всегда.
А сам усядусь я в сторонке,
Чтоб не мешать моим здесь жить.
И стану наблюдать с галёрки,
Как дети учатся творить.
Улитка
Я наделю каждую частичку мироздания движением
И во всяком идущем размещу секрет покоя.
Чтобы избранные могли разгадать его
И поделиться этой тайной с другими.
Круглая улитка ампулярия, тяжело неся закрученный в спираль жёлтый панцирь, медленно ползла из одной части аквариума в другую. Распластывая бесформенное склизкое тело, она присасывалась к гладкой стеклянной поверхности, ощупывая возникающее впереди пространство двумя длинными-предлинными усами. Они, словно хлысты в умелых руках факира, сделав невероятный пируэт, напоминающий волну, лениво ложились на поверхность и вновь величаво поднимались вверх.
В улиточном мозгу напрочь отсутствовали мысли каким-либо образом ускорить свою медленную прогулку, а тем более взлететь, как делали её ближайшие соседи – сомики-анциструсы. Ей было вполне достаточно того, что она имела. Два раза в день сверху до неё добирался не съеденный рыбками корм. Помпа с фильтром жадно прогоняла через себя воду, отдавая её обратно толстой струёй. Через четырёхмиллиметровую трубочку насос с чувством глубокого благоговения насыщал аквариум кислородом. По этому спасительному каналу, вставленному сбоку в агрегат, всасываемый с шумом воздух создавал пузырьки. Прозрачные шарики устремлялись в самый центр зеркальной глади и там со спокойным сердцем растворялись, выполнив свою миссию.
Зелёные и фиолетовые искусственные растения, вытянувшись вверх вместе с живыми кустами роголистника, плавно раскачивались и внушали населению водного царства спокойствие и умиротворение. Лежащий на дне грунт в виде микроскопических камешков тёмной и светлой раскрасок добавлял в картину оттенки стабильности и вечности. Что ещё было нужно для счастья задумчивой страннице в созданном кем-то спокойном и сказочном мирке, отгороженном от внешней Вселенной прозрачными стёклами?
Изредка открывая пошире рот, вырисовывая им букву «О», улитка демонстрировала великое блаженство всем, кто находился по ту сторону экрана. Так, день за днём, месяц за месяцем, проходило Время, которое янтарное ползающее существо умудрилось укротить, как циркового льва, подчинив витиеватым движениям своих усов. Независимость и прямота четвёртого измерения дрогнули, достигнув самой середины спиралевидного панциря улитки. Время, словно ребёнок в детском саду, пододвинуло под себя маленький стульчик, село на него и, подперев кулачками голову, стало наблюдать за медленными движениями обитателей стеклянной прямоугольной банки. К улитке изредка подплывали рыбки, то ли поражаясь её царственному цвету, то ли желая спросить о секрете излучаемого счастья. Но рыбий и улиточный языки не совпадали, и разноцветным пецилиям приходилось довольствоваться тишиной, рождённой под толщей воды. Застывшее безмолвие служило отличным помощником в общении разных особей между собой. Оно ненамеренно создавало внутри аквариума сакральное молчаливое братство, со своими обязательными правилами и традициями.
Чуть дальше, в глубине аквариума, величаво стоял массивный замок с тремя башнями. Лучи падающего света с осторожностью освещали его многочисленные тёмные окна и двери, не решаясь в полную силу использовать свои ватты. Аккуратно, чуть касаясь полукруглых частей замка, свет только усиливал флёр таинственности, нависший вуалью над подводным домом. Рыбки, проплывая возле его стен стайками, надеялись, что созданный временный интеллект множества способен сплести паутину нового разума, который будет в состоянии разгадать тайну мистического строения. И только одна жёлтая улитка, хмыкая себе в усы, ползла мимо. Ей не было дела до чужого интереса.
Свою энигму мироздания она давно познала, раскрыв природу целого и найдя в нём своё скромное местечко. Единственной ценностью для наполненного философским смыслом моллюска было движение. Движение неторопливое, со стороны кажущееся ленивым и бессмысленным. Но именно это постоянное скольжение пронзало стрелой мрак и обнажало свет…
Свет, который вдруг стал ярче. Звякнула стеклянная крышка аквариума, и сверху на дно начал опускаться круглый ломтик кабачка. Деликатес был привязан леской к массивной шестигранной гайке, и его погружение было предрешено свыше. Улитка ампулярия, скинув с себя ореол мудрости, бросилась всей своей бесформенной массой вперёд, на лету всасывая распыляющиеся по стеклу слюни. Материальные слабости не были чужды солнечному комочку. Чуть не заснувшее до этого Время открыло глаза, покачало головой и, вспомнив про свои прямые обязанности, опять побежало безошибочно отсчитывать секунды и минуты – тик-так, тик-так…
Я дух бы перевёл…
Я дух бы перевёл,
Заснул бы на минутку.
И мысль свою оплёл
Цепями не на шутку.
И в этом быстром сне
Я повстречал блаженство,
На самом лёжа дне,
Достигнув совершенства.
Смотря на мир с конца
И чувствуя начало,
Постиг бы я Отца,
И что его терзало,
Когда он создавал
Всë сущее на свете,
Переведя в астрал
Молчание в сюжете.
Я дух бы перевёл
И с Богом пообщался,
И Библию прочёл,
Хотя бы попытался.
Но свет в моей душе
Там был чернее тучи.
Я, будто в мираже,
Лежал в навозной куче.
Проснулся я в поту.
Мне это всё приснилось.
Воздвигнуть красоту
Во сне не получилось.
Сны
Бог ввергает людей в сон,
Пытаясь открыть для них новую реальность.
При этом он предлагает на выбор роль зрителя или режиссёра.
И делает всё максимально мягко,
Чтобы, когда придёт последний час,
Такое кино не стало для людей шоком.
Сегодня сны, словно морские волны, накатывали на моё ничем не прикрытое сознание. Они пенились, поднимая со дна детские страхи, обрывки воспоминаний и затонувшие глубоко внутренние чувства. Смешивая их в адский коктейль, грёзы выстраивались в кинематографический ряд, прокручивая плёнку на уже не новом кинопроекторе, с некоторыми сломанными деталями.
Почему-то, просыпаясь через каждые два часа и не давая безвозвратно уплыть подробностям сна, я восстанавливал в памяти кадры недавно увиденного кино, удивляясь темам ночных погружений, выбранным Морфеем. Лица персонажей, участвующих в съёмках, были определены на кастинге, видимо, таким образом, чтобы деликатно встряхнуть весь спектр моих нервных окончаний. Мне виделся и генсек Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, которого я спасал от погони, и кавказцы, наезжающие на меня из-за торговой площади. В общем, сегодня мне были предложены из меню сновидений только самые изысканные блюда, дабы потешить вкусовые рецепторы на полную катушку.
Единственный вопрос, возникающий после очередного пробуждения, – зачем, с какой целью меня и вместе со мной миллиарды людей добрый Бог ввергает каждый день в сон? В это фантастическое царство теней и образов, которые человек почти всегда забывает после возращения в реальный мир. Может, чтобы заполнить пустоты времени, пока тело отдыхает? А возможно, Господь истошно кричит прямо перед моим лицом, желая предупредить о надвигающейся опасности или поскорее обрадовать вестью о скором радостном событии. Однако люди, в большинстве своём далёкие от мистического, просто не понимают его языка. Или он так готовит нас к той жизни за гранью, в которую мы стройными рядами по расписанию свыше скоро уйдём, оставив материальное будущим поколениям? Отправимся в мир иной нагишом, как и пришли, взяв с собой только обрывки воспоминаний и приобретённую щепоточку эмоций…
Вопросы, вопросы… Они лишь щекочут внутренности логики, не давая ей расслабиться и наконец сплести свои колечки в золотую однозначную цепь. За один конец которой буду крепко держаться я, а другой зацеплю за хитроумную корягу на морском дне. И, понимая, что эта связь уже навечно, я наберу побольше воздуха и нырну в синеватые неспокойные воды океана. На глубине, погружаясь, как заправский ныряльщик, и опускаясь все глубже и глубже, я буду перебирать руками натянутую цепочку и в конце, на дне, достигну цели своей любознательности.
На той коряге кем-то гвоздём будет нацарапан ответ на мой вопрос. Я прочту его и со спокойным сердцем провалюсь в ещё более глубокий сон. И ничто меня больше не потревожит – ни лай собаки, ни первые петухи, ни даже солнечные лучи, проникающие через задвинутые на окнах шторы. Морфей тем временем, как всегда, скомкает снежок из непонятных картинок и запустит его в распластанное на кровати тело…
Бац! И вдруг красочный снаряд, предназначенный исключительно для меня, пролетит мимо. Такие казусы иногда случаются с божеством, отвечающим за сон. Снежок просвистит выше и вонзится прямо в центр Ловца снов, который висит на стене. Чёрный метровый круг, обтянутый бархатистым материалом, конечно, больше напоминает искусное панно, чем оберег, защищающий от злых духов и притягивающий приятные сновидения.
Но тренды современности и модернизма нисколько не повлияли на его функциональность. Ловец снов по-прежнему, как в далёкие времена у индейцев, строго фильтрует картинки, пытающиеся проникнуть в голову спящего. Свисающие на тонких тесёмочках перья, – то ли утиные, то ли страусиные, медленно колышутся от дуновения ветерка, проникающего в открытую форточку.
«Разгоняй, разгоняй плохое», – думает моя душа, временно отлученная от тела на период сна. «Приманивай, приманивай хорошее», – продолжает она гипнотизировать индейский оберег. Но запущенный Морфеем снежок всё же разбудил голубоглазую волчицу, нарисованную в самом центре ловца снов. Хищница грозно окинула взглядом окружающую её обстановку, одним только своим видом распугав не только ночные кошмары, но и добрые сновидения.
Очередь из ночных грёз, до этого спокойно ожидавшая своего часа, чтобы проникнуть в меня, разбежалась. Они побросали куда попало красивые плакаты, таблички с крылатыми фразами, цветные фотографии, оставив весь этот уже никому не нужный наглядный материал лежать на площади возле входа в спящий мозг. Лишь только моё Сознание осталось стоять одно-одинёшенько в самом центре открытого пространства. Оно ни на секунду не испугалось грозного взгляда волчицы. Улыбнувшись ей, Сознание сразу дало понять клыкастому зверю, кто в доме хозяин.
Взяв душу за руку, оно вошло в меня, чтобы уже осознанно продолжить путешествие в царство Морфея. Теперь именно моё Сознание стало главным режиссёром, и там, во сне, на правах начальника оно выбросило в корзину все остальные сценарии. Усевшись на складной стул с соответствующей надписью, Сознание дало отмашку своим ассистентам.
Стукнула кинохлопушка… Поехали! Сцена первая, дубль первый…