В поисках врагов
Искать врагов приятно и легко,
Всю злость свою плюя в лицо злодеям.
И, натянув спортивное трико,
Гонять их по заснеженным аллеям.
Пусть падают лицом, и прямо в снег,
И молят на коленях о пощаде.
Сдавая пачками своих коллег,
От страха соревнуясь в клоунаде.
Играя желваками на лице,
Читают ночью вражеские книги.
И ловят нас, идейных, на словце,
Исподтишка показывая фиги.
Ну нет, им не пролезть никак на свет,
Пусть копошатся червяками в банке.
И перед нами им держать ответ,
За всех стирая грязные портянки.
Но вот дыхнуло ветром перемен,
Врагами стали те, кто был в опале.
И был за миг разрушен Карфаген.
Теперь чихвостят нас в соборном зале…
Радужный мост
Чувство любви дано нам Богом в придачу к сложной
И в то же время тонкой душе.
И Всевышний не вправе забирать любовь после нашей смерти.
Ведь мы и там, за гранью, останемся людьми,
Потеряв лишь материальную оболочку.
Она стояла на Радужном мосту. Они бежали ей на встречу. Она улыбалась. Они радостно виляли хостами.
Там были все. Все, с кем она когда-то рассталась. Все, кого она до сих пор любила. Но Бог сказал: «Ещё не пришло время» и преградил им путь.
Они жалобно заскулили. Затем скулёж превратился в возмущённый лай. Налаявшись, они завыли, задрав головы кверху. Да так завыли, что небеса вздрогнули и прослезились.
Пошёл дождь – солёный, проливной, холодный. Капли падали стеной, смазывая картину происходящего. Может, дождь решил скрыть их слёзы? Шерсть промокла насквозь, утяжелилась, потянула к земле. Они устало легли.
Вдруг она крикнула им:
– Найда! Джипа! Барик! Курт!
Они услышали свои имена. Узнали знакомый голос хозяйки. Опять встали на лапы.
Радужный мост затрясся от небывалого напряжения. Зазвенели его тросы. Начали шататься колонны. Но он устоял. Ему нельзя было разрушиться, исчезнуть. Он всем им ещё пригодится. Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Придёт время.
А пока? А пока пусть всё, что происходит, будет сном…
Сладким, как сахар, который она насыпает каждое утро в кофе. Крепким, как её любовь, которую она испытывает к хвостатым и лающим существам. Железным, как её преданность ко всем, кого она однажды впустила в своё сердце…
Поводок, связывающий её и их, никогда не оборвётся и не перетрётся со временем, потому что сделан не из кожи, а из частиц их душ, которые сцепились между собой.
В этот невидимый канат Всевышний вплёл Божественную нить. Именно из таких нитей состоит наша жизнь. Именно по ним мы распутываем клубок в поисках смысла нашего существования. А после смерти, судорожно перебирая руками волшебное волокно, мы находим свой Радужный мост, на котором кроме братьев наших меньших встречаем папу с мамой, дедушек и бабушек. При встрече радостно обнимаемся и целуемся, чтобы никогда уже больше с ними не расставаться…
– Найда, Джипа, Курт, Барик! А ну-ка, сидеть и ждать меня…
Вершиной смысла упоясь…
Вершиной смысла упоясь,
Дотронувшись до края неба,
С судьбой отшельника смирясь,
Я принял Божий постриг слепо.
Сомнений яд мне не давал
Волхвам открыть пошире душу.
Пытаясь выбраться в астрал,
Я логику бросал на сушу.
И обезвоженная тварь,
Мечтаний строгая убийца,
Клала виденья на алтарь,
Плюя мне в самые глазницы.
Мне от неё какой есть прок?
Узреть хочу я Божьи планы
И как взаправдашний пророк
Писать библейские романы.
Калейдоскоп
Мы смотрим на мир через придуманные нами стёкла,
Не представляя, что только они являются нашими проводниками истины.
И насколько свет проникает через них, преломляясь разноцветным свечением,
Настолько и нам суждено познать красоту и величие мироздания.
Что есть силы надувая щеки, да так, что на них выступил розоватый румянец, Никитка Соколов сидел во главе большого праздничного стола. Сегодня ему исполнилось ровно пять лет. От переизбытка внимания у «парня» покраснели даже уши, превратившись в два локатора, ощупывающие пространство вокруг. Казалось, что они порой даже шевелятся, настраиваясь на ловлю сигналов радости, посылаемых окружающим пространством. Вселенная крутилась в этот день вокруг малыша, разгоняя космические частицы, которые, наигравшись в водовороте, медленно опускались вниз, превращаясь в кристаллики счастья.
По случаю дня рождения к имениннику в гости были приглашены соседка Наташка, друг по садику Петя и «сослуживец» по шахматному кружку очкарик Славка. Где-то неподалёку носились взрослые, на кухне брякали тарелки, а белая скатерть с рюшечками нарядно и покорно лежала под дисциплинированно сложенными друг на друга руками ребят. Ей было не привыкать устраивать праздничную атмосферу в доме, пропитывая её особым ярким светом.
Молодёжь, ёрзая на стульях с высокими спинками, с нетерпением ждала сладкого торта со свечами, игривого лимонада «Буратино» и, конечно, сливочного мороженого с нежным молочным вкусом. Так отмечали дни рождения большинство детишек в семидесятых годах прошлого столетия в самой славной стране – Советском Союзе.
Гости и сам виновник торжества старались не показывать вида, что их ожидание близится к апогею. Под столом же ребятишки давали волю своим эмоциям и не сдерживали нервные клетки в рамках приличия. Незаметно для окружающих ноги малышни раскачивались, всё больше увеличивая амплитуду колебаний, благо, что ботиночки и туфельки не доставали до пола.
Броуновское движение взрослых вокруг в конечном итоге приобрело упорядоченный вид. В комнате был потушен свет и зашторены окна. Огоньки от пяти свечей, будто ожидая сигнала, как всегда неожиданно показались в проёме двери в гостиную, где восседали дети. Радостно махая острыми кончиками, яркие язычки пламени приветствовали новорожденного. Казалось, что к столу в воздухе из темноты самостоятельно парит поднос с тортом, медленно качаясь на волнах детского восторга.
Песню «Хэппи бёздей ту ю» у нас раньше не принято было петь, поэтому встреча лакомства прошла под оглушительные хлопки в ладоши детворы. Несколько секунд подготовки, загадывание желания, и свечи вмиг погасли. Наконец-то кучерявенький Никитка был избавлен от многочисленных тренировок «воздухообдувательства». Краснота с его щёк очень быстро улетучилась, оставив гнездиться на лице только милые кругленькие ямочки.
Чайные ложки радостно зазвенели по блюдцам с кусочками торта, наигрывая весёлую мелодию, понятную только детям. Постепенно время, по мере наполнения пузиков, неумолимо приближалось к самому сладостному моменту. Точке, когда подарки, преподнесённые в начале праздника и одиноко лежащие в сторонке, почувствуют тёплые ладошки единоличного хозяина и сольются с ним энергиями, прокричав что есть мочи:
– Эге-гей! Принимайте нас, вновьприбывших, в громадный игровой мир фантазий! В мир, в котором существует только один Бог – и имя ему Соколов Никита! И этот час настал. Подарочные обёртки без церемоний были содраны с коробок, и свету явились: грузовая машинка от Петра, школьный пенал от Наташки и деревянные шахматы от Славки. Что называется, полный набор для мужичка пяти лет, которому нужно было учиться, развиваться интеллектуально, а в будущем – работать и содержать семью.
Каждый из друзей, как положено, схватил для проверки то, что подарил Никитке он сам.
– Трррр! – поехал по полу самосвал.
– Тук, тук, тук! – деловито принялся расставлять фигуры на доске Славик.
– Смотри, какие карандашики, – начала расхваливать содержимое пенала Наташка.
Именинник с ликованием радостного зайчонка подпрыгивал то к одному гостю, то к другому, пытаясь принять участие в разных играх.
– У него кузов поднимается? Ты будешь играть белыми? Давай в альбоме порисуем! – именинник, на правах хозяина, влезал экспромтом в создаваемые детские вселенные, быстренько телепортируясь между ними.
А сверху на муравьиную суету, стоя обнявшись в уголке комнаты, смотрели Никиткины папа с мамой. С умилением наблюдая за своим чадом, они вспоминали события, произошедшие будто бы вчера: поездку в роддом, тревожные ожидания и радостные крики с подпрыгиваем до потолка:
– Ура! У меня сын родился!
И вот, пять лет пронеслись со стремительностью сверхзвукового самолёта, который утягивал в белом шлейфе за собой человеческие судьбы. Относительно молодые мужчина и женщина не знали, что воздушное судно в это время только набирает ход. Дальше оно понесётся ещё быстрее, не давая опомниться родителям, разрезая крыльями пушистые облака обстоятельств и отсчитывая месяцы и годы, словно воздушные мили.
Но это будет потом, а сейчас пара ждала, когда малыш доберётся до родительского подарка.
Маленькая продолговатая коробка с нанесёнными на неё пляшущими разноцветными буквами скромно лежала в сторонке на диване. Она не роптала, не канючила – понимала, что придёт и её звёздный час.
Наконец, наигравшись вдоволь, Никита устремил свой взгляд на забытый сюрприз. Вынув из упаковки подарок, он увидел калейдоскоп…
Несмотря на обширные знания в советской игрушечной индустрии, ему раньше не приходилось сталкиваться с подобным чудом. Взрослые тут же подскочили, показывая ребёнку, как нужно обращаться с трубочкой, наполненной цветными прозрачными стёклышками. Крутя калейдоскоп и смотря одним глазом в маленькое отверстие, Никитка видел, как свет, проникая с другого конца трубки, множил цвета, выстраивая их в хитроумный божественный порядок. Явленные ребёнку рисунки мозаики не повторялись. Для этого нужны сотни лет непрерывного вращения – но именинник этого не знал.
А родители, глядя на воодушевление их малыша, так хотели вдохнуть глубокие смыслы в разноцветные стёклышки, в надежде, что, повзрослев, Никитка сможет сам распознавать через волшебные узоры истинные любовь и красоту. Чтобы не терялся порой в сером безликом мире обыденности, а всё время искал огоньки света, превращающие жизнь в искусство наблюдения.
Отец с матерью думали про себя, что, когда они сойдут на промежуточной остановке воздушного лайнера и, опустив головы, держа друг друга за руки, уйдут с лётного поля, Никитка должен помнить, что мир нужно разглядывать только через стёкла подаренного ими калейдоскопа…
Прошли годы, и, не дав опомниться пассажирам, самолёт уже приближался к очередной взлётно-посадочной полосе. Семидесятилетний Соколов Никита Иванович всматривался в даль, придерживая слабыми руками подзорную трубу, стоящую на бульваре на берегу Чёрного моря. Там, на горизонте, где вода незаметно перетекает в небо, Толстый и Тонкий Мысы почти соединялись между собой, образуя умиротворенную тихую бухту. Ему в какой-то момент показалось, что эти краешки земли – это папины и мамины руки, обнимающие его, как тогда, на том самом дне рождения, когда ему исполнилось пять лет.
– Ууу, – возник звук приземляющего воздушного лайнера. Миленькая стюардесса в голубом костюме и соблазнительной кепочке выходит к пассажирам.
– Уважаемые дамы и господа, наш полёт завершен! От имени всего экипажа благодарю за выбор авиакомпании «Жизнь»!
А я люблю Россию!
А я люблю, люблю душой Россию!
Какой-то скрытый смысл её полей,
Дороги, дураков, драматургию,
Святую веру у простых людей.
И святости напившись до отвала
И горлопаня песни в темноте,
Под звон церковного с вином бокала
Россия исполняет фуэте.
Накинув на историю удавку,
Она её ведёт под образа.
Своей абсурдностью плюя на Кафку,
Из логики рождает чудеса.
Умом Россию не понять. Ну что же,
Коли, трави и в злобе режь меня.
Но места нет на всей земле дороже!
Ведь, чёрт возьми, Россия – это я!
Весы
Сколько весит твоя жизнь?
Ты ещё не знаешь ответа?
Она – пушинка, вес которой превышает массу всего сущего,
Ибо взвешивать её будут не здесь, а там…
В те давние времена, когда ещё не было сотовых телефонов и компьютеров, Интернета и Wi-Fi, когда мышка была мышкой; а по экрану нельзя было водить пальцем, иначе он испачкается; на продуктовых рынках помидоры с картошкой, огурцы с яблоками взвешивали не на электронных весах, а на обычных, с гирьками.
На одну алюминиевую тарелку ставились пузатые грузики, а на другой размещался товар. Если носы железных уточек соединялись, то это означало, что вес определен и пора рассчитаться за покупку…
– Эй, женщина, женщина, красивая, подходи, попробуй, какие сладкие арбузы, прямо-таки как мёд, – кричит продавец Рафик на Монтинском базаре в городе Баку, зазывая к своему прилавку дородную мадам полукавказской наружности.
– «Нечады», почём? – несколько свысока спрашивает особа, медленно подплывая к горе полосатых фруктов.
– «Он гяпик», десять копеек за килограмм, дорогая! – улыбается во весь рот Рафик, сверкая тремя золотыми «фиксами». Вставные зубы были расположены гордо, не прячась, в самом центре верхнего ряда. Работа дантиста Самуила Абрамовича была, что называется, налицо – качественная и на века. Хотя прожить целый век Рафик из азербайджанского района Масаллы не рассчитывал.
Свет жгучего апшеронского солнца отразился от сверкающих поверхностей трёх произведений искусства, иначе не назовёшь, и ударил прямо в глаза покупательнице. На мгновение женщина прищурилась, то ли от потока электромагнитных частиц, посылаемых Светилом и отражаемых от зубов, то ли для того, чтобы досконально изучить предложение больно ласкового продавца. И то, и другое просто притягивало Марину Мамедовну к прилавку Рафика, словно муху на сладость.
На голову мужчины была нацеплена большая кепка, прозванная в народе «аэродромом». Белый фартук с кое-где проступающими пятнами прикрывал тёмный костюм не первой свежести. Так были одеты все продавцы на базаре, поэтому внешний вид одного из них мадам нисколько не смущал.
– Хотите на разрез? – Рафик, не дожидаясь ответа от Марины, вырезал в арбузе толстым длинным ножом четырёхугольник и одним движением вынул кусище из тела ягоды.
Ярко-красный цвет, цвет флага Советов, озарил всё вокруг. Ещё немного, и на Монтинском базаре заиграл бы гимн: «Союз нерушимый республик свободных…».
Но любознательным географам могло показаться другое. Будто из недр Земли вынули часть плоти, демонстрируя любопытной публике её кровавую истерзанную внутренность с тонкой и сладко наполненной душой.
В те времена свободные путешествия по странам мира простым смертным были запрещены. И арбуз, где-то на подсознательном уровне, напоминал земной шарик. Любая его сторона – это неизведанные места, которые желала посетить жаждущая впечатлений человеческая сущность.
– Попробуйте, женщина, – разрывая возникшую философскую ауру, продолжал уговаривать продавец. Буква «Ж» в слове «женщина» была произнесена с такой мягкостью и нескрываемой лестью, что походила на перьевую подушку, в которую хотелось побыстрее окунуться с головой. Так могут разговаривать исключительно кавказские представители сильного пола, пытающиеся склонить слабую половину человечества на свою сторону.
Экзекуция арбуза не прекращалась. От большого вырезанного куска была отделена ещё одна, более мелкая часть, которую Рафик протянул мадам на самом кончике ножа.
Покупательница не сопротивлялась струящемуся на неё напору маркетинговой энергии от масаллинского «киши», и проба состоялась.
Ярко-красный цвет арбуза не подвел, вступая в резонанс со вкусовыми рецепторами. Пьянящий сладкий аромат охватил всё тело зрелой бакинки, словно нашёптывая: «Купи меня, купи…»
Марина Мамедовна сдалась, как сдаётся несгибаемый корабль под натиском превышающих сил противника на поле боя.
– Взвесьте, – вздохнув, сказала мадам, с удовольствием отдавшись во власть победителю.
– «Баш уста», моя королева! – засуетился благородный Рафик, нисколечко не соглашаясь на роль грубого варвара, захватившего в плен несчастную заложницу. Для полноценного триумфа он, по «закону гор», должен был поставить на пьедестал свою жертву. Хотя Рафик жил в масаллинско-ленкоранской долине, горы и связанный с ними благородный закон были в самом сердце мужчины.
Арбуз тем временем перекочевал на алюминиевую тарелочку на весах. Конструкция жалобно скрипнула под тяжестью, но устояла. Две гирьки – в два и три килограмма, перекочевали на другую тарелку. Уточки, немного покачавшись, уткнулись носиками друг в друга.
– Ровно пять кило, милая, – вынимая из ножен очередной комплимент и сияя при этом, произнёс Рафик. Так могло сиять только раннее солнечное утро, разгоняя безветренную бакинскую ночь, – с Вас пятьдесят копеек…
Товарно-денежных отношений тогда никто не отменял, хотя о наступлении эры коммунизма все говорили на полном серьёзе. Слоган «От каждого по способностям – каждому по потребностям», казалось, был настолько близок, что протяни руку – и ты дотронешься до него. Отсутствие в обращении денежных купюр уж точно увидят наши дети или внуки – так думали мы, верящие в наисветлейшее будущее нашей страны.
А что люди советского прошлого были готовы положить на весы с уточками за такое – судьбы, жизни? Это было не так уж далеко от истины…
Что готов вообще отдать человек, ставя на одну тарелочку своё существование на свете, а на другую – сопротивление и борьбу с человеческой грязью?
Иногда носик уточки, отвечающий за жизнь, с лёгкостью поднимается вверх. Он понимает, что там, где Каспийское море соединяется с белоснежными пушистыми облаками, всё будет по-другому, не так, как мы привыкли видеть здесь.
И вес души на Земле в несколько грамм, там, за горизонтом, будет равен мегатоннам, перемноженным на самих себя.
– Эй, «гардаш»! Подходи, не стесняйся, сегодня мы будем взвешивать твою совесть, – улыбается продавец Рафик, переквалифицировавшийся по ходу в Бога или в Аллаха, как кому нравится…
Ворон
Вокруг меня растут деревья,
И ворон каркает в листве.
Он призывает сновиденья
В моей возникнуть голове.
Пусть расцветёт ольха зелёна,
Пусть дуб накроет разум мой,
И яблоня, познав Ньютона,
Родною станет мне сестрой.
А я себя представлю клёном,
Мостом, лежащим на реке.
От тёмных сил живым заслоном,
Держащим землю на замке.
Вода, бегущая по кругу,
Свершает тайный ритуал,
А ворон мне твердит науку
О силе водяных зеркал.
И я гляжу на гладь речную,
Во сне тревожа сам себя,
И пью с чертями мировую,
Безумно ангелов любя.
Мусорка
Наша жизнь похожа на верёвку, у которой есть начало и конец.
Главное, чтобы, держа её где-то на середине, мы не забывали,
что когда-то с трудом хватались за начало верёвки
и скоро с ужасом будем сжимать её конец.
Кряхтя, скрутившись в три погибели, почти сидя на карточках, я смотрел в замочную скважину в старой обшарпанной двери. Куски краски отслаивались от деревянной поверхности и падали мне на кроссовки, замызгивая завязанные бантиком белые шнурки. Отвергнутая сущность краски пыталась хоть как-то остаться в памяти, а не сгинуть бесследно, растоптанная проходящими мимо людьми.
Я не помнил, когда эта дверь появилась на моём пути, и не знал, где она была установлена. Серый мерзопакостный туман скрывал детали и смазывал недавно чёткие очертания возникших архитектурных форм. Да это сейчас было не так уж и важно. Ведь любопытство, отбросив желание докопаться до ответа: что же перегородило мне дорогу, стало главным локомотивом, который уносил меня туда, в будущее, в режиме скорого поезда, без остановок на перекусы и раздумья.
Именно это будущее я и наблюдал, глядя в замочную скважину, где по идее должен был находиться ключ. Но его там не было, поэтому любопытство, не стесняясь, могло проникать в поржавевшее отверстие, оставляя везде свои прозрачные липкие слюни.
Мой правый глаз округлился и расширился, превратившись в красное сочное яблоко. Левый глаз закрылся, чтобы не видеть настоящего, погрузив его в темноту чёрной комнаты без окон и дверей.
Смешно, но казалось, что я стал похож в этом неестественном положении на одноглазого капитана Сильвера из книги «Остров сокровищ», тем более что одна нога у меня ужасно затекла, да так, что я её уже практически не чувствовал. Осталось только услышать попугая на плече, который истошно кричал бы прямо в ухо: «Пиастры, пиастры!»
Но вместо разноцветной говорливой птицы мне на левое предплечье села белоснежная бабочка-капустница. Видимо, она была здесь, в текущей действительности, пролётом, для предостережения, чтобы я не вздумал открывать дверь. Мало ли чему я бы мог там, в будущем, навредить. Потом переделывай настоящее под то, что произойдёт. Ведь одно должно вытекать из другого и посеянные зёрна смыслов нужно искать задолго до того, когда взрастёт дерево…
Я наблюдал, как по многоуровневой трассе кольцом, опоясывающим город, неслись, не касаясь земли, тысячи промобилей на электромагнитных подушках. Транспортные средства всевозможных форм и расцветок словно красовались друг перед другом, показывая витиеватые, изощрённо выгнутые линии кузовов. При этом тишина, стоящая над дорогами, создавала атмосферу нереальности происходящего. Так казалось мне отсюда. Для людей же, живущих в начале двадцать второго века, это было обычным явлением.
Я всё глубже и глубже погружался в мир будущего, удивляясь выкрутасам технического прогресса. Что-то со временем безжалостно отмерло, выбросив неживое в корзину, а некоторое развилось и преумножилось.
Из точки А в точку Б можно было построить маршрут, не касаясь рукой навигатора, даже не произнося вслух адресов. Просто подумав и чётко сформулировав свою мысль, пассажир посылал сигнал на встроенный в его мозг компьютер, а тот дальше… И, вуаля, – машина ехала в указанное место.
Роботы и люди настолько сблизились, что непонятно стало, кто есть кто. Границы искусственного и естественного стали зыбкими и мерцающими. Они таяли практически с каждым днём, не давая людям насладиться текущим уровнем прогресса.
Новые версии используемых устройств выходили фактически каждый день. Вчера была версия 1.0, сегодня – 1.1, а завтра, потребители, ждите версию 1.2. За развитием было просто не угнаться.
Сантехник Михаил Петрович мог в любой момент надеть руки суперрабочего и из простого русского мужика, чуть-чуть ленивого, чуть-чуть пьющего, превратиться в десятирукого высококвалифицированного Киборга Петровича Сан, китайского производства. Робота, одновременно прочищающего раковину, ремонтирующего стиральную машину и разговаривающего с хозяйкой о недавно прошедшей премьере балета «Щелкунчик».
А хозяйка, Вероника Ивановна, нацепив шлем с торчащими из него проводами, становилась сверхледи, способной параллельно смотреть за детьми, варить обед и пылесосить палас с помощью подключенных к шлему механических помощников.
Но сквозь линии, стрелки и графики роста в мире будущего я заметил, что некоторые машины съезжали с трассы и медленно ползли по одинокой дороге с колдобинами и ямами. В конце их пути находился дом, поделённый на две совершенно равные половинки. Граница между одной и другой в виде нечёткой трещины тянулась от фундамента до самой крыши. Казалось, что архитектор во время проектирования дома был сильно пьян и не заморачивался отсутствием линейки.
Он так, трясущимися руками, провёл черту, отделяя части друг от друга. Левая половина была построена из серого скучного кирпича, настолько невыразительного, что можно, отзевавшись всласть, заснуть на месте. Вторая половина была вся из хрусталя, неприлично прозрачного и удивительно тонкого. «Дзинь!» – тронешь её легонько ногтем, стена и зазвенит, задребезжит, засуетится, показывая, насколько она испугалась пытливого гостя, проверяющего конструкцию на прочность.
Наверху здания, ровно посередине, словно объединяя две части целого, красовалась светящаяся надпись «Мусорка». Да, «Мусорка»! Другого названия месту, куда свозили люди будущего свои поднадоевшие судьбы, придумать не смогли. Возможно, не хватило фантазии или они наугад заглянули в исторический словарь. Ведь как такового понятия «мусор» здесь уже давно не существовало – всё шло в дело, в переработку, создавая альтернативную энергию.
Те, кто хотел расстаться со своей судьбой, подъезжали к кирпичной части здания. Роботы-приёмщики принимали сдаваемый груз по описи, аккуратно упаковывали и перевозили на тележках в хрустальную часть сооружения. Граждане, освободившись от ненужного, с лёгким сердцем выходили, садились в свои промобили и, улыбаясь, возвращались назад, чтобы с чистого листа начать новую жизнь.
Другая часть посетителей устремлялась ко второму входу в странное здание. В прозрачном пункте выдачи им отпускали ранее сдаваемые первой группой судьбы. Они забирали их себе и тоже радовались. И уже дома полученный груз очищался, отмывался, штопался или ремонтировался. Для чего вторым это было нужно, непонятно. Может, они были писателями, поэтами или художниками, а возможно, просто утончёнными ценителями старины. И по вечерам, за чашечкой кофе возле камина, подолгу разглядывая витиеватые и запутанные ниточки судеб, творческие натуры создавали что-то своё, новое, возникшее из мусора…
«Биииип-биип!» – сигнал от автомашины марки «Жигули» вернул меня в настоящее. Замочная скважина, в которую я подглядывал, и старая дверь испарились, будто их и не было. Я стоял на дороге возле нескольких контейнеров с мусором, огороженных невысокой серой кирпичной стеной.
– Мужик, ты чего, заснул? – раздался грозный выкрик из-за опущенного окна авто, – дай подъехать к мусорке поближе.
Я покорно отошёл, дав «Жигулёнку» вплотную припарковаться возле контейнеров. Мужчина и женщина лет тридцати вышли из машины, открыли багажник и, пыхтя от тяжести, выволокли старый с трещинами коричневый сундук. Парочка положила его справа от стены. Дама торопливо села в машину, а мужчина закурил и, глядя на меня, продолжил:
– Вот, бабкина рухлядь, весь коридор занимала в квартире. А мы с женой ремонт затеяли… Оставлять её, что ли?..
Последняя фраза была то ли вопросом, то ли утверждением, сквозь пелену сигаретного дыма было не разобрать. Но что я почувствовал точно, это нотки извинения. Мужчина как будто искал оправдания своему поступку у меня – постороннего для него человека. Но, видимо, не найдя его, он медленно поднял голову к небу.
Сероватое облачко было уже над нами, будоража сознание фантасмагорическими фигурами. В какой-то момент дымок, снизив прозрачность, уплотнился, превращаясь в круглый шар, похожий на лицо. Откуда-то сверху донеслось:
– Как поживаешь, внучок?
Мужчина и я переглянулись, одновременно задавая друг другу немой вопрос: «Вам тоже это послышалось?»
Но материальная жизнь на то и материальна, что не любит подобные фантазии. Она проста, в меру красива и постоянно куда-то торопится.
– Роберт, ну сколько можно тебя ждать? – крикнула из салона авто женщина, – Поехали, наконец!
– Ну, поехали, так поехали, – мужчина покорно впрыгнул в машину. «Жигулёнок» фыркнул, зарычал и унёсся вдаль, превратившись в колорадского жука.
Дым развеялся, оставив меня один на один со старым-престарым сундуком, одиноко лежащим на мусорке.