Конфуций и Вэнь

Дэ

Дэ. Это «[духовная] благодать» (перевод выдающегося российского китаеведа В. М. Крюкова). То есть это некая особая и до настоящего времени не идентифицированная наукой «благая энергия», которую человек получает совершенно неожиданно для себя, – неизвестно откуда, но, как ему кажется, откуда-то «свыше». Китайцы династии Чжоу были уверены в том, что она приходит от ушедших в «иной мир» предков, а точнее, – от самого Неба-Тянь или от «духов верха» (иньцы предшествующей династии, которые эту энергию тоже получали, термина Тянь не знали). Но и такое определение не охватывает всего спектра понимания этой таинственной «силы Дэ».

Одновременно со сказанным выше, эта «сила» как бы потенциально пребывает или латентно «спит» в каждом человеке, и каждому необходимо ее только актуализовать или «пробудить» с помощью высших духовных сил. Причем, в качестве представителя этих сил может выступать любой духовный авторитет, уважаемый практикующим человеком: Вэнь-ван, Небо-Тянь, первопредок иньцев Шан-ди (здесь шан – это то же самое шан, что и в Жэнь); в христианстве – это Христос, Серафим Саровский или Николай Угодник, а для кого-то – апостол Павел или Пресвятая Богородица. Таким авторитетом может стать Будда, Кришна из Бхагавад-Гиты, Конфуций, Моисей и даже Елена Рерих с ее Агни-Йогой, наполненной индийскими аллюзиями. Главное – чтобы сам человек боготворил такой «авторитет», а значит, – чтобы этот авторитет был для него «верхом».

Природа этой странной энергии принципиально отличается от всего того, что известно человеку и с чем он может встретиться в своей обычной жизни. Это – не неожиданно возникшая в нас радость от получения какого-то желанного известия или подарка, это не «любовь с первого взгляда», не ощущаемый нами жар от натопленной в морозный день бани, не ласки любимой женщины, не гордость за достижения детей, не сердечное тепло от сделанного добра, не эврика неожиданно найденного решения. Это, наконец, не легкое опьянение от прекрасного вина и ни что другое в мире, включая прекрасную поэзию или музыку.

Это можно сравнить с тем, когда промозглой и ненастной осенью – когда на сердце человека неуютно и беспросветно – вдруг неожиданно выглянет теплое солнышко, прямо тебе в глаза, и в это время действительно «придет весна», – «весна» совершенно настоящая. И человеку – независимо от всех внешних обстоятельств – вдруг станет светло, чисто, тепло и радостно в сердце, а все бывшие невзгоды покажутся несущественными.

Но главное в этом состоянии то, что получивший Дэ человек ясно осознаёт, что это Дэ имеет какое-то иное, «небесное» происхождение, – что оно возникло не от «изменения его настроения» или от получения им какой-то радостной вести. Человек понимает, что он неожиданно для себя стал причастником какой-то тайны, неизвестной ему доселе новой жизни, – той чудной жизни, которая – «другая», чем наша обычная, земная, – жизни более прекрасной, светлой, беспечальной и справедливой, т. к. в этой «другой» жизни нет и не может быть даже малейшего обмана, зла или неправды. Человек как будто поднимается ввысь над всеми нашими земными человеческими проблемами и заботами, – чистый, пронизанный эфиром, светящийся и как будто сам становящийся наполовину ангельским созданием.

Но при этом такая получаемая им «энергия» – этого человека обязательно укрепляет и делает его более уверенным в жизни. И это – вовсе не первые признаки какой-то психической болезни: Дэ получали ваны (правители) чжоуского Китая и их ближайшие приближенные, и ни об одном из них не упомянуто в хрониках, что он-де заболел какой-то «душевной болезнью». Более того, именно время их правления – первый период Западного Чжоу – навсегда вошло в историю Китая как «Золотой век».

Христиане полагали, что благодать – а у них подобная «энергия» тоже была и есть – происходит от самого Иисуса Христа или от Духа Святого (в христианстве существует устойчивое выражение – «благодать Духа Святаго»). В отличие от евангельской «благодати» (греческое ха́рис – благодать Царства Небесного), Дэ китайцев – это «благодать» райского состояния, если классифицировать это в категориях проповеди Христа о «Царстве Небесном». Но для Раннего Чжоу, как и для самого Конфуция, их Дэ – это просто «благодать» или «благой дар», исходящий от «духов верха» или от самого Неба-Тянь, т. к. никакой другой «благодати» Китай (в том числе и во время Западного Чжоу) не знал.

Природа этих двух «благодатей» – китайской и евангельской – одинакова по своей исключительной привлекательности для человека. Недаром, ведь, прославленный богослов Иоанн, автор Евангелия от Иоанна, заявляет следующее: «И все мы получили благодать вместо (греч. а́нти) благодати» (Ин. 1:16); то есть, получили, – если говорить оперируемыми нами понятиями, – благодать ха́рис вместо (или после) благодати Дэ. Такое может сказать только тот, кто знает обе эти благодати собственным опытом – одну после другой – и может их сравнить.

В разряд «духов верха» переходили те умершие люди (их «души»), которые во время своей жизни на земле достигали состояния «просветления сердца» (мин синь, – термин Раннего Чжоу). Получение же человеком первоначального Дэ свидетельствовало о том – и самому человеку, и всем окружающим, – что такой человек «встал на Путь» и находится в процессе достижения внутреннего совершенства, что он следует истинным путем (Дао) Раннего Чжоу и правильно почитает «мир предков».

Получение Дэ четко фиксируется самим получателем этого «дара», но это также очевидно и со стороны, – для тех людей, которые неоднократно сталкивались с таким явлением в своем окружении или знают это состояние по собственному опыту. Как свидетельствуют надписи на жертвенных сосудах периода Раннего Чжоу, получение Дэ было далеко не единичным явлением для аристократической среды и самих правителей (ва́нов или «Сыновей Неба») этого государства.

Вэнь

Вэнь. Графически – это совершенно очевидный рисунок «человека с сердцем». Рисунок изображает человека в полный рост (вид спереди) с намеренно гипертрофированной грудной клеткой, на большом пространстве которой и нанесено – прямо посередине – изображение сердца. В предшествующей династии Инь, которая иероглифа «сердце» не знала, вместо сердца наносился условный знак, чаще в виде «косого креста». Вэнь – это человек, достигший в жизни той главной цели, которую ставили перед собой правители и высшие аристократы Раннего Чжоу, имея перед собой в качестве примера легендарного со-основателя династии Чжоу – Вэнь-вана, который получил свое имя Вэнь посмертно именно по этой причине. Речь в данном случае идет о получении человеком особого конкретного духовного опыта, который отличается от получения им Дэ (которое можно образно характеризовать как «веяние»), и который в Китае времени Раннего Чжоу имел название мин синь – «просветление сердца» (или, в глагольной форме, «просветлить сердце»).

Такой человек-Вэнь, по убеждению Конфуция (а Конфуций этот опыт тоже получил, что следует из текста Лунь юй), выполнил свою задачу на земле и после окончания своего земного поприща его «дух» (шэнь) присоединится к прославленному сонму «духов верха». В Западном Чжоу такие совершенные духи стали именоваться устойчивыми словосочетаниями Вэнь шэнь («духи [получившие при своей земной жизни опыт] Вэнь»), а также сянь Вэнь жэнь («прежние люди-Вэнь», где иероглиф-омоним жэнь означает слово «человек») или Вэнь као («родитель [получивший опыт] Вэнь»). В случае евангельской проповеди Христа такой опыт эквивалентен достижению человеком посмертного райского состояния, которое является наградой иудею за соблюдение заповедей Моисея. Здесь достаточно вспомнить царя Давида с его «расширившимся сердцем».

Три категории – Жэнь, Дэ и Вэнь – тесно связаны между собой, о чем четко заявлено в тексте Лунь юй. Они связаны указанной выше последовательностью во времени, а также требованием обязательной реализации предшествующего состояния, без чего последующее состояние невозможно. Итак, Вэнь – это одновременно (1) человек, который достиг состояния «просветления сердца», но также и (2) название этого состояния или опыта, который во время Раннего Чжоу стал обозначаться также словосочетанием «просветление сердца» (мин синь).

В Западной традиции этот духовный опыт тоже был известен, и его название тоже связано со словом «сердце», потому что главное в этом опыте – осознание человеком своего сердца как «отдельного существа». В Древнем Египте и у древних евреев этот опыт назывался «расширением сердца», а в Древней Греции (но также и в коптском Евангелии от Фомы) этот опыт перефразируется известным сократовским изречением «Познай самого себя». Эти слова были выбиты на колонне (или на фронтоне) знаменитого храма Аполлона в Дельфах, где вещали прорицательницы пифии. Фактически это древнее греческое выражение эквивалентно словосочетанию «Познай свое сердце».

Эти точные словесные формулировки рассматриваемого нами опыта как нельзя лучше характеризуют то, что происходит внутри самого человека. Зная эти два древних термина – «расширение сердца» и «просветление сердца», – человек, получивший такой опыт, никогда не ошибется в принадлежности того «чуда», которое с ним произошло, именно к этому опыту. Не заметить в себе такое событие он тоже не может, – настолько это состояние необычно: новое, яркое и ни с чем не сравнимое. Для человека начинается новая жизнь в прямом смысле этого слова, он – «рождается свыше», как об этом сказано в евангельском тексте. Поэтому Иисус и заявляет мудрому Никодиму: «Должно вам, иудеям, родиться свыше!». Проповедуемое Христом Царство Небесное недоступно тому, кто такое «рождение» не получил.

В этом опыте человек впервые знакомится со своим собственным сердцем, как с каким-то живым, замечательным, интересным, обладающим сознанием, но в то же самое время «чужим» существом. И если он впредь будет согласовывать с «ним» все свои поступки и даже мысли, – «оно» станет для него даже «родным» советчиком во всех трудных делах. Фактически, это новое сердце олицетворяет полностью проснувшуюся в человеке совесть. В классических Упанишадах Индии такое «пробудившееся» сердце человека называется словом а́тман (буквально, «Сам»).

Можно сделать предположение, что словосочетание мин синь («просветление сердца»), которое присутствует в текстах, нанесенных на внутренние стенки ритуальных бронзовых сосудов (чтобы их «видели» только духи, потребляющие приготовленную для них пищу), относилось к разряду тайных или не разглашаемых за пределами узкого круга посвященных. Именно это выражение раскрывает содержание того процесса, который происходит в человеке. В то время как слово Вэнь было известно всему народу в качестве высшей оценки деятельности того или иного правителя или важного чиновника, – его «культуры» (так это стало восприниматься впоследствии), образованности и высшей нравственности. И в этом нет никакого противоречия, – такие качества полностью соответствуют человеку-Вэнь. Примером этому является сам Конфуций.

Существует более естественное и простое объяснение этому вопросу – почему в древних текстах одновременно присутствуют термины Вэнь и мин синь, которые, как будто, обозначают одно и то же. Иероглиф Вэнь изначально, еще в государстве Инь, графически изображал человека, получившего опыт Вэнь. Посмертное имя Вэнь, как у Вэнь-вана, встречается не только в Чжоу, но и в династии Инь. Династия Чжоу эту практику «постижения Дэ» (чжэ Дэ) переняла от Инь и развила ее до полного совершенства, снабдив соответствующей терминологией. Отсюда – появление в лексиконе Чжоу многих новых иероглифов, в том числе, иероглифа синь – «сердце», которого в Инь не было. В результате усовершенствования этой практики, появились и те словесные формулировки, которые имели отношение к этому вопросу. И если за термином Вэнь осталось его прежнее значение существительного («человек с просветленным сердцем» или «опыт просветления сердца»), то мин синь стало обозначать преимущественно глагольную функцию такого состояния – «просветлить сердце».

Именно в это время чжоусцы на древнем иньском иероглифе Вэнь стали изображать – вместо условного знака в виде «галочки» или «крестика» – этот вновь введенный знак синь. А с появлением знака синь возникло и новое словосочетание мин синь, для которого раньше не было необходимого иероглифа. То есть, скорее всего, в этом вопросе нет, и не может быть, никакой конспирологии. Жизнь аристократа древнего Китая была отделена от народа «высоченными стенами», – народ иероглифической грамоты не знал, и «прятать» это мин синь было просто не от кого. Кстати сказать, в это же время на древнем иньском знаке Дэ («благодать») в его нижней части тоже появляется дополнительный знак «сердце» (синь). А как обойтись без «сердца» в любом подлинном духовном опыте? Никак. Кроме опыта ниргуна-Брахмана, конечно.

Ли

Ли. «Ритуал жертвоприношения духам» – таков изначальный смысл этого иероглифа. Этот термин Лунь юя не имеет ничего общего с известными «китайскими церемониями», во что он стал вырождаться уже при жизни Конфуция. Ли – это узаконенное (канонизированное) богослужение, аналогичное богослужению в христианской церкви, в процессе которого «духам предков» оказывались всякие почести и предлагалась жертвенная пища, включая алкогольные напитки. В конце такого богослужения эта пища потреблялась всеми присутствующими совместно с «сошедшими к трапезе духами». То есть Ли – это совместное действо, в том числе трапеза живых и умерших, пусть и не видимых для глаз живущих.

То, что пища, предлагаемая духам, оставалась ими нетронутой, не вызывало никакого недоумения у участников жертвоприношения, как это было бы воспринято в настоящее время. Древние китайцы знали, что «духи» питаются не физической пищей, а той «невидимой» (мы называем это словом «духовная»), которая присутствует во всякой пище физической. И в таких представлениях китайцев – полная аналогия с другими древними цивилизациями: с Древним Египтом, например, с Персией пророка Заратуштры, а также с верованиями мандеев. Во всех этих цивилизациях существовало представление о том, что есть мир «наш», физический, и «мир Ка» (в Древнем Египте) или мир Мшу́нья Ку́шта (у тех мандеев, которые во время Христа и ранее именовались словом «назареи») – тот «мир двойников», в котором и обитают «духи предков».

Древний египтянин, например, входил в специальное строение-часовню, которое было расположено непосредственно у места погребения мумии его близкого родственника, – входил с «пустыми руками», – мысленно представлял себе угощение из фруктов, еды и напитков, которое он был намерен предложить в жертву покойному, и торжественно провозглашал: «Отец, прими от меня эту ветку прекрасного винограда, который ты так любил, когда был рядом с нами». И Ка его отца с благодарностью принимало эту жертву. Именно с этой целью – с целью «питания» усопшего в гробнице – ее стены были разрисованы кушаниями разного рода.

Надо было просто «уметь представить» в своем воображении все это таким образом, чтобы оно обрело реальность для «мира Ка». Однако если человек в существование этого «мира-Ка» не верит (речь идет, скорее всего, уже о нашем времени) – а следовательно если в его внутреннем духовном мире нет осознаваемой им самим «частицы» этого «мира-Ка», – в таком случае все подобные красивые слова о «яствах» оказываются детской «погремушкой». Понятно, что в качестве подношения миру мертвых для нас гораздо проще иметь реальную пищу, чем пищу, существующую в нашем воображении. Что мы и делаем, посещая могилы наших близких. Следовательно, древний египетский мир по своему духовному развитию был выше мира китайского. Об этом свидетельствует также и тот факт, что египтяне видели в человеке не только «китайское шэнь» (аналог египетского Ка), но также Ба, Ах, Рен и другие составные части «души». Подлинный духовный мир египтянина для сегодняшнего человека, владеющего атомной бомбой, – это терра инкогнита.

При проведении жертвоприношений также совершались различные религиозные действия, – в том числе исполнялись специальные музыкальные произведения (громко сказано!) и танцы, которые были призваны для прославления и памятования «духов предков». Все это носило исключительно религиозный, а не светский характер.

Для китайцев Раннего Чжоу именно ритуал (Ли) был единственным узаконенным способом общения человека с потусторонним миром духов, – мира, который, по убеждению древних, был таким же реальным и «живым», как и мир земной. Практика Жэнь фактически является еще одной, но уже элитной формой такого общения. Если Ли – это «духо-служение», которое имеет отношение пиреимущественно к внешним действиям человека, то Жэнь – это «духо-служение», которое совершается в нашем внутреннем мире.

Дао

Дао. «Путь», «дорога» (в том числе жизненная). В Учении Конфуция этот термин не имеет ничего общего с Дао древнего трактата Дао Дэ цзин. В этом отношении Конфуций полностью следует тем представлениям о Дао и о Дэ, которые имели место в Раннем Чжоу. Безоговорочный приоритет имела категория Дэ, а термин Дао мог выступать только в качестве синонима словосочетанию «[духовное] учение», но сам по себе этот иероглиф не имел никакой духовной окраски.

Следует отметить, что и для Дао Дэ цзина первоначальное название этого трактата, – а точнее, первоначальное следование его глав – это Дэ Дао цзин. Сначала, как более важные, шли главы о Дэ, а затем – о Дао, несмотря на совершенно иной статус этого Дао в трактате. И только впоследствии, когда духовный смысл Учения Раннего Чжоу был полностью утрачен, на первое место вышла категория Дао, отдаленно копирующая (безо всякого обоснования в древней китайской традиции) представление о Бра́хмане классических индийских Упанишад. При этом если Учение Конфуция – это продуманный, апробированный и возможный для тиражирования духовный Путь (как и путь евангельский), то Дао Дао Дэ цзина – это описание отдельных спонтанных мистических откровений, зачастую граничащих с шаманскими практиками. Более того, окончательный текст Дао Дэ цзина был основательно отредактирован каким-то «политическим коммерсантом», не имеющим ни малейшего представления о подлинной духовности, – отредактирован для того, чтобы продавать такую «технику управления народом» тем князьям царств, которые покупались на подобную «псевдо-древность». В «бочку прекрасного меда» была добавлена изрядная порция «чёрного дегтя». Это и есть «современный» Дао Дэ цзин.

Сяо

Сяо. Термин Лунь юя (и Раннего Чжоу), который не имеет ничего общего с его традиционным поздним значением – «сыновняя почтительность» или «почитание родителей» во время их жизни, причем, почитание как отца, так и матери. Иероглиф Сяо состоит из двух знаков: «земля» (куда уходят все покойники) и «сын».

В обоих этих знаках в качестве составного элемента (это произошло во время Раннего Чжоу) был намеренно выделен один и тот же древний знак «верх» (шан), который мы видим в иероглифе Жэнь справа. Как мы уже говорили, иероглиф шан означал сокращенную форму словосочетания «[духи] верха». И именно в период Раннего Чжоу шан стало входить составной частью в целый ряд иероглифов, имеющих непосредственное отношение к духовному миру предков.

Древние люди страшились изображать полную форму или произносить полное имя духовных категорий, – с тем, чтобы ненароком не вызвать их к жизни или не актуализировать их явление в неподходящее время и боясь навлечь на себя гнев духов. В буквальном прочтении древний рисунок Сяо – это «сын, почитающий духов предков». Но не всех предков, а именно своих. И не дочь, а именно сын.

Для сына первым и главным кандидатом на такого «предка» являлся его живой отец, а для его отца, например, уже умерший дед этого сына (о женщинах – дочерях, матерях, бабках – речь не шла, т. к. ритуал обслуживался исключительно мужской линией предков). То есть Сяо – это, в первую очередь, «почитание линии ближайших предков по мужской линии», почитание той непрерывной «цепи предков», от которых ожидалось – в обмен на добросовестное исполнение требований ритуала (Ли) – их благосклонное отношение к живущим потомкам. А именно, – всяческое содействие (помощь) живым родственникам (напр., в защите от болезней, содействии в успехах на государственной службе, помощи в рождении сыновей – именно мальчиков, а не девочек! – в защите от злых духов и т. д.). Однако исходя из простой человеческой логики становится понятно также и то, что если все умершие действительно живы, значит, такую помощь может оказать также и дух умершей матери, – в том случае, если с сыном или дочерью ее при жизни связывали особо близкие отношения. И тот факт, что мы видим подобные исключения, зафиксированные в древних текстах Китая, свидетельствует о том, что «райские обители» были открыты как для мужчин, так и для женщин.

Во время Раннего Чжоу у предков испрашивалось долголетие, счастливая жизнь и богатство (практика чжэ Дэ – это совершенно особая статья). Действие ритуала Ли распространялось только на аристократов, а простой народ довольствовался древними народными обычаями, связанными с суевериями и почитанием духов умерших. Ко времени жизни Конфуция, как это следует из текста Лунь юй, осуществление ритуальных действий в аристократической среде уже утратило свое первоначальное значение: положения древнего ритуала стали размываться и частично проникать в среду простых горожан сословия ши.

Как пишет В. М. Крюков в книге «Текст и ритуал», в Раннем Чжоу понятие Сяо предполагало не просто формальное соблюдение требований ритуала (Ли), но внутреннее отдание всего себя, т. е. всего своего сердца, службе этому миру ушедших предков. И только при таком нелицемерном «сердечном» отношении можно было ожидать ответной благосклонности со стороны духов. Первоначальное Сяо Раннего Чжоу (а именно здесь и появляется впервые этот иероглиф) – это «смиренное отношение ко всем предкам, а не только к собственным родителям. Категория Сяо связана с культовым обслуживанием духов предков в ходе жертвенных церемоний» (В. М. Крюков «Текст и ритуал», стр. 148).

И уже понимая, что́ в действительности означала категория Сяо, читателю можно несколько иначе взглянуть и на отношение древних китайцев к ранее рассмотренным нами категориям Дэ, Жэнь, Вэнь и Ли.