– Если мне память не изменяет, у тебя была склонность к искусствоведению. Ты посещал все выставки, водился с галеристами, критиками. И меня посвящал в тайны искусства. Да почти всю русскую поэзию знаешь наизусть. Тоже вроде собирателя.

– Ну, уж всю. Таковое никому не под силу. Этот мир совершенно необъятный, он больше всех вселенных, вместе взятых. А искусствоведение, оно да, оно всегда меня привлекало. Я и сейчас люблю это делать. Ты думаешь, мне следовало бы туда податься с головой?

– А почему нет? Займись основательно. С головой. С головой, полной всяческих собраний. Пиши статейки. Только снова не впади в плагиат. Хе-хе.

– Так я же учёный, хоть в другом смысле. Пуганая ворона, – и Боря всерьёз увлёкся мыслью о смене профессии.

– Да, кстати! – Священник хлопнул себя по лбу. – А где ты остановился? Может быть, пойдёшь со мной вечерком в Муркаву? Мне достался просторный дом. Роскошное жильё. Целая изба. Была пустая, ничья, а теперь там я с женой своей, матушкой, да с кучей детей.

– Детей? Детей, это хорошо, это чудесно. Ты снова заставляешь завидовать. А остановился-то я удачно. Даже слишком удачно, – оживился Абрам Ицхакович, – рядом с церковью, у Семирякова.

– У Саввича? Тебе действительно повезло. Он теперь у нас тут самый знатный человек. Богатый, то есть. И от щедрот своих даже помогает нам всем миром восстанавливать поруганную атеистами церковь в Муркаве. Ну, всем миром, это я преувеличил. Далеко не всем…

– А. То-то к нам архитектор из Муркавы заходил. Потолковать о делах. Должно быть, о тех самых, о строительных. – Абрам Ицхакович вздёрнул недлинные руки, согнутые в локтях, – как ведь мир тесен! И один человек из нашей компании опознал его то ли приятелем, то коллегой или сотрудником. Соблазнитель наш. Денис Геннадиевич.

– Как говоришь? Денис Геннадиевич? Тоже учёный, но гуманитарий? Эколог, кажется?

– Ты опять угадал. Он учёный-эволюционист, но подрабатывает экологом в проектных студиях. Он-то нас сюда и зазвал. Соблазнил.

– Говоришь, в вашей компании. И велика ли она?

– Велика. Аж семь человек. И все разместились у Павла Саввича.

– Замечательно. А знаешь, ведь это я советовал Денису Геннадиевичу посетить сии места. Мы же с ним однокашники по университету. Хоть с разных факультетов, раскиданных по городу, но общались активно в студенческих сообществах. И время от времени встречаемся на всяческих общественных, так сказать, симпозиумах. Не так давно виделись, я и посоветовал.

– Хе. И архитектор, приятель или сотрудник Дениса Геннадиевича тоже рекомендовал. Вот ведь как замыкаются круги. Может быть, пойдём к нам, то есть, к Семирякову в его «тяни-толкай», да в том кругу пообщаемся?

– Тяни-толкай? Это вы своей компанией его усадьбу так зовёте? Похоже, похоже. Два переда, и ни одного зада. Пошли.

Священник на минутку отошёл к столбику возле временной автобусной остановки, чтобы уточнить расписание. Оказалось, автобус будет только через два часа.

– Вот и ладненько, – молвил отец Георгий Абраму Ицхаковичу, – пошли до твоего круга.

– Идём. Только вот круг-то всякий раз становится дугой. Исчезают у нас люди. В первый же день как сквозь землю угодил провалиться один человек, правда, через несколько дней нашёлся. Теперь целых трое вчера улетучились. Снова он же, да ещё и все наши женщины. Две.

С этими словами бывшие коллеги вошли под свод из яблонь с открытой калиткой, и увидели на огороде возле грядки с капустой обоих поэтов, а поодаль – учёного-эволюциониста. Они как раз обсуждали исчезновение.

– Подпольщик ещё ладно, – гулко говорил Николошвили, – на то он подпольщик, чтобы сквозь землю проваливаться. По привычке. А женщины!

Авскентий постукивал себе по лбу указательным пальцем, усиливая таким образом сосредоточенность.

– Кто куда кого увёл, не станем утверждать, – сказал он, глядя в бесконечность, – да то и неважно. Будем ли мы ждать, когда они сами появятся, или надо начинать поиск – вот что необходимо решить.

Абрам Ицхакович и отец Георгий подошли к ним. Священник поклонился отдельно каждому. Те ответили кивком головы и продолжили начатую беседу.

– А ведь среди них есть смекалистая и отважная девушка, – заметил учёный-эволюционист, приветливо помахивая угловатой ладонью священнику, – если она умеет управлять могучими зверями, там тоже найдёт выход.

– Да, да, – поддержал его мысль поэт-актуалист, – найдёт, я чувствую, что найдёт.

Все снова покивали головами, но теперь в знак обретения надежды, и в меру опомнившись, обратили взоры на вновь прибывшего человека.

– Да. Вот, – сказал Боря, – мы случайно или чудесным образом сошлись и сговорились явиться к нашему двору. Это отец Георгий. Он из Муркавы. Пришёл, чтобы навестить коллегу по делам духовным. А до того мы были с ним коллегами по делам сугубо материалистическим. Такие тут у нас выписались круги судеб.

Денис Геннадиевич первым подошёл к священнику и пожал ему мягкую руку.

– А мы давно знакомы, сказал он, – ещё когда учились в университете. И недавно встречались. За «круглым столом» в Русском географическом обществе, где обсуждались альтернативные воззрения на условия возникновения мира.

– Да, – Отец Георгий усмехнулся, – эти задачки, пожалуй, никогда не иссякнут. Но нынче, как я понял, вас занимает не возникновение, а исчезновение.

– Вот, вот, – снова втянулся в беседу поэт Николошвили, – эволюционная теория нашего учёного не даёт ответа на сей вопрос. И Аристотелевая логика тоже не помогает. Как вы думаете, – обращается он к священнику, – может быть, тут втесалась чертовня какая, а? Прости Господи.

Отцу Георгию вспомнилась недавняя беседа, где поднимался подобный вопрос, и он продвинул её дальше:

– Не обязательно. Когда-то я занимался естественнонаучной деятельностью. Так и там происходят исчезновения. Из-за принципа неопределённости. Правда, пока что на квантовом уровне.

– Да, – вступил в полемику Абрам Ицхакович, – я помню твои представления о квантах. Это просто некие выраженности, вынутые из общего объёма причинных вероятностей. Я запомнил, потому что красиво: целостный объём причинных вероятностей. Вместилище, которое является всем сущим, где, благодаря его колебаниям на всех пространственных уровнях, кристаллизируется вещество, представляя определённую выраженность. А красивое часто бывает правильным…

– Абраша всегда и везде подмечает красоту, – сказал отец Георгий, глядя в небеса.

А Абрам Ицхакович, уловив эту перекрёстную иронию, немного озадачился, чуть-чуть поперхнулся и спросил:

– Я сказал что-то не то?

«Но теперь я мог бы добавить ещё кое-что новенькое», – как бы ни слыша вопроса Бори, сказал сам себе священник, мысленно разглядывая идею архитектора о возделывании пространства при помощи направленного изменения поведения квантов любого вещества.

– То, то, – зычно ответил за отца Георгия классический поэт, – именно выраженность. Каждый человек тоже некое выражение. Или, как ты говоришь, колеблющаяся вероятность всяких причин. Тоже своеобразный ваш квант. Квант космоса, квант общества. А главное, у него жутко развит этот самый принцип неопределённости. Потому-то он способен выдавать всякое неожиданное поведение. О колебаниях его объёма я лучше промолчу.

– Да. Мы тут наблюдаем выдающееся сочетание науки и поэзии, – сказал Денис Геннадиевич, не скрывая сарказма, – однако нашу задачу оно не решает. Не зная причины исчезновения, нельзя создать вероятность удачного поиска.

Появляется Семиряков. Оглядывает честную компанию и говорит:

– Что-то не вижу вчерашнего заказчика. Ведь условились утречком встретиться и обговорить прибыльное дело.

– Наверное, он тоже исчез, – сказал Николошвили, – квант он и есть квант. – И слегка пнул локтем Дениса Геннадиевича в его упругий живот.

Семиряков прокашлялся и скрылся в избе.

36. Снова злодей

Отогнав машину за околицу, злодей поужинал генеральским сухим пайком и там же переночевал. Несмотря на предыдущую бессонную ночь, он и эту провёл в бодрствовании. Соображал. После не совсем удачной беседы с архитектором, он сочинял ходы воздействия на него. Припоминал всевозможные приёмы личного опыта, пробовал на актуальность всё, что вычитывал во всемирной литературе. В конце концов, решил попросту изыскать нужные сведения здесь, и от кого угодно. Лишь бы они оказались полезными для совершения должного влияния на изобретателя, умеющего возделывать пространства на свой вкус.

Утром, немного погуляв и подкрепившись сухим пайком, он снова зашёл к Семирякову, но уже с бутылочкой дорогой водки, и сумел его разговорить. Кто знает, не выйдет ли от него польза. Семиряков предположил, что он хочет посулить конкретную долю в своём замечательном проекте, и напомнил ему о том. Тот согласился и сказал, что поначалу надо сговориться с архитектором. Павел Саввич тоже согласился. Тогда злодей засел за главную задачку: выпытывать у него, что да и как тут случается. А для вызова доверия в собеседнике, откровенно рассказал о своём случае. О человеке, встреченном в лесу, и он его принял за архитектора, а тот оказался скульптором. Посмеялся по поводу возникшего предложения высечь эпитафию на собственном надгробном камне. А Павел Саввич, поддавшись на откровение, действительно впал в доверие и совершенно между делом, поведал ему историю об исчезновении этого ваятеля, о приключениях поисковых команд, о том, как Мирон-Подпольщик сам вернулся, но лишился и коня, и времени. Попутно коснулся о философствовании, касательно всякого отклонения от времени налево и направо, особенно когда отклоняешься налево. И заодно о жившим тут помещике с диковинной судьбой, связанной с чудодейственным камешком, найденном в Пликапике, и тоже хождением налево. А ещё, воспользовавшись отсутствием женщин-постоялиц, провёл его в главную горницу-галерею и показал там портрет Флавьева, о котором вёл речь, похвастался и о заказанной роскошной раме.

Так злодей узнал о существовании загадочного Василька, того, кто всем помогает, о таинственной горе, которая будто есть, но никто её не видит, кроме Сусанны и Василька, о коне изабелловой масти, прямом потомке Пегаса. Потолковав о всяком постороннем, сговорились они встретиться на следующее утро, чтобы уяснить доли в многообещающем деле. Семиряков не очень-то понимал сути предстоящего проекта, но договариваться не отказывался.

А злодей тем же вечерком выехал на бронемобиле в направлении, о котором сказывал Семиряков, то есть, туда, где можно переплыть к Сусаниной горе. Остановил машину примерно в нужном месте и вышел из неё. Больше всего он надеялся очутиться здесь в тот же момент, что и Василёк, способный обходить время. Именно этот персонаж с его талантами заинтересовал злодея в качестве главного агента для воздействия на архитектора. «Коли он тут всегда ходит, значит, есть вероятность нашей с ним пересечки, – смекал он с настойчивой неколебимостью, – подожду». Да и стоять без движения просто так – совершенно бессмысленно. И он взялся за поиск хоть чего-нибудь такого, наверняка таинственного. Указующего знака. Непременно таковой тут есть. Дерево особое или камень. Постоянно озирался сбоку набок и подумывал, не появляется ли поблизости Василёк. Исходил поверхность земли волновым зигзагом влево-право, затем вправо-лево, ничего не нашёл, если не считать нескольких поганок. И никого не встретил, кроме назойливых слепней. Солнце склонилось к горизонту, и его последний лучик высветил наклонную полянку. На ней-то и возник перед глазами злодея искомый знак. Зубоподобный камень, весь одетый серебристо-зеленоватым лишайником. «Ага, – мелькнула у него счастливая мысль, – хоть эта штука далась-таки без горестных помех». Он засёк место находки несколькими ориентирами, вернулся к бронемобилю и достал из багажника надувной домик на колёсиках. Докатил его до берега Бородейки строго слева от камня, накачал туда воздуха специальным приспособлением. «Вот нам сторожка для наблюдения, вот нам надёжный ночлег, вот нам непромокаемая переправа на всякий случай», – молвил он про себя, хихикнув набок.

Наступили сумерки, но Василёк так и не появился. Далее тянуть наблюдение злодей не захотел. Он просто ходил подле домика, пританцовывая и почти ни о чём не думал. Пару раз ему казалось, будто кто-то всё же идёт в стороне, даже шорох да треск издавался, как от шарканья ногами. Он устремлял туда взор, затаив дыхание, но на деле это оказывалось лишь короткими перелётами совы меж деревьев, да жужуканьем иных ночных птиц. Наконец, усталость взяла своё. Как-никак не спал обе предыдущие ночи. Вставился в домик, не раздеваясь, только ботинки цвета кузнечика оставил у порога, улёгся там во встроенный спальный мешок, и вскоре к звукам ночных птиц примешался то сиплый, то надрывный храп.

Утром, высунув голову за пределы домика, злодей углядел подле своей машины, окроплённой росой, долговязого паренька. Тот уже отошёл от неё и двинулся дальше. «Вдруг это Василёк», – испуганно и с надеждой заподозрил злодей. Он быстро выскочил прочь, побежал и догнал паренька.

– Послушайте, – воскликнул он, тяжело дыша и помахивая испестрённой рукой, как бы останавливая его воздушными волнами, – послушайте.

Паренёк сбавил ход. Злодей взглянул ему в глаза и, обнаружив там исключительно смоляное выражение, ещё сильнее размахался, развернулся и тихо пошёл назад. Паренёк пожал плечами и сказал:

– Это ваша машина там стоит?

– Моя, моя, – злодей снова мотнул конечностью, но, видать, неудачно, и в его плече что-то хрустнуло, болью отдаваясь в ключице и шее. – Ох.

– Класс! – долговязый паренёк покачал головой и свёл губы в тугую трубочку, – класс, – приглушённо повторил он и пошёл дальше, не оборачиваясь.

37. У берега

Мирон-Подпольщик будто опомнился. Он снова ощупал изрядно онемевшими пальцами тёплый песок, но тут же поднялся, оглядел ваятельные руки, отряхнул, хлопнул жёсткими ладонями. «Повторю-ка я испытанный приёмчик, сплаваю туда-обратно», – созревала его пока ещё неокрепшая дума. И, словно по чьему-то указанию, взглянул на противоположный берег чуть наискосок. Там увидел он затейливый надувной домик и скачущего подле него человека. Тот, вероятно, так согревался или что-то замышлял эдакое, бодрящее воображение. Человек показался знакомым. «Ах да, – поразмыслил Мирон, – это же некий потенциальный заказчик». А тот закончил прыгать и наставил глаза на Мирона. В свою очередь, он узнал в нём высекателя надгробных эпитафий. И сделал вялый приветственный взмах, боясь вызвать боль в ключице, но создал выражение, будто нарочно его здесь поджидает.

– Что, есть нужда в переправе? – выкрикивает злодей.

Мирону вроде не захотелось снова прыгать в воду и плавать для повтора выхода к Сусаниной горе. Но и с подозрительным полузнакомцем делиться намерением тоже охоты не изъявлялось. Однако нужда оказалась главнее опасения.

– Да, неплохо бы! – отвечает он.

Злодей сдул крышу домика, создав из него то ли плот, то ли понтон, поглядел по сторонам и, найдя подходящую дощечку, прихватил её, спихнул полученное судно в реку и, виртуозно пользуясь дощечкой как веслом, отчалил к противоположному берегу. Благо, течение оказалось сподручным, и домик-плот удачно причалил в самый раз подле ног спустившегося к воде Мирона.

– Судно подано, – сказал злодей, вскинув брови и криво улыбаясь.

Мирон заскочил на домик-плот, улёгся на нём и начал настойчиво отталкиваться от воды обеими сильными кистями рук, придавая плоту слабое движение. При этом из его кармана без воли хозяина выкатился камешек цвета сердца и тотчас затаился под сдутой крышей. Злодей взялся за дощечку, заменяющую весло. Ход по воде заметно ускорился.

Когда они достигли желанного берега, злодей, протаскивая надувной домик по песочку до исходного положения, спросил, чем его скульптор отблагодарит. Тот посмеялся и сказал:

– Делом, конечно, делом.

– Ах да. Я помню. Бесплатной эпитафией.

– Годится.

И Мирон двинулся к заветному зубоподобному камню, сплошь одетому в серебристо-зеленоватый лишайник, не дающий возможности распознать его первозданный цвет. А злодей остался на месте, намереваясь понаблюдать за ним. Ему теперь всякое деяние стало своеобразным сырьём для главного занятия – добывать жизненно необходимую ему тайну архитектора.

Когда ваятель склонился над старинным камнем-зубом, противоположный берег обрёл желтоватую возвышенность.

«Во! – Пронеслось в уме у злодея при возникновении явной модификации вещей. – Она». Правда, зачем ему нужна Сусанина гора, мысль его не пыталась угадать, но что-то ему подсказывало допустимую связь обеих тайн: архитектора и Сусаниной возвышенности.

И в тот же миг показался Василёк. Всего-то в десяти шагах от злодея. Он вёз на коляске несколько золотисто-красноватых брусьев, добытых где-то в дальних краях нашей планеты. Тот незамедлительно узнал его по яркому цвету глаз, и снова обомлел. «Столько удач валится на меня, да все одновременно, – сказал он про себя со смешанным чувством радости и беспокойства, – что выбирать»?

А Василёк сам его спросил на ходу:

– Не ваша ли машина там стоит? Золотистого цвета?

– Да, да.

– Вы особо не пугайтесь. На ней лев спит.

– Ох, – злодей уже не знал, что делать с ворохом удач, выстроившихся подле него. Лев явно не вписывался в их ряды.

Василёк тем временем подступил к Мирону.

– А, здравствуйте. На этот раз пожелали с утречка погулять?

– С утречка? Сейчас действительно оно? – Мирон искренне изумился, – настоящее?

– Оно, Оно! – голосил злодей. – Но немного хмурое.

Мирон встал и сложил чуткие, хоть и грубоватые руки на затылке. Озирал небеса. «А где же я был ночью, коль новые сутки наступили? – спрашивал он себя. – А Татьяна Лукьяновна? А Ксения? Они там остались? Во вчерашнем дне»? Его слегка охватил жар. И он почти шёпотом сказал:

– Знаете, Василёк, мне кажется… я полагаю… нужна ваша помощь.

– Помощь это запросто, – согласился Василёк, не думая.

Он оставил коляску с брусками и подошёл к Мирону поближе.

– Пропали две наши женщины, – уже совсем шёпотом вымолвил тот. – Вы их видели у Семирякова. Одна, кто помоложе, в прозрачном лесу, её местные девки увели. Другая, кто постарше, пошла её искать уже в обычном лесу и, смею догадаться, заблудилась там.

– Ну, они друг друга никогда не найдут. В разных временах они. Совсем непохожих меж собой. Вы вот что, сидите здесь, поглядите за моими заготовками для рамы, а я вмиг ворочусь.

И он исчез.

Злодей из-за тихого шёпота Мирона, не услышал, о чём он толковал. Но исчезновение Василька его озадачило, и он решил посудачить со скульптором.

– Что это вы такое с ним сделали? – спросил он. – Вы кто? Волшебник-чародей? А если так, почему тогда самостоятельно не переместились оттуда сюда волшебной силой?

– Да какой я волшебник? Разве только камень умел обращать в чудные изваяния, и то давным-давно, да во снах. – Ему причудились недавно виденные собственные, но несуществующие произведения. – А Василёк просто большой умелец. Всё умеет делать. Должно быть, исчезать тоже.

– Угу, угу, угу. Понятненько. Пойду-ка, погляжу на машину. Что там с ней случилось?

И он вышел к полянке, где стоял бронемобиль. На его крыше действительно спал лев, вздымая и опуская спину. Передние лапы он скинул вдоль ветрового стекла и слегка сонно поцарапывал капот, задние опустил к багажнику немного в раскоряку. А голова с разинутой пастью нависала прямо над водительской дверью. Подойти ближе, а, тем более, сесть за руль, злодей не отважился и вернулся вспять, мимо скульптора, к надувному домику, в полном сокрушении сознания. Оттуда он углядел сквозь замутнённый взор вместо жёлтой горы на том берегу – русоволосую девушку. И в тот же миг из ближайшей гущины леса появился Василёк, ведущий под руку Татьяну Лукьяновну. Злодей метнул взор и туда. И назад. А потом просто помотал головой, будто используя там некое сито, вылавливающее зёрна ясного ума, и опустил её, сомкнув глаза, которые он посчитал подлыми и обманчивыми. Мирон тоже обратил внимание на почти одномоментное появление обеих исчезнувших женщин по разные стороны вод Бородейки. Первым делом он испытал облегчение на утомлённой душе, а потом уже начал искать тому логическое объяснение.

Татьяна Лукьяновна подошла к Мирону, похлопала его по плечу и повинилась.

– Я, наверное, была слишком права. Извини, – сказала она, – ох уж эта правота-мравота, загнала меня во тьму отчаянную. Спасибо Васильку, вывел старую на светлый путь.

А Василёк направился к оставленной коляске, взял её за ручки да покатил доски из заморского красного дерева без остановки прямо до Семирякового «тяни-толкая».

– Я была во тьме, да в ужасе вдобавок, – продолжила Татьяна Лукьяновна, провожая взглядом Василька, – кричала, взывала о помощи, но никто не откликался. И вдруг, нате вам, сквозь всю эту жуть возник мигающий луч света. Будто от лампочки или от свечки. Утешилась ничтожной надеждой на выход, снова крикнула во всю мощь: «помогите»! И луч, источник луча дошёл до меня. Он был в руке Василька. В руке настоящего помощника. Вот и вышли мы с ним вдвоём сюда.

Мирон, робко улыбаясь, глядел на другой берег. А там спускалась к воде Ксения. Волосы её, на голове скреплённые венком из васильков, оставались свободно волнующимися, изображая льняную накидку до пояса. Злодей, стоящий визави, надо полагать, очухался при явлении такой красавицы, вспомнил свою внезапную услужливость по отношению к Мирону и постановил быть сегодня таковым до конца.

– Сейчас я перевезу вас, – крикнул он, и, запрыгнув на домик-плот, направил его поперёк течения, используя всё ту же дощечку.

Вскоре все трое путешественников обнялись, а злодей скромно отошёл в сторонку. Татьяна Лукьяновна, Мирон и Ксения отвесили ему поклоны. Кто слегка, кто поглубже, а кто вовсе до земли. Да скорым шагом отправились вслед за Васильком. А тот уже схоронился за холмом. Злодей проводил их изысканным, почти профессиональным дипломатическим реверансом давней давности, притоптывая да подскакивая, а затем начал пытливо бороздить мыслью всё тут случившееся, пытаясь извлечь из него, конечно же, пользу. Но недолго. Раздался зычный рык льва со стороны его автомобиля. Лев медленно, крадучись подступал к злодею. Тот вынужден был отбежать и снова влезть на домик-плот. Там он спешно оттолкнулся от берега, да забыл взять с собой дощечку-весло. На ходу накачал воздухом его крышу, запрятался внутри и отдался воле течения вод. Лев постоял у песчаной кромки, пошевелил головой, распуская гриву волновым веером, тоже оттолкнулся от берега, но даже не чаял гоняться за злодеем, а переплыл вяло текущие воды поперёк и, выйдя на песочек, шумно отряхнулся. Оказывается, там его поджидал старинный приятель и собрат по масти. Барашек. Он скакал наверху, подле опушки леса, то и дело утыкаясь рожками в стволы деревьев. Одновременно блеял. Звонко и весело.

38. Большая встреча

Василёк подкатил коляску к усадьбе Семирякова и крикнул:

– Павел Саввич! Я тут деревяшки принёс. Поглядите. Если полюбятся, буду из них делать раму.

Семиряков вышел из древней части «тяни-толкая» и глянул на поклажу коляски издалека.

– Ну, Василёк, я ж тебе всецело доверяю. Что выбрал, то и выбрал. Хотя, ладно, любопытно взглянуть поближе. Любопытно.

Он дошёл до коляски, наклонился и обеими нескладными руками повертел заготовки из чужеземного красного дерева.

– Экий диковинный материал. У нас такое не водится. Вот ведь умелец. Сам, что ли вырастил?

– Ну, дядь Паша. Это андаманский падук. Он растёт на островах в Индийском океане.

– Ишь ты. В Индийском. В настоящем. Далеко плыть. А деревяшки-то действительно качественные. Молодец. – Семиряков ласково так сказал и стал их разглядывать подробнее, да любоваться. Обходил вокруг и причмокивал языком. Довольно длительно. А затем нежно погладил их и отошёл в сторону. – Андаманский, – молвил он, поднимая увесистую руку с вытянутым указательным пальцем вверх, обращаясь к присутствующим поблизости гостям.

Те ответили ему эдак вскользь, поскольку их общая дума имела иную занятость. Каждый из них только слегка улыбнулся и по-своему похвалил Василька. А он снова ухватился за коляску, двинул её да удалился прочь, в свою неизвестность. Семиряков покашлял в кулак и сказал:

– Шустрый всё-таки наш Василёк. Небось ушёл, чтобы время не терять, а дело делать.

Отец Георгий поддакнул ему, сказав:

– Он в нашей церкви замечательный иконостасный каркас изготовил, хоть и временный.

Павел Саввич вскинул брови, обозначив на лице воспоминание чего-то важного, и обратился к отцу Георгию:

– И всё-таки не даёт мне покоя один вопрос.

– Да? И какой же? – глаза священника осветились любопытством.

– Здесь есть две церкви. Одна почти целая, та, что у нас в Думовее, только пустует, а другая почти полностью разрушенная, та, что в Муркаве. Почему бы не взяться за Думовейскую? Мы бы её скоренько привели в порядок. Или вас назначили именно туда, в Муркаву?

– Нет, не назначили. Наоборот, предоставили выбор.

– Так что же повлияло на ваше предпочтение?

– А помните, что ответил Христос, когда его спросили, почему он общается с людьми заблудшими, а не с праведниками? Он ответил, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные.

– Да, – Семирякову эти слова пришлись по душе, – очень даже понятно стало.

Потом он глянул вдаль, и заметил там поднимающуюся из лощины, как бы из небытия, исчезнувшую намедни человеческую тройку. Сначала до плеч, затем до пояса, и вот уже в полный рост. И он крикнул мужчинам на огороде:

– Вон, идут ваши. Встречайте.

А Ксения, Татьяна Лукьяновна и Мирон быстро близились, погашая перспективное сокращение. Мужчины, получив воодушевление, немедленно выдвинулись за пределы огорода и остановились внутри яблоневого свода за калиткой «тяни-толкая», создавая восхитительно красочную сцену радости, и нетерпеливо поджидали спасшихся товарищей. Там вскоре состоялась самая тёплая встреча. Первой заговорила женщина, спасённая Васильком.

– И не спрашивайте, и не спрашивайте, не надо. Всё дивненько, всё чудненько. Погуляли там-сям. И вот мы тут.

Авскентий улыбчиво взирал на Ксениюшку. Васильковый венок, распущенные волосы, наброшенные на плечи волнами, – настолько придавали ей привлекательности, что он не позволил себе утаивать усиленные тона восхищения.

Поскольку обсуждение способов поиска и спасения товарищей отпало само собой, все собравшиеся гости Семирякова единодушно постановили устроить большую пирушку. И на сей случай снова шеф-поваром вызвалась быть Татьяна Лукьяновна, скоренько составив список надобных продуктов и нужное их количество. Отослав Мирона и Николошвили как самых могущественных мужчин в лавку, она походила туда-сюда вдоль плетня, а затем обратилась к отцу Георгию:

– Не вашей ли молитвой мы благополучно закончили поход?

– Молитва, конечно, никогда не помешает, но я о вас узнал совсем недавно от Абраши, моего давнишнего приятеля, – сказал священник.

– Да? – Собирательница выдающихся личностей мгновенно воодушевилась. – Выходит, наше общество растёт прямо на глазах. Недавно отыскался приятель Дениса Геннадиевича, замечательный архитектор. Правда? – она обратилась к учёному-эволюционисту, и тот развёл угловатые ладони на согнутых руках. – А теперь и вы оказались приятелем нашей компании в лице Бори.

– И в моём лице тоже, – сказал Денис Геннадиевич.

– Да? – Татьяна Лукьяновна чуть ли не подпрыгнула, – что вы говорите? А с архитектором, небось, вы тоже знакомы? – теперь она метнула вопрос отцу Георгию. – Да-да-да-да, я сама догадываюсь, конечно же, знакомы. Изумительно в этой Думовее складываются события. Место действительно чудесное, способствует воссоединению.

Ей, собирательнице людей, самой полюбилась последняя своя фраза.

Могущественные мужчины вернулись с покупками, и Мирон-Подпольщик подошёл к девушке с васильковым венком на голове.

– Татьяну Лукьяновну наш умелец вывел из запутанности во времени, а вы-то чьими усилиями спаслись?

– Так меня тамошние девицы и вывели. Вернее, путь указали. И знаете, одна из них велела передать вам привет.

Мирон округлил глаза и тут же сощурился. Его сумка с продовольствием спала с руки.

– Да, да. Она еще сказала, что когда-нибудь даже навестит вас. Но исключительно неожиданно.

Ваятель то ли позабыл о звуках, складывающихся в слова, то ли испытал вдруг снова своё бесповеденческое состояние. Он лишь глядел на венок, надетый на голову Ксении, не выдавая и ничтожного шевеления ничем. Даже веки перестали моргать.

– А я и со старцем вашим познакомилась. Посидела с ним на пеньке, – продолжила вещать недавняя путешественница. – Правда, он сидел спиной ко мне. И привета не передавал. Но сказал, что хотел бы навестить нас тут. Позже. Когда усадьба возродится.

Оцепенение Мирона и речи Ксении прервала предводительница всей ныне увеличенной честной компании, подтолкнув локоть Мирона.

– Сумку-то в избу затащи, а потом и балакай с красавицами, – лицо её осветилось весёлостью.

И сходу она принялась хлопотать да поручать каждому отдельную специализацию в изготовлении званого обеда. Все вошли в избу, и там благое дело беспрепятственно ладилось меж всеми участниками кулинарного искусства. Поскольку Татьяна Лукьяновна подошла к делу вполне профессионально по части скорости готовки блюд, спустя с полчасика стол уже был накрыт, и компания, в том числе Павел Саввич, уселась вокруг него.

– Чего-то не хватает, – озабоченно прогудел Николошвили.

– Вы хотели сказать, кого-то, – Ксениюшка хихикнула, заслоняя губы пухленькой ладонью.

– Ладно, ладно, – Денис Геннадиевич встал, поводил взглядом по избе, взял стоящую в углу увесистую скамью, подошёл к двери, плотно прижал её и надёжно подпёр скамьёй. – Незваным гостям вход заказан, – сказал он с довольной улыбкой, и уселся на своё место.

39. Анастасий

Анастасий, прознав, что в Муркаве затевается невероятное строительство, подстегнул любопытство действием и отправился туда, чтобы увидеть всё собственными глазами. Он подошёл к остаткам церкви с временной крышей на бревенчатых столбах. На всякий случай возложил на себя крестное знаменье, глядя на латунный крест. Бочком протиснулся внутрь через трещину в единственной стене. Там, подле только что возведённого иконостаса, тоже временного, на высоких козлах, свесив ноги, сидели двое: священник и зодчий. Они тихо беседовали, не поднимая глаз.