Молево

Тем временем, наши мужики, взялись за дело. Вынесли часть брёвен, обвязали их верёвками, прицепили к трактору. Отвезли волоком к мосту, воротились за следующей партией. К полудню все заготовки для моста были на месте.

– Пойду за архитектором, – сказал Потап, – я ведь каменщик, а тут нужен специалист во всём.

– Ага, давай, – Анастасий отмахнулся, – а мы посидим пока, покумекаем. – И похлопал по узелку с едой.

43. Мост

Архитектор, из-за того, что не обзавёлся архивными материалами для восстановления церкви, всегда носил с собой большой альбом и постоянно что-то там пытался воспроизвести. Но только мотал головой, и доходил почти до отчаяния, осознавая, что образ храма ему не поддаётся. Так, в очередной раз он стоял с большим альбомом поодаль от разрушенной церкви, глядя на неё и на природные дали. Почти машинально достал из нагрудного кармана футлярчик, где лежал осколок от чуда-камня со странным названием Молево. Поднёс его к глазам, сосредотачивая внимание и улавливая вдохновение. Тут же его взору представилась церковь сама. Целиком и досконально в деталях. Возник тот образ, который долго и мучительно выискивался. Зодчий всем сердцем пришёл в изумление вместе с восторгом, но тотчас одолев его, спешно принялся зарисовывать видение. Оно стояло перед ним столь долго, сколько понадобилось, чтобы тщательно нанести его на бумагу. Затем архитектор удалился в свою избу-мастерскую, почти не выходя из неё целую неделю. Переводил рисунки в чертежи. На денёк-другой съездил в районный центр и согласовал проект со всеми надзорными службами.

Настал час приступать к возведению церкви. Архитектор задумал идти в Пригопку к Потапу с папкой чертежей и объявить ему о начале строительства. Вышел на крыльцо, глянул в дальние дали. Потом – поближе. Показался Потап, быстро вбегающий на горку. Архитектор подождал его.

– А я к вам хотел идти, – сказал он.

– Да я и сам каждый день смотрел на дорогу. Терпением изнывал. – Потап покосился на большую папку архитектора. – Неужели станем по-настоящему возводить храм?

– Станем, станем, – архитектор положил папку на столик, открыл её, и взору Потапа явились рисунки и чертежи, подающие изумительный образ будущего храма.

– Да, – глаза Потапа вспыхнули восхищением.

А затем он эдак хитро глянул на архитектора и сказал:

– А мы тут с мужиками затеяли мост починить. Материалы ведь надо завозить. Сами проявили, так сказать, инициативу. Брёвна есть. Уже на месте. И я к вам пришёл, чтобы вы как специалист во всяких строительных делах, помогли нам.

– Да? Очень даже кстати, – согласился архитектор, – сейчас и пойдём, я же всё равно туда направлялся.

– Папочку прихватите с собой, – озаботился Потап, – народу надо показать. Учинить, так сказать, вдохновение.

Вскоре они появились у конца полусгнившего моста. Архитектор пошёл по нему первым, но не просто так, а с изучающим взглядом на все его детали. Когда приблизился к мужикам на том берегу, Никита спросил его:

– Архитектор?

– Да, – он ответил и обернулся назад. – Надо начинать с усиления опор.

– Вот-вот, – подтвердил Степан, – мы тоже об этом кумекали. А что у вас в папочке?

Зодчий открывает её, показывает рисунки, вытаскивая по одному, а затем расставляет их все на травке.

Мужики ахают и глубоко задумываются.

– Надо бы это показать всем в Думовее, – говорит Никита.

– И в Римках, – Анастасий устремил мечтательный взор в бесконечность.

– В Пригопке тоже, – сказал Потап.

– А в самой Муркаве что, людей совсем нет? – вопрошает Степан с некоторой растерянностью.

– Есть, есть, – отвечает архитектор, – один есть. Я у него жил поначалу. Он вместе со священником поставил временную крышу над руинами. А другие? Отец Георгий пытается проводить с ними беседы, но пока безуспешно, поскольку никого из них трезвыми не наблюдал.

– Главное, начать, – молвил Потап, – задать стройку. Один есть, а другие увидят, что нездешние мужики создают красоту, ревность у них возникнет. А ревность, ух, сильный мотив для любого действия.

44. Продолжение цепной реакции

Спустя денёк, Татьяна Лукьяновна стремительно осмелилась пойти в Муркаву к архитектору для обстоятельной беседы. Она, едва проснувшись, поймала мысль о том и быстренько оделась.

– Ксениюшка, – сочно прошептала она в ухо девушки, – не теряй меня, пойду я в маленький поход.

Та лишь повернула голову на другой бок, гукнула в нос и снова уснула.

Путница взяла волшебный посох и пошла, то опираясь на него, то вскидывая вверх. Сорвала пару увесистых яблок с яблони, что возле калитки, и путь выбрала низком, сквозь лес, высеянный на просторах утраченных владений чудного помещика Флавьева. Дойдя до места, где едва-едва держался обветшалый мост, она озадаченно остановилась. Из реки торчали лишь опоры моста, укреплённые новенькими брёвнами. А по ним зигзагом велась зыбкая дорожка в одну доску шириной. И – никого. Что ж? Не найдя себе помощников, она съела яблоки, освободив тем самым левую руку, взяла посох в обе руки, будто балансир, и ловко скакнула на доску. Далее, будто на батуте она попрыгала по пружинящим доскам, одолевая зигзаги столь ненадёжной переправы. Опустившись на твёрдую почву другого берега, Татьяна Лукьяновна звонко расхохоталась. «Ай, да посох», – воскликнула она куда-то вверх и поцеловала палочку посередине. Затем возложила её на плечико и несколько вкрадчиво двинулась дальше вдоль ясеневой аллеи. Побродила кругами по низкой полянке, оставшейся от некогда блистающего тут пруда, останавливаясь у каждого пучка аира, калужника, белокрыльника, манника, да прочих ирисоподобных изделий природы с жёлтыми цветками, касаясь их востреньким носом. Так, медленно обойдя глыбы бывшего фундамента усадьбы, она продолжила путь в Муркаву, ускоряя шаг и сосредотачиваясь. Издалека завидев приметный дом у входа в село, она мелко-мелко покивала головой, как бы одобряя выбор архитектора. И вот она уже на крыльце этой избы. Вход оказался распахнутым, а в нём вырисовывался силуэт хозяина.

– Здравствуйте, здравствуйте, – сказал он и отодвинулся вбок, освобождая путь.

– И вам доброго денька, – ответила гостья, немедленно втёсываясь внутрь.

Хозяин последовал за ней, указывая на стул возле стола, где были сложены листы бумаги с чертежами.

– Вот-вот-вот-вот, – быстро заговорила бывшая сотрудница крупного проектного института, а нынешний житейский собиратель гениальных личностей, – вижу, вижу. Я очень даже хорошо знакома с делами строительства и хочу вам предложить посильную помощь в этих созидательных делах. Я могу стать ГИПом* вашей задумки, организатором работ и техническим надзирателем на стройке. – Она присаживается на край стула и пытливо глядит на архитектора.

*) ГИП – Главный инженер проектов в проектном учреждении

– Отлично! – восклицает автор сельского шедевра, – будете моей правой рукой.

«Правой, – повторила Татьяна Лукьяновна про себя, и в памяти возникли оба похода по лесам чёрной непроходимости, – правой, хе-хе-хе». Вслух она ничего не сказала, а только плавно кивнула, провожая это движение взглядом с потолка на стену и в пол.

– Вы пока ознакомьтесь с чертежами, сказал архитектор, улыбаясь, – а я приготовлю чаёк. У меня есть старинный самовар. Анастасий притащил. Говорил, что у него таких целых три штуки, и все бесхозные.

– Да-да-да-да, – с готовностью согласилась Татьяна Лукьяновна, – Анастасий очень деловой человек, не то, что Потап.

– Отчего же, – архитектор поджёг лучинку, вставил её в сердцевину самовара и начал закидывать туда шишки, – Потап весьма основательный мужчина. И настоящий каменщик. В наше время таких сыскать не сыскать.

– Ну, – Татьяна Лукьяновна издала звук, насыщенный правотой сомнения.

Снаружи заблеяла коза. Архитектор глянул в окно, а там – ребенок с козой на верёвочке. Тот крикнул:

– Наша матушка Зоя вам гостинец шлёт. – И мальчик с заметным усилием поднял вверх увесистый узелок.

Архитектор сошёл с крыльца.

– Ну, пойдём в избу, – предложил он, принимая посылочку.

– Нет, у меня животина, а с ней в избу нельзя, и отпустить её опасно, потому что убежит и заблудится. – И дитя с козой поспешно удаляются.

– Хорошо пристроились, – говорит гостья, инженер и предводитель, глядя на ношу возвратившегося хозяина.

– Да, с едой у нас тут забот нет, – Архитектор развязывает узелок, вытаскивая оттуда кастрюльку поменьше, кастрюльку побольше, да пластиковые коробочки. – И вы поспели вовремя. Да самоварчик вот-вот закипит.

– А дела? – Татьяна Лукьяновна глядит на явленную печёную, варёную и сырую снедь с нескрываемой ревностью.

– И дела закипят, – отвечает хозяин, – Потрапезничаем, да сходу за дела.

Гостья была, как-никак, с дороги, да съеденные яблоки лишь добавили аппетиту, жеманничать не стала, согласилась составить компанию со своим шефом, тем более что они теперь и вправду компаньоны.

– Невероятно вкусная еда, – сказала она, цокая языком и покачивая головой, – невероятно. И, должно быть, весьма полезная.

Возникшая до того ревность мгновенна исчезла из её уравновешенного сознания.

Разговор о стройке оказался действительно обстоятельным. Для Татьяны Лукьяновны вырисовался вполне определённый круг обязанностей и ответственности. Она с готовностью приняла все оговоренные условия участия себя в этом богоугодном занятии.

– Удивительно, – она потянулась, прижав локти к бокам, – никогда раньше не испытывала такой жажды настоящей работы.

И встала. Ухватилась за посох.

– Надо сосредоточиваться, мысли собирать – состоявшаяся организатор действий стукнула палкой о пол. – Да, кстати, и без сосредоточения одна мысль созрела сама собой. Походная кухня. Я назначаю на данный участок деятельности матушку Зою. Её умение доказано практикой. Тем более что и место жительства находится рядышком со стройплощадкой.

Архитектор улыбнулся.

– Полагаю, отказа не последует, – сказал он.

– Угу. Пойду и дальше мысли собирать. – Решительная атаманша ещё разок-другой постукала посохом и двинулась в путь до своей компании.

– Да, – согласился архитектор, – дорога тому способствует.

Татьяна Лукьяновна, спускаясь с крылечка, помахала ему блестящей рукой, создав солнечные зайчики на стене и на земле. Затем, не торопясь, начала спускаться дальше по длинному уклону холма.

Когда она подошла к мосту, приметила на его обновлённых опорах и обновлённый накат из свежих досок. Там же стоял сияющий Семиряков, о чём-то беседуя с Никитой и Степаном.

– О! – воскликнул он, завидев постоялицу, – вы будете первым пешеходным пользователем нашего нового моста, с чем вас и поздравляю. Правда, он у нас не совсем закончен. Перил нет пока. Но Василёк уже точит балясины. По историческому образцу. Кажись, из лиственницы. Где он её раздобыл, никто не знает. И ладно. Завтра уж точно установим.

– Чудненько, – ответила Татьяна Лукьяновна, – у меня есть своя походная опора, – и вытянула вперёд себя посох.

Никита и Степан начали, было, посмеиваться над ней, но тут же остановили пыл, покашляли и сделали вежливый поклон, будто угадывая в ней будущее начальство. Она ступила на свежее покрытие моста и уверенно удалилась.

Дойдя до Думовеи, она не стала заходить в «тяни-толкай». Пошла дальше по дороге. Вскоре, сквозь листву плотного леса явился взору бронемобиль злодея. Тот сиротливо стоял недалеко от реки, скосив передние колёса сильно вправо. Татьяна Лукьяновна усмехнулась, подошла к нему, сморщилась, унюхав запах кожаной гари, покачала головой, оценивая аккуратную пробоину в лобовом стекле, и отошла в сторонку. Там покоился овальный камень, одетый многовековым лишайником. «Да, – подумала она, вспоминая недавнее приключение, – и тут есть дела, требующие разгадки». Затем, кинув взгляд на повёрнутые колёса злодеевского «Комдива», снова усмехнулась и, глубоко вздохнув, пошла обратно, чтобы вплотную приступить к новым обязанностям.

45. Стройка

Теперь компания столичных отдыхающих лишилась предводителя. Татьяна Лукьяновна начала использовать все организаторские способности на ином поприще. А вот с умением по-новому собирать людей выходило не слишком гладко. Увеличить потенциальную команду ей не удавалось даже при помощи Анастасия. Не случилось отделить людей от водки при помощи церкви, отделённой от государства. К строительству храма пока были задействованы только те, кто уже так или иначе проявили интерес к необычайному для этих мест мероприятию. И главным вдохновителем оказался Потап. Татьяна Лукьяновна, наблюдая особое рвение мастера каменных дел и припоминая его оценку со стороны архитектора, преодолела тогдашнюю правоту сомнения и сразу возвела его на вершину карьерной лестницы. Из каменщика третьего разряда он был возведён аж до бригадира. Это произошло на совещании у Семирякова. Потап сходу неподдельно испугался. И повертел головой в знак несогласия. Но его выручил старый друг Анастасий. Он сказал:

– Помнится, ты всё озадачивался смыслом. Ну. Вот тебе он и случился. Тут и есть главный смысл. Порассуди и пойми.

Потап молчал. Но испуг улетучился сам по себе, а на его месте взошла рассудительная ответственность. «Значит, на самом деле есть смысл», – прошептал он про себя, отмечая благотворный сдвиг в ощущениях, и тут же закивал головой в знак согласия.

Он глянул на Степана и Никиту. Оба вздёрнули плечи.

– Вот-вот, – поймала его взгляд Татьяна Лукьяновна, – можно и мастер-класс учинить немедленно. Тут уже есть завезённая часть материала.

– Угу, – все четверо вышли во двор, где красовалась пара поддонов кирпича.

Возле них стоял возница с конём.

– Искал, искал старых дружбанов, да никого из них тут не осталось, – сказал он, грустно улыбаясь, и глядел на Татьяну Лукьяновну. – Ни в Думовее, ни в Муркаве, ни в ближайших окрестностях. Может быть, средь вас найдётся им замена? И руки у меня вполне работящие.

– Отлично, – Татьяна Лукьяновна аж засветилась, – пополните дружную команду каменщиков.

И к Потапу мгновенно выпал наставнический талант. Но он уже не удивлялся. Смысл давал о себе знать. И ученики в свою очередь предъявили охотное усердие.

Татьяна Лукьяновна чётко установила последовательность действий и ответственность каждого участника строительства на своём месте. Семиряков взялся за поставку материалов, Анастасий готов выполнять различные поручения по ходу дел, как говорится, быть всегда на подхвате, каменщики будут класть стены и своды. За плотницкие работы принялся единственный житель Муркавы, бывший арендодатель архитектора.

А тут появился и Василёк.

– Балясины готовы, – сказал он Семирякову.

– Вот вам и универсальный мастер-помощник, – воскликнула Татьяна Лукьяновна. Будет изготавливать всё то, что требует изящества.

Василёк не отрешился. Потому что мы давно знаем о его безотказности в любых делах.

– Теперь, когда первичная артель создана, все пойдём в Муркаву, чтоб на месте оценить обстановку, – заявила Татьяна Лукьяновна, и первой двинулась вперёд.

Когда они дошли до Пригопки, Потап остановился у своего дома.

– Татьяна Лукьяновна, – он чуточку смутился, – у меня тут пустуют две комнаты. С отдельным входом. Вы можете здесь поселиться, чтобы от Муркавы быть поближе. Я не настаиваю, но удобство, как говорится, налицо.

– О, па! – бывшая предводительница интеллектуалов, а ныне главный инженер от неожиданности даже слегка замерла.

– Заселяйтесь, заселяйтесь, – поддержала Потапа вся команда.

– Что ж, надо подумать, – со вздохом молвила Татьяна Лукьяновна, глядя на Потапа несколько испытующе, – порассудим, покумекаем, поразмыслим.

– Да вы поглядите сразу, – сказал Потап, и с устойчиво растущей в нём уверенностью во всяких делах, имеющих смысл, повёл её в избу.

Остальные подождали на дороге. Вскоре те оба подошли к ним и совместили путь. Никто не пытал их по поводу окончательного решения. Посчитали таковое любопытство неуместным.

– Кстати-тати, – обратилась Татьяна Лукьяновна к вознице, – у вас ведь тоже нет своего дома, я слышала, продали вы его нашему архитектору. Где жить-то собираетесь?

– Да, пока я похож на цыгана. Живу в палатке с телегой. Но деньжата есть, – ответил тот с ухмылкой, – куплю тут что-нибудь.

– Ага, ага, – вставился Потап, – я даже знаю одно местечко.

– Ну и ладненько.

В Муркаве их поджидали архитектор со священником. Они влились в общую компанию и остановились подле поля деятельности. Там был готов накрытый стол. Матушка Зоя поправляла столовые приборы на нём.

– Это у нас первое испытание на командный настрой, – почти торжественно произнёс Отец Георгий и повёл мягкой рукой вдоль стола, – рассаживайтесь и приступайте.

Собранная артель, теперь более тесно сколоченная состоявшимся застольем, имеющим и символическое значение, обрела некоторого рода вдохновение. Затем, столь же сплочённо взялась за строительную деятельность. И талант Татьяны Лукьяновны никому не позволял прохлаждаться.

Во все последующие дни длилась налаженная работа. Порой, из любопытства, приходили местные жители. Не подолгу топтались они на стройплощадке, и неведомая сила сметала их обратно вдоль улицы. Но один из них всякий раз выискивал щедрого господина, выдавшего ему пятитысячную ассигнацию.

– Ну, где этот молодец-дец? – едва воротил он языком, – где родной-дной? – И приставал к каждому, – дай стольник…

46. Скоротечное время.

Насладившись отдыхом, сдобренным чудесными зрелищами естества и необычными приключениями, ранней осенью отпускники засобирались в столичный город, оставляя тут бывшую атаманшу. Тем более что она уже стала постоялицей у Потапа в Пригопке. На прощанье с дивным краем, Ксения и Мирон-подпольщик повели всех остальных к тому месту речки Бородейки, где с ними приключались незаурядные происшествия. По пути Мирон оживлённо приготавливал своих товарищей к знаменательной встрече. Однако, приблизившись к наклонной полянке с указующим камнем, заросшим многовековым лишайником, им показался злодеевский бронемобиль. Тот одиноко стоял, скосив передние колёса вправо. С его стороны веял ветерок и доносил оттуда неприятный запах жжёной кожи.

– Обязательно кто-нибудь всё испортит, – сказал Мирон.

Не сговариваясь, путники замахали руками. Как бы отпихивали запах вместе со зрелищем. И, не испытывая сомнения, обратили туда спины, поспешно ступая обратно. Ксения и Мирон переглянулись, пожали плечами.

– И хуже всего, – сказала Ксения, – даже очень плохо, когда кто-то способен испакостить не только прощальную прогулку, но и сами эти чудесные края.

Поэты лишь вздохнули, а учёный-эволюционист высказал опасение:

– И всё тутошнее наше времяпрепровождение?

– Ну нет, не беспокойтесь, вам такое спасибо, что и оценить его нет никаких поэтических слов, – прогудел Николошвили,– поездка наша удалась до такой степени, что на всю жизнь вдохновения хватит. – А? – он обратился к Авскентию.

– Да, – ответил он, – не будем считать этот случай ложкой дёгтя.

Похоже, и все остальные согласились с обоими поэтами, поскольку не последовало ни единого звука. Они лишь создали улыбку. Кто пошире, кто чуть заметно, кто с беглым сомнением, а кто даже сопроводил её лёгким смешком попутно с покраснением щёк.

– Только вот нашу собирательницу, похоже, надолго потеряли, – сожалел Абрам Ицхакович.

– Угу, как и тебя по пути сюда. Правда, ты быстро нашёлся, – Мирон обвёл взглядом всех путников, но не получил одобрения шутке.

– Ничего, ничего, – Ксения снова набрала румянца на щеках, – теперь у нас будет местом встреч Думовея-Муркава. Правда?

– Верно, – согласился Авскентий, – и снова у Татьяны Лукьяновны. Мне кажется, что она отсюда уже не уедет.

– Ага, ага, – Николошвили даже повысил голос до тенора, – ага. Тем более, автобус есть.

Тут послышалось лёгкое ржанье издалека. Все повернули туда головы. На взгорке показался конь изабелловой масти и ещё раз издал ржанье. Да более звонко, с неким подыгрыванием. Мотнул головой, отдав из глаз аквамариновые искорки, и стремительно удалился.

– Вот, – сказал Денис Геннадиевич, – теперь действительно случилось настоящее прощание.

Настала осень. И зима.

Пришла весна.

Началось лето.

И ещё таких же перемен случилось пару раз.

Василёк, частенько уходил за Думовею, а заодно и за пределы текущего времени по своим или иным потаённым делам, а, может быть, и с целью просто лишний раз глянуть на свою колыбельку – Сусанину гору. И каждый такой поход осквернялся одной и той же картиной, изменяющейся лишь временами года. Он косым взором ухватывал там слегка покосившийся злодейский бронемобиль, укрытый то опавшими листьями, то снегом, то слишком высокой травой. И его одолевало нехорошее предчувствие. Разок, по весне он подошёл к машине, заглянул внутрь, зажимая нос. Заметил вставленный ключ зажигания. Можно сесть туда, повернуть ключ да поехать куда хочешь. Но никто ни разу этим не воспользовался. И Васильку тоже не желалось на нём ездить. Более того, лишь усилилось отвращение. Он, как у него водится, ни с кем не делился впечатлением и предчувствием. Возвращался и принимался за любые дела. Был и плотником, и каменщиком, и просто подсобником. Не забывал наведываться и в Римки, чтоб посидеть на крылечке с Ольгой Анастасьевной да полюбезничать с ней о жизни. В духе философском да научном, или совсем ином, – никто не слышал. Её матушка и бабушка тому не мешали. Дело молодое, говорили они. Но Анастасий, приходя домой и слыша о визитах Василька, всякий раз качал головой и повторял: «о жизни, ишь, о жизни». И сам о ней задумывался, припоминая и Потапа с его смыслами.

А стройка, совершенно независимо от времени, ладилась в любую погоду. И храм обретал долгожданный облик во всей полноте. Вокруг него возымелась полная гармония природного духа и духа вышнего. Всё естество ближней и дальней округи выражало цельность и наполненность, создавая собой азы способности духовного восприятия, некоего родничка, «таблицу умножения», о коей говорил лесной старец. А возрождаемая церковь будто произрастала из этой наполненности, уходя глубоко корнями в её почву, и возвышалась над ней, сливаясь с духом небес. Глядя на такое чудо чудесное, всякий человек до самой глубины души наливался цельным восприятием всей Вселенной, обращая тот родничок в океан. А главное, догадывался, будто воочию зрит Создателя и Царствие Его. Но слегка навязчивая невнятная надсада всё-таки препятствовала этому восприятию. Будто некий едва уловимый чёрный крап оседал на возникшем из небытия долгожданном изображении.

Строители, закончив дело, перед уходом по домам, молчаливо стоят без движения, сняв головные уборы.

Архитектор достаёт коробочку из-под обручального кольца, вынимает оттуда крошку Молева, держит её на ладони музыкального склада.

– Вот, – говорит он отцу Георгию, – помните, я предполагал с помощью этого концентрата духа воздвигнуть храм из чистого пространства? А ведь оно так и случилось, именно он помог мне распознать образ храма во всех деталях. Я только зарисовал его и перенёс рисунки в чертежи.

Священник улыбнулся и сказал:

– Адиафора. Может быть, может быть. А что вы теперь делаете этим камешком?

– На берегу Бородейки, там, где высокий откос, я устроил постоянное зрелище: при помощи Молева показываю детишкам сказочные превращения в пространстве, выдумывая для него изображения абстрактного свойства на основе духа того места, а также иные формы, развивающие воображение.

– Эдакое прикладное искусство?

– Ага, прикладное.

Абрам Ицхакович, только что прибывший из столичного города и буквально взбежав от Думовеи до Муркавы, отдышался и медленно ходил подле отстроенной церкви, изучая её внешность со всеми подробностями, одновременно испытующе поглядывал на природное окружение и на вдохновенных строителей. Он цокал языком и говорил себе вслух:

– Теперь вот вроде всего хватает. Такой гармонии я никогда не наблюдал.

И сердце наполнилось необычайной силой духа, никогда ранее не посещающей его даже в малой доле.

Он обратился к Отцу Георгию:

– Будет, будет искусствоведческая статейка. Думаю, что ничего подобного никто пока не написал. Так что плагиат исключён.

Однако лишь возле церкви образовывалось его новое ощущение. При взгляде вдоль улицы оно натыкалось на мрак чего-то чуждого. По-видимому, тот невзрачный и едва уловимый чёрный крап, исчезнувший здесь, там лишь набрал густоты.

Всегдашний искатель «стольника» тоже стоял перед только что законченной картиной строительства. Он страдальчески и будто с неясной самому мольбой расставил вялые руки, удерживая их до изнеможения, а затем бесчувственно опустил их. Его одолевала сильная икота. «Кто-то, наверное, меня вспоминает… или поминает», – мелькала в его голове едва уловимая мысль.

47. Зло-деяния

Злодей вернулся из ссылки, что за пределами всякого зрения, слуха, осязания, и даже запаха, снова обрёл облик человека, рухнул и сел прямо на известный нам зубоподобный камень, покрытый многовековым лишайником, подле поверженного бронемобиля, засыпанного пожухлой листвой и почти во весь рост заросшего высокой и сочной травой. И, невзирая на неиссякаемую вонь от гари интерьера, а также на дыру в лобовом стекле, он пробрался внутрь, включил зажигание и дал газу. Машина, вздрогнула и выпрыгнула из насиженного места. Злодей всю дорогу похихикивал, как бы передразнивая свист воздуха через пробоину, и довольно скоро уже въезжал в Столицу с нужного ему бока. Не раздумывая, тут же он выставил на продажу этот эксклюзив через смартфон «Vertu Ti». Покупатель нашёлся немедленно, и «Комдив» был сбыт за бесценок. Добрёл до элитного высотного дома пешком. Используя инерцию, также на своих ногах он поднялся по лестнице до пентхауза. Скоренько, не раздеваясь и не разуваясь, он уселся за компьютер новейшей версии, вошёл на нужные сайты интернета, выставил на продажу всё остальное движимое и недвижимое имущество, а также активы богатых предприятий. Попутно выискал наиболее нуждающихся больных и немощных людей, так или иначе заявивших о себе, или о том свидетельствовали средства массовой информации. Составил их список и адреса. Прошёлся по медицинским учреждениям всего мира, где были предоставлены шансы на излечение от того или иного недуга. Изучил их финансовые требования. Затем поискал всякие методики излечения от пьянства. Набрав этот огромный багаж информации, он тщательно всё систематизировал и составил последовательность своих действий. Наутро, найдя покупателей, он немедленно и не торгуясь, спустил всё с рук, включая новейший компьютер, оставив лишь «Vertu Ti» да пухлый бумажник. «Сгодится для подвига, – мысленно сказал он и усмехнулся, – подвинуть кое-что, хе-хе».

Возымев на своих счетах выручку, измеряемую двенадцатизначными цифрами, он, не кидая прощального взгляда на оставленное имущество, вышел на улицу и, водя пальцем по «Vertu Ti», начал свой длительный путь по выявленным адресам больных и немощных людей, нуждающихся в немедленной помощи. Находил и немедленно направлял их в соответствующие клиники по всему миру, сопровождая необходимыми денежными средствами. И синтезированные им методики ухода людей от пьянства тоже дали ростки.

Всюду, творя помощь, направленную на возвращение немощных людей к здоровой жизни, он соблюдал принцип анонимности. Однако весть о его явно положительной деятельности просочилась в социальные сети и в свободную прессу. Образовался информационный феномен, завораживающий население. Жажда узреть воочию этого благодетеля лишь увеличивалась и разрасталась среди десятков, а то и сотен тысяч излеченных. А многократно их превосходящие пересказыватели добрых дел злодея вызывали эту жажду почти у всего населения. Но всё происходящее длилось лишь некоторое время…

В благодатных краях, где побывали столичные горожане, интернета не было. И средств массовой информации – тоже. Однако и сюда дошло то необычное явление. На низинной лужайке подле ничтожных остатков барской усадьбы был воздвигнут цветастый балаганный шатёр. Весьма объёмистый. На нём написано: «пьём за получку». Слух о чудесном питейном заведении разошёлся мгновенно по всем четырём сёлам. Посетителями пивнушки оказались почти все мужики и большая часть баб.

– А, это ты, родной-дной, – заплетая язык, сказал один из мужиков, – я узнал тебя. – И он достаёт из кармана штанов замызганную пятитысячную купюру. – Вот, це-целень-нь-кая-кая, вишь. – Он запихивает бумажку в рукав пиджака злодея, неуклюже разворачивается и зигзагом уходит прочь.

Тем не менее, в шатре пьянство бушевало дней семь. И за это пьющим выдавалась зарплата пятитысячными купюрами. На восьмой день балаган опустел, и более никто туда не заходил. Зато с начала следующей недели во всех придомовых огородах затеялась усиленная работа. Мужики и бабы ладили грядки, сажали деревья, заводили скот и птицу, всем селом с рассветом отправлялись на сенокос. И близлежащие поля вспахались и засеялись. Но и здесь всё это происходило лишь некоторое время…

А цветастый шатёр отныне стал центром самодеятельности. В нём каждую пятницу, вечерком пели песни, танцевали, декламировали, играли в почти забытые игры дедов и прадедов. На лбу каждого из них едва выдавалось пятнышко. То ли остаток прыща, то ли пигментация, то ли несмываемая грязь.

– Прямо как при помещике Флавьеве, – восклицали знатоки местных легенд.

– Угу, – поддакивали иные мастаки, – только не рабы мы теперь, не гладиаторы.

– Точно! Свобода одна на всех, – радовались третьи.

А мужик, вернувший злодею его деньги, сидел на земле, разводил руками и говорил:

– И у меня свобода. Но моя-я!

48. Язычник-христианин

Мирон-подпольщик сколачивал наплавной мостик через Бородейку с противоположной стороны от Римок. За его спиной ширился покатый луг, окантованный несколькими лесными полосами-перелесками, переходящими далее в сплошную чащу. А за ближайшей полосой можно было сквозь ветви угадать матово поблескивающие деревянные постройки неясного назначения. Совсем новые. И никем не обнаруживаемые. В эти места не заглядывал ни один селянин, так что можно с уверенностью считать их полностью сокрытыми от посторонних глаз. Почти конспиративными. Мостик ладился быстро, методом наката, и вот он достиг заданной цели. Мирон заанкерил его конец в песок металлическими штырями. И двинулся сквозь Римки. Проходя мимо нового объёмистого шатра на остатках помещичьей усадьбы, он осуждающе махнул на него жилистой рукой и ускорил шаг дальше и дальше, к иной цели, до самой Муркавы. Там он замедлил ход вдоль единственной улицы по направлению к новому храму, и неожиданно для себя совершенно ясно вспомнил давнишнюю беседу с лесным старцем и собственное развитие той беседы о жертвоприношениях. Словно состоялась она только что. Думал о ней, нашёптывая эту думу под нос. А затем переключился на себя, осознавая собой принесённую жертву. Он постоянно жертвовал поведенческим началом в себе, переходя в какое-то бесповеденческое состояние, то есть, холостяцкое в самом настоящем смысле. Но возрождался в новом поведении, словно воскресал. И ведь нашлась ему, наконец, подлинная стезя из цепочки самому необходимых поступков.