Молево

Оба лесных, ночных и плутающих в правоте путешественников сняли маски со своих лиц, глянули на подлинное их выражение некой растерянности, не зная, что ответить услужливому незнакомцу. Оглянулись на него, а там и нет никого.

15. Статейка из интернета

Ксениюшка, плотно застегнувшись, сидела на диванчике да мягко отстукивала по полу босыми ножками незатейливый ритмический рисунок. В дверь кто-то постучался подобным образом, будто передразнивая.

– Заходите, – она привстала, снова упала на диван, опрокинулась на его спинку, слегка задирая ноги вверх и вбок.

Вошёл Абрам Ицхакович.

– Вы одна? – вопросил он полушёпотом, будто опасаясь чьего-то подслушивания.

– Была. Теперь с вами. Присаживайтесь, – она отодвинулась и похлопала по глянцевой коже дивана.

– Охотно, – тем же полушёпотом сказал Боря, немедля занимая предложенную часть сидения. Облокотился о боковую подушечку. Затем, слегка поёрзав, удобно притёрся в жестковатую спинку антикварного сидения, возложил ногу на ногу, устремив сделанный на ходу пытливый взгляд в угол потолка. Явилась классическая сценка застенчивости.

– А хотите, Ксюша, я расскажу вам что-нибудь, – Абрам Ицхакович, похоже, нашёлся, снял ногу с ноги, хлопнув по ним напряжённо выгнутыми пятернями.

Девушка поморщилась, отвернула лицо вбок и покраснела.

– Значит, не хотите?

– Хочу. Но вы неправильно меня назвали.

– Ах, простите. – К гостю вернулось замешательство. – Я оказался слишком неуклюжим. Ксения.

Девушка повернула к нему лицо, мигом приняв спокойное выражение.

– И о чём желаете? – Боря снова нашёл себя.

– А знаете, – вдруг оживилась девушка, дерзко глянула на пришельца, улыбнулась, и щёки у неё задались краской посильнее, – знаете, что-нибудь эдакое научно-философское. Очень современное. Надо бы мне подковаться, ведь люди тут все знающие, а я им вовсе не чета.

– О! – Боря не ожидал такого выбора. Озаботился, сильно сжимая на коленках кулачки, отчего шерстинки на них вздыбились. – Но вы, кажется, только что университет закончили, а говорите о не подкованности.

– Ну, то иностранные языки.

– Угу.

– Ничего нет? – Ксения изготовилась опечалиться. Щёки поостыли.

– Есть, есть, – Абрам Исхакович оживился подобно девушке, но не придал краски на щеках, а возымел гармошку на лбу. И руки потёр, ещё больше вздымая на них редкую шерсть, как бы помыл, а затем оставил их обе в положении крепкого рукопожатия самим с собой. – Есть. Немного загодя прочитал в интернете занятную статейку. Не знаю, насколько она философско-научная, однако меня-то удалось озадачить. Она задела собственную научную деятельность и вообще мировоззрение.

– Давайте, – Ксениюшка резанула в воздухе пухленькой ладонью наотмашь. – Вы умеете возбуждать любопытство.

– Там о пространстве и о духе. Об их соотношении меж собой. Годится?

– О космическом?

– О пространстве или духе?

– Обо всём.

– Ну, если говорить о космосе, то о каком? По Платону он живой организм, в нём есть разумная душа, и человек – его часть. Аристотель наделяет его умом. А современники объясняют его просто окружением Земли. Но в статье оно имеет свой смысл. Пространство как целостность. Занятно? Или любопытно?

– А, ну да. Ладно.

– Статья большая, претендующая на всеохватность мироздания и того, что за его пределами. Но я расскажу только об одном, так сказать, аспекте, о воздействии на пространство через его поведение. О возможности и приёмах изменять его поведенческое начало.

– Так сразу не понять. Что такое поведенческое начало? Тем более, пространства?

– Хорошо. Тогда я вкратце расскажу о его общем взгляде на мир.

– Его?

– Ну да, его, автора. Несомненно, автора. Ни в коем случае, не меня.

– Ага. Любопытно. То есть, занятно.

И Абрам Ицхакович пересказывает девушке общий смысл содержания статейки, прочитанной в интернете. Мы сознательно сокращаем его повесть, дабы не утомить. С остановками на вопросы и комментарии.

– А смысл статейки в том, что автор не принимает и не критикует господствующую ныне физику частиц, где обитает и ваш покорный слуга. Он исповедует иную физику, назвав её «естественнонаучной моделью пространств». Для него пространство и вещество суть одно. Материальный мир у него есть цельный и неделимый. Иначе говоря, сплошной. Всю материю он видит одним сплошным пространством, не имеющим внешности. Ну, оно ведь понятно, внешности нет по одной простой причине: за внешностью подразумевается наличие иного пространства. А какого? Оно ведь одно. Парадокс не парадокс, но логика очевидна. За так называемыми пределами вещества есть только не-пространство, совсем-совсем ни на что не похожий мир. Он исключительно иной, к нему неприменимы вопросы «где», «когда». И этот мир – духовный. «Дух веет, где хочет», Тут автор приводит цитату из Библии. И добавляет самые первые слова: «В начале Бог создал небо и землю». Так, небо у автора статьи, суть, мир духа, а земля – мир материи. И предлагает некую аналогию, используя образ океанской воды волнующейся как мир материальный, а образ ветра над ним веющий – мир духовный.

– Красиво, – Ксения улыбнулась, а взгляд её куда-то углубился.

– Да. Эдакое у него подобие. Ветер воздействует на воду, вызывая в ней волнение, что собственно и происходит из-за её поведенческого начала.

– Ага, – Ксения настораживается, – Поведенческое начало. О нём ведь вы были намерены рассказать.

– Да. Теперь, когда есть авторское представление о существовании двух миров, авторское, не моё, то есть, неба и земли, духа и пространства, можно сказать и о его поведении, в толковании автора. Автора. Не меня. Оно текучее, податливое. Но также напористое, сопротивляющееся. И ещё он перечисляет множество иных свойств поведения. Все они непросто соотносятся меж собой. Что-то сильнее, что-то слабее, что-то с чем-то в равновесии. И есть побуждения, касающиеся поведения. Они бывают внутренние, собою созданные, бывают реакцией на внешнее влияние. Любое вещество обнаруживает себя, благодаря поведению. Каждая клеточка организма ведёт себя собственным манером. И песчинка. И земля наша, и солнце, и Млечный Путь. И всё, всё, всё выглядит таким, каким выглядит, благодаря поведению. У всего есть поведенческое начало. Так пишет автор, не я. Он же задаётся вопросом: что приводит к определённому сочетанию свойств поведения, что стоит за определёнными побуждениями, что за сила? Автор ведь осознаёт материальный мир одним сплошным пространством, не имеющим внешности. Стало быть, заключает он, вся эта поведенческая композиция пространства есть итог воздействие мира иного, то есть, духовного. Дух соотносит свойства поведения, дух побуждает эти соотношения к поступку. Единственно, что неясно – природа духа, суть его. И таковая неясность останется. Она сохраняется у автора до самого конца. Ведь мы сами являемся пространством как долей Мироздания, а дух вне его, значит, и вне нас. Но, помня аналогию пространства с океаном (автор пытается удержаться за соломинку надежды), мы знаем, что доля воздуха растворена в нём. Так и доля духа растворена в пространстве. Имея это в виду, пишет автор, мы способны получить хоть малую ясность. Ведь, благодаря существующему раствору духа в пространстве, а, значит, и в нас, – мы всё-таки способны ощутить его суть, хоть и без понимания. Ощутить, но не объяснить.

В этом месте повествования девушка вступает в полемику с рассказчиком.

– Но сумеем показать, – робко сказала она. – В частности, через искусство. Ведь искусство ничего не объясняет, оно только показывает. Звуками, красками, словом. Формами.

– О. Вы предвосхитили мой пересказ той статьи. – Воскликнул Боря. – Автор пишет и о том, что вы упомянули, но позже. Верно вы подметили. Верно. С его точки зрения, конечно, не с моей.

Щёки девушки не стали наливаться краской. Она почувствовала себя не отвлечённой слушательницей, а полноценным собеседником. В ней нарождалась некая стойкость. Уголки глаз и губ заострились.

– Абрам Ицхакович, – почти воскликнула она, – а почему вы всё время подчёркиваете: авторское, авторское, не моё, не моё? Не согласны или боитесь чего-то?

– Хм. Было дело. Осёкся я в прошлом. Но не хочу вспоминать. Извините, – Боря потёр маленькой ладонью нос, несильно сощурился, – не будем.

– Ладно, ладно. Но, коли мы отвлеклись, вдруг Авксений тоже захочет вас послушать. Позвать его?

Боря повёл туда-сюда нижней челюстью, прикусив губу, и высказал несогласие:

– Тогда получится лекция. А я лекций не люблю.

– Ладно, я сама потом ему перескажу. А теперь внимательно вслушаюсь.

– Годится.

Не-лектор продолжил пересказ статьи из интернета, не приписывая себе ни слова, устремив взгляд в пол. А мы его урезаем по возможности.

– Да, человек, по существу, житель не только мира пространственного, но и иного. Духовного, пишет автор статейки. Человечество о нём прекрасно знает с незапамятных времён. И мы с вами его чувствуем. Ощущаем двояко: внешним, даже весьма далёким по отношению к нам, иначе говоря, тем, что на небесах, а также непосредственно растворённым в нас, а именно в душе нашей. И что получается? Духовный мир свободно действует на вещество. Это не столь очевидно, пишет автор, как, скажем, ветер воздействует на океан, взбудораживая его и заставляя вполне определённо себя вести. Но подспудно мы о нём знаем. Мы же говорим о себе: «в духе», «не в духе», «духовно богатый», «духовно бедный». И говорим: «духом движимый». И здесь автор подчёркивает роль слова. Кто-то возразит, пишет он: говорим да сказываем, мало ли чего мы сказываем? Да, в речах бывает много всякого мусора. Но человеческое слово создано не для того. Ведь человеческая речь, она не просто красное словцо или информация о чём бы то ни было. Главное её достояние находится в словесном переложении сути всего случающегося в мире. Язык чем-то подобен окружающему нас миру. Потому-то он и способен его описать. Язык и мир имеют своеобразное родство. Таково мнение автора о слове…

Ксения задумчиво отвела взгляд в сторону и сузила губы трубочкой, делая знак недоумения.

– Ну да, не знаю о полученном образовании автором статьи, но вы ведь филолог, получше меня в том смыслите, – пересказчик глянул на неё испытующе.

– Угу, угу, – Ксения сняла с лица недоумение и заменила его жаждой понимания.

– Так-то вот. Говоря о духе как о действенной силе, автор предполагает, что человек может влиять на пространство, а, значит, на вещество, присутствием духа в себе. Влиять по своему усмотрению, зная о поведенческом начале того, на что он собирается влиять. А сутью поведения, как мы уже знаем, является некий код его свойств в определённых сочетаниях. А сам код, если хотите, обусловлен своеобразными «генами». Всякое вещество обладает генами, ответственными за его поведение и, как следствие, за проявление себя. И это есть главное в мысли автора. Это и есть знание поведенческого начала. Знание его «генетического кода». А коли так, выходит, что допустима эдакая «генная инженерия» самого пространства, иначе говоря, любого вещества, которое является частным случаем выраженности пространства. Зная код поведенческого начала, доступно инженировать его, меняя любое пространственное образование. Инженировать, используя исключительно дух. И автор добавляет о самом важном с его точки зрения, о необходимости присутствия нравственности, поскольку она тоже относится к духовному миру. Это его замечание весьма необходимое в данном размышлении. При отсутствии высокой нравственности, любое «инженирование» недопустимо. И в этом я, кстати, полностью разделяю его мнение, даже подчёркиваю его…

– А действительно ли есть такие возможности у человека? – Слушательница подняла плечи в знак большого сомнения. – Существо, скованное помощью.

– Не совсем понял.

– Это Авскентий сказал о человеке. Помните? Существо, скованное помощью.

– Ах, да.

– А ваш сочинитель говорит о человеческом всемогуществе без чьей-либо помощи.

– Понял. Но тут-то мы и подходим к самому занятному, – пересказчик статейки ухмыльнулся, – даже, вероятно, сказочному. Да, сам он, хоть существо духовное, всё-таки не имеет такой непосредственной силы. Будь она, так мы давно бы ею воспользовались да понатворили бы небывалые ужасы. Всё-таки человеку необходимо подходящее средство, чтобы с его помощью возделывать пространство.

– Ага. Всё-таки средство. Помощь. Опять инструмент. Человек немыслим без инструмента, – сказала Ксениюшка.

– Это вы по поводу человеческой эволюции? – Пересказчик статьи посмеялся. – По-видимому, так. Эволюция тут пока бессильна.

– Простите, что перебила, – девушка виновато улыбнулась, – так что за инструмент?

– Автор считает, что если суть поведения сводится к его духовному коду, тогда и сам инструмент должен быть соответственно духовно насыщенным. Если материя способна растворять в себе дух, значит допустимо существование такой вещицы, где сей раствор весьма интенсивен, где очень высока его концентрация. И вот автор предлагает нахождение на земле некоего минерала, обладающего насыщенностью этого раствора. Эдакий резонатор, что ли. Усилитель. А через него-то можно получить способность видоизменять всякий предмет по своему разумению. Руководить поведенческим началом выбранного вещества, усиливать что-то в нём, что-то ослаблять или вовсе заменять…

– Действительно чувствуется что-то почти сказочное. Это некое вещество, оно пресловутый философский камень алхимиков, что ли?

– Хм. Автор о том умалчивает. Но он замечает и нечто поглавнее.

– Что?

– Хм, во всей деятельности, касательно своеобразной генной инженерии таится величайшая опасность. Если удастся управлять свойствами пространства путём преодоления его поведенческого начала, то почему бы ни изготовить нечто весьма и весьма страшное. Эдакое «абсолютное оружие». Его обладатель сумеет видоизменять и губить любое вещество в свою пользу… Вот до чего дозволено дойти. Наука не столь уж безобидна. И автор восклицает: неужели физика пространств окажется значительно опаснее физики частиц?! Куда там водородной бомбе до инженирования вообще всего-всего материального? Вот и выходит, что именно поэтому Бог не допускает такого развития науки, зная глубочайшее нравственное падение человечества. У автора тема нравственности вставлена совершенно обязательной, и всюду напоминается.

– Вы говорите, Бог не допускает развития такой альтернативной науки. Но Он не позволяет и собственного развития человека. Не даёт добро его эволюции в сторону всемогущества, где помощник не нужен.

– Да. Без нравственной эволюции невозможна никакая эволюция человека, потому что иначе она приведёт к катастрофе. Так считает автор статейки. И я с ним соглашаюсь.

– Значит, согласно теории эволюции, которую нам пояснил Денис Геннадиевич, необходим нравственный стресс всего человеческого племени, чтобы произошла мутация и выход на более высокий уровень существования. Но это уже вовсе не природное явление, совсем иное. Что-то боязливо стало, – девушка поёрзала на диване, ухватив себя за плечи. – А есть ли в той статейке что-нибудь полегче?

– Есть. Автор пишет, что его концепция вполне признаёт внезапное присутствие, исчезновение, даже телепортацию. Ведь не надо никуда двигать молекулы. Надо лишь одну и ту же форму пространства в одном месте изгладить, а в другом вылепить вновь.

– Да-да. Так мы о ваших способностях подумали, когда неожиданно увидели вас в Думовее.

– Хе-хе. Если бы…

Они оба посмеялись.

16. Римки

– Тёзщачка! – Анастасий вопит с постели.

Он цепкими пальцами одной руки ухватился за металлический прутик спинки кровати, приподнимаясь над измятой подушкой, а шершавой ладонью другой руки ощупывал измученный лоб. Он так зовёт тёщу, одновременно тёзку. Сам сочинил. Тёща не обижается. Хохочет.

– О. Проснулся, наконец. Прожжённый гуляка. Чего приснилось-то?

– Был в Лондоне. Городишко так себе. И люди слишком чопорные да надменные. Гулял. Искал там их знаменитый двухэтажный мост, да всё не мог до него дойти. Так и не отыскал. Но зато случай забавный произошёл, будто нарочно для меня, чтоб досаду скрасить. Там зверь убежал из клетки. Хищник. Наверное, намедни привезли его из саванны родной в зоопарк определить. Или в цирк. Льва. Большущего. Золотистой масти. Точь в точь, как чучело подле ручейка Пликапика. Только без барашка. А он возьми, да удери. На моих глазах. Замок, что ли, сгрыз. Бегал потом вокруг ещё одной достопримечательности, колонны этого, адмирала, что ль? Нельсона. Ага, его. Там тоже львы есть. Статуи, правда. Огромные. Чёрной масти. Небось, задумывал потягаться силой со всеми четырьмя своими двойниками. Дальше не помню. Поймали, нет, не знаю. Но забавно, правда?

– Забавно, забавно, – ответила дочка Ольга Анастасьевна, вместо своей бабушки, – а чучело-то когда видел? Тоже во сне, что ли? Ты говорил о чучеле.

– Трудно сказать. Надо будет у Потапа спросить. Мы оба его лицезрели. И чучело овна. Кажись, вчера. Я ж говорил, возле Пликапика. Ну, может быть, там и вздремнули чуток.

– Обед греть?

– Угу. Поем, да схожу до Потапа. Навещу. Один он там совсем, одинёшенек. И про льва попытаю. Забавное дело.

Сказано-сделано. Поел. Встал из-за стола. Почесал затылок. Подёргал ухо.

– Ты это, и Потапу отнеси что-нибудь поесть, – сказала Анастасия, сходу составляя гостинец. – Вот.

– Молодчинка, тёзщачка. Догадливая.

– Не подмазывайся. Да. А в отсутствие твоё Василёк заходил на полчасика.

– Василёк? Хм. Я и решил, что он те чучела изготовил. Во сне или в натуре. Уф. Тяжко соображать после вчерашнего. А что он тут вздумал учинить?

– С Оленькой балакал. Гляди-ка, отец, как бы, знаешь, без твоего благословения не сошлись они.

– Ну-ну. Сошлись. Малы ещё.

– Малы. Ты себя-то вспомни. Когда сам женился-то? А?

– Ну, то другое дело. Тогда была необходимость. Ушёл бы в армию, а она, – указывает на жену, – она оп, да другого кого отыскала бы.

– Да кого тут отыщешь, – вмешалась жена, – что нынче, что тогда, сплошь пьянь. Одни козлы.

– Хе-хе, а любовь-то зла… – Анастасий рассмеялся, а потом, отдохнув, обратился к дочке:

– А о чём балакали с Васильком?

– Ладно, папа, – ответила Ольга Анастасьевна, – о жизни толковали.

– С научно-философской точки зрения, али с другой?

– Конечно, с научной. И с философской. А ты чего вообразил? – дочь ткнула пальцем в грудь отца.

– Тогда действительно, ладно. Пользы, правда, мало, но ум развивается. И что? посвятишь меня в сию тайну? Однако не теперь. – Анастасий взял девичью руку в обе мужицкие ладони, шершаво погладил её там и освободил, – Потом, потом. Надо идти. Пошёл я. В Пригопку.

Ольга Анастасьевна собрала вокруг себя остальных четырёх сестрёнок, обняла матушку, и они сообща затянули старинную прощальную песенку. Голоса у них звонкие, чистые, и слух замечательный, позволяющий разделять эти голоса на два, три, а то и на четыре, создавая чудное созвучие. Анастасий похихикал, одобрительно качнул головой и вышел.

По пути у него в уме прояснилось. Он размышлял. «Надо же. И те о жизни. Такие мальцы, а туда же». И признался, что сам, сколько себя помнит, всё о ней думает. Что она такое? Чудная. Думает о ней, и дыханием будто впитывает её в себя, да упивается необъяснимым чувством. Бывает, и о смерти полюбопытствует. Тоже давно, ещё сызмальства. Жуткая такая мысль приходит и под дых колотит сосулькою толстенной.

17. Продолжение беседы о статейке из интернета

– А знаете, – вдруг повеселела любопытная выпускница университета, – что если чаю попить. Правда, у меня только пакетики, а где настоящая заварка Татьяны Лукьяновны, надо бы поискать.

Абрам Ицхакович тоже слегка обрадовался, опознав своевременную облегчительную передышку затянувшейся научно-философской беседы по поводу столь занятной да любопытной статейки из интернета.

– Я лучше схожу к метрдотелю, может быть, у него есть что-нибудь местное, – сказал он и резво удалился в смежную избу «тяни-толкая».

Ксениюшка тем временем включила электрочайник и хотела поразмышлять о чём-нибудь отвлечённом. Или о ком. Об Авскентии. Его образ уже стойко увяз в её сознании. Но из головы не выходила новость о существовании необычного естественнонаучного представления, пересказанного Борей по её же настоянию. Девушка пыталась мысленно повторять новое для неё знание, чтобы не позабыть, а затем эдак между делом рассказать о нём поэту-актуалисту. Заказывая Абраму Ицхаковичу научно-философскую тему, она уже тогда задумала привлечь внимание поэта к себе чем-то неординарным. Не о погоде же с ним говорить. А о профессиональных делах – тем более. Желание такое у неё возникло само, не требуя логического объяснения. Притом, она не задавалась вопросом: необходим ли её рассказ Авскентию? Ей просто показалось, будто нашёлся лучший повод поговорить с ним о чём-то неожиданном.

Появился Боря с банкой сушёного сбора трав.

– Саввич настоятельно рекомендовал это местное зелье, – произнёс он. – Попробуем?

– Ага. И кипяток поспел. Наверное, надо без сахара.

– Угу. Без сахара, – Абрам Ицхакович припомнил не выпитый чай в вагоне и ухмыльнулся.

Пока настаивалась заварка, девушка сама вернулась к начатой беседе. У неё мелькнула собственная мысль.

– Я вот что заподозрила. Применяя это новшество в науке, вполне возможно воссоединить заново любые, до того разрозненные части одного тела, даже то, что стало прахом. А оно, кстати, предполагается при всеобщем апокалиптическом воскрешении. А?

– Автор утвердительно отвечает на ваш вопрос. И, если возникла Евангельская тема, то он добавляет слова Христа о способности перенести гору силой веры. Это вполне вписывается в естественнонаучную модель пространств. Вера ведь – неотъёмная принадлежность духа. Ровно, как вещь – неотъёмная принадлежность пространства. И человек, существо, в котором живёт дух, он может стать действенным повелителем изменения пространств. Если есть руки, способные мять глину, создавая причудливые образы и невиданные формы, то и дух, вероятнее всего, подобен творческим рукам.

– Да, человек умеет подчинять руки, создавая из глины те или иные образоформы, – сказала слушательница. – Но есть ли в нём влияние на свой дух подобным способом? Умеет ли он им управлять? Мы ведь существа, скованные помощью. Нам не дана такого рода эволюция. А вера… она слишком далека от нас.

– Да. Автор статейки задаёт себе похожий вопрос. И отвечает весьма своеобразно. Мы знаем, пишет он, что любыми осознанными движениями управляет ум. Но духом управлять ему действительно не дано. Правильнее, наоборот. Известно, что всякие шаманы и целители, когда творят свои действа, уходят в транс, находятся в исступлении. Умом они не пользуются. Выходит, действительно так, ум отправляется в забвение, оставляя рабочее место духу. Однако необходимо сначала задать направление, куда бы действовал дух. Значит, всё-таки ум принимает участие, он задаёт цель. Ум является постановщиком действия, «режиссёром». Правда, у него есть интуиция. Управлять ею, вроде, тоже нельзя. Но можно породить замысел, затем отпустить его на волю интуиции. Опять замысел, опять установление цели. Круги замыкаются. И автор пишет: ум, написавший эту статейку, смеётся над собой, поскольку сам не в силах выпутаться из собственных нитей, выстраивающих образ. Есть идеи, но нет их воплощения…

Абрам Ицхакович внезапно остановил пересказ. Повторил про себя слова «есть идеи, но нет их воплощения», сделал паузу и произнёс вслух:

– Наверное, пора подытожить. А то вдруг перепутается всё да нечаянно исказится.

– И ладно.

– Итак, автор пишет, что всё видимое в мире, а также чем-то измеряемое и вычисляемое, – пространство. Воздействие духа на него изливается повсюду. В этой связи можно коснуться и пространственно-духовной сути человека… Его дух влияет на собственное пространство. И дух всего человечества струится по всему пространству людского мира, воздействуя на его поведение. Оно постоянно потрясается духом тех или иных людей, отзывается на них самих с резонирующим эффектом. Как говорится, делающий добро получит его сторицей, сеющий ветер пожинает бурю. Потому что всё сущее находится в единой ткани…

Ксения округлила глаза, тем самым побудила рассказчика остановиться.

– Вы что-то хотели сказать? – промолвил он, даже немного радуясь, что его остановили.

– Да, о сеятелях. Тут ведь дело не обходится без сотрудничества с внешним духом.

– Да. Вы правы. Автор об этом тоже пишет. Дух ведь бывает святой, но бывает падший. А пространство, хоть имеет устойчивость, благодаря генной основе и крепкому поведенческому началу, но находится оно в состоянии изменения из-за воздействия внешнего духа на него. И тут возникает вопрос: чьего духа? Святого или падшего? Кто из них оставил нас в «инерционной системе», а кто в нас вносит исправления на свой вкус?.. Хе-хе. И знаете, что самое смешное подметил автор статейки?

– Смешное или занятное?

– То и другое. А что если, пишет автор, уже давно состоялось подобное «инженирование». Вспомним Люцифера. Денницу. Падшего. Что, если и вся Вселенная вкупе с нами горемычными тоже попросту находится в состоянии падения? Мы его называем тяготением. И оно связывает нас всяческими производными тяги друг к другу да вообще ко всему. Не случилось ли таким образом инженирование поведения пространства? И оно стало так называемым, гравитационным. Может быть, именно Денница успел по-своему кое-что здесь поинженировать. Так мы все и находимся под властью падения, той властью, что находит свой апофеоз в чёрной дыре…

– Ух ты, – Ксения привстала с дивана, крепко упираясь ногами в пол. – Прямо-таки все? А вот ангелы, кажется, не поддаются гравитации. Потому-то и крылатые они…

– Автор только выдвигает такое предположение. И при этом он пишет, что, знаете ли, есть единственная надежда выхода из такого результата инженирования. Ведь только сила духа в облике любви способна объединять людей иначе. Без падения с тяготением. А мы, ко всеобщему сожалению, эту силу не пытаемся не только осваивать, но даже элементарно замечать. Почему? Да потому что она может появиться исключительно при условии высокой нравственности всего народонаселения. Всей земли. Но мы наблюдаем, скорее, обратное: массовое снижение этого уровня повсюду. Вот оглянемся, опомнимся, освоим ту силу, тогда и отыщем истинные принципы естественнонаучной модели пространств. И, наконец, мы сумеем выбраться из состояния падения в состояние свободы. Таково заключение автора по данному поводу.

– А чтобы оглянуться, опомниться и освоить ту силу духа в облике любви, опять же необходим нравственный стресс. То есть, усилие извне. Эдакая помощь. Страшная. – Девушка глубоко вздохнула и вымолвила протяжное «да-а», медленно перешагивая с половицы на половицу.

Создалась тишина. Абрам Ицхакович тоже встал с дивана.

– Я когда всё это прочитал, поначалу усмехался, мне там чудилась полная чепуха, а потом наоборот, я глубоко усомнился в теперешней науке. Но и ту, иную науку мне охватить нечем, из-за отсутствия в ней привычного математического языка. Пойду, подышу воздухом.

Чай снова, как и в вагоне, остался не выпитым.

17. Пригопка

Потап копался на огороде. Искал что-нибудь съестное, да всё натыкался на сорняки. Устал, мотнул обеими руками каменных дел мастера. Сел на грядку. Задумался.

«Сорняки сами лезут повсюду. Без ухода. И без пользы. Без пользы для других. Только если для собственной персоны. Поди, они возомнили себя хозяевами жизни. Собственной. И всей, что их окружает. Они крепкие хозяева жизни огорода. Сорняки. Они ведь не только не пекутся о других, тех, кто по бокам, но, более того, заглушают их, занимая жизненное окружение лишь для себя. Хотя, некоторые из защитников природы находят в них жёсткую необходимость. Для чего-то более важного. Важнее, чем заглушенная ими иная жизнь. Ну, пусть понимают, как понимают. А я, например, ничего такого не вижу. Смысла нет». – Мыслитель потрепал ненужную стойкую и выносливую растительность, но выдёргивать не стал.

Анастасий тихо подкрался к огороду и положил узелок с едой в дальнюю от спины Потапа грядку. Затем обошёл его бочком, бочком, да оказался рядом с ним, присев на корточки.

– Ищешь чего? Или так, загораешь? – сказал он, слегка похихикивая, но лицо делал глубоко серьёзным.

– О. Ну, здорово живёшь. А сам-то, наверно, снова до Думовеи собрался. Соскучился, что ли?

– Не. Послезавтра пойдём. Новое дело есть. Надо бы посудачить кое с кем… м-да… А ты поищи-ка вон в той грядке, – ответил Анастасий полу-задумчиво, полу-с-хитрецой, – не ровен час, найдёшь что-нибудь более полезное, чем эти сорняки. – И указал растопыренной ладонью на отдалённый край участка.

Тот вздёрнул одну бровь, улыбнулся понятливо и благодарно, оторвал от земли своё седалище да с большой ловкостью и шибкостью добежал до указанного места. Вынул из пересохшего ущельица узелок и поднял его над собой.

– Нашёл! Ура!

– А, может быть, ещё что-нибудь найдёшь? – Анастасий сделал кривую улыбку и чмокнул углом губ.

– Я щас, только в избушку загляну, – хозяин вошёл в просторный дом и стал шарить меж пустых сосудов в покошенном буфетике.

Анастасий последовал за ним.

– Да, Избушка у тебя знатная. И горница, и комнаты отдельные есть, – сказал он, оценивая хоромы. Походил туда-сюда, заглянул в пустующие комнаты с отдельным входом из сеней, и ещё несколько раз чмокнул уголком рта.

– О! Вот она, ещё находка, – Потап выставил бутылочку по направлению к гостю, – я помню, что была у меня где-то непочатая четвертинка.

Вернулись на грядку. «Там веселее будет», – объяснил Потап Анастасию, захватив пару стаканчиков и маленькую скатёрку.

Посидели. По сложившемуся обычаю. Больше молчали. Долго.

– Ладно, – постановил Анастасий из Римок, – послезавтра зайду к тебе с утреца в Пригопку. Вместе в Думовею заглянем.

– Снова к племяннице, что ль?

– Хочешь сказать, к тётушке? Нет. Проведаем нашего купца Семирякова. Давно у него не были. Может, ещё картину приобрёл, а то две или больше. Поглядим. Отметим это дело. А заодно я с Васильком потолкую. О жизни. Хе-хе. Он тоже склонен туда прийти по делу. – Годится?

– Годится, годится. И мне там надо кое-что приглядеть.

– Кое-что или кое-кого? Невесту, что ль?

– Догадливый ты.

– Ну, так лучше бы тебе по лесам походить. Говорят, там гуляют девки, что надо. Только вот никак не ловятся. Ускользают, будто рыбы.

– Так то, наверное, русалки, если скользкие.

– Поймаешь, возьмёшь себе русалочку. Только вот детишки, поди, на карасей будут похожи.

– Хватит смеяться. Я по серьёзному хочу. По всамделишному. Со смыслом. Чтоб хозяйство наладить для пользы. Для пользы себе и для пользы других. Не жить ведь подобным этим сорнякам. – Он крепко ухватил цепкую до земли лебеду и выдернул её с целой вереницей корней.