Да, бывает, когда дерзость пересиливает. Всюду ведь «работает» неразлучная пара: инстинкт и дерзость. Оба уравновешивают друг друга. Инстинкт без дерзости, коей движет любопытство, – мёртвенький, эдакий совсем машинный. Любопытство же привносит именно живинку, свежесть, и оно свойственно всему животному миру. Да и растительному, пожалуй, тоже. Зачем зелень обделять замечательной склонностью к свежести?..
Не слишком углубляясь в рассуждение о замечательной парочке, вспомним нашего Сидора-ангела. Похоже, именно дерзостью тот превосходил всех иных ангелов. Он вообще не слишком доверительно относился к здравому смыслу инстинктов на небесах, силам, совершенно никем не контролируемым. И дерзость, порой, «зашкаливала», теряя равновесие. Постоянно заводилась некая жажда. И томление. Светлая печаль у него. И относилось необузданное желание, по-видимому, к незнакомке-свободе. Уж очень возжелалось попробовать вкус неведомого состояния. Нет, Сидор-ангел не помышлял о противлении Богу, тем более что пример Денницы у всех на виду. Напротив, ревностное исполнение своего предназначения, то есть, быть проводником воли Божьей, пребывало в изначальной и единственной верности. Однако и шалостей в нём тоже избыточествовало. Как же не пошалить?
* * *
Мог пошалить Сидор-ангел и с обычным временем, с потоком его.
Переметнёмся и мы вместе с ним в чуть-чуть более раннюю пору жизни Сидора-человека. На годик-другой.
Зимний вечер. Студенческая молодёжь безвинно забавляется. Кто-то самозабвенно предаётся танцу под магнитофонную запись пения Сальваторе Адамо про падающий снег:
«Tombe la neige,
tu ne viendras pas ce soir.
Tombe la neige,
et mon c;ur s’habille de noir.
Ce soyeux cort;ge,
tout en larmes blanches
l’oiseau sur la branche
pleure le sortilege»*
<*> «Холодный вечер, в мире и в сердце зима.
Снег лег на плечи, на асфальт и дома.
Точно так же шел он, когда мы встречались,
Что горе, что счастье, – ему все равно».
(Перевод Леонида Дербенёва).
Кто-то рассказывает свежие анекдоты из серии «армянского радио» про тёщ:
– «Что надо делать, когда на тещу напал тигр? Сам напал, сам пусть и защищается».
– «Можно ли тещу убить ватой? Да, если в нее завернуть утюг».
– «Почему петух поет всю жизнь? Потому, что у петуха много жен и ни одной тещи».
Кто-то умно высказывается на тему их будущей профессиональной жизни:
– Это же всеобъемлющее занятие! Искусство, наука, практика, а главное, – созидание и ничего кроме созидания!
Кто-то дружески насмехается:
– И вокруг бурные аплодисменты и лавровые венки. Или оливковые? Или все твои потуги твоего созидания – коту под хвост?
А кто-то праздно стоит, прислонившись к фанерным створкам шкафа.
Сидор-человек держал в руке стамеску. Он её недавно взял в долг у приятеля для неотлагательного ремонта мебели в доме будущей невесты. Но ту мебель уже кто-то успел починить и без него. Всегда найдётся таковой в необъятности происходящих событий. Одним словом, держал в руке совершенно никчёмную для себя вещь.
Ещё кто-то швырял маленьким перочинным ножичком в кухонную доску, висящую на стене. Тот непременно долетал туда плашмя, щелчкообразно ударялся об неё и падал на пол, иногда втыкаясь в половицу.
– Эдак, при случае, ты и во врага не попадёшь, – сказал тот, кто у фанерного шкафа. – Представь себе, будто там стоит супостат неразумный, готовый первым убить тебя. И этот вражина – я.
Вроде пошутил.
Сидор-человек ухмыльнулся.
– Ты враг-убийца? Неразумный супостат? – переспросил он. – Попробую сыграть оборонительную роль на опережение.
И Сидор-человек замахнулся на партнёра по роли. Никчёмную стамеску возвёл над собой. Ту, понапрасну одолженную, так и не пригодившуюся, поскольку неотлагательного ремонта не состоялось. Ну, тоже в шутку замахнулся, просто сымитировал бросок её, не выпуская ручки. Он крепко держал в кулаке деревяшку.
Стальная же часть инструмента, неплотно сидящая в деревянной ручке, ловко вылетела оттуда, из инородного продолжения, точно уже давно ждала удачного случая. Выскочила подобно ножичку из умелой руки, её метнувшей. И, проделав пол-оборота в воздухе, инструментальная железяка сделала дело. Освободившимся концом, бывшим тыльным, но весьма острым, стамеска вонзилась в многослойную фанеру шкафа до упора, то есть, до того места, где раньше упиралась в деревянную ручку, оставшуюся в кулаке Сидора-человека. Орудие сугубо столярное, да к тому же и никчёмное, превратившись в натуральное орудие убийства, воткнулось рядом с виском студента, играющего роль врага, пригвоздив прядь его волос, и зловеще задребезжав. Вышел вроде промах вовсе не предполагаемого броска.
А причиной таковой будто оплошки послужило независимое раскрытие форточки одновременно с полётом никчёмного стального предмета. Холодный воздух обдал человека, заставив чуть-чуть отвести голову в сторону. Иначе стамеска вошла бы ему точно в глаз…
Все молодые люди перестали заниматься забавами и, как один, устремили взгляды на торчащую из шкафа стамеску, ещё чуть заметно продолжающую вибрировать. Студент, добровольно принявший на себя облик чьего-то врага, и пригвождённый к шкафу за прядь волос, окостенел, мелко-мелко моргая. А Сидор-человек широкими зрачками уставился в то место, куда только что была вставлена стамеска, а теперь чернотой зияла дыра…
* * *
Сидор-ангел не отходил от Сидора-человека слишком далеко. Сейчас как раз парил за окном квартиры, где забавлялась молодёжь. И задел крылом форточку. Та открылась, и холодный воздух заставил человека, стоящего у шкафа, отвести голову от вонзённого рядом инструмента, предназначенного для обработки деревянных изделий, а также для не состоявшейся починки мебели то ли будущей, то ли уже потенциально бывшей невесты…
«Глаз да глаз нужен за ним. Уф-уф-уф, – проговорил Хранитель про себя, – спасать человека надо не только от сомнительного, хоть и не без любви, выбора невесты, сулящей сплошь одни неприятности. – Он прищурился, глядя за одномерный горизонт времени. – И ведь без проблеска радости во всей предполагаемой будущей супружеской жизни. Не только. – Он многозначительно похлопал веками глаз. – Много чего, даже почти незаметного, сулит опасность. Казалось бы, всякие мелочи, вроде стамески, тоже ведь могут выкинуть непоправимый по вредности трюк»…
А один из успешных и не в меру любопытствующих соплеменников Сидора-ангела с нетерпением ждал его возвращения на цеховое собрание, всё более и более отчётливо формулируя и группируя в уме вопросы к нему. Он переосмысливал старые проблемные размышления и выстраивал цепочки новых скользких недоумений.
– Необходимо назначить новое собрание, – произнёс ангел-обличитель с хрипотцой, обращаясь к Председательствующему.
Председательствующий потеребил пальцем правый подкрылок, ковырнул ногтем между верхними передними зубами и пошевелил головой в знак согласия, на греко-болгарский манер, то есть, влево-право.
ГЛАВА 7.
Воздух над Заливом, пока не испытывая напора скандинавского ветра, сам сгустился, точно с целью породить в себе ещё никому неведомый сонм чудовищ, и чтобы этот рой занимался неконтролируемым произволом по окрестностям…
А человек в лодке сосредоточил мысль. И, не дожидаясь синхронности действия с природой, замышляющей неладное в перенатуженной воздушной массе, выплеснул очередную думку-подумку. Будто норовил человек избавиться от чего-то слишком назойливого. Словами выплеснул, дабы не возвращаться более к сомнениям.
«Говоря о продолжении этой жизни в вечности, мы заведомо допускаем одну весьма важную ошибку. Потому что вечность обретается в мире горнем. А любое про-дол-жение бывает лишь в мире доль-нем. Не зря сами эти слова похожи своими частями «дол». Но если речь идёт о выходе из мира дольнего в мир горний, то о каком продолжении мы говорим? Если, конечно, не представлять себе мир дольний в виде взлётно-посадочной полосы. Нет, после смерти не бывает ничего похожего на продолжение. А переход означает просто его отпадение. Отпадение продолжения. И где же мы останемся? И с чем? Должна ведь сохраниться хоть малость из того, что мы ощущали раньше, перед тем, как оторвались от взлётно-посадочной полосы, да пустились ввысь из мира дольнего. Должно»…
Время предыдущего размышления, свидетельствовавшего о живом существовании человека в лодчонке и во всём грандиозном мире – точно совпало с часом внезапного затишья над Заливом. И вскоре широкая воздушная струя распахнулась, высвобождая накопленные силы, пока царил недолгий покой, и её щупальца потянулись с чудовищным ускорением вдоль залива. Единая туча взлохматилась тонкими протуберанцами. Вода на поверхности затряслась, используя всю полноту вероятности движения по сторонам.
Человек снова пал на дно судёнышка. Мысль в нём ещё удерживалась. Вместе с душой. Там они, – в длинном и кривоватеньком стебле, стебле-жизни. Хотя, у самого основания появилось суховатенькое заужение. И эта шейка заметно утоньшалась. Однако сей стебель жизни пока доступен взгляду, повёрнутому за спину…
* * *
Домик получился вроде неплохой. Правда, с прочностью вышло не очень достойно. Стены крепкие, а вот крыша вызывала подозрение в надёжной устойчивости. Вроде бы и оригинальная у неё конструкция, но со стенами сцепления маловато. «Доведу до ума попозже», – успокоил себя Сидор-человек-строитель. Придумаю что-нибудь ещё оригинальное.
Новое строение возводилось на склоне выдающегося бугра. А рядышком, на его вершине кособоко возвышался одинокий дуб. Его корневище, нещадно обдуваемое ветрами и обмываемое дождевыми потоками, значительно пооголилось, и суховатые жилы бывших корней переплетались по земле, создавая жёсткое кружево и распространяясь на значительные расстояния вокруг ствола.
Вокруг домика и подле дуба разновеликими кучами тесновато уложены всякие деревяшки – остатки строительного производства. «На дрова пойдут», – оценил он беспорядок, хотя печку ещё предстояло сложить.
Сидор-человек вошёл внутрь свежего помещения и оглядел пока не обжитое пространство.
«Там поставим кровать, широкую; там стол, большой; сюда приладим стеллажи; остальное – под всякие нужды мастерской». – Он медленно кивал головой, глядя на уже подготовленные материалы. Всё для завершения грандиозной работы в области повышения благосостояния человечества и его эстетических потребностей: большие картонные коробки, наполненные подрамниками с холстами, листами и рулонами бумаги, пухлыми папками, а также специально приспособленными орудиями производства. Затем улёгся на полу в том месте, где предположительно могла оказаться кровать. «А пока отдохнём». Он распластался, раскинув руки и ноги.
* * *
Далеко над известным нам пространством земного бытия вновь собирались ангелы-хранители. Один из них, тот, успешный и не в меру любопытный соплеменник Сидора-ангела, предвкушая жаркую полемику и победу в ней, потирал руки, похлопывал крыльями и блистал глазами. Перед тем он омылся и почистился, чтобы уж никак не ударить в грязь не только умом, но и внешним видом в сравнении с Сидором-ангелом.
Напрасно. Тот явился перепачканным сажей совершенно донельзя.
* * *
Незадолго до того, далеко под миром небесного бытия, временно оставленного нами, в земном трёхмерном пространстве обитания людей, Сидор-человек чуточку прикорнул. Он так поджидал свою невесту. Другую, конечно. «Другиня», – пролетело слово у него в голове, и он хихикнул, мысленно приветствуя Рериха и Тредиаковского, которые придумали и закрепили замечательное слово-имя. Та, первая невеста, упомянутая раньше, не дождавшаяся свадьбы из-за опоздания жениха, только облегчённо вздохнула и перекинулась на вполне накатанный путь, ведущий к семейному счастью при муже серьёзном, имеющем амбициозную цель, и знающем приёмы её достижения. «Да и фигурка у неё не ах, вообще неказистенькая», – ещё в ту пору успокоил себя труженик на все руки, а теперь с желаемой уверенностью подтвердил ненужность особо печалиться по ушедшему неизвестно чему. О проделках скрытного друга он ничего не знал.
Теперь Сидор-человек поджидал казавшуюся по-настоящему свою женщину. Другиню.
Природа померкла от ненастья. Кругом заметно притемнялось, в том числе, и внутри новенькой избушки. Сон окончательно одолел Сидора-человека и предъявил ему вместо действительных событий – картинки суть исключительно фантастические, на темы дальних путешествий одновременно в разные края земли…
А что ни на есть всамомделешнее происшествие в тот же миг обрушило на спящего человека и незаурядного мастера – ощущения посильнее любых фантастических. Молния ударила в дерево-соседку. Своеобразным манером. Пронзила ветви и ствол до основания и подожгла кружева оголённого корневища разразившимся миллионом градусов. Пламя немедленно охватило предполагаемые в будущем дровишки, превращая их в самые, что ни на есть, настоящие. Домик Сидора-человека попал в полное окружение жесточайшей вражеской стихии. В довершение безысходности, и дерево скинуло с себя подпалённые ветви прямо перед окнами и дверью, создав непреодолимые баррикады. Уже и до стен домика добрались языки пламени, и начали их облизывать. Сначала пробовали на вкус, а затем, найдя в действии своём предмет наслаждения, принялись жарко обнимать и поедать смолистую древесину с нарастающим аппетитом.
Сидор-человек проснулся от жары. Обнаружив себя в кольце сугубой ярости стихии, он принялся было искать выход из огненного оцепления, но не найдя такового, произнёс про себя знакомую фразу: «вот, оказывается, каким манером должна прийти смерть моя… и опять наследника нигде не оставил»…
Внезапно поднялся ветер. Действительно поднялся прямо от земли, да с такой силою, что сорвал крышу домика и свалил её вбок наподобие трапа: с высоты стен до земли, в той части, куда, не доставали огненные языки, а если и доставали, то слабовато. Наверное, упомянутая нами, недостойная прочность конструкции здания сыграла здесь тоже не последнюю роль.
Сидор-человек взобрался до верха стены по заранее подготовленным материалам для окончания грандиозной работы на благо человечества, в виде объёмистых коробок, начинённых изображениями чудных мыслей. Потом скатился кубарем по съехавшей крыше, счастливым случаем переоборудованной под спасительный трап, уже по бокам охваченный ядовито-голубовато-зеленоватым корявым пламенем. И отбежал подальше. А когда вскоре оглянулся, то увидел один единый факел, вздымающийся в поднебесье.
От автобусной остановки в сторону хижины, пожираемой огнём, шла невеста Сидора-человека. Другиня. Её вдруг застопорило неведомое сопротивление. И в сердце вселилась боязнь. Женщина повернулась к дому-факелу спиной, и ею ощущала усиливающийся жар. Внутри сердца тоже возгорелось пламя, сжигающее все зыбкие предположения счастливого будущего. И страх умножился. «Ой, нет, нет, нет»! – решительно вырвалось оттуда. И теперь уже бывшая невеста поспешно воротилась к дороге, «проголосовала» попутную машину, уютно поместилась там, и автомобиль унёс её прочь, навсегда, в другую судьбу. Другиня…
Сидор-ангел, завидев пожарище на земле, не забыл позаимствовать у Начальства ещё чуток неодолимых сил и, подлетев к домику, устроил вокруг него аномальное поведение воздушных потоков, поднявших крышу и опустив её там, где надо. «Семь бед, один ответ», – проговорил он про себя, наблюдая, как Сидор-человек благополучно выбрался из огненной ловушки. А заодно он вселил дополнительного страху в его невесту-Другиню, завидевшую невосполнимую беду. «Семь бед, один ответ», – повторил ангел и, перепачканный сажей, поднимался над единым снопом огня, с ужасом наблюдаемым Сидором-человеком.
Таковым Хранитель и предстал пред очи соплеменников.
– Вопросы будут?! – Воскликнул он возвышенным тоном.
Чистенький умом и внешностью ангел ещё больше вдохновился и всю свою не менее возвышенную интонацию заключил в одном коротком слове:
– Да!!!
ГЛАВА 8.
Лохмы необозримой тучи опустились вниз и обратились в ливень. Щупальца воздуха подхватывали падающие струи и несли их почти в горизонтальном направлении. Удивительно слаженным оказалось их сподвижничество. Неуправляемое судёнышко понесло.
И мысль, удерживающую жизнь человека, тоже подвинуло таинственное и неизведанное начало её. Кстати, на что похоже это начало? На огонь? Или на воду? Или на воздух? Или на землю? На каждое. И свойство у мысли разное. Залетает она искрою, вливается волной, проносится сквозняком, застилает глаза пылью… Возьми, да окунись туда, в стихию мысли. Сожжёт она тебя или утопит или унесёт прочь или замкнёт в себе… Жуть.
«Наверное, в течение жизни человека происходит не только длительность с частыми переменами да колебаниями, но и ещё некое таинственное действие».
Мысль неизвестного свойства закралась и развернула собственное сочинительство.
«Назовите то действие подъёмом. Или углублением. Но этого негоже вообразить и представить. Нет удобного измерителя. Мерить нечем. Длительность, конечно же, заметна, да. Её проявляет время, и есть вполне надёжный измеритель: годы. А то, что мы пытались уподобить подъёму или углублению, – чем таковое измеряется? Метрами? Чепуха. Ничем не измеряется. Посему и подобие тщетно. Ведь найденное нами вроде восхождение или углубление – не линия, отвесная долу. Иначе мы бы само время развернули вверх концом, и ладушки. Было бы просто»…
Куда несло маленький чёлн, угадать непостижимо, поскольку не разглядеть ни берега вдали, ни солнышка вверху. Остаётся лишь снова обернуться за спину…
* * *
А там рюкзачок. Сидор-человек с товарищем по очередной работе, посвящённой повышению благосостояния человечества в сибирских краях, – нынче оказались на отдыхе и шли вдоль таёжной реки. С рюкзачками за спинами. В них размещались спальные мешки, запасная одежда, палатка. Мягкие и объёмистые. Впереди продолжения пути – высокий скалистый утёс отвесно уходил прямо в реку. Обойти посуху не представлялось доступным. На противоположном берегу виднелся местный человек, и лодка при нём. Кричали, кричали, призывали помочь преодолеть препятствие, – безуспешно. Тот ссылался на другие срочные дела, наверное, тоже посвящённые повышению уровня благосостояния. Семьи, конечно. Но никуда не уходил. Наблюдал за нежданными странниками.
Один из путников, не снимая рюкзака, вознамерился поискать поблизости тропинку, ведущую наверх. Другой, то есть, Сидор-человек, тоже не снимая рюкзака, принялся покорять утёс. Он медленно поднимался вверх, цепляясь руками и ногами за широкие трещины и острые уступы в скале. Одна рука и одна нога удерживались на уже проверенных упорах, другая пара ловких конечностей повисала в воздухе, отыскивая упоры новые, повыше. Находясь на высоте примерно пятиэтажного дома или повыше того, произвёлся очередной маневр перехвата рукой и ногой новых зацепок. А те, вроде бы крепкие упоры, одновременно утерялись. Уступчик под ногой оказался камнем, да вывалился из гнезда; край расщелины в руке – был уже надколотым и отломился. Так все четыре конечности скалолаза оказались в воздухе. И началось стремительное падение вниз: человека и двух бывших упоров-камней.