5
Соединившись с Захаром Абрамовичем, оба они начинают осуществлять на деле свои заветные мечты! В произведении г-на Тимощенкова читатели могут найти все подробности, в которых планы эти осуществлены и какими средствами. Многие оспаривали и оспаривают достоверность приводимых г-ном Тимощенковым фактов – и, оспаривая, находят, что произведение его только фантазия. Нам кажется такой взгляд на произведение г-на Тимощенкова неосновательным, во-первых, потому, что при доброй воле добрых людей положительно можно совершить все то, что совершили герои г-на Тимощенкова, а во-вторых, потому, что если бы даже г-н Тимощенков и ввел в рассказ некоторую долю своей фантазии, – так не она ведь имеет в его рассказе первенствующее значение. Фантазии его могут быть даже и не велики и не соблазнительны; но важно указание на то, что в обществе существуют попытки сохранить и укрепить строй жизни, не имеющий с строем жизни купонным ничего общего; что существует – и даже в людях самого простого звания, и даже необразованных – стремление поставить преграды купонным злам, оборониться от них, оградить от них народные массы.
В смысле осуществления этих желаний Захар Абрамович Земля и Петр Иванович Волга сделали даже очень немного. Вот что рассказывает об этих делах на общую пользу г-н Тимощенков.
Прежде всего ими была скуплена на наличные деньги и на других выгодных условиях громадная масса земли. Эта покупка как бурей снесла также массы хищников на огромное пространство. В самом лучшем и красивейшем месте приобретенной (и постоянно расширяющейся) территории, по соседству с рекой Манычем, «создано» товарищами борьбы сельскохозяйственное, торговое и промышленное село, названное Школой. Названо оно так потому, что Петр Иванович, до момента своего обогащения не бросавший своей учительской деятельности и бывший в последнее время управителем школы для калмыцких детей, оставив службу, исходатайствовал право переделать, устроить эту школу по собственному плану и соображениям и перенесть ее на новое место, на собственную землю, в плодоноснейшую равнину около широкого лога, с богатыми родниками прекрасной пресной воды. «Это даст возможность при каждой усадьбе иметь рощу, сад, цветник, огород». Школа эта из уездного училища преобразована в ремесленно-земледельческое, и в настоящее время «оно поставлено так, что все обучающиеся в нем ученики, тотчас по окончании курса, получают в управление фермы с полным хозяйственным обзаведением и владеют ими в качестве арендаторов; через несколько же лет успешного управления получают их, на особых правилах и условиях, в вечную и потомственную собственность».
«Страшный недостаток в глухой местности, где устроилось товарищество, в мастеровых и ремесленниках побудил последнее устроить при училище обширнейшие помещения для всевозможных ремесл. Часто при нужде в плотнике его нельзя было найти ближе ста верст; кожи возили для выделки за 300 верст, в Ставрополь, Астрахань и т. д. В ремесленных помещениях устроены мастерские: плотницкая, столярная, ткацкая, портняжная, сапожная, шорная, кузня, овчинная, кожевенный завод, валяльная войлоков и теплых сапог. В каждой мастерской работает артель, состоящая из мастеров-товарищей, подмастерьев и учеников. Каждый из окружных жителей, какого бы возраста он ни был, волен поступить в какую ему угодно мастерскую, и его везде обязаны принять. Все ремесленники вместе с тем и земледельцы, имеющие в окружности школы и землю и хозяйство. Они летом работают в поле, а в ремесленные классы собираются к осени, когда кому более удобно».
Без убытка для товарищества основаны на общую пользу и другие учреждения. Выстроена паровая мельница, которая в экономическом отношении приносит уже «великие результаты». По недостатку мельниц мука ценилась здесь вдвое дороже зерна; бывали и такие времена, когда пуд ржи стоил 40 коп., а мука 3 р. 50 к. Паровая мельница, устроенная товариществом, стала обмалывать хлеб у населения верст на 200 в окружности. При этой же мельнице товарищество устроило складочные хлебные магазины, благодаря которым окрестные крестьяне могли совершенно уничтожить свои обязательные для них хлебные магазины. «Хлеб магазинный большею частью считался всегда в недоимке; то же, что оставалось в магазинах, страшно портилось, утекало в щели, съедалось мышами, да и самые магазины обходились крестьянам дорого. Общества обязаны были их строить по особому плану, а в некоторых слободах и станицах приходилось строить по 4 и 5 магазинов, стоимостью от 5 до 9 тысяч. Товарищество Петра Ивановича вошло с ходатайством в местное земство, выразив желание всегда держать при мельнице сто тысяч четвертей хлеба в зерне и муке, который будет отпускаться при всяком нужном случае населению двух соседних уездов с надбавкой 10 процентов против покупной цены, то есть вообще дешевле той цены, которая должна быть в годы бесхлебья и нужды в хлебе. Ходатайство было уважено; магазины стали не нужны, и общества обратили в капитал как самые магазины, так и имевшийся в них хлеб».
Или вот еще две небезвыгодные для товарищества операции, вносящие в то же время и выгоду и благосостояние в народную жизнь.
«Прежде овечья шерсть сбывалась здесь промышленникам-скупщикам, которые брали ее почем хотели. Не только крестьяне, но и крупные овцеводы, при нужде денег на покос и другие полевые работы, продавали шерсть по 2 рубля за пуд, тогда как на рынке цена ей стояла 6–7 руб. Товарищество Петра Ивановича устроило мойку, где моет шерсть, а потом отправляет ее на внутренние рынки внутренней России; тут же при мойке оно устроило склад шерсти на комиссию. Сдающие сюда шерсть получают во время сдачи половину рыночной цены, а потом по отправке и продаже получают и другую половину за вычетом процентов за расходы по комиссии. Таким образом, крестьяне вместо прежних 2 рублей получают теперь 6 р. 60 к. за вычетом 1 р. 40 к. расходов».
До учреждения товарищества местное население несло большие убытки при колебании цен на скот. Случалось, что цена за овцу, поднявшись до 7 руб., вдруг падала через полгода до 1 р. 50 к., тогда как цена на сало, мясо, овчину не изменялась. «Чтобы край ничего не терял от таких колебаний, товарищество Петра Ивановича устроило салотопенный завод, а относительно сбыта овец приняло такую систему: если цена на них высокая, то оно бьет на заводе только своих овец, и то по выбору, а остальных продает; если же цена на овец падает, то оно бьет на сало и своих и овец окрестных крестьян, то есть дает возможность крестьянам продавать не овец, которые дешевы, а сало, которое в цене. Иногда, перебив всех своих овец, оно отдает весь свой завод с посудой в распоряжение крестьян».
Как видит читатель, все эти попытки далеко не фантастические; всего этого даже мало для того, чтобы окрестить эти попытки названием борьба. Но дорого и важно стремление вступить в эту борьбу. В тех же степях и те же деньги, как мы видели в предыдущих «письмах с дороги», орудуют совершенно иным образом: истощают землю, закабаливают народ. Еще более замечателен источник, из которого вышло такое животворящее направление, – любовь к трудящемуся человеку у Петра Ивановича и любовь к широкой трудовой жизни у Захара Абрамовича. Петров Ивановичей и Захаров Абрамовичей на Руси несметное множество, и пренебрегать или обрекать теоретически на гибель как любовь таких оригиналов к трудящемуся человеку, так и любовь к трудовой жизни едва ли возможно в массе простых русских людей, на наших глазах едва только начинающих жить сознательно.
Примечания
Печатаются по последнему прижизненному изданию: Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том второй. Третье издание Ф. Павленкова. СПб., 1889.
В своей наиболее полной последней редакции 1889 года «Письма с дороги» представляют собой самый крупный публицистический цикл очерков Успенского второй половины 80-х годов, проблематике которого сам писатель придавал большое значение; над окончательным оформлением этих «Писем» он много работал.
Творческая история цикла «Письма с дороги» очень сложна: в Сочинениях он сложился из ряда ранее написанных циклов очерков, которые целиком не были включены автором в его Сочинения. Новый цикл вобрал в себя отдельные части цикла «Письма с дороги» 1886 года, часть очерков цикла «Мы» на словах, в мечтаниях и на деле» 1887 года, страницы из первого очерка цикла «Несбыточные мечтания» 1885 года, два очерка из цикла «Очерки русской жизни» 1885 года и отдельный очерк «Трудовая жизнь» и «труженичество» 1887 года. При перепечатке почти все очерки подверглись большой переделке, а некоторые из них были переписаны Успенским заново. О принципе переработки Успенский говорит сам в предисловии ко второму изданию Сочинений (т. I, 1889): «Ввиду того же желания – дать каждому тому более или менее определенное содержание – я и в настоящем издании вместо буквальной перепечатки «Писем с дороги», которые писались мною в течение трех лет и составили бы не менее двух томов объема первого издания, – исключив из них частые повторения об одном и том же вопросе, неизбежные при повторении этих явлений в дорожных встречах разных лет и разных мест, – выбрал из этих писем только то, что казалось мне наиболее заслуживающим внимания, а то, что в письмах этих не могло быть проверено личным наблюдением, дополнил на основании материалов, которые могла дать местная провинциальная пресса».
Именно такой творческой переработке Успенский подверг «Письма с дороги», напечатанные впервые в восьми фельетонах в «Русских ведомостях» 1886 года (№ 110 от 24 апреля, № 113 от 27 апреля, № 122 от 6 мая, № 127 от 11 мая, № 134 от 18 мая, № 147 от 1 июня, № 153 от 7 июня, № 163 от 17 июня)[55]. В Сочинениях они составили первые четыре главы («Веселые минуты», «Дополнения к предыдущей главе», «Люди всякого звания» и «Мирошник») новой редакции «Писем с дороги». Эти «Письма» появились в результате поездки Успенского на юг, продолжавшейся с марта до середины июля 1886 года. Писатель ездил по Северному Кавказу, был на кавказском побережье, в Крыму, в Одессе, Севастополе; он путешествовал и по железной дороге, и на лошадях по станицам, и на пароходах по Кубани и вдоль берега Черного моря. Причиной этой поездки Успенского было стремление к более широкому и разностороннему изучению русского народа. «Здесь столько выкинуто из России преоригинальнейшего русского народа, что просто глаза разбегаются», – пишет он с дороги 7 апреля 1886 года В. М. Соболевскому (т. XIII, стр. 501). «Письма с дороги» были наполнены непосредственными свежими наблюдениями над природой, экономикой и народонаселением Кавказа. Успенский фиксирует явления проникновения капитализма на Кавказ – и в развитии железнодорожного и промышленного строительства, и в сельском хозяйстве (табачные и пшеничные плантации), и в появлении, с одной стороны, дельцов разного типа, «агентов» капитала, и, с другой стороны, «нарождающегося пролетариата». Вместе с тем он правильно отмечает замедленность промышленного развития Кавказа; на запоздалость экономического «завоевания» Кавказа указывал и Ленин, ссылаясь при этом на Успенского[56]. Свои внимательные наблюдения Успенский подтверждал и дополнял печатными документальными данными, которые он черпал из книг, журналов и газет того времени, с цитатами и ссылками на соответствующую литературу. Кроме того, «Письма с дороги» являлись не просто «путевыми заметками» – они включали в себя и основную проблематику творчества Успенского в те годы, выраженную главным образом в ряде интересных и важных отступлений от основного текста – изложения путевых впечатлений.
Слова Успенского о коренной творческой переработке газетного текста «Писем с дороги» для Сочинений подтверждаются сохранившейся в архиве писателя полной наборной рукописью повой редакции: половина текста написана рукою писателя заново, рукописный текст перемежается столбцами печатного текста из «Русских ведомостей», наклеенными на листы почтовой бумаги, с большой авторской правкой и вставками на полях. Успенский произвел большую работу по изменению композиции цикла, стремясь к более стройному логическому расположению материала, объединению его вокруг основных тем цикла и устранению всего случайного, злободневного. Весь текст ранней редакции писатель основательно и тщательно выправил стилистически, характеристики «оригиналов», «мечтателей» и «фантазеров» стали острее и получили иронический отпечаток. Успенский внес ряд дополнений: в первую главу «Веселых минут» он включил, во-первых, в сокращенном виде выброшенные цензурой из рассказа «После урожая» страницы, содержащие в себе оценку чиновничьего Петербурга с его бюрократическим отношением к народным нуждам страны, и, во-вторых, заново написанные страницы с характеристикой пустопорожности «внутреннего отдела» петербургской газетной прессы; в главу II «Дополнения к предыдущей главе» Успенский ввел рассуждения о бесправии, социальном неравенстве и угнетении личности, царящих при «купонном» строе, – эти страницы написаны Успенским на основании материалов книги Летурно «Эволюция морали» и сборника «К решению женского вопроса»; сюда же в сокращении был помещен очерк «По-хорошему и по-худому» из цикла «Мы» на словах, в мечтаниях и на деле», в котором разбирается драма Л. Н. Толстого «Власть тьмы». Однако в связи с иными задачами нового цикла «Писем с дороги» в целом, а отчасти из-за боязни цензурных осложнений Успенский многое исключил в последней редакции и отказался от ряда важных и острых в политическом отношении частей «Писем с дороги» 1886 года. Так, оказались исключенными: замечательная исповедь, имеющая автобиографический характер, интеллигента-шестидесятника, дожившего до эпохи реакции; отступления с воспоминаниями о самоотверженной работе в деревне народников-пропагандистов 70-х годов; намеки на деятелей революционного народничества. Кроме того, в последнюю редакцию не вошли и упоминания о печальных результатах крестьянской «реформы» 1861 года, строки о нищих переселенцах, о рвении приставов по взыскиванию с крестьян долгов, о разговорах среди крестьян по поводу нового размежевания, о лондонских «беспорядках», о рабочих стачках и усмирении рабочих «военными командами»; исчезли и страницы полемики Успенского с правыми народниками, славянофилами и толстовцами, обращение к молодым писателям с призывом отражать в своих произведениях жизнь народа и с резкой критикой дворянской и буржуазной литературы; остались не включенными и ряд строк из дорожных впечатлений описательного характера. Вместе с тем, благодаря всем этим сокращениям и ряду дополнений, ярче выделилась основная тематика этих первых четырех глав нового цикла: с одной стороны, обличение бюрократизма, антинародности и продажности всех государственных институтов царской России; с другой стороны, усиление критики капитализма с противопоставлением ему идеального (утопического) трудового народного строя. Эта новая редакция первых глав «Писем с дороги», прежде чем появиться в Сочинениях, была напечатана в «Русской мысли», 1888, IV, V, VII и VIII.
Главы «V. Человек, природа и бумага», «VIII. Мелкие агенты крупных предприятий» и «IX. Рабочие руки» ранее были напечатаны в цикле очерков «Мы» на словах, в мечтаниях и на деле», появившемся в «Русских ведомостях» 1887 года (в Сочинения целиком не вошел). Этот цикл возник как продолжение очерков «Письма с дороги», недаром сам Успенский позднее называл оба эти цикла «письмами с дороги разных лет» (в предисловии ко второму изданию Сочинений 1889 года). По авторскому замыслу очерки «Мы» на словах, в мечтаниях и на деле» должны были показать русское общество конца 80-х годов («Мы») во всех его социальных прослойках и на всех поприщах его деятельности – политическом, общественном, культурном. Однако интересный замысел не был осуществлен полностью ввиду цензурного искажения и запрета многих очерков цикла, затрагивающих «опасные», с точки зрения цензуры того времени, темы в области внутренней и внешней политики русского правительства[57]. Из цикла «Мы»…» в Сочинения вошли вновь проредактированные самим автором для цикла «Письма с дороги» только те очерки, в которых затрагивались либо темы, связанные с критикой правительственного бюрократизма, в частности в крестьянском переселенческом движении («Человек, природа и бумага» и «Мечтатель, доверившийся бумаге»), либо с развитием капитализма в России («Мелкие агенты крупных предприятий», «Рабочие руки», часть очерка «По-хорошему и по-худому» – анализ драмы Л. Н. Толстого «Власть тьмы»).
Очерк «V. Человек, природа и бумага» печатался сначала двумя отдельными главами: «Человек, природа и бумага» («Русские ведомости», 1887, № 19 от 20 января и № 22 от 23 января) и «Мечтатель, доверившийся бумаге» (там же, № 50 от 21 февраля); в последний очерк вошла история мещанина Данкова. Сохранились два рукописных отрывка и два варианта корректурных гранок очерков для «Русской мысли», где они появились ранее (1888, IX), до выхода в свет Сочинений. При перепечатке Успенский существенно изменил первый очерк; это коснулось прежде всего композиции. В газетном тексте тема очерка развивалась в следующем порядке: изложение статьи Ядринцева о вольных переселенцах – алтайцах, разговор приятелей о «бумаге» и изложение статьи Шаврова о заселении черноморского побережья. В Сочинениях разговор о роли и значении «бумаги» в российском государстве, как главную тему, Успенский поставил в начало очерка и затем иллюстрировал эту тему двумя противоположными примерами – вольными переселениями, «без бумаги», крестьян (из статьи Ядринцева) и принудительными правительственными переселениями (из статьи Шаврова). Мало того, Успенский еще значительно расширил очерк, написав вновь начало – о мытарствах русских переселенцев со сравнениями положения переселенца и эмигранта: этот текст является творческой переработкой первого очерка из цикла «Несбыточные мечтания», не вошедшего целиком в Сочинения. Кроме этих основных изменений, Успенский сделал еще ряд сокращений и добавлений в тексте, причем автор стремился к замене отдельных слов и выражений, которые могли бы обратить на себя внимание цензуры, особенно в строках о жестокости правительственных распоряжений, «бумаги», в отношении к «несчастному элементу» – переселенцам. Однако основное содержание очерка, заключающееся в изображении бездарности, антинародности и бездушия царского административного аппарата в осуществлении и организации крестьянского переселенческого движения, от «осторожности» писателя мало пострадало. Весь текст Успенский подверг большой стилистической правке.
Четвертая, заключительная глава очерка «Человек, природа и бумага», в газетной редакций имевшая особое название «Мечтатель, доверившийся бумаге», в рукописи до нас не дошла, а в Сочинениях была перепечатана автором из «Русских ведомостей» почти без изменений, за исключением двух-трех сокращений и изменений цензурного характера, сделанных с разрешения Успенского редактором «Русской мысли» В. А. Гольцевым. В этой главе, уже на материале современности, показано то же равнодушие властей к нуждам крестьян и та же неорганизованность аппарата управления, расхождение между тем, что говорится в «бумаге», и тем, что творится в действительности. Процесс мещанина И. В. Данкова, обвинявшегося в «склонении крестьян к переселению», обмане и вымогательстве у крестьян, слушался 28, 29 и 30 ноября 1883 года на сессии курского окружного суда и подробно излагался во всех газетах за первую половину декабря 1883 года, Успенский в своем очерке воспользовался не только газетными заметками, но и целым рядом документов, которые сохранились в его архиве (свыше семидесяти листов): выписки из судебного дела, копия обвинительного акта, показания Данкова, выступления прокурора и защиты, выписки из показаний крестьян на суде; телеграммы Данкова, Никифораки, курского губернатора, удостоверение начальника Черноморского округа, выданное Данкову; выписки о льготах для переселяющихся крестьян из «Положения о заселении Черноморского округа» 1866 года; «Частная жалоба» от 23 марта 1883 года Е. К. Данковой на имя «обер-прокурора Правительствующего Сената» с изложением дела ее мужа и свидетельствами о бедственном положении его семьи, и т. д.
Из цикла «Мы» на словах, в мечтаниях и на деле» в «Письма с дороги» при редактировании их для Сочинений вошли еще два очерка: «Мелкие агенты крупных предприятий» и «Рабочие руки». Рукописи обоих очерков не сохранились. Очерк «Мелкие агенты крупных предприятий» был сначала напечатан в «Русских ведомостях» 1887 года, № 254 от 15 сентября, с пропущенным по вине редакции общим заглавием цикла «Мы»…»; с неполным заглавием цикла очерк «Мы. Рабочие руки» появился там же, № 259 от 20 сентября. В Сочинения очерки вошли с небольшими изменениями и сокращениями; слово «капитал» Успенский заменил словом «купон», имеющим настолько меткое образно-сатирическое значение, что оно вошло в обиход и не раз употреблялось Лениным в его статьях со ссылкой на Успенского.
Оба очерка построены на материале наблюдений Успенского во время его поездки по Волге и Дону во второй половине июля и первой половине сентября 1887 года. Успенский считал, что эти очерки в какой-то мере открывали новую линию проблематики в его творчестве. В письме к редактору «Русских ведомостей» В. М. Соболевскому в октябре 1887 года писатель сам сообщает об этом: «…я теперь поглощен хорошей мыслью, которая во мне хорошо сложилась, – подобрала и вобрала в себя множество явлений русской жизни, которые сразу выяснились, улеглись в порядок. Подобно власти земли – то есть условий трудовой народной жизни, ее зла и благообразия, – мне теперь хочется до страсти писать ряд очерков «Власть капитала». Два фельетона, которые вы напечатали, это только образчик того, что меня теперь занимает…» С конца 80-х годов явления капитализма настолько занимают Успенского, что становятся основной проблемой его творчества и основным мерилом в освещении вопросов русской жизни. Уже в этих двух очерках писатель выказывает острую наблюдательность в фиксировании различных сторон явлений капитализма. В очерке «Мелкие агенты крупных предприятий» он искусно нанизывает на острие сатиры различных «агентов» капитала в их многообразных обличиях. В очерке «Рабочие руки» он показывает другую категорию людей эпохи капитализма – «человека-верблюда», жертву развития капиталистических отношений; Успенский уже не верит в возвращение к крестьянской жизни этих «рабочих рук», вместе с тем писатель отмечает и нарастание в рабочих народного гнева, стихийного протеста против эксплуатации, считая его еще только «началом» дальнейшего развития рабочего движения. В рассуждениях о «фазисе» Успенский обнаруживает знакомство с марксистскими работами о капитализме, но его интересует здесь, в основном, морально-этическая сторона – разрушающее действие капитализма на человеческую личность. Полное признание «власти капитала» в России с сознанием всех неизбежных противоречий, которые он с собою несет, далеко уводило Успенского от народников. Несмотря на мрачные выводы о гибельном воздействии на трудящихся «власти капитала», этот очерк замечателен и глубоким оптимизмом в его страницах, посвященных русскому народу, – как в сценке среди моряков на пароходе, где вскрываются обаятельные качества «живой детской души» трудового человека, его жизнерадостность и добродушие, так и в картине работы крестьянских женщин, рисующей жизнеутверждающую красоту труда, поэзию труда. Здесь сказались и эстетические взгляды Успенского, идущие в своей основе от Чернышевского («Прекрасное есть жизнь»), наиболее яркое выражение которых мы находим в очерке «Выпрямила» (см. выше).
Рассказывая в предисловии ко второму изданию Сочинений (т. I, 1889) о новой редакции цикла очерков «Письма с дороги», Успенский писал: «…то, что в письмах этих не могло быть проверено личным наблюдением, дополнил на основании материалов, которые могла дать местная провинциальная пресса. В этих именно видах я и ввел под общую рубрику «Писем с дороги» три компилятивные дополнения (главы VI, VII и X), более подробно уясняющие такие явления жизни, которые пишущему «с дороги» нет возможности пополнить личным наблюдением».
Две из этих «компилятивных» глав – VI. Обилие «дела» и VII. «Скучненько!» – сначала входили (первая – под названием «Якобы «дела») в цикл «Очерки русской жизни», который Успенский в Сочинениях не сохранил. Весь цикл состоял из трех очерков с подзаголовком «Наблюдения и компиляции» и печатался в «Русской мысли» (1885, VIII, IX и XI); кроме названных выше, в цикл входил очерк «Дохнуть некогда», который в Сочинениях был перепечатан в группе еще двух других очерков (в настоящем издании см. т. VI). Задачей цикла «Очерки русской жизни» являлось освещение основных социальных явлений жизни России на основании большого количества провинциальных периодических изданий; главной темой очерков была тема интеллигенции и ее отношения к народу. Очерки «Якобы «дела» и «Скучненько!» вошли в Сочинения, в цикл «Письма с дороги», с небольшими изменениями и сокращениями. По своему содержанию оба очерка органически входят в цикл «Письма с дороги». Очерк «Обилие «дела» является продолжением очерка «Человек, природа и бумага», показывая действие «бумаги», как говорит сам Успенский, «не в таких экстренных делах, как колонизация и возрождение жизни на безжизненных местах, а в обыденных условиях нашей жизни». Успенский с горечью говорит здесь о служащей интеллигенции в деревне, которая, соблюдая интересы правительства и буржуазии, завалена «обилием» бумажных «якобы дел» против крестьян, причиной большинства преступлений которых является «простая невозможность существовать, невозможность позорнейшая для России, где земельные порядки должны быть на первом плане…» (письмо Успенского к В. А. Гольцеву от 29 сентября 1885 года по поводу этого очерка – т. XIII, стр. 479). В очерк «Скучненько!» вошел, по словам самого писателя, «материал о пустоте деятельности современной провинциальной интеллигенции» (то же письмо Успенского к В. А. Гольцеву). Бичуя отступничество буржуазной интеллигенции 80-х годов от дела народа, Успенский обращает ее внимание на возникший и в России «всемирный вопрос» – пролетаризацию деревни; вместе с тем очерк заканчивается оптимистическими строками о прекрасных душевных качествах русского народа – бескорыстной доброте, коллегиальности, стремлении к «благообразию и справедливости человеческих отношений».
Третья «компилятивная» глава – X. «Трудовая» жизнь и жизнь «труженическая» – была напечатана сначала как отдельный очерк в «Русской мысли», 1887, IX, под заглавием «Трудовая жизнь» и «труженичество». (Литературные и общественные заметки)». Рукопись до нас не дошла, но сохранились два варианта гранок очерка, и первый из них – со значительными расхождениями по сравнению с журнальным текстом. Успенский сначала предполагал (см. его письмо к В. А. Гольцеву от 16 июля 1887 года) написать статью, «касающуюся двух литературных произведений», – именно, «Посмертных записок» Н. И. Пирогова и книги И. Тимощенкова «Борьба с земельным хищничеством. Бытовой очерк юго-востока России» (Успенский был знаком лишь с частью его книги, впервые напечатанной в «Нови», 1886, №№ 19–21). Однако благодаря большим сокращениям, произведенным Успенским, в корректуре, в журнальном тексте о «Записках» Пирогова говорилось очень мало. Кроме того, Успенский и в изложении книги И. Тимощенкова сделал сокращения, наибольшее из них – гиперболические описания необыкновенных способностей слепого Софрона и необычайной силы Игната Ковылы. Кроме этих крупных купюр были сделаны и другие сокращения и добавления в тексте, а также из цензурных соображений были вычеркнуты или заменены отдельные слова и выражения.
Для Сочинений Успенский еще раз заново, коренным образом переработал статью и сделал это, в основном, под влиянием критики, развернувшейся как вокруг его статьи, так и по поводу книги И. Тимощенкова. Дело в том, что Успенский в книге Tимoщeнкввa нашел подтверждение своих «мечтаний» (см. главу «Веселые минуты») о возможности независимого и обеспеченного существования «трудами рук своих», «на всей своей воле», и о возможности устройства ремесленно-земледельческого всесословного училища с большим количеством всевозможных мастерских на артельных началах и с коллективными промышленными предприятиями. Всё это заставило Успенского придать книге Тимощенкова положения и выводы, которых она в себе не заключала, помешало писателю усомниться в фактах, приводимых Тимощенковым, и обратить внимание на несообразности, фантастику в изображений явлений природы, в характеристиках и поведении действующих лиц.
Критика заставила Успенского многое пересмотреть в своей оценке книги Тимощенкова. Периодическая печать разных лагерей недоверчиво отнеслась к сведениям, сообщаемым Тимощенковым, с книгой которого критики познакомились либо через статью Успенского, либо в отдельном издании ее в 1888 году. Так, Н. Ладожский в «СПб. ведомостях» (1887, № 313, 13 ноября), говоря в иронических тонах о героях произведения Тимощенкова, заявил, что Тимощенков и Успенский создают в России «какие-то невиданные экономические законы». Рецензент «Недели» (1887) также выразил свое смущение рассказами Тимощенкова об орлах, табунщиках, калмыках, слепых и т. д. Особенно важной для Успенского была полемика между Н. К. Михайловским и А. М. Скабичевским после появления отдельного издания книги Тимощенкова в 1888 году с предисловием Скабичевского, написанным в восторженно-панегирических тонах по отношению к книге, в которой он находил и поэзию, и «новую программу деятельности среди народа», и «широкие и вполне практические идеалы». Михайловский («Северный вестник», 1888, I) резко и ядовито отозвался как о вступительной статье Скабичевского, так и о произведении Тимощенкова, наполненном, по его мнению, «чудесами природы» и «чудесами общественного характера». Здесь же Михайловский категорически отделяет от книги Тимощенкова статью Успенского, смысл которой он видит в противопоставлении «трудовой жизни» – «труженичеству»; вне зависимости от характера материала, иллюстрирующего эту статью. Скабичевский отвечал Михайловскому (в «Новостях», 1888, № 7, 7 января), упрекая его в том, что он проглядел достоинства книги Тимощенкова, и ссылался, между прочим, на статью Успенского. Михайловский продолжил полемику (в «Северном вестнике», 1888, II), издеваясь над «идеями», заложенными в очерках Тимощенкова, особенно над «идеалами Браги», которых, кстати, Успенский не касался. Не могла не смутить Успенского и рецензия на книгу Тимощенкова в «Русской мысли», 1887, XII (отдел библиографии); автор ее протестует против наукообразной формы подобных произведений, вводящей в заблуждение «легковерных людей», которые отправляются в калмыцкие степи к героям Тимощенкова и никого там не находят, так как в действительности они не существуют.