– Я что, идиотка?
– Да.
Когда он ушёл, у неё из глаз закапали слёзы. Сумеречные огни размазались по стеклу. Подушка намокла. В эту минуту мобильник вновь заиграл. Нащупав его справа от себя, Тамара нажала сброс. Но он зазвонил опять. Она приняла звонок.
– Да, я слушаю.
– Наконец-то, Тамарочка, наконец-то! Вам дозвониться труднее, чем в службу жалоб и предложений по поводу работы милиции! Я надеюсь, вы сбрасывали мои звонки не из-за того, что ваш медосмотр всё ещё продолжался? Впрочем, ощупывать и осматривать вас любой был бы счастлив не то что шесть с половиной часов – всю жизнь! А мне два часа подарите? У меня сегодня вечер свободен. У вас, насколько я знаю, спектакля нет…
– Иди на …, детка!
Глава восьмая
На другой день Корней Митрофанович объявил конец репетиции очень рано, в шестнадцать тридцать. Никто ничего не понял. Тамара, Кремнёв и Ася от радости улыбнулись друг другу, хоть две минуты назад пребывали в ссоре. Все остальные с такой же радостью заподозрили, что худрук увидел проблему, которую невозможно преодолеть, и стали пытаться у него выяснить, так ли это на самом деле. Не утрудив себя объяснениями, он сухо позвал к себе в кабинет Колю Атабекова – самого молодого актёра труппы, Свету и Соню. Они очень удивились и побледнели. Но в кабинете бледность у них прошла, а вот удивление выросло. Даже не предложив трём молодым людям присесть, а сам водворившись в своё высокое кресло, худрук велел им немедленно отправляться на семичасовой спектакль в Малый театр. Света едва не выронила второй том Шекспира, который она держала в руке, сунув в него палец вместо закладки, Соня и Атабеков переглянулись. У Сони раздулись ноздри, Коля спросил:
– Основная сцена?
– Да, основная.
– А что там будет идти?
– То, над чем работаем. В ролях – Меньшиков, Невзоров, Хаматова, Муравьёва. Кто там у них Ромео – не помню. Чей-то сынок, полная бездарность.
– Но ведь Хаматова – в «Современнике», – возразила Соня, из бледной делаясь красной.
– Приглашена.
Но Соня не успокоилась. Она стиснула кулаки.
– Корней Митрофанович, у меня сегодня «Тартюф»!
– Я об этом знаю. Но на «Тартюф» у нас есть состав. Сегодня Дорину сыграет Ася.
– Корней Митрофанович! – заорала Соня, – я близко не подойду к этому гадюшнику! Ни за что!
– Ты про Малый театр?
– Да, разумеется! Я – из МХАТа! Вы что, об этом забыли? Попробуйте-ка Тамару туда отправить – она вам весь кабинет в клочки разнесёт! Пускай едет Аська! Она – из «Щепки»!
– Нет, Ася будет сегодня играть Дорину. Ей уж давно пора её освежить. Все эти структурный разногласия между двумя школами ты засунь себе в жопу, ясно? Они тебя не касаются! Едешь ты.
Соня зарыдала. Тогда худрук её выгнал, велев ей позвать Гирфанову. Эля вскоре явилась и начала кривляться, изображая недомогание, но Корней Митрофанович пригрозил сейчас же дать ей ремня. Зная, что худрук вполне может выполнить обещание, Эля сразу почувствовала себя отлично.
– Там очень злые администраторы, – заявила она, делая изящные жесты правой рукой, – у нас с Колей есть удостоверения СТД, а Светочка как пройдёт?
– Я насчёт неё уже позвонил Соломкину. Вон отсюда!
Таким вот нехитрым образом Эля, Света и Атабеков отправились в Малый театр. У них было невесёлое настроение. Приближаясь к метро, они завернули в маленькое кафе, где выпили по пятьдесят грамм вискаря и переругались.
– Это из-за тебя! – яростно напала на Свету Эля. Света прикинулась идиоткой.
– При чём здесь я?
– Не строй из себя овцу! Ты уже неделю всех ставишь на уши своим бредом! Ты всем нам вынесла мозг! Так как психиатр тебе башку прочистить не смог, Корней Митрофаныч решил подключить Соломкина!
– Это кто?
– Художественный руководитель Малого театра, твою мать! Хаматова у него играет Джульетту! Знай: если ты, увидев её на сцене, не перестанешь долдонить всем с утра до ночи, что Джульетта к тебе приходит, я твою долбаную башку тебе оторву! Тебя надо отвести не в театр, а в зоопарк!
Света разозлилась и назвала Гирфанову сволочью. Та в долгу не осталась, благо Корнея Митрофановича с ремнём поблизости не было. На глазах десятков людей вскочив, две очаровательные тихони – каждая ростом метр семьдесят шесть, стали выяснять отношения и чуть было не подрались. Видимо, как раз для этого случая к ним приставлен был Атабеков. Он, несмотря на свой малый рост и крайнюю худосочность, вклинился между ними и даже сумел добиться их совершенного примирения в результате Гирфановских извинений.
– Ты извини, – сказала Гирфанова, – я устала. И мне ещё на вечернюю тренировку надо успеть к десяти!
– Забей, – улыбнулась Света. Из Атабековского кармана счёт был оплачен, и путь к метро был продолжен. Колька вышагивал между двумя рослыми красавицами, взволнованно задрав нос. Судя по всему, он ещё ни разу не целовался. В метро Света и Эльвира его начали забалтывать, и он сразу закончил своё волнение, как и важность.
На Театральной зашли уже не в кафе, а в маленький ресторан, так как Атабеков от болтовни очень разошёлся и раскуражился. Опрокинули снова по пятьдесят, под один салат на троих и живую музыку в стиле ретро. К театру мчались бегом и еле успели. Там, на контроле, была толпа размером с Перово.
– Сколько же в зале мест? – удивилась Света, когда сдавали пальто и куртки.
– Тысяча с лишним, – сказала Эля, – это тебе не Перовский театр!
Молоденьким контролёршам Эля и Коля дали взглянуть на свои удостоверения, а по поводу Светы что-то сказали. Была подозвана очень важная дама-администратор, которая проводила троих халявщиков по крутым ступенькам в зрительный зал и расположила их за партером, на страфонтене. Спинки сидений были там вертикальными, так что ни о каком комфорте речи не шло. Дама извинилась и удалилась.
Второй звонок уже был. Последние группы зрителей торопливо входили и занимали места. К третьему звонку незанятых кресел осталось десятка два, да и они ждали курильщиков-раздолбаев. Света с интересом вертела всклокоченной головой, разглядывая партер, бенуар, амфитеатр и бельэтаж с балконами. Да, действительно, не Перовский театр! Из нереальных динамиков убедительно и красиво звучала просьба перед началом спектакля выключить телефоны. Она звучала не раз. Когда прибежали курильщики-раздолбаи, на сцену вышла другая дама-администратор – не важная, но красивая. Она через микрофон повторила просьбу. Исчезла. И, ко всему этому вдобавок, была прокручена запись голоса Юрия Мефодьевича Соломкина. Он сказал: «Многоуважаемые друзья, господа и дамы! Имею честь сообщить вам, что перед каждым нашим спектаклем мы многократно и убедительно обращаемся к залу с просьбой выключить все мобильные телефоны или перевести их в беззвучный режим работы. Но, несмотря ни на что, на каждом спектакле – я подчёркиваю, на каждом, время от времени раздаются звонки ваших телефонов. Каждый такой звонок, говорю без преувеличения, ставит спектакль на грань срыва. Поэтому ещё раз умоляю вас: пожалуйста, выключите свои мобильные телефоны или поставьте их на беззвучный режим! Большое спасибо. Приятного вам просмотра.»
Услышав это, Коля, Света и Эля достали свои мобильники, уже выключенные, и тщательно их проверили на предмет невозможности зазвонить. Кажется, то же самое сделали остальные тысяча сто девяносто два человека. Через пару-тройку минут они все притихли и начали незначительно аплодировать. Погас свет. Все шорохи стихли. На сцену вышел блистательный женский хор, и под его пение появились несколько знаменитых артистов в образе представителей двух веронских семей. Начался спектакль. За десять минут в зале прозвучало примерно столько же телефонных звонков.
– Я не понимаю – все эти люди под героином, что ли? – прошептал Колька, сидевший между своими спутницами. Они пожали плечами. Им было скучно. Света не доставала томик Шекспира, лежавший в сумочке. Эля изо всех сил пыталась уснуть, что было непросто, поскольку комфорт отсутствовал. Постановка пьесы, которую обе они знали наизусть, была абсолютно классической. Да, пять-шесть народных артистов время от времени впечатляли, как и Джульетта в зелёной бархатной шапочке, но во время реплик Ромео Свете хотелось закрыть руками лицо, что она и делала.
Досидев до антракта, три представителя конкурирующей организации с говорливой толпой спустились в буфет. Свинтить было бы рискованно, потому что Корней Митрофанович мог иметь в Малом театре крепкую агентуру. Отстояв очередь, они молча выпили водки и съели по бутерброду с красной икрой. Эле ещё нужно было покурить, и она чуть позже присоединилась к Свете и Атабекову, которые из буфета вернулись в зал.
Второй акт спектакля был неплохим, поскольку Гирфановой удалось всё-таки отрубиться, а два её товарища по несчастью не без влияния водочки взялись за руки и, конечно, полностью идентифицировали себя с главными героями пьесы. У Светы даже откуда-то взялись слёзы. Громкая музыка, звон рапир и вой леди Капулетти не разбудили Эльвиру, но от финальных аплодисментов она проснулась и тоже хлопала, крича «Браво!» Видимо, ей приснилось что-то хорошее. Теперь можно было идти.
Однако, в фойе трёх друзей-приятелей очень мило остановили и попросили проследовать в кабинет к Юрию Мефодьевичу.
– Охотно, – кивнула головой Эля, – я, как специалист по хореографии, обсудила бы с ним несколько моментов.
– Убеждена, что ему будет интересно выслушать ваше мнение, – улыбнулась девушка в синей форме, – а также его помощнице по художественно-постановочной части, которая вместе с ним находится в кабинете. Её зовут Ксения Леонидовна.
И любезная девушка очень сложным путём провела гостей к помещению, о котором упоминала. Они вошли в него, и она закрыла за ними дверь, оставшись снаружи. Что же увидели приглашённые в кабинете, который был не столь велик и роскошен, как кабинет их начальника? За большим письменным столом с телефоном сидел пожилой мужчина, которого Света видела молодым в очень-очень старых советских фильмах. Справа от него, за столом поменьше и с ноутбуком, сидела дама примерно тридцати лет и редкостной красоты. Оба улыбались.
– Прошу вас, друзья мои, – указал Соломкин на небольшой кожаный диванчик, стоявший прямо напротив письменного стола, – Корней Митрофанович мне сказал, что вы нынче репетировали весь день – так что, уж пожалуйста, не стесняйтесь, разваливайтесь как можно удобнее! Кофейку попросить для вас?
Гости развалились удобно, от кофейка отказались. Ксении Леонидовне почему-то стало смешно.
– Ох, Юрий Мефодьевич, очень нужен им кофеёк! Им надо догнаться, будто не видите! Коньяку хотите, ребята?
От этих слов на диване произошло покраснение, за которым последовал дружный вялый отказ и от коньяка. У Ксении Леонидовны губки чмокнули, и она рассмеялась снова. Юрий Мефодьевич пригрозил ей шутливым жестом, а затем сходу устремил взгляд в глаза Атабекову, и, назвав его Николаем, спросил, как ему спектакль. Николай, мнением которого интересовались последний раз в его раннем детстве, когда спросили, как ему нравятся обезьяны в клетке, так растерялся от неожиданного к себе внимания, что сказал:
– Отличные обезьяны. Ой, извините… Спектакль – на высшем уровне!
– Вам, прекрасная сеньорита? – перенацелился легендарный артист на Элю, не обращая внимания на агонию Ксении Леонидовны.
– Я почти соглашусь с Николаем, – вовсе не растерялась Эльвира, даже закинула ногу на ногу, – как эксперт по хореографии, могу только заметить, что танцы во втором акте не отличались особым разнообразием…
– Совершенно с вами согласен, поскольку во втором акте нет вообще ни одного танца, – невежливо перебил Эльвиру Юрий Мефодьевич, опасаясь, что в случае продолжения её речи для Ксении Леонидовны нужно будет вызывать Скорую.
– Я об этом и говорю, – вновь не растерялась Эльвира, – кроме того, у меня возникли сомнения знаете в связи с чем? Вы делаете упор на то, что леди Капулетти и сеньор Капулетти воздвигли между собой какую-то стену! Они общаются, как чужие, едва знакомые люди. Я бы сказала, что это напрочь лишает некоторые места спектакля живости.
Ксения Леонидовна перестала биться головой в стол и недоумённо уставилась на Эльвиру.
– Девушка, вы как будто проспали весь второй акт! Или вообще не читали пьесу. Ведь Шекспир прямо пишет, что всё семейство Капулетти – это не что иное, как клубок змей, которые жрут друг друга! Всё в первом акте оправдано. Эту самую стену, которую вы заметили, они потом обрушивают друг другу на головы!
Эльвира крайне задумчиво приложила палец к щеке.
– Обрушивают друг другу на головы? Угу… Очень интересно. Решение весьма сильное, на мой взгляд!
Поняв, наконец, что разговор с ней был начат напрасно и продолжать его бесполезно, Юрий Мефодьевич поглядел на всклокоченную, смущённую Свету.
– А вы что скажете нам, мадемуазель?
Света не успела ответить, так как открылась дверь, и вошла Джульетта – в костюме, в гриме, но без зелёной бархатной шапочки.
– Вызывали, Юрий Мефодьевич?
Это было так неожиданно, что сидевшие на диванчике чуть с него не вскочили. Впрочем, минутой позже им всё равно пришлось это сделать, так как Соломкин, сказав молодой актрисе несколько общих слов по поводу сыгранного спектакля, закончил свою речь так:
– Чулпан, познакомься – к нам в гости пришли ребята из небольшого театра в Восточном округе! Ты им очень понравилась.
– Слава богу, – пожала звезда плечами, едва взглянув на ребят, – что-нибудь ещё?
Ребята, как было сказано выше, встали с диванчика, чтобы выразить восхищение. Но уж тут даже и Гирфанова не блеснула особенным красноречием, потому что звезда смотрела, как Снежная королева. Света и Коля под её взглядом и вовсе забормотали что-то невнятное. Опасаясь, как бы последний опять не вспомнил про обезьян, вновь повеселевшая Ксения Леонидовна заявила:
– Чулпан, с тебя очень классно слетела туфелька, когда он тебя закружил! Надо будет это оставить.
– Ксюха, отстань! – фыркнула звезда и поторопилась уйти. Едва дверь за ней закрылась, Юрий Мефодьевич, не давая Свете опомниться, повторил свой вопрос:
– Ну, так что вы думаете, Светланочка?
Несмотря на свою подавленность, Света с лёгкостью поняла, чего от неё хотят. Но у неё не было желания откровенничать с тем, кого она знала только по персонажам, которые ей не нравились.
– Ваш спектакль великолепен, Юрий Мефодьевич. Больше я ничего не могу добавить, так как с театром соприкасаюсь лишь через половую тряпку. Наверняка Корней Митрофанович вам сказал, чем я занимаюсь.
– Я не имею в виду спектакль, – не отставал народный артист, – Джульетта вам как? Это ведь она?
– Это не она, – отрезала Света, – это талантливая актриса, играющая её. Джульетта совсем другая.
Эля решила не ехать на тренировку, так как была в расслабленном состоянии. Когда вышли на улицу, Атабеков собрался с духом и пригласил своих спутниц на дискотеку в кинотеатр «Победа», на Пролетарку. Эля и Света с радостью согласились, хотя последняя знала, что рядом с первой на танцах будет смотреться, мягко говоря, жалко. Но ей на это было плевать. Ей хотелось выпить и побеситься.
Домой она приехала на такси, очень ранним утром. Ноги отваливались. Гирфанову Атабеков повёз к себе. Он сильно нажрался, да и она отличилась в этом же направлении. Встретил Свету Мюрат. Он выскочил, словно огненный метеор, из комнаты Риты. Хозяйка комнаты вышла следом за ним, хоть легла в постель ещё ночью. Ей не спалось.
– Красота какая! – зааплодировала она, поглядев на Свету, которую у подъезда стошнило, – тьфу на тебя!
Глава девятая
На новоселье к Свете Анька и Соня явились не в понедельник, а в среду, поскольку выходной день был перенесён на неё. Сначала они по разным источникам выясняли, будет ли дома Рита, и, выяснив, что она чуть-чуть приболела, купили кучу лекарств – дешёвых и бесполезных, но кучу просто огромную. Фармацевт в аптеке так и не поняла, какая у них проблема, хотя, в принципе, несложно было это понять. Дверь открыла Света.
– Привет, привет! С новосельем, Светочка! – проорала Волненко, одной рукой её обнимая, другой толкая перед собой смущённую Соню, – что, обжилась? Соседи не беспокоят? Окна нормальные? Всё работает?
– Окна старые, – запирая дверь, ответила Света, – плита почти не работает.
– Ничего, заработает! Этим даже не заморачивайся. У нас тоже плита сперва хреново работала, потом – раз!
– И дома – как не бывало, – вставила Соня.
– Типун тебе на язык! Вот дура неумная! А где Риточка? Как она себя чувствует?
Вышла Рита в халате и с сигаретой во рту. Ответив на несколько идиотских вопросов и благосклонно выслушав вопли ужаса относительно её хождения босиком по холодному полу, она взяла две сумки с лекарствами, отнесла их в комнату и сказала:
– Снимайте куртки. Ботинки можете не снимать – пол, точно, холодный. А это что? Вино? Торт? Отлично. Светка, на кухне располагайтесь, я к вам сейчас присоединюсь!
На кухне Волненко попросту взорвалась восторгом.
– Сонька, смотри! – орала она, долбя кулаком по стенам, с которых сыпалась краска, – а стол какой! А какие полки! А чайничек! Ну, ты, Светочка, и вселилась! Да это просто хоромы барские!
– Не ори, – поморщилась Соня, с крайней степенью осторожности сев на стул, похвалить который у Аньки наглости не хватило, – что ты тут разоралась?
Света и Анька быстро расставили на столе тарелки с бокалами, а затем нарезали ветчину, сыры двух сортов и хлеб. Соня, закурив, откупорила бутылку. Дождались Риту. Она пришла в том же виде, только без сигареты. Впрочем, как вскоре выяснилось, сигареты были у неё в кармане халата.
– А где мальчишки? – осведомилась она, садясь, – Светка мне сказала, что будут мальчики.
– Наш прекрасный Ромео прибудет позже, – с апломбом провозгласила Волненко, – У остальных – срочные дела.
Света покраснела. Все на неё уставились.
– Не красней, – сузила фарфоровые глазищи Соня, – что ты тут раскраснелась?
– А потолки-то я не заметила! – заорала Волненко, спрыгивая со стула, – вот потолки так уж потолки! Красота какая! А, ну…
Она высоко подпрыгнула, подняв руку, чтобы притронуться к потолку. Ничего не вышло. Став столь же красной, какой была перед этим Света, она предприняла ещё ряд попыток. Её с трудом усадили.
– За новоселье! – сказала Соня, подняв бокал, – квартира хорошая. Да, конечно, надо бы сделать ремонт и поменять окна, но – ничего, жить можно.
– Хорошее чувство юмора, – проронила Рита, сделав пару глоточков, – не хуже, чем у Ремарка. Вы не читали его роман про концлагерь?
– Чушь! – гаркнула Волненко, набив рот сыром, – Чушь, чушь, чушь, чушь! И ещё раз чушь!
– Не кудахтай, – строго взглянула на неё Соня, – что ты тут раскудахталась?
– А ты что тут раскомандовалась? – заплевала её всю сыром Волненко, – твоё новоселье мы, что ли, празднуем?
– Ты ответь на вопрос! – повысила голос Соня, – тебя спросили, читала ли ты, свинья, роман про концлагерь?
– Да я ответила на вопрос! Дом самоубийц – это чушь. Любой дом рано или поздно становится домом самоубийц. Вот весь мой ответ. Устраивает?
– Да что вы всё спорите? – удивилась Рита, беря бутылку и наполняя бокалы, – у вас кулаков нет, что ли?
Чокнулись. Выпили. Долго ели, не говоря ни слова. Соня слегка раздувала нос, следя за Волненко. Та раза три порывалась что-то сказать, но под взглядом Сони сбивалась с мысли.
– Однако, домом самоубийц называется лишь один, – плеснула бензину на угли Света, – и притом тот, по которому бродит каждую ночь мадемуазель Капулетти. А значит, всё не так просто.
– Она тебя не достала своей Джульеттой? – спросила Волненко Риту, – нас ужас как задолбала! Даже гримёры и костюмеры, когда эта тварь появляется со своим ведром, хватаются за голову и стонут.
Рита закуривала, болтая голой ногой, закинутой на другую ногу.
– Анька! Она имеет полное право меня достать. Знаешь, почему? Потому, что я достала её. И совсем неважно, кто из нас прав.
– А чем ты её достала? – спросила Соня.
– Я всё пытаюсь ей доказать, что меня надо называть моим настоящим именем.
– А какое у тебя имя?
– Наполеон Бонапарт, – хихикнула Света. Анька и Соня также хихикнули.
– У тебя есть член? – спросила Волненко.
– Нет.
– Тогда не докажешь. У Бонапарта он был. А Светка – историк.
– В том-то и дело, что был! Был и есть – понятия разные. Так, слегка.
Волненко изобразила глубокомысленный скептицизм, давая понять, что вызов на философский спор ею принят, и у соперницы шансов нет. Но Соня ей всё испортила.
– Так он умер? Или ему отрезали член? – спросила она.
– Вот дура! – косо взглянула на неё Анька, – это была метафора. Впрочем, можно и уточнить. Свет, Наполеон умер?
– Нет. Сидит перед вами.
– Значит, ему отрезали причиндалы?
– Нет.
– Так он мужиком никогда и не был?
– Волненко, разница между полами – вещь относительная. На высшем уровне её просто нет. Если Сонька не врёт, Иисус сказал, что в Царстве Небесном никто не женится. Следовательно, там нет никаких полов. Смотри на всё просто и недвусмысленно. Если у тебя есть рыжий котёнок – значит, ты – Наполеон Бонапарт. И никак иначе.
Анька сочувственно улыбнулась.
– Кстати, а где Мюратик? – спросила Соня, – вы что, его утопили?
– Не так легко его утопить, – отозвалась Рита, – даже в Березине он не утонул, под градом картечи. Он просто спит. Поспит и придёт. Давайте допьём вино и начнём пить чай.
Допили вино. Разрезали торт. Поставили чайник.
– Расскажите про театр, – попросила Рита, – как там дела?
– Полное дерьмо! – вложила стрелу в тетиву Волненко, – я в последнее время всё чаще спрашиваю себя: на … я закончила ЛГИТМИК? Чтобы работать в театре, где процветает алкоголизм и низкопоклонство перед инстинктами люмпенизированной толпы? Вот уж настоящий домик самоубийц! Иначе не скажешь.
– Там тоже вешаются?
– Да если бы! Это было бы просто счастье. Там перемалывают себя! В труху и опилки. Там превращаются в мертвецов, заживо гния! Вот если бы Сонька сдохла пять лет назад, её бы все сравнивали с увядшим цветком. А сдохни она сейчас – все кинутся за шампанским и будут плясать от радости! Посмотрите, во что она превратилась! Ведь это просто помойное рыло с триппером!
– Тварь, заткнись, – возмутилась Соня, вытянув сигарету из пачки Риты, – зачем ты так говоришь?
– Правду говорить легко и приятно. Пять лет назад ты знала наизусть Библию, потому что ходила в протестантскую церковь и проповедовала на улицах! Что теперь? Живёшь с алкашом и бегаешь от коллекторов!
– А сама ты чем занимаешься? Проституцией!
– Я об этом и говорю! Посмотришь – и Элька годика через два проституткой станет, и Дашка, и, уж тем более, Ася! Про Светку я вообще молчу, тут говорить не о чем. Это место – заразное! Оно проклято.
Рита, о чём-то думая, разминала пальцами сигарету. Света поставила на стол кружки, налила чай.
– Короче, надо валить из этого долбаного гадюшника, – подошла к логическому итогу Волненко, – да только вот не знаю, куда? Без хороших связей сейчас ни в один театр даже на «Кушать подано!» не устроишься, роль в кино не получишь. А мне вчера, между прочим, один известный психолог – доктор наук, сказал, что я непременно сойду с ума, если за неделю не уберусь из этого театрика!
– А Тамара Харант работает в нём давно? – перебила Рита, щёлкая зажигалкой.
– Тамарка? – переспросила Соня, – двенадцать лет. Она, как и я, окончила Школу-студию МХАТ, но на семь лет раньше.
– Но ведь она, насколько я знаю, не проститутка?
Соня и Анька взглянули на Риту дико. Соня от шока выронила окурок, но метко. В пепельницу.
– А кто ж она? – пропищала Анька, взявшись за сердце, – самая настоящая проститутка, к тому же спившаяся! Спроси хоть у своей Светочки, как она отжигала, чтоб ей в последнем спектакле дали главную роль!
– А что это за спектакль?
– «Свободная пара»!
– Так там ведь всего две роли, – вспомнила Света, – женская и мужская.
– Да, но целый месяц была грызня на предмет того, кто получит женскую роль! – напрыгнула на неё Волненко, – хотели дать её Ирочке, но Тамарка к кому-то съездила – уж не знаю, к кому, чуть ли не к начальнику Мосдепкульта, и так блеснула талантом, что он по-дружески попросил Митрофаныча дать роль ей! Вот и вся история.
– Любопытно, – бросила Рита, отпив из чашки, – ну, а актриса она хорошая?
– Да, талантливая, – сквозь зубы признала Соня, – и даже очень.
– Я как актрису её вообще не воспринимаю, – махнула рукой Волненко, – ведь у неё – ни совести, ни стыда! За три дня до праздников в жопу пьяная вышла играть Кручинину! Публика подняла скандал. Пришлось вернуть деньги.
– А почему её не уволили?
– А спроси что-нибудь полегче! Видимо, потому, что не проститутка. За срыв спектакля в любом театре любого актёра немедленно увольняют! Но наш высокоморальный, не озабоченный проститутскими задницами худрук за неё вступился. Ей объявили выговор. Деньги в кассу за все билеты она внесла, и этим отделалась!
– Потому, что такими актрисами не бросаются, – заявила Соня, отломив ложечкой кусок торта, – она – больной человек. Но очень талантливый.
– Да ты тоже пляшешь под её дудку, так как вы обе – из МХАТа! – в бешенстве подавилась тортом Волненко, – короче, иди ты в задницу вместе с ней и с её Артуром, который всех уже задолбал!
Торт был очень вкусным. Все положили себе ещё по куску.
– Танцует она отлично, – сказала Рита, – и я взяла её на работу. В бар.
Волненко опять закашлялась. Изо рта у Сони выпал кусок.
– На работу? В бар? – заливаясь краской, переспросила Соня.
– Да. Стриптизёршей.
Две молодые актрисы переглянулись.
– Но ей уже тридцать семь! – вскричала Волненко, – какой стриптиз? Она вся больная! Её постоянно рвёт!
– Но она талантливая. Тут Соня права.
– Но я, например, танцую гораздо лучше! Она нигде не училась хореографии! А вот я – профессионалка! Ей до меня так же далеко, как мне – до Эльвиры!
– Очень возможно. Но мне она подошла.
На это уж возражать было просто глупо.
– Она сама припёрлась к тебе? – поинтересовалась Соня.
– Да, вместе с Верой.
– Без этой крысы не обошлось, – буркнула Волненко, – ну, поздравляю, Риточка, поздравляю! Послушай, а для меня работы у тебя нет? Я тоже талантливая!
– Подумаю. Дам ответ в ближайшее время.
Про торт две гостьи забыли. Пришёл Мюрат. Они его не заметили. Он попил молока и влез на колени к Рите. Она его посадила на плечо к Аньке.
– Ой! Это кто? – заорала та, – а, котёночек? Убери, пожалуйста! Я боюсь.
– Пугливая ты моя, – усмехнулась Рита, ставя котёнка на пол, – жаль, что ты боишься животных! Я уж хотела тебя устроить помощницей укротителя тигров в цирк на Цветном бульваре.
– Нет, вот это не надо! – вскрикнула Соня, – она всех тигров сожрёт!
– Я, вообще, вегетарианка, – разволновалась Волненко, – и тигров я обожаю! Они меня также любят!
– В это я верю, – сказала Рита, – все вегетарианцы ужасно любят друг друга.
Мобильник Аньки заиграл Баха, и она вышла на связь.
– Да, Малютин! Код не работает, я ведь тебе об этом сказала. Дверь как следует дёрни. Сильней, сильней!
Форточка была приоткрыта. Донёсся лязг стальной двери.
– Ну, что, открыл? Молодец. На второй этаж поднимайся. Первая дверь на площадке.
– Это Ромео? – спросила Рита, следя, как краснеет Света. Все ей ответили утвердительно, а Волненко помчалась открывать дверь. Вернулась она с Малютиным и со средней паршивости коньяком, принесённым им. Кирилл был высокий, весьма накачанный парень с правильными чертами лица и длинными волосами. Анька представила ему Риту. Он осторожно пожал ей руку, Волненко хлопнул по заднице, Соне в шутку дал по башке, на Свету взглянул. Она опустила глазки.
– Ты представляешь, Малютин – наша Тамара у Ритки уже работает! – проорала Анька, когда Кирилл сел за стол и стал открывать бутылку.
– Знаю. Верка сказала. Рита, а вам мужской стриптиз там не требуется?
– Не требуется, – ответила Рита, – я не хочу, чтоб моим «Баккарди» блевали.
Коньяк оказался пятидесяти трёх градусным. После двух бокалов всем стало весело. Рита, Соня и Анька стали орать, что Света просто обязана показать Малютину свою комнату. Сами же за каким-то чёртом попёрлись в Ритину. Про Мюрата забыли, и он, оставшись один, предпринял стремительный штурм стола, благо что на нём остались два куска сыра и три куска ветчины.
Комната Кириллу очень понравилась, а диван так просто его привёл в дичайший восторг. Он на него лёг, позабыв снять руки со Светы, которую обнимал. Света зашипела, как кобра в зубах мангуста. Диван скрипел очень громко, но абсолютно не раздражающе. Он, казалось, подбадривал, говоря: «Молодцы, ребята! Вот это дело!» Потом вдруг как-то малость просел и стал скрипеть жалобно. Вероятно, одна из пружин сломалась.
Вконец измучив диван и Свету, Кирилл уснул. Света аккуратно через него перелезла, спрыгнула на пол, и, натянув лишь трусы с футболкой, пошла на кухню. Перед её глазами всё колыхалось.
От сыра и ветчины остались три крошки. Мюрат лежал под столом. Из Риткиной комнаты доносился долгий, сдавленный стон. Непонятно было, кому он принадлежал. Но точно не Соне, так как она сидела на кухне, под приоткрытой форточкой, и курила. Из её светлых, огромных глаз текли слёзы.
– Сонечка, что ты плачешь? – спросила Света, садясь на стул. Сонечка утёрла ладонью нос.
– Они меня выгнали!
– А зачем ты с ними пошла? Ты разве не поняла, что это две дуры?
– А что мне, с вами надо было пойти? – проскулила Соня, глотая слёзы, – вы бы меня не выгнали? Меня отовсюду гонят! Меня прогнали даже из церкви! Получается, что сам Бог меня прогоняет!
Света налила себе чаю.
– При чём здесь Бог? Некоторые особенности твоей работы несовместимы с правилами баптисткой церкви. Тебя, по-моему, не приходится уговаривать почти в каждом спектакле раздеваться! Если ты готова на всё, чтоб получить роль, что уж тут искать виноватых?
– Да, меня не приходится уговаривать, потому что я не такая красивая, как Гайнулина, не такая способная, как Тамарка, и не такая наглая, как Волненко! Я никогда не выучусь танцевать на уровне Эли и петь, как Ирка! Что ж мне теперь – утопиться, что ли?
– Не прибедняйся! Ты и способная, и красивая, да и наглая свыше всякой разумной меры. Просто у тебя – комплексы. Ты скажи мне лучше, в Библии написано что-нибудь про выходцев с Того Света?
Соня задумалась под рычание и повизгиванье из комнаты. Гася в пепельнице окурок, она ответила:
– Авраам не отпустил Лазаря рассказать братьям богача об ужасах ада. Значит, видимо, не бывает никаких выходцев с Того Света.
– А это что за отрывок?
Соня, не путаясь, замогильным голосом наизусть прочла притчу о богаче и Лазаре. Перевод был ею использован синодальный. По спине Светы прошёл мороз.
– Это интересно, – пробормотала она, сделав глоток чая, – и даже очень!
– Страшно впасть в руки Бога живого, – сказала Соня, закурив новую сигарету, – и для меня – гораздо страшнее, чем для тебя.