Глава седьмая
Уже под вечер перед подъездом, в котором жили Ирка и Женька, остановилась машина, равных которой богом забытый дворик ещё не видел – синее «Ламборджини». Пару минут оно владело вниманием и старушек, трепавшихся у подъезда, и ребятишек, бесившихся на площадке, и мам с колясками, и прохожих. Потом открылась правая дверь, и из «Ламборджини» выпорхнула красавица с небывалым букетом роз. На ней было платье, вызвавшее не меньшее восхищение, чем роскошный автомобиль. Это была Ирка. Коротко поприветствовав старушонок, которые бессловесно раскрыли рты, она поспешила домой, цокая высокими каблучками. Когда подъездная дверь за нею захлопнулась, «Ламборджини» сорвалось с места и повернуло за угол. Проводив его взглядами, старушонки начали вспоминать, на каких машинах раньше возили шлюх и что им дарили.
Женька на кухне жарила колбасу, лопаточкой отдирая её от старой чугунной сковороды. Та злобно плевалась маслом. Вид был у Женьки вполне приличный, взгляд – раздражённый, из чего следовало, что колледж она сегодня не прогуляла. При появлении Ирки, которая от порога попёрлась прямо на кухню, к запаху жареной колбасы примешался запах духов чёрт знает какой цены. Это про него сказать можно было точно! Уголком глаза, вытянутого стрелочкой до виска, зацепив сестру, Женька повернулась к ней целиком, уронив лопаточку, и обильно пустила слюни.
– Где у нас ваза? – спросила Ирка, остановившись с букетом посреди кухни. Молча нащупав на холодильнике трёхлитровую банку с целым кладбищем мух, Женька протянула её сестрице, борясь с желанием дать ей в глаз. Не платье её, не туфли, не розы и не причёска – мега-улётная, модерновая, уязвили юную неокрепшую душу, а драгоценности. Цацок было не так уж много – старушки даже и не заметили их за розами, но у Женьки глазищи были куда пронырливее. Она мгновенно сообразила, что бриллиантовое колье, кольцо с изумрудиком и серёжки с малюсенькими сапфирами подбирались для Ирки специалистом. Они попросту царицу из неё делали! Как тут было не зарыдать? Но Женька сдержалась.
Перекрыв газ под сковородой, так как уже пахло горелым, Ирка наполнила водой банку. Ставя букет, она поинтересовалась, давно ли Женька пришла.
– А я никуда и не уходила, – соврала Женька, сама не зная зачем. По всей вероятности, для того, чтобы Ирка стала орать и началась драка. Ирка, однако, не разоралась. Водрузив банку на стол, она любовалась розами.
– А ты с этим, что ли, была? – как можно небрежнее и тупее спросила Женька, – ну, с этим… как его…
Вынув «Мальборо» и какую-то незнакомую зажигалку, студентка консерватории закурила. Глядя на Женьку сквозь дым, ответила:
– С этим, с этим. Его Серёжа зовут. На днях познакомлю.
– Ты для него исполняла приватный танец? – пролепетала Женька.
– Конечно. Это был лучший танец в его, да и в моей жизни. Я постаралась. А когда я стараюсь, передо мной бледнеет архангел!
Женька сглотнула слюну.
– Догола разделась?
– Угу.
– А зачёт сдала?
– Естественно. С блеском.
Тут только Женька заметила, что её сестричка едва стоит на ногах и прёт от неё, мягко говоря, не одним парфюмом. Как можно было сразу этого не увидеть и не почувствовать? Во делишки!
– Ты нажралась!
– Женя! Нажираешься ты. А я выпиваю, когда есть повод. Зачёт-то сдан! Кстати, Ритка где?
– Откуда я знаю? Так это он подарил тебе побрякушки? Как ты ему давала? В коленно-локтевой позе? А язычком работала как? Без презика? А потом, наверное, облизнулась? Тьфу на тебя после всего этого! Тьфу, тьфу, тьфу! Вы мне не сестра, фрау Шлюхер!
Не удостоив злыдню ответом, гордость профессоров подиумной поступью увиляла задницей в комнату. Агрессивно вдавливая в себя колбасу, подсоленную слезами, которые уже было не удержать, Женька слышала, как её сестра раздевается и ложится. Вдруг донеслось хихиканье. Стало ясно, что Ирка списывается с подругами. Ох, наверное, хвастается, паскуда!
– Ты хоть бы душ приняла! – вырвалось из Женьки, – всю простыню изгваздаешь спермой и похотливыми, отвратительными слюнями самца!
– Очень поэтично, – отозвалась старшая сестрица, – вижу, не зря сходила на семинар!
– Откуда ты знаешь?
– Да Ритка утром мне написала. Женюсик, ты не могла бы сделать мне массаж ног? Кошмар как болят, проклятые. Упахалась я, упахалась!
Женька схватила было сковороду, чтоб с нею подбежать к Ирке и сделать ей энергичный массаж башки, но дверной замок вдруг снова защёлкал, после чего дверь негромко хлопнула. Вошла Рита. На ней опять были джинсы, свитер, ботиночки. Поглядев на всё это, Женька решила бы, что вчерашний вечер со всеми его загадками и кошмарами ей всего лишь приснился, кабы не свёрток, внесённый Ритой. Кроме него, при ней был пакет.
– Добрый вечер, дамы, – проговорила она, увидев, что обе хозяйки – дома, – Евгения Николаевна, ты вчера забыла в моей машине пиджак. Сюда положу, на тумбочку. Ты что, плакала?
– Нет! – заорала Женька, – я просто резала лук!
Рита улыбнулась. Между тем, ей, казалось, было не до улыбок. Пройдя к себе, она, было слышно, швырнула на пол пакет, после чего села. Чиркнула зажигалкой. Тут Ирка крикнула:
– Ритка! Зайди ко мне на одну минуту!
– Сейчас, – отозвалась Рита и не замедлила прибежать. По Иркиной просьбе плотно прикрыла за собой дверь. Значит, будут сплетничать, сучки, решила Женька. Точно, засплетничали – с хихиканьем, с визгом, с аханьем. А о чём – было не слыхать. И до того Женьке стало обидно, что захотелось выпрыгнуть из окна, чтоб стало обидно им, этим гнидам! Шестой этаж – шутка ли? Но внизу, под окном, росло огромное дерево. Не хватало ещё повиснуть на нём, зацепившись юбкой за сук! Тогда Витька Глебов и Мишка Болотов – два горячих её поклонника, перестанут драться из-за неё. Не видя возможности выпутаться из этих противоречий, Женька решила поговорить со своим художником, хотя тот просил его этим вечером не тревожить. Но что же это за дружба такая, если любимый твой человек – на грани самоубийства, а позвонить тебе не имеет права? Ведь это бред! И, взяв телефон, Женька позвонила.
– Женя, привет, – ответил Артём – так звали художника, – у тебя ко мне очень срочное дело?
– Да, очень срочное! Хочу встретиться! Можно прямо сейчас?
– А где ты находишься?
– Дома, дома! На Молдагуловой.
– Нет, прямо сейчас нельзя, – произнёс Артём, помолчав, – я, видишь ли, не стою перед дверью твоей квартиры. Но я смогу подойти к твоему подъезду через пятнадцать минут.
– Отлично, я жду!
Свидание, разумеется, требовало серьёзнейшей подготовки. Это дало Женьке повод после недолгого чаепития влететь в комнату и увидеть там отвратительную картину. Ирка лежала на двух подушках, высунув из-под одеяла голые ноги, и тараторила о каких-то несимпатичных ей мужиках, а Рита сидела на уголке дивана, перебивая её вопросами, и массировала ей стопы. При появлении Женьки глупая болтовня мигом прекратилась, но лесбиянский массаж продолжился. Обозначив всё, что она по этому поводу думала, кривой рожей, Женька открыла свою половину шкафа и начала переодеваться. Она решила надеть оранжевый свитер, рваные на коленках джинсы и кеды.
– Как вы вчера доехали с Димой? – спросила Рита, следя за нею, – не надоел он тебе?
– Нет, не надоел, – чуть поколебавшись, снизошла Женька до разговора, – классный мужик. И эта девчонка в шляпе – нормальная, хоть овца. Задолбала спрашивать, что читаю! Дима под конец уж не выдержал, говорит ей: «Отстань от девочки! Не нужны ей чужие мысли, своих достаточно!» Она, дура, ржать начала. Как будто он не её идиоткой выставил, а меня!
– Так оно и было, Женюсик, – вздохнула Ирка, – тупица ты безнадёжная!
– Про меня он что-нибудь спрашивал? – поинтересовалась Рита. Но Женька снова обиделась. Кое-как зашнуровав кеды и вытащив из-за шкафа свою гитару, она ушла. Наружную дверь запереть за собой забыла. Поблагодарив Риту, Ирка согнула ноги в коленях.
– Странного друга эта кретинка себе нашла, – сказала она, зевая, – я его на днях видела из окна. Какой-то оборвыш.
– После Серёжи тебе Брэд Питт покажется оборванцем, – поднявшись и подойдя к окну, заметила Рита. Сдвинула занавеску, – да нет, нормальный парнишка. Только сутулится. Больной, что ли?
– Мне тоже так показалось. А он её у подъезда ждёт? С ним никого нет?
– Нет, он был один. Женька уже вышла. Они идут к Вешняковской.
Чуть постояв у окна, Рита снова села и продолжала:
– Мне почему-то кажется, он – хороший художник. В нём что-то есть. Какая-то утончённость.
– Лучше бы он был хорошим спортсменом, вроде Серёжи, – буркнула Ирка и повернулась носом к стене, – какая-то утончённость – это не то, что мне в парнях нравится.
– Но ведь Женька нашла его для себя, а не для тебя, – заметила Рита. В ответ на это Ирка тоже обиделась.
– Хорошо. Теперь я посплю, если ты не против.
– Цветаева говорила, что спорт – это трата времени на трату сил, – обидела её Рита ещё сильнее и перешла в свою комнату. Обе двери она закрыла как можно более плотно.
К комнате примыкал балкон. Выйдя на него и расположившись в кресле, специально туда поставленном для курения и секретных переговоров, Рита связалась по телефону с Наташей. Та поначалу на связь не вышла. Перезвонила.
– Ты с кем там трахаешься? – сурово спросила Рита. Бывшая чемпионка с грустью вздохнула.
– Да с кем здесь трахаться? С петухами? По-моему, кроме них и Сфинкса, в этой деревне нет мужиков. Какие там новости?
– Не поверишь! Ирка – ну, старшая из сестёр, встречается с сыном главного спикера этой самой структуры! И у них, кажется, всё серьёзно. Можешь себе такое вообразить?
Наташа хихикнула.
– Ну, конечно!
– Я говорю – не поверишь. Но это так. Он цацек ей накупил лимона на полтора!
– А она не брешет?
– Я эти цацки в руках держала! И Ирку знаю великолепно. Там всё тип-топ.
– И как ты этим воспользовалась?
– Да я ещё не решила, стоит ли этим пользоваться. Сначала у меня была мысль с Генпрокуратуры взять денег за информацию, но потом оказалось, что это – не вариант.
– А что – вариант?
– Я пока не знаю. Дай разобраться.
Наташа злобно закуривала. У Риты вдруг сдали нервы.
– Что ты шипишь? – вскричала она, – один ошибочный шаг, и в голове – пуля! Ты что, не знаешь этого?
– Всё я знаю. Что ты звонишь, если тебе нечего сказать?
– По другому поводу. Помнишь, ты говорила мне про отличного психиатра, который тебя лечил, когда ты ещё занималась спортом?
– Да не лечил он меня! Просто проверял, консультировал, как и всех спортсменов национальной сборной. Да, он великий специалист. Но с тех пор прошло почти двадцать лет. Я даже не знаю, где он сейчас работает, да и жив ли он вообще.
– Ну, это легко узнать. Как его зовут?
– Марк Юрьевич Фелитович.
На подлокотнике кресла лежали блокнот и маркер. Рита ими воспользовалась.
– Ну что ж, я его найду.
– Ты можешь сказать, зачем тебе психиатр?
– Могу. За мной ходит чёрт.
– Кто за тобой ходит?
– Сатана. Дьявол. Он знает про меня всё. Он следит за каждым моим шажочком. Он видит дырочку на моих трусах – абсолютно новых, только что извлечённых из упаковки. Я про неё ничего не знаю, а он её уже видит! Я понимаю, что психиатр против него бессилен. С ним могу справиться только я. Но мне для этого нужно быть адекватной.
– Оригинальная постановка вопроса, – пробормотала Наташа, – но пусть уж лучше дьявол гоняется за тобою, чем ты за ним будешь бегать, став адекватной! Не создавай здесь, на Земле, ад, если есть возможность без этого обойтись.
Рита отказалась воспользоваться этим советом, и разговор на этом закончился. Ветер рвал с деревьев жёлтые листья и устилал ими двор, наполненный детским гомоном, птичьим свистом и недовольством старух. Слушая всё это, Рита курила. Она хотела уж идти спать, когда вдруг пришла эсэмэска следующего содержания: «На двух пальцах правой ноги у Ирочки лак немножко облез. Не правда ли?»
Номер был не определён.
Глава восьмая
Кое-какие книги Женька всё же читала. Например – Конан Дойла, «Записки о Шерлоке Холмсе». Особенно запомнилась ей история о собаке Баскервилей. Поэтому, когда её друг Артём сказал ей, что пишет портреты маслом по индивидуальным заказам, она покатилась со смеху.
– Ты чего? – не понял художник. Женька, проржавшись, напомнила ему сцену с портретами, что висели на стенах Баскервиль-холла, и рассказала, как на днях слышала рекламу какого-то портретиста. Текст звучал так: «Станьте основателем вашей семейной истории! Не лишайте своих потомков возможности подводить гостей к вашему нетленному образу и с огромной гордостью говорить: «Вот это – мой предок!»»
Артёму также стало смешно.
– Да, да! – вскричал он, – знакомьтесь: мой пра-прапрадед, Иван Иванович Голожопенко! В начале двадцать первого века он состоял на должности мерчиндайзера в магазине «Смешные цены» и оказался таким кретином, что заказал свой портрет. А это – моя прабабка по другой линии. В середине двадцать первого века она была промоутером, орала возле метро: «Пройдите бесплатный осмотр и консультацию в стоматологической клинике на Большой Пироговской!» Кончилось тем, что её в ту самую клинику и отправили.
– Ой, приколы! Ой, не могу! – хохотала Женька, – ой, хватит! Ой, я описаюсь! Ой, какой ты смешной!
Да, Артём был очень забавным, особенно когда надевал бейсболку козырьком набок или назад. Это ему шло. Вместе с тем, у Женьки сжималось сердце, когда она на него смотрела. Тонкий, светловолосый, глазками и улыбкой похожий на Буратино, он почему-то всегда сутулился и страдал одышкой, хоть ему было лишь двадцать с чем-то. Вот и теперь, когда шли по улице, он дышал через рот и не без труда поспевал за Женькой, которая не умела двигаться медленно. У неё за плечами была гитара, в правой руке – его левая рука.
– Дурак, – злилась Женька, – ты слишком до фига куришь! Срочно завязывай с этим делом. Ну, так куда пойдём? Решил ты? К тебе?
– Давай посидим в кафе, – предложил Артём. Женька согласилась. Ей надо было снять стресс. Свернули к метро. Темнело. Над Вешняковской уже зажглись фонари.
Кафе около метро все были битком. Но в самом приличном и, соответственно, дорогом, с караоке, столик освобождался, чем молодые люди и поспешили воспользоваться. Повесив чехол с гитарой на спинку стула, Женька потребовала меню. Ни капельки не смутившись уровнем цен, она заказала самое дорогое пиво и роллы. Артём спросил капучино. Он всё курил и не выпускал смартфон, ведя переписку по разным мессенджерам. Голландское пиво подали почти сразу.
– Клиенты тебе всё пишут? – спросила Женька, беря ртом пену, вздыбленную над кружкой, – или девчонки?
– Мама. Она всё время спрашивает меня, как я себя чувствую.
– Так ответь ей, что ты – дурак, поэтому чувствуешь себя плохо. Бросай курить, или, сука, я тебя на хрен брошу! Давай решим это дело прямо сейчас, раз и навсегда. Ведь я тебе уступаю по всем вопросам! Почему ты не можешь уступить мне?
Взглянув на неё большими, растерянными глазами, он погасил сигарету и отложил смартфон. Тут официантка принесла роллы и капучино. Сменила пепельницу.
– Прости меня, Женька, – сказал Артём, когда азиатка в белом передничке удалилась, – ты дорога мне так, что не выразить. Но мне нужно ещё три дня.
– Какие три дня? – брызнула слюной с пивом Женька, – ты бредишь?
– Нет. Понимаешь, Женечка, я пишу одного не очень приятного персонажа. Чтобы не сдали нервы, мне приходится постоянно курить во время работы. Через три дня я её закончу.
– Кто он такой?
– Офицер Росгвардии. Лейтенант.
– Заплатит нормально?
Глаза Артёма несколько округлились. Он потянулся к пачке «Парламента», но отдёрнул руку. Взяв чашку, начал пить кофе.
– Ты издеваешься, что ли? Они когда-нибудь платят за что-нибудь? Они говорят «спасибо», да притом в полной уверенности, что ты им остался должен. А если ты заикаешься насчёт платы, то из тебя делают заику в буквальном смысле. Я ведь работаю нелегально.
– Я поняла, – огорчилась Женька, – короче, жесть какая-то просто! А вдруг потом кто-нибудь ещё тебе не понравится? Ты что, снова начнёшь курить?
– Да уж не начну! За месяц-другой отвыкну от никотина.
– Точно?
– Конечно. Теперь рассказывай, почему ты сегодня такая злющая?
Помрачнев, Женька отпила половину кружки и съела ролл. Артём подал ей салфетку, чтобы утёрла губы. Вытерев вместо этого большой палец, слегка испачканный соусом, Женька выдавила ответ, который, казалось, царапал ей язычок:
– Да Ирке купили брюлики!
– Бриллианты?
– Типа того. А ещё – сапфиры и изумруды. Оправа – золото! Ходит, падла, как ёлка на Новый год! Так бы и дала по башке…
Схватив сигареты и зажигалку, Женька с грозным прищуром предштормовой Марианской впадины закурила.
– Так это всё, может быть, фальшивка? – сделал попытку развеять тучи Артём.
– Да нет, не фальшивка. Знаю, что настоящие. Ты бы видел рожу её! Так бы и вцепилась в неё ногтями, так бы и исцарапала до крови, прямо изодрала – чтоб неделю, сука, на улицу выходить стремалась! Я не завидую, просто мне за неё тревожно. Такие подарки ведь просто так не делают. Как ты думаешь?
– А она на тебя похожа? – спросил Артём, помолчав.
– Да, очень похожа. Копия. Только старше на семь с половиной лет. Я очень напоминаю мелкую Анжелику Варум, а она – уже чуть-чуть зрелую, под тридцатник.
– Тогда я не удивляюсь. Если бы я был сыном пресс-секретаря ФСБ или, например, более известным художником – ты бы брюликами с балкона бросалась и хохотала, глядя на то, как бабы дерутся!
Представив эту картину, Женька сказала:
– Ой!
У неё возникло лёгкое головокружение. Не от пива, которое она допила, съев ещё два ролла с чесночным соусом. Посетители за столами, официантки, двери – всё закачалось и раздвоилось. Только Артём остался одним-единственным. Он, однако, на этом не успокоился. Подозвав бежавшую мимо официантку, что-то ей дал и что-то сказал вполголоса. Через пару минут восточная музыка, надоевшая Женьке, смолкла, и замурлыкала Анжелика Варум. Она пела песню «Осенний джаз».
– Боже мой, – изгваздала свитер слюнями Женька, растроганно заморгав влажными глазами, – Артём! Артём! Что ты со мной делаешь?
– Это только начало, – сказал Артём. И продолжил. Женечке подали ещё пива. Когда она его выпила и сходила кое-куда, её встретил голос какого-то человека, который стоял на сцене, у микрофона:
– Дамы и господа! Сейчас перед вами выступит настоящая Анжелика Варум! Она споёт вам вживую! И это будет не караоке – гитара!
– Вау! – восторженно грянули дамы и господа. Увидев в ту же минуту на сцене Женьку с гитарой, которую поспешил расчехлить художник, они вконец прибалдели. В ошеломляющей тишине пела Женька песенку, для которой Ирка ей помогла подобрать аккорды и бой. Это была песня «Художник, что рисует дождь». Ни слюнявый свитер, ни лёгкое опьянение не мешали Женьке быть Анжеликой Варум, потому что слух у неё, как и у сестрицы, был абсолютный, а голос – ангельский. Пальцы били по струнам вполне уверенно. Знала Женька, что её ждут овации. И они раздались, как только она умолкла. И это было покруче, чем бриллианты, сапфиры и изумруды, которые подарил сестре генеральский сын. Это был подарок художника. Того самого, что рисует дождь.
А потом художник повёз её на такси к себе. Они целовались на заднем сиденье так, что казалось – не фонари мелькают справа и слева, а Млечный путь. И Женька зажмуривалась от невероятного, несравнимого ни с чем трепета – не свалиться бы с высоты! Артём жил один. Он снимал квартиру на Вешняковской. Жил в нищете, как и полагается гению, у которого есть глобальное понимание, для чего он явился на этот свет. Как было такого не осчастливить, не предложить ему своё тело, свою любовь, свою жизнь? Женька уж давно это делала, потому что была у него не раз. Садилась к мольберту, перебирала палитры, кисти, холсты, падала в обнимку с их повелителем, раздевая его, на груды эскизов. И трудно было представить более головокружительное падение. Но на этот раз, разумеется, всё должно было быть ещё более волшебно, невероятно и окончательно. Так оно и произошло.
Уже поздней ночью они сидели на кухне и пили кофе. Кофе был, как ни странно, великолепным. Впрочем, возможно, Женьке так лишь казалось. Разве могло ей что-то не нравиться здесь, сейчас, рядом с ним, сидящим бок о бок с нею? Дворовая темнота таращилась из окна на голую Женьку. Пьяные голоса шпаны доносились так, будто эта самая пьянь прямо здесь, на кухне, и куролесила. Но противно не было. Пусть бы всё хоть огнём горело! Разве огонь притронется к ним двоим, блуждающим среди звёзд?
– Ты меня когда нарисуешь? – спросила Женька, проводя пальцами по его спине.
– Когда дождь зарядит, – ответил он, закурив, – и клён станет алым.
– Но под дождём рисовать как можно? Размокнет холст, краски потекут!
– Женечка, мы поставим мольберт в беседке. Как тебе эта мысль?
– В Кусково?
– Да. Там ведь есть беседка. Рядом с ней – клёны.
Артём, казалось, думал о чём-то грустном. Женька решительно взобралась к нему на колени. Их губы встретились для совсем короткого поцелуя.
– Тёма, а ты решил стать художником почему? – спросила она.
– Чтоб встретить тебя и нарисовать.
Ответ, разумеется, Женьке очень понравился. Но она ему не поверила.
– Скажи правду! Мне интересно.
– По той же самой причине, благодаря которой слепые люди вовсе не так несчастны, как можно о них подумать, – сказал Артём, помолчав, – они создают свой мир, в который не проникает то, что им неприятно. Мне слишком многое отвратительно, и поэтому я решил стать художником.
– Но ведь ты рисуешь гнусные рожи! Сам говорил.
– Да, именно так. Вот это и называется парадоксом. Или насмешкой судьбы.
– А твой мир – какой? Что бы ты хотел рисовать?
– Тебя.
Ответ был дан таким голосом, что у Женьки сомнений на этот раз не возникло.
– Почему именно меня? Что во мне такого?
– Ты очень странная.
– Тоже мне, комплимент! – оскорбилась Женька, – в психушке тоже все очень странные!
– Ты – совсем из другого века.
– Тёмочка, ты меня сегодня добьёшь своими любезностями! На сколько же лет я выгляжу? На сто сорок? Или на двести?
– Ты интересная.
– Я – не книга, чтобы меня хвалить такими словами!
– Ну, хорошо. Я тебя люблю.
Женька попыталась получить доказательство. Но Артём, взглянув на часы, сказал, что не собирается навлекать на себя гнев Ирки исчезновением её несовершеннолетней сестры на всю ночь, поэтому ей пора собираться. Как ни орала Женька, что Ирка – ей не сестра, а только одно название, он заставил её одеться и проводил до дома. Она обиделась так, что поцеловала его около подъезда только губами, без язычка. Обозвав придурком, пошла домой. Через пять минут она уже видела эротический сон. А он шёл по улице.