Глава двадцать пятая
Рита расставляет всё по местам. Но Алконост плачет
Хадижат не очень повезло в жизни. Два с половиной года назад, ещё будучи ребёнком, она осталась совсем одна в огромной чужой стране и хлебнула лиха. Никто не мог, да и не хотел ей помочь. Девочка с большой добротой относилась ко всем живым существам, однако взаимностью ей платили только животные. Но платили невероятно щедро. Поэтому Хадижат всё же удалось успокоить не только Хорса, но и Тумана. С большим трудом оттащив взбесившихся волкодавов от Радомира, буквально плававшего в крови, узбечка дрожащим голосом умоляла животных перестать злиться, крепко держа их маленькими ручонками за ошейники. И два зверя мало-помалу переставали рычать, глядя ей в глаза. Они успокаивались. И Миша, и Радомир были без сознания. Их друзья пытались им оказать какую-то помощь. Вызвали Скорую. Хадижат боялась за двух собак. Их могли убить. Да что там – могли! Их просто обязаны были без всякой жалости пристрелить. Она это понимала. К счастью, пока было не до них. Один из парней устремился в дом – судя по всему, за медикаментами. Вдруг из особняка навстречу ему появилась Рита. Она очень торопилась. Подбежав к «Ауди», она вскинула кверху дверь багажного отделения и, забрав Тумана у Хадижат, велела ему запрыгнуть в машину. Туман запрыгнул.
– Теперь его, – прошептала Рита, взяв за ошейник Хорса. – Быстрее, быстрее, девочка! Шевелись, иначе ему конец!
– Но он не полезет! – воскликнула Хадижат. – Он знаешь какой упрямый?
– Ты просто дурочка! Сделай так, чтобы он полез! Он тебя послушает.
Хадижат, к счастью, ошибалась. Поняв, что здесь ему уже ничего доброго не светит, Хорс поспешил присоединиться к своему новому другу, и их обоих закрыли. А потом Рита села за руль, завела мотор. Взглянула на Хадижат. Шестнадцатилетняя азиатка, бледная и потерянная, стояла рядом с машиной. У неё больше не было никого. Цокнув языком, Рита надавила на кнопку стеклоподъёмника и спросила:
– Ты со мной едешь?
– Куда?
– Господи, да разве я знаю?
Будто услышав нечто весьма конкретное, Хадижат с девчоночьей резвостью обежала капот и села в машину. Когда она захлопнула дверь, Рита сорвала автомобиль с места и лихо вырулила на улицу. Солнышко начинало уже клониться к закату. Чистое небо вокруг него было ярко-синим, словно в апреле. Счётчик показывал, что бензина осталось семнадцать литров. На выезде из посёлка «Ауди» разминулось со «Скорой помощью». Она мчалась с воем сирены.
– Хоть бы ей гвоздь попался под колесо, – прошептала Рита. Узбечка только вздохнула.
Киевское шоссе в сторону Москвы не было особо загружено. Рита сразу разогнала машину до пятой. Промчалась вторая «Скорая». Две собаки сзади сидели смирно и даже вроде бы затаили дыхание.
– Ты откуда? – спросила Рита, закуривая. Фигурка с чёрными косами, оттопыренным ухом и тонким носом, сидевшая рядом с ней, не сразу оторвалась от каких-то мыслей.
– Из Андижана.
– Там у тебя родня?
– Да, родни хватает. Но мне туда нет возврата.
– А где родители?
– Нет их больше! Мама умерла здесь, а папу убили там.
Рита сбила пепел.
– Понятно. А каким образом ты попала к этим уродам?
– Миша меня подобрал около метро. Я там попрошайничала. Он мне предложил работу – помогать в доме. Я согласилась.
– Теперь понятно, из-за чего тебе нет возврата в твой Андижан. Ведь ты, чёрт возьми, красивая! Даже очень.
Ответа не было. Весьма долго длилось молчание. Уже после въезда в Москву, когда розовое солнышко оказалось слева и замелькало между домами Ленинского проспекта, Рита связалась по телефону с Ксенией Буреломовой и сказала ей, что заедет минут через двадцать пять. Затем она обратилась к своей попутчице:
– Я сейчас отдам Ксении Тумана. Потом подумаю, куда деть тебя и твою собаку. Вполне возможно, найду для вас другой дом.
– Вот это было бы классно!
К вечерней зорьке доехали. Неуклюже припарковав машину перед подъездом, Рита без всякой лишней сентиментальности извлекла из неё одного Тумана и повела его к горячо любимой хозяйке. Когда они вошли в лифт, ей позвонил Мельников.
– Ты ещё и девушку забрала? – насмешливо спросил он.
– Забрала, конечно.
– Ну, ладно. Ты сейчас где?
– На улице Удальцова. Отдам Тумана и буду дальше кататься на твоём «Ауди». Ты получишь его лишь глубокой ночью, когда приедешь ко мне. Как там всё прошло?
– Ты знаешь, неплохо, – сухо ответил Мельников и ушёл со связи.
Наружная дверь квартиры была не только не заперта, но и приоткрыта. Из комнаты доносились стоны. Хоть Буреломова и была предупреждена о скором приезде Риты, она вовсю занималась жуткими безобразиями с каким-то нахальным парнем. Диван скрипел и трещал. Туману на это было плевать. Он сразу прошёл на кухню, где под столом была приготовлена для него еда. А Рита не постеснялась пересечь комнату, чтоб взглянуть на экран включённого ноутбука и таким образом разузнать, над каким шедевром Ксения трудится. Этот новый шедевр оказался такой пургой, что Рита, идя обратно, от злости стукнула Ксению кулаком по её трёхцветной всклокоченной голове. Ксения чудовищно психанула. Соскочив с парня, она напала на Риту. Но та, сумев увильнуть от её ногтей, выбежала прочь из квартиры. Гнаться за ней по общему коридору к лифту голая Ксения не решилась.
– Чёрт знает что! – прошипела Рита, опять впихнувшись за руль и захлопнув дверь. – Одна беспросветная порнография! Ты голодная?
– Пока нет, – ответила Хадижат.
– Не ври! По твоим печальным глазам вижу, что голодная. Потерпи.
Немного приглушив музыку, под которую Хадижат о чём-то мечтала, Рита опять закурила и набрала Епифанцеву. Тот был вне зоны доступа. Тогда Рита связалась с Петькой Смирновым, который с недавних пор являлся вторым по значению менеджером компании. Его дружба с Ритой возникла той самой ночью, когда пострадала мышь. Сейчас он был занят, и рядом с ним какие-то люди спорили.
– Две минуты у тебя есть? – с досадой спросила Рита.
– Да, но не больше. Какой у тебя вопрос?
– Боюсь, непростой. Мне надо пристроить девушку и собаку. На долгий срок.
И Рита предельно коротко изложила Петьке суть дела. Он на секунду задумался, а потом сказал:
– Знаешь, что? Давай, привози их ко мне домой. Но только не раньше чем через два часа.
– В загородный дом, на Рублёвку?
– Да. Мой сосед – ну, тот, режиссёр, возьмёт их, я думаю, с удовольствием. У него на днях умерла собака такой же величины. Садовница ему также не помешает. Ты его знаешь, он человек вполне безупречный.
– Петька! А ты ручаешься за него? Ведь им, повторяю, нужна стабильная, долгосрочная крыша над головой! А кроме того, трёхразовое питание с полноценным количеством витаминов, потому что девчонка ещё растёт.
– Да что ты придуриваешься, Дроздова? – затопал ногами Петька. – Ты его плохо знаешь? Или меня плохо знаешь? Если я сказал: да, это значит – да, и без вариантов! Девушка и собака будут пристроены.
– Хорошо, – улыбнулась Рита, – а поэтический вечер в Останкино когда будет?
– Это вопрос к Епифанцеву. Но я слышал, на следующей неделе. У тебя всё?
– Нет, ещё вопрос. Не мог бы ты позвонить в ресторан гостиницы «Украина», чтобы нас там приняли через час? Мы очень голодные, а с деньгами просто беда! И надо ещё заправиться.
– Попрошайка, ты всех достала! – свирепо выдохнул Петька и нажал сброс. Довольная Рита, сделав погромче музыку, завела мотор и дунула на Кутузовский, чтоб поужинать с Хадижат, а уже затем отправиться на Рублёвку. Стояли сумерки. Город медленно погружался в море ночных огней. Пробившись сквозь пробки к автозаправочной станции на Садовом, Рита заправила полный бак. На это ушли все деньги. Но, тем не менее, ужин в гостинице «Украина» был неплохим, и официантка вела себя вполне вежливо. И с Рублёвкой всё удалось. Хадижат и Хорс поселились в великолепном коттедже, у очень добрых хозяев. К себе домой, на Перовскую, возвратилась Рита в два часа ночи. Изрядную часть пути она проболтала по телефону с Эльвирой.
– Так значит, на следующей неделе мы с тобой где-нибудь пообедаем? – подытожила разговор наследница Бату-хана. – Ты обещаешь?
– Клянусь, – побожилась Рита, круто сворачивая во двор. – Ну всё, я уже приехала!
Мельников у подъезда её с цветами не ждал. Это подрасстроило. Дома было очень прохладно, так как в оконные щели задувал ветер. Выпив бокальчик рома, Рита приняла душ, плотно завернулась в банное полотенце, плюхнулась на диван и стала звонить Ариане.
– Я уже сплю! – простонала та. – Отстань от меня!
– Тебе больше нечего мне сказать?
Малявка зашевелилась и, было слышно, затопала. По всей видимости, она выходила из комнаты в коридор общаги. Вскоре опять зазвучал её гневный голос:
– Димка – свинья! Я лучше умру, чем на нём женюсь!
– Это абсолютно правильное решение, – горячо поддержала Рита, – пусть лучше женится он на тебе.
– Нет, нет! Клянусь, никогда это не случится! Ведь получается, он – сообщник этих убийц! Он просто обманщик, сволочь!
Рита зевнула.
– Ну, хорошо. Пусть всё так и будет. Что там устроил Мельников?
– Провокацию! Вымогательство! Это ужас, что он устроил! Нас потом выставили на улицу, но я думаю – он развёл этих упырей на такие деньги, что даже страшно сказать! Он – ужасный взяточник! Невозможный, невообразимый! Его надо посадить! А иначе это будет какой-то улус Джучи, а не государство!
– Не верещи, говори по сути. С чем разошлись?
– Ну а как ты думаешь? Абсолютно ясно из всей моей предыдущей речи, с чем разошлись! Со сволочным миром. Ни у кого ни к кому никаких претензий.
– Так чем же ты недовольна? – спросила Рита, закуривая. – Ведь если бы они были, твой Димка сел бы в тюрьму. И он ещё был бы должен за «Ламборджини».
Малявка от возмущения чуть не сдохла. Её приглушённый визг позволил представить, как исказилась её прелестная мордочка:
– Что? Мой Димка? Да иди в жопу! Я его ненавижу! Место ему – именно в тюрьме! Да, в тюрьме, в тюрьме! Бандитский холуй, негодяй, преступник!
– Малявка, хватит орать! Два ублюдка живы?
– Если и живы, то не особенно. Их забрали на «Скорой помощи». Там была большая потеря крови.
– А вы потом куда делись?
– Мельников вызвал себе такси, а нас четверых довёз до метро водитель отца Нохита. Димка поехал на Пролетарку, Алька и Ленка – к каким-то своим подругам, а я – в общагу, и легла спать. И ты мне теперь мешаешь.
– Ну, хорошо, Ариана. Последний к тебе вопрос. Что он от тебя хотел?
Малявка расхохоталась. Но тут ей кто-то, видимо, дал по жопе за ночной шум, так как она взвизгнула, извинилась и стала говорить тише:
– Ему было очень нужно сыграть со мной шахматную партию.
– Ты серьёзно?
– Серьёзно.
– И вы сыграли?
– Конечно.
– Но это бред!
– Нет, это не бред.
– А какую цель он этим преследовал?
– По всей видимости, святую.
– Да не гони!
– Не гоню! Ему надо было выяснить, не умею ли я брать кровь у покойников.
Рита дальше решила уже молчать. И правильно сделала – Ариану было уже не остановить. Она зашептала:
– Мёртвую кровь! Он это прошарил. Да, у покойников кровь иногда берут – но именно потому, что она продолжает жить своей жизнью! Как пустой дом, которому двести лет. Ты знаешь, где у человека душа находится? В крови! Принято считать, что только мёртвая кровь не может покинуть тело, и только живые мысли не могут покинуть голову!
– А слова? – лениво спросила Рита, которую стало вдруг непреодолимо клонить ко сну.
– Слова – это мысли мёртвые.
– Угу. Ясно. Ну и к какому выводу он пришёл?
– Что я не умею считывать мысли на расстоянии.
– Почему он вдруг так решил? Наверное, потому, что ты и слова вплотную не понимаешь?
– Нет. Потому, что я ему проиграла в шахматы. А могла бы не проиграть.
– Могла бы не проиграть!
– Конечно, могла бы. Он не умеет просчитывать ситуацию даже на два хода вперёд. Риточка! Я вижу, ты уже хочешь пойти съесть яблоко и почистить зубы. Спокойной ночи.
Из телефона стали звучать гудки. Вяло отложив его, Рита свесила ноги на пол и, потянувшись, заставила себя встать. Нет, яблока ей совсем не хотелось, а зубы, точно, надо было почистить. Зевая так, как можно зевать только дома ночью, Рита отправилась в ванную. Вдруг чирикнул дверной звонок. Рита с зубной щёткой в руке открыла. Конечно же, вошёл Мельников. На нём был оранжевый галстук. По неизвестной причине Рита заметила этот галстук раньше, чем полтора десятка благоухающих белых роз, которые офицер ей весело протянул.
– Оранжевый галстук! – сонно заулыбалась Рита, взяв розы. – Игорь, скажи, а днём ты был в нём?
– Да, днём я был в нём, – улыбнулся Мельников и старательно запер дверь. Он пришёл надолго. На три часа. Вечно он куда-то спешил! Когда он вскочил, оделся и навсегда ушёл, забрав ключ от «Ауди» и оставив на секретере толстую пачку денег, Рита Дроздова всё-таки легла спать.
За окнами было ещё темно. Но день уже наступил. По улицам города шли и ехали миллионы разных людей, спешивших навстречу своей рутине и неожиданностям. А Рита крепко спала, решив пропустить этот зимний день. И сделала она это без сожаления, потому что не было у неё до сих пор ни своей рутины, ни неожиданностей. Всё это для неё было каким-то неисправимо чужим. Да, неисправимо. Поэтому Алконост печалился.
Эпилог
Глава первая
Текст, скопированный Эльвирой с литературного сайта. Отредактирован. Из него пришлось убрать то, за что теперь могут посадить
25 июля
Проснулся я до зари. Даже до вторых петухов. Правда, после первых. Сборы у меня заняли пять минут, потому что всё основное было уложено ещё с вечера. Когда я оделся и потихоньку вышел во двор, то буквально замер, глядя на небо. Оно было необычным. Созвездия над деревней, над лесом и над полями будто приглядывались к Земле, а меня не видели. И кругом стояла могильная тишина. Мне от всего этого стало жутко. Едва я тронул калитку, чтобы идти к реке, верхняя петля заскрипела. Мне показалось, что этот звук должен разбудить всю деревню – от первого до последнего дома, и, может быть, даже кладбище за пригорком. Об этом я говорю, чтобы подчеркнуть, какая глубокая тишина стояла по всей округе. Конечно же, были трели ночных сверчков, но я их сначала даже и не заметил. Ведь для того, кто прожил в деревне хотя бы месяц, эти сверчки – уже просто часть ночной тишины, какой бы она ни была глубокой. Хоть предрассветной.
Закрыв за собой калитку, я устремился к концу деревни. Мои шаги, как мне показалось, звучали громко, хоть я держался обочины, где трава. Выйдя за околицу, я свернул к берегу реки, а точнее – к заводи возле плёса. Там у меня прицеплена к ветле лодка. Путь мой лежал через большой луг, куда на заре должны были выгнать стадо коров и овец. Следует сказать, что в одной руке были у меня два весла, хорошенько связанные верёвочкой, чтоб их легче было нести, в другой – удочки и спиннинг, а за плечами – рюкзак. Легко догадаться, что по причине такой загруженности особого удовольствия от прогулки я получить не мог. Рюкзак, удочки и спиннинг, конечно, весили мало, но вёсла – иное дело. Рука от них уже вскоре начала ныть. Между тем, кругом было заглядение. Миллиард созвездий от края до края неба и Млечный путь я уже затронул. Но, кроме них, на небе ещё сиял красивый золотой месяц. Он будто бы плыл за мной, когда я шагал через луг к реке. Роса на траве под его лучами прямо блестела. Я не скажу, что она блестела как россыпи бриллиантов – в отличие от других писателей, я не знаю, как эти россыпи выглядят. Ну, блестела просто, и всё. Возможно, как светлячки.
Туман над рекой был почти прозрачным. Меня удивило то, что слышался шелест прибрежных зарослей и деревьев. Сам ветерка я не ощущал. Достигнув берегового откоса, я осторожно, чтобы не оступиться, спустился к лодке и всё в неё погрузил. Потом я разомкнул цепь, сняв с неё замок, сам забрался в лодку и, вставив вёсла в уключины, вывел старую плоскодонку на середину реки. А дальше мне предстояло грести около пяти километров против течения, до Бырка. Бырок – это неизвестно откуда взявшееся название островка, где я собирался рыбачить. Кстати, пора уже объяснить, что за островок.
Этот невысокий песчаный кругляшок суши на повороте реки с лесистыми берегами пользуется, что называется, дурной славой. Сам по себе он неинтересен, так как почти на две трети зарос кустами – не продерёшься. Половить рыбу можно только на двух его сторонах, да притом с одной, обращённой к правому берегу – перекат. То есть, быстрина. На ней разве что в проводку удить подустов и голавлей. Но мало кому хочется рыбачить и на другой чистой стороне островка, которая перпендикулярна первой и смотрит вниз по течению. Там местечко довольно тихое, только вот беда – с ним граничит очень глубокий, широкий омут с медленной круговертью. Он расположен между самым высоким берегом островка, заросшим лозою, и высоченным береговым обрывом реки. Это левый берег, вогнутый внутрь под очень крутым углом. На нём растут сосны.
Я, кажется, обмолвился, что Бырок имеет дурную славу. Но надо бы уточнить. Не Бырок, а омут имеет дурную славу. На островок эта слава только накладывается, как тень. И чем же так страшен омут, что все боятся даже и днём заплывать на маленький островок, который он омывает? Я скажу, чем. Говорят, что в нём водятся русалки. Или одна русалка. Точно сказать не может никто. И никто русалок этих не видел. Но, например, жители деревни Ишутино, что стоит напротив Бырка, в одном километре, убеждены, что если утопить в омуте кошку или собаку – утопленное животное обязательно возвратится, так как русалка его спасёт. Эта их уверенность якобы основывается на фактах. И это ещё не всё! Мой дед мне рассказывал, как однажды вечером он поставил с лодки жерлицы на островке. Он их привязал к тем самым кустам, что растут над омутом. Проверяя жерлицы утром, дед обнаружил, что на них нет ни живцов, ни пойманных щук. Одни голые крючки. При этом жерлицы ни на один сантиметр не были размотаны. Их как будто никто не трогал! Если бы дед не был абсолютно уверен в том, что нечистой силы не существует, он бы решил, что это русалки сняли живцов с тройников. Но так как он в них не верит, то и разгадки у него нет. Короче, вся эта мистика меня заинтриговала так, что я захотел сплавать на островок, а чтоб совместить приятное с познавательным, взял с собой удочки и спиннинг. Такая вот предыстория.
Плыл я около двух часов, работая вёслами не спеша, но без передышек. Навстречу мне по реке ползли дымчатые хлопья тумана. Когда занялась заря, вдалеке возникли рельефные очертания островка со сдвинутой набок шапкой кустов. Я к нему причалил со стороны переката. Выйдя из лодки, втащил её на песочек. Было прохладно. Я это ощутил уже минут через десять после того, как расстался с вёслами. Нужно было срезать рогатки из ивняка, чтоб воткнуть их в дно возле берега, слева от переката. Сделав всё это, я размотал обе удочки, наживил крючки червяками, забросил снасти и водрузил удилища на рогатки. Спиннинг бросать совсем не хотелось. Да, можно было не брать его.
Ждал ли я, сидя на песке и глядя на поплавки, каких-нибудь неожиданностей из омута, до которого можно было добросить камнем? Не помню. Если и ждал, то недолго, поскольку клёв был отличный. За полчаса мне удалось выудить двух подлещиков, одного голавля и трёх окуней. Какие уж тут русалки! Часов около семи, когда солнышко поднялось уже выше ив, пришла Ариана. Я её вдруг увидел за перекатом. Спустившись к самой воде, она громко крикнула:
– Привет, Гошка! Что ты там делаешь?
– Ловлю рыбу, – ответил я так спокойно, будто вопрос задала инопланетянка или ребёнок, впервые видевший удочки. Ариана, конечно, видела их не раз, но кто её знает, с каких созвездий она только что спустилась? Не следует забывать, что эта мадемуазель по своей наивности – никакая не старшеклассница, а дошкольница. То есть, можно сказать, что младше меня она не двумя годами, как видно из её паспорта, а двенадцатью. С трудом верится, что она родилась и выросла в мегаполисе! Мне опять стало её жалко. Ужасной несправедливостью было то, что к ней прилепилось прозвище её деда – Дудко. Я против того, чтобы так коверкать фамилию человека, особенно если это делают те, кому он смастерил дудки из лозняка. Зачем пацаны её так переиначили – непонятно. Она сама по себе довольно смешная, хоть Ариана считает её казацкой и героической. Ну, не знаю. По мне, она самая обычная, украинская. Впрочем, к выдумкам Ариане не привыкать. Над ней три деревни ржут.
– Ловишь рыбу? – переспросила она задумчиво, тронув воду ногой. – А я бы хотела позагорать там, на островке. Там такой песочек! Специально так рано встала. Я слышала, утром самый красивый загар получается.
– И для этого ты протопала целых три километра через луга? – удивился я. – Могла бы позагорать где-нибудь поближе! Какая разница, где валяться на солнышке?
– Да, конечно, но мне хотелось бы поваляться на островке, – упрямилась Ариана. – Тебе ведь было не лень плыть против течения целых пять километров! Какая разница, где рыбачить?
Я промолчал, так как поплавок на одной из удочек шевельнулся. Потом он вдруг погрузился, и я подсёк. Леска натянулась, но рыба – а это была, по всей видимости, большая рыба, мгновенно сошла с крючка.
– Пожалуйста, переправь меня поскорее на островок, – продолжила городить нелепости Ариана. – Мне бы хотелось позагорать на утреннем солнышке, а оно очень скоро станет уже дневным!
– Ты можешь прекрасно доплыть сама, – сердито ответил я, насаживая червя на крючок. – Ведь ты, когда сюда шла, не знала, что здесь увидишь меня.
– В омуте русалки! – стала сердиться и Ариана. – Я их боюсь! Я о них не думала, когда шла.
– Но омут – за островком. С этой стороны – перекат. Ты вообще можешь вброд его перейти! Он в самом глубоком месте будет тебе по грудь.
– А мой сарафан? Он вымокнет! Гошка, ну возьми лодку и переправь меня на Бырок!
– Отстань, – сказал я довольно резко. Мне было не до нытья Арианы. Меня трясло от досады из-за того, что рыба сошла. Вновь закинув удочку, я уселся и стал смотреть на шарики поплавков. Но всё-таки краем глаза я наблюдал и за Арианой. Она сняла сарафанчик и, аккуратно повесив его на куст, в зелёном купальнике вошла в воду среди кувшинок.
– Вода холодная! – вдруг опять услышал я её визг. – Меня засосало в ил! Гошка, ну будь другом, приплыви в лодке!
– Я приплыву, чтоб стукнуть тебя по башке веслом, – пригрозил я ей. – Ты что мне пугаешь рыбу? Даром я, что ли, так рано встал?
Она замолчала и начала преодолевать перекат сама. Не всё вышло так, как я прогнозировал – метров пять ей проплыть пришлось. Но это было не страшно, плавать она умела. Рискуя выглядеть дураком в финале рассказа, могу добавить, что плавала Ариана ничуть не хуже, чем морской котик или тюлень, а ныряла глубже, чем все мальчишки в деревне.
Тут у меня шевельнулись одновременно два поплавка. Но я подсекать не стал – мне не показалось, что это были поклёвки. Около островка, уже выходя из воды, Ариана ойкнула. Видимо, наступила на острый камешек. А когда она заглянула в лодку, её обида сразу прошла.
– Ой, Гошка! – заголосила она, выхватывая из лодки спиннинг. – А где ты взял такую блесну? Она – как живая рыбка!
– Дед мне её отдал, – сказал я. – Пять лет я её у него выпрашивал.
– Обалдеть! Пять лет! Но ты знаешь, я двенадцатилетнему мальчику тоже бы не дала такую блесну. Большие мальчишки тогда могли её у тебя отнять. Твой дедушка, очевидно, сам её делал?
– Сам.
Всласть налюбовавшись блесной и положив спиннинг, мокрая Ариана взошла на берег повыше и улеглась животом на тёплый песок. Она оказалась вне поля моего зрения. Я сидел к ней спиной и щурился на поверхность реки, сияющую под солнцем.
– А если ты за корягу её зацепишь? – спросила вдруг Ариана. – Что тогда будет?
– Тогда я за ней нырну.
– Ну, это ты сможешь. А вдруг огромная щука оборвёт леску и вместе с этой блесной уплывёт? Что ты тогда сделаешь?
– Я не знаю. Надеюсь, этого никогда не случится. Могу сказать, что эта блесна для меня дороже всего на свете.
Я не кривил душой. Второго такого заядлого рыбака, как я, искать на Земле было бесполезно. Жёлтая чешуйчатая блесна с синими глазами и красным хвостиком, выкованная дедом, всех изумляла. А некоторых сводила с ума. Алёшка Блинов, к примеру, мне предлагал за неё мопед. Да, двадцатилетний чешский мопед после капремонта. Я отказался. Но Ариану мои слова потрясли.
– Блесна для тебя дороже всего на свете? – переспросила она за моей спиной и зашевелилась. – Железка с хвостиком для тебя дороже всего на свете? Да как такое возможно?
– Ну, как-то так, – сказал я, жалея, что дал себя затянуть в этот разговор. – А что для тебя дороже всего на свете?
– Мечта, – сказала она, даже не задумавшись. – Больше всего на свете боюсь потерять мечту.
– То есть, воплотить?
– Да, да. Воплотить.
– Это очень странно, – заметил я, поднимая удочку, чтобы сделать перезаброс. – Неужели думать, к примеру, о миллионе долларов интереснее, чем его получить?
– Пример неудачный, – отозвалась Ариана, – но, вообще, годится. Когда ты тратишь деньги по-настоящему, то они и тают по-настоящему. И легко потратить их не на то, что тебе действительно нужно. Эти ошибки могут тебя убить. Убить во всех смыслах. А когда тратишь деньги в мечтах, они не кончаются, и ошибок не происходит.
– Не ошибается тот… – насмешливо начал я. Ариана вскрикнула:
– Знаю, знаю! Кто ничего не делает. Это так. И жизнь никогда не кончается у того, кто кормит собой червей. Я сразу тебе сказала, что твой пример – неудачный.
– Предложи свой.
Она вновь заёрзала на песке, но так ничего и не предложила. Чуть помолчав, поинтересовалась:
– А ты что-нибудь поймал? На прошлой неделе вылетела падёнка! Наверное, клёва нет?
Я молча достал из воды садок с шестью изгибающимися рыбами и опять его опустил под береговую кромку, в осоку. В эту минуту где-то за островком тяжело ударил по воде хищник.
– Неплохо, – одобрила Ариана. – Но клёв, по-моему, кончился. Может быть, тебе лучше побросать спиннинг? Я думаю, что с другой стороны островка громадные щуки и сомы водятся! Там ведь омут.
– С русалками, – сказал я. – Ты разве не слышала, что русалки читают мысли на расстоянии?
– Ну и что? – прикинулась Ариана дурочкой. – Пусть читают. Какое это может иметь отношение к ловле щук и сомов?
– Самое прямое. Русалки – злые. Они не очень любят людей. Точнее, совсем не любят. Если им в руки попадёт то, что для человека дороже всего на свете, он больше этого не увидит.
– Ты про свою блесну?
– Про блесну.
– Ой, какой ты глупый! – опять заёрзала Ариана. – Значит, по-твоему – если я прыгну в омут, русалки мне шепнут на ухо, где закопан золотой гроб Чингисхана?
На предыдущей странице я уже, вроде, упомянул, что от Арианы можно услышать бог знает что. Могу даже уточнить, что мне об этом известно лучше других. Какую-то чушь про золотой гроб Чингисхана нельзя было отнести к шедеврам её фантазии, но я всё-таки повернулся на всякий случай. Кто её знает – вдруг я не обратил внимание, что она притащила с собой лопату для отрывания гроба? Но нет, лопаты никакой не было. Ариана лежала кверху спиной, с упором на локти, и энергично взмахивала ногами.
– При чём здесь золотой гроб Чингисхана? – полюбопытствовал я. – Тебе солнце голову напекло?
– Тебе напекло! Клюёт!
Она не хотела видеть мои глаза. Я это почувствовал и опять уставился на свои поплавки. Они были неподвижны.
– Ты меня спрашивал про мою мечту, – продолжила Ариана. – Знай же, что я мечтаю стать археологом и найти могилу этого страшного человека, который пролил целое море крови!
– А почему ты не хочешь, чтобы эта мечта сбылась?
– Если она сбудется, то произойдёт большое несчастье. Очень большое. По крайней мере, есть такая легенда. Я не хочу сейчас её пересказывать.
– Ну, допустим. А почему ты так любишь эту свою мечту?
– Потому что я не люблю людей. Как русалки! Но зла я им не желаю. И уж тем более не желаю зла растениям и животным. Поэтому не хочу, чтоб эта мечта сбылась.
– Не любишь людей?
– Да, да! Я их ненавижу.
– Можно спросить, за что ты их ненавидишь?
У Арианы вырвался смех. Он был очень горьким.
– За что я их ненавижу? Ты слышал, сколько собак и кошек было утоплено в этом омуте, чтоб узнать, есть ли в нём русалки?
– Я слышал, что очень много, – признался я. – С тобой не поспоришь, людей любить практически невозможно.
– Но зла я им не желаю, – холодно повторила единомышленница русалок, – поэтому мне нельзя узнавать, где зарыт убийца. Если я буду об этом знать, мне будет хотеться его отрыть. Я предпочитаю упорно мечтать об этом. Эта мечта для меня – дороже всего на свете. И я не думаю, что русалки смогут отнять её у меня. Откуда им знать, под какой сосной закопан золотой гроб с Чингисханом?
– Ты недооцениваешь русалок, – шутливо возразил я. – Вчера в магазине бабки рассказывали, что эти шлюхи подводные чего только не вытворяют!
– Да? Например?
– Например, почти все русалки являются извращенками, и любая из них может через поцелуй высосать из девушки душу и вдунуть в неё свою.
– Из девушки? Из какой? – встревожилась Ариана.
– Да из любой, которая нырнёт в омут! Если русалка её поймает и присосётся к ней, то – конец. Девушка выныривает с душой и умом русалки.
– А душа девушки остаётся, значит, в русалке?
– Конечно, нет. Она никому уже не нужна. Она начинает бродить по свету и делать странные вещи, произносить странные слова, сохраняя облик бывшей своей носительницы. И он, этот облик, не изменяется, не взрослеет. А сама девушка, обладая душой русалки, взрослеет и изменяется.
– А с русалкой что происходит?
– Да она в девушке! Она вырвалась на свободу из водоёма, который ей опостылел. Она живёт полноценной и яркой жизнью – ходит в кино, учится в университете, катается на машинах, разводит парней на деньги и заграничные путешествия. А её хвостатое тело, видимо, окончательно превращается в рыбу. У рыбы ведь нет души.
– Очень любопытно, – задумалась Ариана. – Это ты всё услыхал от местных старух?
– Ну а от кого же ещё?
Пока я произносил эту фразу, один из двух поплавков, который уже давно слабенько покачивался и, как говорится, тюкал, резко и косо ушёл под воду. Я схватил удочку и подсёк. И сразу почувствовал, что его величество Случай вдруг, ни с того ни с сего, решил проявить ко мне всю свою королевскую щедрость. Да, мне были дарованы те минуты или секунды, ради которых любой рыбак, если он рыбак настоящий, сразу отдаст половину жизни! Я вскочил на ноги. У меня затряслись поджилки. Удочка в моих судорожных руках гнулась и пружинила. Леска, натянутая струной, бороздила воду. Сильная рыбина, крепко севшая на крючок, ходила около дна большими кругами, пытаясь освободиться, а я тянул её кверху. Не следовало так сильно её тащить, нужно было дать ей устать. Но я ни черта не соображал. Точнее, я смутно осознавал одно: мне её не вытащить. Снасть была совсем не рассчитана на такую рыбу, подсачека не имелось. Но, тем не менее, надо было бороться. И я боролся. Хотите знать, когда я сошёл с ума окончательно? В тот момент, когда вдруг увидел из глубины, сквозь толщу воды, необыкновенный золотой блеск. На крючке был линь! Громадный золотой линь. Как у Паустовского. Весил линь – судя по тому, как он упирался, примерно пять килограммов.