Детектив из Мойдодыра. Том 3

***

Ромка довез практикантов до метро, а один из них, по кличке Кашин, ехал с нами почти до дома. Он приставал ко мне всю дорогу с дурацкими вопросами, вроде: «Нет, Джульетта, скажи, ну как ты нашла?», или «Нет, Джульетта, почему ты сразу к окну подошла?», и сам себе отвечал: «Молчишь? Умная у вас собака, Роман Владимирович!».

Я-то молчу. А вот встречаются же такие люди, которые молчать совершенно не могут! Как, впрочем, и многие собаки. Поэтому я хотела, чтобы он поскорее вышел. Я бы даже сама ему дверь открыла – я умею! Не потому, что мне жалко, что он в нашей машине едет (хотя немножко жалко, конечно), а потому, что мы с Ромкой любим помолчать. Ромка молчит и думает о работе, о Супруге, а я молчу и думаю о нем. Иногда он тоже думает обо мне, и я вся таю от счастья, а предатель-хвост начинает хлестать по сиденью. Ромка знает, что я всегда думаю о нем, а я знаю, о чем он думает, поэтому связывающий нас невидимый поводок никогда не разрывается.

– Нет, Джульетта, скажи, ты этот крестик сначала унюхала или увидела?

Надо же, какой глупый – даже гавкнуть на него стыдно! Я его почувствовала! Сначала почувствовала, потом, когда тронула штору, услышала, потом нащупала. Разве тебе объяснишь, сосунок, как звучит дрожащий кусочек металла, запутавшийся в колыхании ниток?

– Молчит… Умная у вас собака, товарищ майор. Умная и красивая.

Ромке тоже хочется на него гавкнуть, и он тоже думает о крестике. Он сомневается, и сомневается совершенно правильно. Я-то сразу все поняла и очень хотела бы ему помочь, подсказать, но не смогу. За редким исключением мои мысли Ромка не понимает – их надо объяснять человеческими словами, а тут я бессильна. Этот барьер мне никогда не преодолеть. Может быть, поэтому Ромка любит Супругу больше, чем меня…

*** *** ***

– Роман, возьми трубку! И закрой дверь в комнату – у меня фильм!

Роман торопливо поставил чашку на стол, поднялся, переступил через лежавшую у ног Джульетту и направился в прихожую. Остановившись у двери в комнату, он взглянул на прямую спину и приподнятые плечи жены, выражавшие крайнее раздражение, взялся за ручку и потянул дверь на себя.

– Долго он будет трезвонить?!

– Сейчас, Людаша, уже беру.

Люда ждала их с ужином к шести, но они приехали в девятом часу, за что и получили остывшие макароны по-флотски одному и остывшую пшенную кашу с овощами – другой. Холодный ужин без свечей, щедро приправленный струящимся из комнаты ледяным презрением хозяйки. Роман не очень любил макароны по-флотски, а Джульетта пшенную кашу просто терпеть не могла, но они, виновато поглядывая друг на друга, съели все до последней крупинки. Конечно, надо было позвонить и предупредить о задержке, но Роман знал, что Люда начнет кричать и ругаться, как обычно, а у этих новых телефонов такие сильные мембраны, что ее крики разносились бы по всей квартире. А практиканты бы прятали глаза и делали вид, что ничего не слышат… Да если бы и позвонил, результат, скорее всего, был бы тот же: холодные макароны и ледяное презрение. Эх, Люда, Люда-Людочка…

Роман снял трубку и, ободряюще подмигнув все понимающим глазам Джульетты, уселся на тумбочку.

– Алло?

– Это Роман Владимирович? – донесся приглушенный женский голос.

– Да.

– Здравствуйте, Роман Владимирович. Не пытайтесь узнать во мне одну из ваших подружек – мы с вами незнакомы. Но могли бы познакомиться.

Роман нерешительно покосился на закрытую дверь в комнату. Только знакомств ему сейчас и не хватало. И еще он сразу подумал о крестике.

– Я уже представился – теперь ваша очередь, – сухо произнес он.

– Не все сразу, Роман Владимирович. Для начала позвольте поздравить вас с находкой, гражданин начальник.

Женщина пыталась говорить лениво и снисходительно, растягивая слова, но опытным ухом опера Роман уловил скрытое волнение в ее голосе.

– У меня каждый день много находок. Если вы хотите продолжать разговор, пожалуйста, выражайтесь определеннее.

– Не все сразу и не так неприязненно, – усмехнулась женщина. – Я могу вам помочь. Раскроете «глухарь» – так ведь это у вас называется? «Глухарь» недели! Представляете такой заголовок в газете?

– Глухари – на токовище. А у нас дела. Я уже попросил вас говорить определеннее. Вы ведь звоните мне не только для того, чтобы поздравить?

– Не только. Квартира, в которой вы побывали вечером, кое-кого интересует и находится на прослушке. Например, я знаю, что вы нашли сегодня золотой крестик очень изящной работы. Не интересно? А еще я знаю… – Незнакомка выдержала паузу и закончила: – … кому принадлежит эта вещичка. Ну, как? Я выразилась достаточно определенно?

Роман снова взглянул на Джульетту. Она подняла голову и настороженно навострила уши, отражая его собственное состояние.

– Достаточно… А как вы нашли меня?

И снова короткий смешок.

– А сколько времени бы вам понадобилось, чтобы найти старшего опергруппы, вызванной по определенному адресу? Пятнадцать минут? Полчаса? Вот и мне – не больше.

– Понятно. Так, я вас слушаю.

– Эх, мужчины! Все бы вам поскорее закончить и отвязаться. Я-то надеялась – вы назначите мне свидание. Я не буду никого называть по телефону. Кроме того, я должна увидеть этот крестик. Ну, скажем, я уверена только на девяносто процентов. После того, как увижу крестик, буду уверена на все сто.

– Откуда вы знаете, что он у меня?

– Я много про вас знаю. Например, что с места происшествия вы поехали не в отделение, а прямо домой. Вряд ли вы доверили улику тем юнцам, которые поочередно выходили из вашей машины. А что, двадцать лет назад «Жигули» делали повышенной вместимости?

Роман пропустил укол насчет «Жигулей» мимо ушей. Гораздо больше ему не понравилось, что его «проводили» прямо до дома.

– Хорошо. – Он тяжело вздохнул. – Время и выбор места, насколько я понимаю, за вами?

– Не вздыхайте так жалобно! Я не заставлю вас тащиться в другой конец города. Мы встретимся совсем рядом с вами, в сквере за универсамом. Там еще рядом спортивный магазин, кажется. В двух остановках от вашего дома, правильно?

– Да, правильно.

– Выходите прямо сейчас, а в сквере сядьте на скамейку, поближе к тротуару. Я сама к вам подойду. Ну, и вряд ли нужно вам напоминать, Роман Владимирович, что на свидании третий – лишний. Не стоит вызывать подкрепление и ловить доверившуюся вам слабую женщину. Иначе, у нас с вами ничего не получится. Вы согласны?

– Да, я приду. Скажите, а на какое вознаграждение вы рассчитываете?

– А вы до сих пор не поняли? На вас, разумеется. Не на моральный облик, а на профессиональные качества. Все еще непонятно? Тогда просто одевайтесь и выходите.

На этом разговор завершился. Женщина повесила трубку.

Роман взглянул на часы. Без десяти минут девять. Коли уж подвернулся такой шанс, надо идти. Выяснять про крестик и поставить большой крест на возможности сегодняшнего примирения с женой.

Немного поразмыслив, он стал набирать номер.

– Алло? Боря? Да, это я… Я завтра не приеду… Да нет, все нормально. Наверное, сегодня все выяснится. Похоже, одна дама горит желанием подругу продать. Ну, мне так показалось. Через пятнадцать минут встречаемся. Так что, отдыхай, набирайся сил перед новой трудовой неделей… Завидую, конечно. А мне еще отчет писать. Ладно… Давай…

Роман положил трубку на аппарат и решительно соскочил с тумбочки.

– Джульетта, пойдем, прогуляемся.

Джульетта бросила вопросительный взгляд на дверь в комнату, но обрадовалась, завиляла хвостом, полезла в ящик доставать поводок и ошейник.

– Подожди, – сказал Роман, шаря рукой по верхней полке, – мы другой наденем.

Этот ошейник подарил ему Слава – то ли шурин, то ли племянник, в общем, муж одной из многочисленных родственниц жены. Вернее, подарил Джульетте, но день рождения был у Романа. Красивый самодельный ошейник из толстой кожи с мягкой подкладкой. А так как Слава любил мастерить всякие хитроумные вещи, Роман принял подарок и внимательно осмотрел его со всех сторон. И нашел с внутренней стороны маленький клапан на липучке, за которым скрывался потайной кармашек. В кармашке лежал металлический браслет для часов.

Слава слегка огорчился, так как хотел немножко именинника помурыжить, поострить насчет ошейника, как символа семейных уз, и только потом показать настоящий подарок. Но виду не подал и сказал то, что обычно говорят в таких случаях:

– Вот, будет куда заначку от жены прятать.

Не бог весть какая шутка, так ведь и Славка – не Жванецкий. А заначек у Романа не только от жены, но и для жены никогда не было по причине мизерной зарплаты. Но, тем не менее, Люда сорвалась из-за стола и бросилась в коридор одеваться.

Пока она надевала сапоги, свитер и теплый плащ, Роман стоял рядом и сдавленно уговаривал ее остаться. Потом подошла Зина – Славина жена, а потерянный именинник вернулся в комнату к такому же растерянному гостю.

Зине повлиять на родственницу тоже не удалось и, предчувствуя неизбежное поражение, она крикнула в сердцах:

– Ох, и стерва же ты, Людка! – и следом захлопнулась входная дверь…

Роман тряхнул головой, отгоняя невеселые воспоминания, достал из внутреннего кармана пиджака упакованный в целлофан крестик и засунул его в потайной кармашек ошейника. Надев ошейник на Джульетту, он заглянул в комнату.

– Людаша, мы с Джульеттой сходим, прогуляемся? Мне по делу нужно, – сказал он каким-то ломким, не своим голосом.

– Идите, куда хотите! – напряженно-звеняще ответила жена. – Я завтра утром поеду к маме.

Роман почувствовал тяжесть в правой руке и обернулся. Джульетта держала в зубах поводок и тянула его к выходу.

Он отпустил поводок, вошел в комнату и плотно затворил за собой дверь.

3

Надо было просто уйти. Я тянула, просила, умоляла, но он не понял.

Я его тоже не всегда понимаю. Вот, например, когда Ромка поджимает свой воображаемый хвост и идет к Супруге, он всегда затворяет за собой дверь. Конечно, он не хочет, чтобы я слышала, как Супруга на него кричит, но как я могу не слышать, если ее слышно даже на улице. И Ромка знает, что я все слышу, потому что потом смотрит на меня виноватыми глазами побитой собаки. Но дверь все-таки закрывает.

Наверное, это у него какой-то условный рефлекс. А может быть, он боится, что я ее укушу? Но я никогда этого не сделаю, потому что Супруга – Ромкина, а значит – наша общая, и она три раза в день кормит меня невкусной полезной пищей. Только однажды, когда Супруга до того разошлась, что ударила Ромку… Ни за что ударила – у нее, видите ли, нервы! В общем, я ей сказала. Негромко сказала, что у меня тоже нервы, и Супруга поняла даже через дверь. Она сразу перестала ругаться и долго не выходила из комнаты, но потом все равно уехала к Маме. Ромка со мной весь вечер не разговаривал и ночью долго не спал – я слышала, как он ворочался в постели. А я лежала в коридоре в обнимку с его ботинком и тихонечко плакала от обиды, от несправедливости и оттого, что нам досталась такая неудачная Супруга.

С другой стороны, бывают Супруги гораздо хуже. Некоторые из них даже заводят в доме кошек. А Ромкина – нет. То, что она не любит кошек – это понятно. Как можно любить эти презренные и развратные существа, появившиеся в Природе по чьей-то преступной халатности? Но Супруга и Ромку не любит, хотя иногда думает, что любит. И не любит делать вкусную еду. Она любит делать Ромке больно и уезжать к Маме на несколько дней. А пару раз, когда она возвращалась от Мамы, от нее почему-то пахло не Мамой, а алкоголем и незнакомым мужчиной.

А еще Ромкина Супруга любит мыть посуду. Особенно, когда Ромки нет дома. Она моет посуду очень долго, как будто еда от этого станет вкуснее. И при этом много думает. О себе, о Ромке, о Смысле Жизни. Я не понимаю, что это за Смысл, потому что Ромка о нем никогда не думает, а мысли Супруги порхают, как бабочки, и за ними очень трудно уследить.

Иногда она думает о детеныше. Она думает, что в нашем доме стало бы теплее, и, может быть, наладилось бы с Ромкой. У меня тоже становится тепло в груди от ее мыслей, но потом она начинает думать о том, что детеныша им не вырастить, потому что Ромка ни на что не годен, и мне это не нравится. Что он не сможет обеспечить им будущее, что в однокомнатной квартире нет места для детской кроватки, и вообще, все ужасно дорого, а потом еще и школа, так что, ничего уже не склеишь, и надо разводиться и уходить к Маме, потому что в такой жизни нет никакого Смысла, зачем же тянуть эту лямку, ведь можно еще встретить нормального и обеспеченного мужчину, с хорошей машиной, а не развалюхой, который по вечерам и по выходным сидел бы дома…

Я лежу и смотрю на ее поникшую спину, на двигающиеся над раковиной плечи и руки, и уже ничего не понимаю, и мне очень хочется сказать ей: «Перестань, Супруга! Перестань гоняться за всеми мыслями сразу! Постарайся поймать одну – например, вон ту, теплую мысль про детеныша и додумай ее до конца! И пойми, наконец, что мысли, как и запахи, не исчезают бесследно – они впитываются в пол и потолок, в стены и мебель и остаются в нашем доме. А плохие мысли, словно вредные маленькие насекомые, забиваются под шерсть и пьют твою кровь, и заставляют тебя все время чесаться».

А Супруга стоит, склонившись над раковиной, трет все ту же тарелку и роняет в нее слезы. Ее мысли все быстрее и быстрее разбегаются в разные стороны, и она никак не может их собрать. И оттого, что она такая глупая и несуразная, и от несуразности своей несчастная, я тоже начинаю тихонько поскуливать. Тогда Супруга бросает тарелку в раковину, подходит к холодильнику, достает из него неполезную, но очень вкусную сосиску, садится на корточки, крошит сосиску на пол мокрыми пальцами и громко плачет, приговаривая:

– А ты-то чего разнылась? Дура ты, дура…

Вот, и пойми ее после этого! У меня-то, как раз, все мысли на своих местах. И если мне очень хочется вкусную сосиску или кусок холодной котлеты, я прихожу на кухню и смотрю, как Супруга моет посуду, и негромко ее жалею. Не только из-за котлеты – когда она плачет, мне ее, действительно, жалко…

***

Ромка быстро идет по улице нервными широкими шагами. Я, как обычно, семеню на полкорпуса впереди слева. Не потому, что нас так выдрессировали, а потому, что так удобно. Я прикрываю его слева, вижу, что впереди, и слышу, что сзади, и если понадобится развернуться и отразить нападение врага, у меня на это уйдет не больше, чем полсекунды. Справа – свободная Ромкина рука, готовая выхватить пистолет, да и сама по себе человеческая рука, если правильно ее использовать – мощное оружие, ничуть не хуже клыков.

Я – сильная и умная. Даже люди это замечают. И еще мне очень стыдно. Хотя никто, кроме Ромки, не видел, как каких-то пять минут назад, поджав хвост и согнув передние ноги так, что брюхо касалось пола, я проползла мимо открытого окна в подъезде.

Я прислушиваюсь к Ромкиному дыханию, поворачиваю голову и виновато заглядываю ему в глаза. Я – не трусиха, Ромка, ты же знаешь. Может быть, когда мы будем возвращаться, я соберусь с духом и пройду мимо этого проклятого окна… Нет, лучше не сегодня… В следующий раз…

Я тогда была еще совсем маленькой. Месяца четыре, не больше. Тихим летним вечером мы с Ромкой водили гулять Супругу. Ромка с Супругой неспешно прогуливались по асфальтовым дорожкам, я лохматым клубком путалась у них под ногами, усиленно изображая взрослую служебную собаку. Все шло хорошо, и даже у Супруги было хорошее настроение. Ее веселило, когда я тявкала на больших собак, и я тявкала, потому что Супругу это веселило.

У подъезда мы встретили Соседа. От Соседа плохо пахло алкоголем, и ему очень хотелось поговорить. Он ухватил Ромку за рукав и, не помня себя от уважения, принялся ему что-то рассказывать.

Я почувствовала, как у Супруги стало стремительно портиться настроение. Ромка тоже почувствовал, но вырываться и обижать Соседа ему не хотелось. Тогда я сама сказала Соседу, чтоб отстал. Тонко и визгливо пригрозила, что разорву на мелкие соседские кусочки, и даже тяпнула за ботинок, но Сосед не поверил. Он только весело засмеялся и продолжал говорить.

Супруга отпустила Ромкину руку и быстро пошла в подъезд. Ромка растерянно посмотрел на меня, и я кинулась следом за Супругой. Видишь, Супруга, если я здесь, то и Ромка скоро подойдет. Мы не оставляем тебя одну – тебе вовсе незачем нервничать и портить нам с Ромкой такой хороший вечер.

Низкое, на уровне пола окно на лестничной площадке между третьим и четвертым этажом было открыто. На подоконнике сидели голуби. Я знала, что Супруга не любит, когда птицы садятся на подоконник, и мне так хотелось ей услужить.

Я залаяла и бросилась вперед. Шумно захлопали крылья, испуганно вскрикнула Супруга. Там еще что-то было разлито, у окна. Я не смогла остановиться. Когти прочертили полосы по ржавому железу, и я полетела вниз.

Я упала прямо Ромке в руки. Он услышал крик, оттолкнул Соседа и успел меня поймать. Но то мгновение, тот ужас пустоты и высоты я не могу забыть до сих пор, как ни стараюсь.

Сосед все-таки обиделся. Зато Супруга – нет. Она, конечно, немного нас поругала – так, для порядка, а потом дала мне кусок сосиски. Вроде бы, все обошлось. Но с тех пор, когда я вижу это открытое окно в подъезде, у меня сами собой подгибаются колени и хвост заворачивается под брюхо.

Обычно Ромка идет вперед и закрывает створку. Но сегодня он об этом не подумал. И сейчас он не думает ни обо мне, ни даже о той непонятной женщине, с которой мы собираемся встретиться.

Я не понимаю, как можно разговаривать с телефоном. У телефона нет запаха, нет голоса, нет мыслей. Ромка как-то давал мне послушать трубку, но я ничего так и не услышала, кроме неприятных щелчков и бульканья. Я, конечно, догадываюсь, что где-то в другом месте сидит человек и тоже разговаривает с телефоном, и иногда знаю – кто он, потому что Ромка все время повторяет знакомое имя. Но что кроется у этого человека в голове, говорит он правду или лжет – не разобрать. Приходится лишь строить смутные догадки по Ромкиным интонациям.

Вот и в этот раз я почему-то подумала, что в другом месте с Ромкиным телефоном разговаривала женщина. От нее не исходило угрозы, и Ромка даже немного обрадовался. Но все-таки разговор получился неприятным, потому что она звала Ромку куда-то идти, а Ромка и хотел идти, и боялся гнева Супруги.

Потом он решился и спрятал в мой ошейник маленький крестик. Значит, какие-то опасения у него есть. Небольшие, но требующие дополнительных мер предосторожности.

Я надеялась, что Ромка мне все объяснит по дороге, как обычно. На что обратить внимание и чего опасаться. Но он совсем забыл обо мне и о предстоящей встрече. Его мысли скрежещут, они угрюмы и тяжелы, как поросшие мхом камни. Ничего, я иду на полкорпуса впереди и, в случае чего, прикрою его и справа.

***

Ромка наклонился и отстегнул поводок.

– Иди, разомнись. Вон, как раз твой приятель стоит, дожидается. – Он огорченно похлопал себя по карманам. – А мы ему сегодня даже сухаря не принесли.

Не принесли. Это плохо. А приятель и без сухаря рад-радешенек. Стоит себе, хвостом по воздуху молотит, даже приседает от нетерпения, но сам не подходит – проявляет собачью деликатность.

Я пошла к нему навстречу.

«Привет, Джульетта. Прекрасно выглядишь. Наверное, поела недавно?»

«Привет, Вермут. И ты выглядишь… как бы это… неплохо. Только опять похудел… ну… совсем немножко. Ты один или с Пётрыванычем?»

«С Пётрыванычем. Вон, на скамейке сидит». – Вермут оглянулся на небольшую компанию людей, расположившихся неподалеку, втянул ноздрями воздух и закрутил в калач хвост. – «Плавленым сыром закусывают».

«Да, плавленый сыр – это вкусно. И пахнет просто здорово!».

«Ужасно вкусно, Джульетта! Я пробовал! Как-то еще в прошлом году Пётрываныч у подъезда с мужиками выпивал, так я не утерпел и стянул у них с газеты кусочек. Неделю домой не возвращался – боялся, что Пётрываныч дубасить будет. Потом не выдержал – соскучился и прибежал. А Пётрываныч, знаешь, как обрадовался, что я вернулся, даже искренне-мутную слезу пустил! И я обрадовался, что он тоже соскучился, да так обрадовался, что описался». – Вермут пару раз стыдливо вильнул хвостом, опустил голову и виновато пояснил: – «Обрадовался очень».

Я снисходительно кивнула.

«Со всяким может случиться. Особенно, по молодости».

«Вот тут-то Пётрываныч меня и отдубасил! Слушай, Джульетта, а у твоего Ромки лишнего сухарика-то нет, что ли?»

«Нет». – Я отвела взгляд в сторону. – «Тебя что-то долго не было видно, Вермут. Мы и не думали, что сегодня встретим. А то бы обязательно принесли».

«Да ладно, я так. Если мужики еще на бутылку наскребут, я успею на помойку сбегать. Мы с Пётрыванычем сегодня мимо шли – там очень интересно пахло».

«А где ты два дня пропадал, Вермут?»

«Это не я пропадал, а Пётрываныч. Загулял где-то. Я-то в коридоре у двери сидел, прислушивался. А соседский мальчишка опять стоял под дверью и кричал: «гав-гав», и еще: «хрю-хрю». Ты не знаешь, зачем люди кричат под дверью: «гав-гав» и «хрю-хрю», Джульетта?»

«Не знаю. Может, он из Прибалтики? Есть тут недалеко такая местность. Мы с Ромкой как-то по делу ездили, так нас через границу не пустили. Думают они так же, как и наши, а звуки издают совсем другие. А о чем тот мальчишка думал?»

«Да, в общем-то, ни о чем. Хотел, чтобы я залаял. Но я не стал, потому что соседи жалуются, а Пётрываныч меня потом дополнительно дубасит. Ну вот, Пётрываныч вчера вечером вернулся, только пожрать ничего не принес. Зато мне в консервную банку вина налил. Я не стал. Не люблю я это дело – ты же знаешь, тем более, на пустой желудок. Но все равно приятно, что поделился. А потом беседовал со мной весь вечер. Рассказывал, как много лет назад летал бомбить берлин, пекин и вашингтон и за каждый полет получал по дважды герою. И еще, как спасал брежнева из горящего танка, горбачева из горящего комбайна и ельцина из горящего вытрезвителя. А потом в него влюбилась известная певица, хотя Пётрываныч был тогда уже совсем не мальчик, но партия им пожениться не разрешила. Поэтому и стал пить Пётрываныч горькую…»

Я энергично потрясла головой.

«Подожди, подожди… Ничего не понимаю! Бред какой-то!»

«Это я тебе его слова передаю так неразборчиво, Джульетта. Я и сам ничего не понял, потому что за словами не чувствовал ни мыслей, ни воспоминаний. Мне только показалось, что Пётрываныч хочет присвоить себе чей-то чужой Смысл Жизни. Ну, вроде, как я тогда чужой кусочек сыра присвоил… Потом у Пётрываныча в бутылке закончилось, и я на всякий случай под кровать спрятался. А он не растерялся – из моей банки допил. То ли запомнил, то ли по запаху нашел. А перед тем, как спать завалиться, все-таки меня тоже нашел, из-под кровати вытащил и крепко отдубасил».

Я вздохнула и оглянулась на Ромку. Он ходил взад-вперед у скамейки, погруженный в свои невеселые мысли.

«Странный он какой-то – твой Пётрываныч».

«Нет, Джульетта, ты так не думай, а то мы поссоримся. Мой Пётрываныч – замечательный человек. Наверное, даже лучший человек на свете. Слышишь, как его вон те мужики уважают? И он их уважает. Только никто его, кроме меня, не понимает».

Ну, и пожалуйста, лучший – так лучший. Не стоит обижать хорошего парня Вермута из-за такой непонятной и никчемной ерунды, как Пётрываныч.

Но не удержалась и спросила:

«Как ты думаешь, Вермут, зачем он тебя дубасит? В этом тоже есть Смысл?»

«А как же! Ты знаешь, у него иногда бывает очень тяжело на душе, Джульетта. Особенно, когда вино заканчивается. Вот он меня отдубасит – ему вроде как и легче, как будто опять выпил. А Смысл в том, что больше ему дубасить некого. Один он на всем белом свете, и кроме меня никому мой Пётрываныч не нужен, даже кошкам. Ведь до меня у него кошка жила. Так ушла! Сама ушла, представляешь?»

Я брезгливо поморщилась.

«Ну, вот, еще и про кошек! Давай, поговорим о чем-нибудь приятном».

«О приятном? С удовольствием! Давай, поговорим о тебе, Джульетта».

«Обо мне? Давай».

«Ты такая красивая сегодня, Джульетта».

«Я всегда красивая. Даже люди замечают… Эй-эй, Вермут, только не надо делать эту задумчиво-тупую морду и забираться на меня, как на табуретку! Прекрати сейчас же, кому сказала! Убери свои грязные лапы, придурок!»

Вдруг я почувствовала, как волосы на шее и на лопатках встали дыбом. Сначала почувствовала, а потом услышала пронзительный, режущий уши визг тормозов, несущийся со стороны дороги. Я вывернулась из-под Вермута, отшвырнула его в сторону и в следующую секунду уже стрелой летела к скамейке, изо всех сил отталкиваясь от земли. Все вокруг замедлилось, почти что остановилось, и только я неслась со всех ног к Ромке, но расстояние между ним и мной стало упругим, резиновым и почти не сокращалось.

К тротуару медленно-медленно-медленно приближалась машина…

***

Уловив боковым зрением свернувший из второго ряда к обочине автомобиль, Роман встрепенулся, освобождаясь от тяжелых мыслей, и оглянулся через плечо на дорогу.

Резко затормозив, кирпично-красные «Жигули» приткнулись к тротуару как раз напротив одинокой скамейки, у которой звонившая женщина назначила встречу. Боковое стекло, в котором отразилась вечерняя заря, выплеснувшаяся из-за изломанного высотками горизонта, поползло вниз, показались лицо и рука, сжимающая пистолет. Роман отшатнулся назад, разворачиваясь, бросил руку под полу пиджака и понял, что не успевает.

Загрохотали выстрелы. Пули ударили в бок и в спину. Так и не закончив разворот, Роман царапнул ногтями по рукоятке «Макарова» и осел на колени. Потом черная заря взметнулась в зенит, он прижался щекой к теплому пыльному асфальту и увидел Джульетту. Она бежала прямо на него, чуть приоткрыв пасть, из которой вместе с воздухом вырывались еле слышные тонкие всхлипы.

«Джульетта, назад! Назад! Нельзя!» – прошептал он. Или не прошептал, только подумал.

И она, как всегда, поняла его без слов, подошла и послушно легла рядом. Он обнял ее одной рукой и прижал к груди. Но ей почему-то было неудобно, она пыталась вырваться, а он не хотел ее отпускать…

***

Я мчалась, неслась, летела и судорожно всхлипывала на бегу от ужаса, понимая, что не успеваю. А Ромка медленно, очень медленно разворачивался, тянулся рукой к пистолету под пиджаком и медленно падал на пыльный асфальт, и пули продолжали терзать его тело.

Словно огромная гибкая палка хлестнула меня по ногам. Я споткнулась, кубарем покатилась по траве, по асфальту и уткнулась носом Ромке в бок. Я попыталась вскочить и перепрыгнуть через него, но он обхватил меня за шею и крепко прижал к себе. Я хрипела и извивалась, стараясь вырваться. Я чувствовала знакомый запах крови – на этот раз Ромкиной крови, я чувствовала, как слабеет его рука. Я знала, что причиняю ему боль, но мне нужно было перебраться через Ромку, чтобы оказаться между ним и стреляющей машиной.

От машины дохнуло противным запахом разогретого масла и человеческого пота. Что-то больно ударило в голову, в глазах вспыхнули и погасли яркие круги, сразу ослабли ноги и мысли. Я перестала сопротивляться. Да и зачем сопротивляться, если мы снова, как и три с половиной года назад, вместе лежим в постели, и Ромка прижимает меня к себе, согревая теплом своего тела. Большой, сильный мужчина и маленький, глупый, перепуганный щенок…

Я благодарно лизнула его в губы и закрыла глаза.

«Мы крепко обнимемся и будем спать, Ромка. Целую ночь, пока не вернется Супруга и не закатит нам очередной скандал…»

Уже проваливаясь в вязкую черную пустоту, я вдруг почувствовала, что Ромка уходит. Совсем непонятно: я лежу на его руке, я знаю, что он рядом, и в то же время он встает и уходит куда-то, молча, не говоря ни слова. А мой поводок так и валяется на земле…

«Разве ты не берешь меня с собой, Ромка? Тогда возвращайся скорее…»