Когда ночь была девочкой

«Это он! Без сомнений!» – определился Данила и неторопливой походкой направился в его сторону.

– Послушай друг! Подскажи, – сделав простодушное лицо, обратился к нему Данила. – Тут мне говорили, детали берут?

– А что ест? – бросил армянин, ломая язык и почти не проявив интереса.

– Да так. … кое-что, – вяло пробормотал, Данила и улыбнулся, – Пока прицениваюсь, – он, при этом, многозначительно перекладывал пакет из руки в руку.

Зоркий ястребиный взгляд армянина, отмечал все перемещения пакета.

– Если хорош товар возьмем! – гаркнул Саркис, как отрезал.

В его голосе звучали нотки превосходства и глядел он на Данилу с нескрываемым презрением. Он как бы снисходил до разговора с ним.

– К кому обратиться, что бы нормальную цену дали? – не унимался Данила, широко открывая глаза и оглядываясь по сторонам.

Он старательно продолжал играть роль несведущего сдатчика.

– Больше мой цен, тебе никто на этот базар не даст, – гордо, по-петушиному вскидывая голову, процедил Саркис и взял долгую паузу, отворачиваясь в противоположную сторону. Но это была игра. Стоило Даниле сделать шаг к краю тротуара, как он моментально сменил гнев на милость.

– Русский! Что ты «менжуешься» как девочка: покажу, не покажу?! Отвечаю! Все равно твое мешок мне принесут, только бабла потеряешь!

Данила, между делом, поглядывал, изучал остановку. Соплеменники заметили поклевку у Саркиса, насторожились, но держались на почтительном расстоянии. Никто не смел подойти к старшему, пока он вел торг.

– Ну, хорошо, – примирительно заулыбался Данила, изображая радушие, – здесь смотреть будем?

– Зачэм здесь?! Товар хороший?! Вон за «» шагай, там столик ест!

Данила последовал за ним, раскрыл пакет, позволил ему зацепить из мешка горсть конденсаторов. Его волосатые руки действовали смело по-хозяйски. Саркис раскусил несколько штук хромированными бокорезами, внимательно посмотрел на хрупкий серый излом.

– Э-э-э!!! Хороший товар! – звонко прищелкнул Саркис губами и хищно, по-ястребиному сверкнул глазами. – Что хочешь?!

– Что дашь? – пряча хитрую улыбку, спросил Данила.

– Тридцать за грамм! – небрежно бросил пробный камень Саркис.

– Ско-ль-ко? Сколько? – сделал Данила удивленное лицо, убирая пакет за спину.

– Тридцать пять! – тут же, не моргнув глазом, поправился Саркис, провожая уплывающую добычу.

– Нет! С такой цены даже торговаться не буду, – с вызовом и обидой бросил Данила.

– Ладно, сорок, – брезгливо процедил армянин и откинул голову назад, как бы ставя окончательную точку в споре.

– Пять-де-сят! – по слогам отчеканил Данила, следя за его реакцией.

– Иди!!! – Задохнулся от возмущения Саркис и это у него получилось очень искренне. – Ищи! … Никто такой цен не даст!

– Сорок семь?! – поправился Данила, внутренне торжествуя.

– Это все, что ест? – взвесил Саркис мешок на ладони после долгой паузы.

– Да почему, – лукаво улыбнулся Данила. – У меня много, – многозначительно заключил Данила.

– Сколько, много? – безапелляционно выпалил Саркис, глядя на него с недоверием.

– Увидишь!

– Сорок пять с половиной! Мамой клянусь! Хороший цена! – объявил он новую цену.

– Сорок шесть с половиной – принесу еще 3 кг, – возвращая себе в руки пакет, бросил Данила.

– Когда?

– Завтра, в это же время.

– Хорошо Русский! – нервно стрельнул он взглядом, как бы делая большое одолжение. – Ни к кому нэ ходи! Сразу ко мне!

Он медленно, на электронных весах взвесил товар, рассчитался и проводил его долгим немигающим взглядом, от которого становилось не по себе.

На следующий день, согласно уговору, Данила принес новый увесистый пакет. Ручки пакета выдавали тяжесть содержимого. Это не ускользнуло от глаз Саркиса. Он заметил его издалека и сделал подобие улыбки, если он вообще умел улыбаться. В россыпь конденсаторов предварительно были подсыпаны Н—30. Они содержали не палладий, а платину. Но Данила, согласно уговору, сделал вид, что не догадывается о более высокой их стоимости.

– Вах! Вах! – цокал языком Саркис, перебирая конденсаторы как спелое зерно и взвешивая. – Давай дорогой, все давай. «Гдэ» брал?

– Тебе все сразу расскажи! – раззадоривал его Данила и хитро улыбался.

– «Нэхороший»! Скрытный какой! Вы русский все такой! – сокрушался Саркис и это выходило у него очень искренне.

– Ладно! С севера. Радиостанции всю зиму «дербанили» с другом, – выдал Данила давно заготовленную фразу. – На лыжах, по побережью, далеко ходили. Вот, теперь надо продать.

– Много еще? – отстраняясь, чтобы глянуть ему в лицо, спросил Саркис.

Его желто-коричневые глаза напряженно замерли, веки чуть прикрылись.

– Да полно. Только я на Калужскую поеду! Там больше дают.

– Вах!! Что ты говоришь! – в горячности ударил он себя в грудь. – Я «тебэ» как брат! Я тебя знай! Ты меня знай!

– И что! – усмехнулся его горячности Данила.

– Там жулики, у них весы погод показывают!! – он оглянулся, приблизил лицо и доверительно спросил вполголоса, как будто их могли подслушать. – Сколько «оны» «тебэ» пообещали?!

– Сорок семь!!

– Дав-а-аай! Давай «дарогой». Ты ж как брат! Я тоже дам сорок семь!!!

– У тебя денег не хватит. Там почти двадцать килограммов.

– Вах!! У меня не хватит?! Кто «тебэ» сказал!!

Русский?! Наберу. Если хочешь баксами по курсу? Идет?!

Данила нерешительно потер нос, безразлично пожал плечами, делая вид, что обдумывает выгодное предложение.

– Идет?! – решительно повторил и рубанул воздух руками Саркис, оглушая его басом.

– Ну, что с тобой делать! – как бы превозмогая себя, согласился Данила и лицо его при этом стало очень недовольным.

– Хороший цен! Ты что! От себя отрываю!

– Ладно. Договорились!

– Тогда завтра, также в «десят», – безапелляционно продолжил Саркис. – На рынок не ходы. Вон там, у киоска «встрэтымся».

Данила сморщил лоб, кивнул и уточнил:

– Только без обмана?

– Кто «обманыват»?!! Я обманываю! Кто «тебэ» сказал?! Покажи! Я ему при «тебэ» башку оторву!!!

Он продемонстрировал огромные волосатые ручищи, покрытые красноватыми волосками. Как будто отвинчивает голову цыпленку.

Данила в душе улыбнулся. Все чувства играли на лице Саркиса. Его несло от предвкушения крупной сделки. Он уже что-то считал в уме. Он готов был пылинки сдувать с такого жирного сдатчика.

Юра встретил его в саду, у дома. Он нервно курил, мерил тротуарные дорожки.

– Что ты отсвечиваешь? – весело усмехнулся Данила. – Переживаешь?

– Не сидится! – тяжело вздохнул Юра. – Как все прошло?

– Нормально, на крючке Саркис.

– Не сорвется?

– Да ну! Заглотил по самые жабры. На своих рычит как тигр, чтобы даже на пушечный выстрел не приближались. На меня наверно своему богу молится. Проводил до самого выхода.

– С эскортом? Это хорошо! – согласился Юра, бросая недокуренную сигарету. – Ну, или завтра, или никогда! Завтра решится!

– Да успоко-о-о-ойся!! Я тебе говорю! – копируя интонации Славика и Димона воскликнул Данила, расплываясь в улыбке.

– Ага! Будешь тут спокоен! – не принял его игривый тон Юра. – Даже мандраж маленько.

– Все нормально! Клиент созрел. Отвечаю!

– Как я этих черных ненавижу! – непроизвольно сжимая кулаки, выдавил из себя Юра. – Понаехали твари!

– Армяне же православные?

– А мне фиолетово! – горячился Юра. – Все они одним миром мазаны. Пока мы там за правду бьемся, они наших опускают ниже плинтуса.

– Русским тоже копейка, – возразил Данила.

– Ага! А им рубль! Этот Саркис тогда так рожу воротил, будто я пустое место. Этих «хитрозадых», если на чистую воду не вывести, они наших совсем «загнобят!»

– Ну, это лирика! Ты подарок на завтра приготовил, зарядил? – спросил Данила.

– Вон! – махнул Юра головой. – Тележка и мешок.

Данила приподнял плотный сверток, хорошо укрепленный на двухколесной тележке электрическим кабелем.

– Увесистый! Однако! Что там?

– Да обычный кафель, молотком разбил. Тоже керамика, только без платины и палладия, – улыбнулся Юра, отходя от переживаний. – Для надежности Верка в два мешка зашила, чтобы не сразу можно было открыть.

– Это правильно. Пойдет! Расслабься! … Поквитаемся за твою маманьку. Недолго ждать.

– Ты ничего не забыл? Я начинаю, по сигналу, когда ты весы поднимаешь?

– Сколько можно?! Говорили уже!! – возмутился Данила. – Заметано!

– Да я так! – смутился он.

Днем Юра поехал приобрести, необходимый для дела, велосипед и еще по каким-то делам. Спустя, буквально десять секунд, Лида, мягко ступая, прошла к двери, накинула кованый крючок и проводила брата взглядом по улице, до соседнего дома.

Глаза у нее горели. Торопливо глянув в зеркало и поправив волосы, она вернулась на кухню и присела к столу. Данила наблюдал за ней все это время и улыбался

– Что смотришь? – показала она язык и тоже улыбнулась.

– А что нельзя! – сделав простодушное лицо, промолвил он. – Ты чего удумала?

– Будешь? – предложила она Даниле, – доставая из-под стола банку с вином.

– Ну, если только чуть-чуть. Ты же знаешь мои проблемы!

– Как скажете!

Она, налила ему половинку, а себе почти до краев в бокал; нарезала на дольки большое яблоко, отделила кисточку винограда и стала пить мелкими глотками, без тостов, чуть жмуря глаза.

– Ты тоже! Пожалуйста! – пододвинула она ему бокал. – Смелее.

– За тебя! – улыбнулся Данила.

– Не королевна! – поскромничала она. – И все сама!

– Чепуха! Много ты понимаешь! Ты огонь! Мне с тобой хорошо!

Лида сидела спиной к окну, тень стола скрывала небрежно распахнутый разрез легкого платья. Он смотрел на ее ноги, открытые без колготок и очень белые, смотрел на высокий подъем ступней, узкие лодыжки. Лида заметила его взгляд. Легкая блуждающая улыбка коснулась ее губ, но она не сменила позы. В тени начала ног белели белые плавки.

– Алле! Я здесь! – постаралась Лида привлечь внимание к своему лицу. – Почему не пьешь?

– Сейчас! – вздохнул Данила, не отводя взгляд от ее ног и почувствовал томление внизу живота. В мужском организме сердце – не единственный орган, которому не прикажешь.

– Опаздываешь! – произнесла девушка и осушила полбокала.

Лида читала его взгляд, направленный между ног, и улыбалась, но не открытой улыбкой, а грустной и чуть печальной.

– Что, брат ни о чем не спрашивал, не догадался? – спросил Данила рассеяно.

– Да бог с тобой! Это он тебя мог спросить! Я же тебя дура покусала!

Она допила бокал, налила еще один и казалось, что она это делает по принуждению.

– Не много? – удивился Данила, встречаясь с ней глазами.

– Вино хорошее, а не тюкает, – заключила Лида, не вытирая губ.

– Не дошло еще, – предположил Данила и взял ее за ладошку.

– У нас есть наверно пару часов.

– Понятно!

– И хотелось бы чтобы ты был хороший! – заявила она без улыбки, как будто речь шла о чем-то обыденном.

– Да ладно ты! – смутился Данила, вспоминая свой солдатский забег.

Лида запустила ему руку под рубашку. Рука была теплая.

Он опустился на пол, поцеловал ее колени и вдруг почувствовал горячие капли у себя на затылке.

Это было так неожиданно.

– Ты что? – повернул он к ней лицо.

– Извини! Не обращай внимания.

Она смахнула локтем остатки слез и быстро допила второй бокал.

– Ты сегодня мой!

– Да!

– А остальное неважно. Иди ко мне. Я уже не плачу. Правда.

Он раздевал ее бережно, успевал все рассмотреть, а она была вялая инертная и смотрела в окно.

– Что с тобой?!

– Это плохо что мы с тобой.

– Ты думаешь о нем?

– Я ни о чем не думаю, – сухо промолвила она. – Просто год.

– Что?

– Год, это уже большой срок?

– Наверно.

– Год и два месяца! А так бы я никогда, – она положила руки между ног. – Думаю, что никогда. Тебе брат все рассказал?

– Ну, так. Да. В целом.

– Ты меня осуждаешь?

– Чепуха. О чем ты. Да и кто я такой?

– Ну, в общем? – усмехнулась она.

– Конечно нет, – искренне уверил Данила ее.

– А почему по закону три года ждать?

– Ну, это когда просто «потеряшки», – задумчиво протянул Данила. – Мало ли что. Бывает.

– Иногда я думаю, что он жив. Но он не жив, я знаю точно! – заявила она жестко. – И его родители меня не осудят!

– Пойдем в другую комнату, – предложил Данила, чтобы закончить этот разговор.

– Да! Возьми, пожалуйста, мою одежду. Подожди еще бокальчик.

– Не стоит.

Данила мешал пройти ей к столу увлекая в комнату.

– Ну, подожди, подожди. Сейчас, – сопротивлялась она.

Она выпила еще пол бокала и глаза ее наконец слегка затуманились.

– О! Я забылась! А ты постарался. Я «лохушка» уже совсем голая! – удивилась она и легкий румянец запоздало проступил на ее щеках. – Я в таком виде даже перед мужем стеснялась появляться.

Худенькая, белая, без грамма загара, с далеко отстоящими коричневыми пятнами вздернутых сосков, она шла и грудь ее качалась в такт шагов и все у нее было не женское, а девчоночье, непорочно естественное и не растраченное. Даниле хотелось целовать ее в грустные глаза, длинные ресницы, опущенные в пол, в повисшие безжизненно руки, узкие ладошки лодочкой, что она как провинившаяся школьница прижимала к бедрам.

– Иди не бойся! – еле слышно бормотал он.

– Я боюсь? – удивилась она.

– Ты покраснела.

– Фигня! – выпалила она.

– Я же вижу!

– После того что было? – усомнилась Лида.

– Да?! – вспомнив, улыбнулся Данила. – Ничего же не было?

– Тогда это будет в первый раз. Убирай свои бесстыжие глаза. Будешь законную так рассматривать, – сузила она глаза как кошка.

– И тебя! – с вызовом промолвил Данила.

– Нет.

– Нет в смысле да?! – перевернул он.

– Да! – тряхнула она головой.

Это было лучше любого полета и чего угодно другого. То, что нельзя купить за деньги даже если у тебя их много. Это было соединение двух тел, двух сердец. Мужского и женского начала. Высшая точка наслаждения. Но Лида не оттаяла, она просто забылась. А Данила лежал без чувств и боялся, что наступит возмездие. В голове у него упрямо стучали молоточки, но боли не было. Ему было просто необыкновенно хорошо.

Лида смотрела в потолок и о чем-то думала.

– О чем ты думаешь? – тихо размеренно спросил Данила.

– Да так, о вас, о войне. Это так далеко. Я не могу это представить. Расскажи, как там было? – утопила она пальцы в его голове. – С Юры слова не вытянешь.

– Да что о ней рассказывать! Врать не хочется, а правду кто же захочет слушать.

– Я хочу! – с вызовом бросила Лида.

– Не сейчас.

– Ну, пожалуйста! – капризно настаивала она.

– Это же не кино. Убивают просто, умирают тоже без громких слов. Предают. Кричат, плачут; иногда сходят с ума. Зачастую голодные, неделями не моются. Курят до тошноты или сидят с опухшими ушами. Ходят под себя от близких разрывов. Пьют. Обчищают дома. Занимаются онанизмом под одеялом. Бывает, бросают раненых, не успевают хоронить убитых. Молятся, когда уже поздно. И беспрерывный, непрекращающийся мат.

– Н-да! – тяжело вздохнула она и посмотрела с сожалением. – И что совсем нет героев?

– Почему? Есть. На каждой войне есть герои и с обеих сторон. И подвиги у них достойные. Но это малая доля. А так: работа, пот, кровь, страдания и ожидание смерти.

– Извини! – промолвила она тихо и взяла его за ладонь.

– Да что там! – тяжело выдохнул Данила.

– А ты бы мог на мне жениться? – сжала она его ладонь и поднесла к губам.

– Тебе было хорошо? – после долгой паузы промолвил он.

– Не то слово! – она поцеловала его пальцы и добавила. – В этот раз да!

Данила убрал руку и поцеловал ее в глаза.

– Ты бы мог на мне жениться? Не сейчас потом? – опять спросила она, скользя ладошкой у него на груди в волосах.

– Тогда бы я тебя сильно жалел.

– Это ты сейчас меня жалеешь. Я просто спросила. Мне никто не нужен. Пока не нужен. Я еще буду ждать его.

Юра задержался. Он вернулся, когда длинные тени уже заскользили по огороду, а солнце зацепилось за верхушки деревьев.

Сели ужинать. Вечер был так себе, еда не впечатляла. Юра как всегда, паниковал, нагнетал обстановку, а Данила думал о Лиде. Так они и говорили на разных языках. Данила осознавал, что эта близость была нужна девушке. Но это не было любовью или даже предтечей. Они просто оказались одинокими и очень близко. Так близко что это неизбежно привело к тому, результату, который напрашивался сам собой. И Данила чувствовал, что напряжение всех физических и душевных сил не вывело его из хрупкого равновесия и радовался этому. Но это было обманчиво.

На следующее утро, после завтрака у Данилы застучало в висках, наступила резкая головная боль, пожалуй, самая сильная за все время. Ко всему прочему стал слезиться левый глаз.

– Ты что друг?! – заботливо и с тревогой осведомился Юра, подавая салфетку. – Не пугай меня так! Все на карту поставлено!

Данила вымученно улыбнулся:

– Да справлюсь! Это наверно от волнения! Врачи же говорили. А что Лида не встает?

– Ты пил Мигрениум с утра? – заботливо заглядывал он ему в глаза.

– Обязательно.

– Выпей еще, – увещевал он. – Не дай бог тебе скопытиться в самый ответственный момент!

– Ну, давай. По две я еще не пробовал. А то голова какая, – то не своя и левый глаз, как будто что-то мешает.

– И слезы еще вытри, – участливо скривился Юра. – Очень больно?

– Уже терпимо. Не обращай внимания.

– Что ты еще спрашивал? – попросил напомнить он.

– Да ничего, – усмехнулся Данила. – Уже ничего.

Радиорынок встретил их обычным гомоном. Они остановились поодаль. Юра побежал разведать обстановку, сделать последние приготовления.

– Все отлично! – запыхался он. – Машина стоит. Предки сидят, Саркис как петух бегает, ждет не дождется тебя.

Данила взял тележку, бросил прощальный взгляд на Юру и неторопливо направился на встречу.

Саркис и правда был в возбужденном состоянии. Увидев Данилу, обрадовался, как родному человеку.

– Вах! Вах! Уже опаздывать! Сколько ждать?! Проходи дорогой! Проходи! Вот сюда! Чтобы нам никто «нэ помэшал».

Машина Саркиса, как и ожидалось, была за контейнерами, вне поля зрения. На раскладном столике, кроме электронных весов и калькулятора, ничего не было. Данила зашел первый и с обратной стороны стола, чтобы армянин расположился к машине спиной. Это удалось. Армянин ничего не заподозрил.

– Ну, давай, показывай? – нетерпеливо бросил Саркис, дергая пышной шевелюрой.

– Так ты что – налегке? – недоверчиво проговорил Данила, взглядом ощупывая его фигуру. – Деньги не маленькие! Покажи их вначале?

– Вах! Ты что Русский! – громко возмутился Саркис. – Я тут «десят лэт» стою! Меня все знают!

Данила продолжал недоверчиво смотреть на него и молчал.

– Мамой «клянус»! – еще громче крикнул он. – Будут деньги! Отвечаю!

– Понятно! – недобро нахмурившись процедил Данила. – А с весами все в порядке?

Данила высоко поднял весы и перевернул их обратной стороной. Саркис от неожиданности оторопел.

– А это что за тумблер? – возмутился Данила, – отгибая изоленту, прикрывающую тайное отверстие.

– Какой такой «тумблэр»?! – взвился Саркис. – Что ты «мэлешь»!

– Твои весы?! Вот этот! – поднес Данила корпус ближе к его глазам.

– «Нэ» знаю! – сбавил накал Саркис и скривился как от зубной боли. – Только сейчас «увидэл». Клянусь!

– Жульничаешь?! – обличал его Данила и смотрел с негодованием.

– Клянусь, брат не хотэл!

За контейнерами показалось облако серого дыма. Оно росло и расширялось.

Данила резко и зло оттолкнул весы от себя и взялся за телегу. Саркис растерялся, взлохматил пятерней волосы.

– Это не мой весы Русский! – после паузы, наконец, сдавленно выдавил Саркис. – Прости! Давай другие возьмем!!

Сзади него, за контейнерами послышались крики, хлопки дверей. Данила ярко представил, что там происходит. Дымовая шашка, брошенная под автомобиль, создала полную иллюзию пожара. Вся машина окуталась дымом и родители Саркиса, не выдержав кинулись в разные стороны. Это и нужно было Юре, скрывшему свое лицо под балаклавой. В непроницаемом дыму, вырвать сумку из рук растерянной и испуганной женщины, не должно было составить большого труда.

Саркис, привлеченный шумом, наконец обернулся. Лицо его вытянулось в недоумении, но его замешательство длилось не больше секунды, пока не раздался женский истошный крик.

– Русский! Стой сдэс! Стой не уходи!!! – крикнул он во все горло и стремглав, нагнув голову как бык, кинулся между контейнеров в сторону «пожара».

Данила, не теряя времени, быстрым шагом устремился в противоположную сторону. За последним контейнером, он оставил тележку и сел на предупредительно оставленный здесь велосипед.

Данила ехал спокойно и уверенно. Он не ждал погони и ее не было. Чтобы осознать, понять, что произошло, нужно было время. И его было достаточно. Вскоре старые дворы поглотили велосипедиста.

Жизнь среди домов шла своим обычным порядком: играли дети, на лавочках грелись старушки, голуби клевали остатки засохшего хлеба. На него никто не обратил внимания.

Сняв макияж, оставив летную куртку и велосипед у одной из «мусорок», он вернулся обычным маршрутом на автобусе. Юра уже нетерпеливо поджидал его и призывно издалека махал рукой. Лицо его светилось от счастья.

– Ден! Ну, ты орел! – радостно кричал он.

Не выдержав, он побежал на встречу.

– Мы сделали их!!! – не сдерживал эмоции Юра. – Все получилось!!! Все получилось!!!

Они обнялись как будто долго не виделись, но на душе у Данилы скребли кошки. Он вспоминал истошный крик пожилой женщины. Это не давало ему покоя.

– По гроб жизни тебе буду обязан дружище! Ты друг мне или не друг?! – в избытке чувств восклицал Юра, высоко вздымая руки. – Мы их сделали!!!

– Сколько взял? – спросил Данила без энтузиазма. – На дом хватит?!

– Да еще не считал еще! Нормалек. «Забабахаем» новенький! Пусть живет! Главное справедливость восторжествовала!

– Ну, поздравляю коли так! – со вздохом, промолвил Данила.

– Ты как не рад? – удивился Юра.

– Да почему? – слукавил Данила. – Рад за тебя и твою «маманьку».

– Как обещал! – он похлопал по оттопыренному карману, – что откладывать в долгий ящик. Сейчас закажу такси, сгоняем: билеты, телефон тебе купим, ну и коньячка, закусочки, «шашлык-машлык». Плохо выпить тебе как следует нельзя! Ну, помаленьку все равно тяпнем. Такой повод!

Данила смущенно улыбнулся:

– Давай!

Вечером они опять сели втроем. Стол ломился от обилия колбас, пастромы, буженины, рыбы ценных сортов. Очевидно, в этом доме это было впервые. По краям возвышались салаты из кулинарии и прочей снеди. Двухкилограммовый торт не влез и стоял на окне. Лида оттаяла, морщинки у нее разгладились, и она стала разговорчивей, особенно когда в литровой бутылке «Старого Кенигсберга» осталось менее четверти.

– Мальчики я молилась за вас! – щебетала она. – Так опасно, но вы молодцы.

– А ты не верила! – укорял ее Юра и пытался хмуриться.

Она пожала плечами и виновато вздыхала.

– Главное получилось!

– Но должно же нам хоть раз в жизни повезти! – пьяно улыбаясь восклицал Юра и смотрел на нее влюбленными глазами.

Когда Лида вышла подогреть шашлык, он переключился на Данилу:

– Да мы же один народ! Что вы, в самом деле? Мы вас любим. Должна существовать одна страна! И это обязано быть у вас и у нас в головах!

Даниле от чего-то стало холодно и неуютно, есть расхотелось. Такой полупьяный спич он не принимал. Но Юре казалось, что он говорит добрые слова и не унимался. Это напрягало.

Наконец Лида принесла источающее аромат мясо.

– Горяченькое!

Юра оживился, потянулся за коньяком отыскивая глазами его бокал.

– Нет! Мне уже хватит! – взмолился Данила, отметая его намерения. – Не порти хороший напиток.

– Убери руки. Немного на донышке? – упорно настаивал он, – неуверенно целясь горлышком бутылки.

– Уже пять донышек! … Перебор! Наверно пол бокала выпил, – возражал Данила. – С утра забыл что было?! Достаточно, правда.

– Эх! Сестра скромничает! Ты не пьешь! Мне одному приходится отдуваться! – храбрился он и смеялся одними глазами. – Люблю я вас! Всех люблю! Жаль на завтра билеты взяли! Погостил бы еще?! Может, сдадим?!

– Поеду! – улыбнулся Данила. – Итак задержался! А ты закусывай! Давай, а то тоже после сотрясения.

– Не переживай! Фигня все! На мне как на собаке. Сейчас у нас с Лидуськой все наладится! Правда сеструха?! – пьяно ухмылялся он. – Лидка! Ты меня после сегодняшнего фейерверка уважаешь?

– Да кто же тебя не уважает?! – говорила девушка, любовно глядя на него. – Ты правда ешь, а то тебя развозит.

– Да я, знаешь, как пить могу?! Что там «литряк» на троих?! Семечки! Я вам говорю!

– Так ты его один и глушишь! – увещевала она, отставляя остатки бутылки на самый край стола.

– Ш-а-алишь! – мутным взглядом проводил он недопитый коньяк. – А у меня праздник! Имею право! Ты вспомни, когда отец мать зашиб, как нам тяжело было. Одни остались. Никто толком не помог, одни советы от теток. Ни рубля не дали. Сколько у нас этих праздников было?! На пальцах сосчитать!! То-то!

Сестра быстро скользнула взглядом по лицу гостя, а физиономия Данилы вытянулась от неожиданности. Он удивленно уставился на Юру:

– Не понял? – бросил он коротко и нахмурился.

– Что ты не понял? – обернулся Юра к нему всем корпусом с вилкой в руках. Он еще продолжал улыбаться.

– Матери нет, а кому мы на дом зашибали? – помрачнел лицом Данила.

– Ой у меня там чайник! – побагровев лицом, вспорхнула со своего места Лида, а ее брат надолго замолк, собираясь с мыслями. Он даже как будто разом протрезвел.

– Гм-м! Да! В общем так вышло дружище! – растягивал он слова. – Извини! Ну, вот так! Сироты мы с сестрой. Отец мать того… и сам в петлю залез, очевидно, со страху, поняв, что натворил.

Юра стал усиленно тереть лоб, но взгляд от стола не отводил.

– Мы уже восемь лет как одни. Вот я и загорелся идеей: сколько можно по чужим углам мыкаться. Пан или пропал! А тут ты! Тебя мне сам бог послал. Не со зла обманывал. Боялся, что ты откажешься. Но случай с паленым домом был, правда не с нами. Использовал, каюсь. Где-то так!

Данила встал и молча вышел на крыльцо. Холодный воздух приятно холодил разгоряченное лицо.

«Пока злишься на человека, испытываешь чувство досады, раздражения – это еще не конец. Все бывает. Потом все перемелется, войдет в норму. Даже когда обвиняешь, бросаешь обидные слова или получаешь их сам, можно стерпеть. Но бывает друг, товарищ или того, кто назывался таким или которого ты принимал как брата, родного человека, сделает что-то такое, что он исчезает из твоей жизни. Превращается в пустое место. Голый ноль. Ты смотришь, а его нет. Нет совсем. Он перестает существовать для тебя, даже незнакомый прохожий имеет больший вес. Он твой друг, а исчезает как вид из окна поезда, ты даже никогда не поедешь по этому пути и даже случайно глазком не увидишь, то, что было тебе дорого. Дорого недавно, но не теперь! Все переменилось. Воронежа больше нет, друга больше нет, добрых воспоминаний тоже. То есть все разрушилось и превратилось в прах. Потому что тебя обманули! Провели! Использовали! И не важно, прав ли, по сути, твой друг или не прав. Имел ли он на это веские основания или нет. Для тебя он больше не существует. И это уже данность. Аксиома, не требующая доказательств.

Соседние дома казались безжизненными. Ни в одном из них не горел свет, не теплилась жизнь. Тусклые звезды светили холодно и безучастно. Легкий ветерок качал ветки кустов и было очень тихо.

Скрипнула аккуратно дверь, вышел Юра. Встал в сторонке. Долго молчал, наконец выпалил:

– Ну, соврал! Подлец! Думал уедешь и концы в воду! А видишь, как получилось! Не надо было столько пить. Ну, давай я тебе половину отдам! Мне не жалко!

– Ничего не надо! – твердо отрезал Данила. – Не денег же ради. Мать твою жалел. А как рассказывал красиво?!

– Гм-м! Да-а – а! – протянул он и ломая спички закурил, глядя в сторону.

– Поеду я, не буду ждать утра, – выдал Данила созревшее решение.

– Куда же ты ночью? – не мало удивился Юра.

– На вокзале переночую! – мрачно заявил Данила.

– Оставайся друг, – понурив голову попросил он. – Извини.

– Решил уже, – сухо обрезал Данила.

– Может хочешь, чтобы я деньги этому петуху отдал с его диаспорой? Это справедливо будет?

– Ничего я не хочу, – холодно процедил Данила.

– Эти КМ-ки, если хочешь знать, в свободной продаже никогда и не были. Все ворованное с заводов, военных частей. Сколько техники разукомплектовали, в негодность привели из-за этого, а они на вершине этого синдиката. Все сливки им! По ним давно тюрьма плачет.

– Да что ты как на митинге, – усмехнулся Данила. – Поеду я.

– Сильно обиделся?!

– Живи как знаешь! – без холодка, без эмоций, бросил он. – Это твоя жизнь.

– Ну, возьми хоть на дорожку… полтишок сверху?!

– Лишнее это.

– Оденешься как человек. Где врачам занесешь, … на таблетки останется?

– Я все сказал.

– Ну, и вали! «долбанутый» на всю голову. Три извилины! Сам виноват! Но имей в виду, – грозно добавил он, – ляпнешь, где… меня никто не видел, я от всего откажусь, сам на себя статью накатаешь.

– Не переживай! – усмехнулся Данила. – Не ляпну.

Данила неспешной походкой пошел к калитке. Неожиданно увидел быструю тень, отделившуюся от дома. Его на выходе догнала Лида. Они шли по улице молча. Девушка куталась в теплый серый платок из ангорской шерсти.

– Вот уезжаю я! – выдохнул останавливаясь Данила.

– А бог троицу любит, – потянулась она к нему губами.

Поцелуй был томный тягучий и очень горячий.

– Так получилось Лида!

Девушка была выпивши и расслаблена и льнула к нему всем телом, и он понимал, что она очень ждала его сегодня. Готовилась. И он думал об этом непрестанно. Он считал часы. И она считала. И все было бы у них ночью прекрасно и замечательно! Пожалуй, особенно замечательно. Они бы нашли, что-то новое необычное. Потратили себя так, что зашли бы минус. Нащупали дно удовольствий, а может, оседлали вершину. И все что случилось за столом, было большой нелепицей и ему так не хотелось уезжать в эту сырую прохладную ночь. Но сделать он ничего был не в силах. И она понимала, что он не может и не просила, а только слезы изредка катились из ее глаз. Он не видел этого, только ощущал это по мокрым щекам и заложенному носу и легкому всхлипыванию.

– Он, конечно, догадается, – уткнувшись к нему шепнула Лида.

– Брат?

– Ага! Да и пускай! – всхлипнула она чуть сильней. – Что с того!

– Наверное!

– Я не могла не проводить! Ты только не забывай меня! – чуть слышно промолвила она и голос у нее дрогнул, сломался.

– И ты меня!

Он прижал ее крепче и не видел ее лица, только ощутил ее горячее взволнованное дыхание.

– Я нет! – шепнула она и это прозвучало торжественно.

– И я нет!

Он нашел и поцеловал ее в дрожащие влажные от слез ресницы.

– Кораблики! – произнесла Лида отрешенно и это было странно.

– Какие кораблики? – переспросил он.

– Прощание Славянки! У меня всегда так! Когда навсегда!

Темная ночь в доли секунды поглотила кутающуюся фигуру девушки. Стало невыносимо жалко ее, себя и весь этот несуразный бестолковый мир.