Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты

Таким образом, в трудах мыслителей эпохи Возрождения формируется модель нового политического лидера, который ставил задачу изменить жизнь и порядок в государствах, сделать жизнь более богатой, более справедливой. В то же время некоторые философы освобождали правителей не только от религии, но и от морали. Появляющиеся буржуазные отношения требовали от лидера принципиально новых личностных качеств – умения сплотить общество, используя при этом все доступные и недоступные методы и средства для сохранения и укрепления личной власти, способности заставить граждан, если не любить или уважать, то хотя боятся его.

В последующие времена, вплоть до ХIХ в., исследование лидерства в достаточно широком масштабе не проводилось, так как мыслители того периода своей главной задачей видели создание общественных структур, ограничивающих личную власть правителей. В ХVII – ХVIII вв. все же предпринимались ограниченные попытки реанимации традиций индивидуалистической трактовки исторического процесса. Наиболее яркими представителями волюнтаристской теории лидерства, рассматривающей историю как результат целенаправленного творчества выдающихся личностей, были Томас Карлейль и Ральф Уолдо Эмерсон.

Через всю работу известного шотландского историка Томаса Карлейля «Герои, почитание героев и героическое в истории» проходит мысль, что «история мира есть биография великих людей». Мыслитель рассматривал деятельность политических лидеров и противопоставлял ее действиям маленьких, «безымянных» людей. Т. Карлейль построил свою лидерскую модель на примере великих личностей – тех, кто становится покровителями, вождями, пастырями, учителями и способны повести за собой широкие народные массы. Он провозгласил «культ героев», на чьих биографиях основывается история человечества и которые обладают уникальными личностными качествами: мудростью, отвагой, самобытностью речей и поступков, искренностью и покорностью к стоящим выше них, что позволяет им быть посредниками между человечеством и божественным миром. Т. Карлейль был убежден, что лидеры – это «великие люди, вожди человечества, воспитатели, образцы и, в широком смысле, творцы всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть; все, содеянное в этом мире, представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежавших великим людям, посланным в наш мир. История этих последних составляет поистине душу всей мировой истории» [222, с. 7].

Исследователь неоднократно подчеркивал, что «культ героев, низкопоклонное восхищение от глубины сердца, ревностное, безграничное подчинение наиболее благородной, божественной ипостаси человека – разве это не источник самого христианства? [222]. Для Т. Карлейля только выдающая личность, обладающая двумя существенными свойствами – искренностью и интуицией, может быть лидером.

Ученый предложил принципиально новую типологию лидеров: божество; пророк; поэт; пастырь; писатель; вождь (государственный человек, им может быть и великий злодей-организатор типа Тамерлана или Батыя) [222].

Политические лидеры или, по Т. Карлейлю, великие люди «всегда составляют крайне полезное общество. Даже при самом поверхностном отношении к великому человеку мы все-таки кое-что выигрываем от соприкосновения с ним. Он – источник жизненного света, близость которого всегда действует на человека благодетельно и приятно. Это – свет, озаряющий мир, освещающий тьму мира; это – не просто возжженный светильник, а скорее, природное светило, сияющее, как дар неба; источник природной, оригинальной прозорливости, мужества и героического благородства, распространяющий всюду свои лучи, в сиянии которых всякая душа чувствует себя хорошо. Как бы там ни было, вы не станете роптать на то, что решились поблуждать некоторое время вблизи этого источника. Герои, взятые из шести различных сфер и притом из весьма отдаленных одна от другой эпох и стран, крайне не похожие друг на друга лишь по своему внешнему облику, несомненно, осветят нам многие вещи, раз мы отнесемся к ним доверчиво. Если бы нам удалось хорошо разглядеть их, то мы проникли бы до известной степени в самую суть мировой истории» [222, с. 33].

Но кто такой великий человек, герой или политический лидер? Т. Карлейль считал, что трудно ответить на этот вопрос: «В истории всякой великой эпохи самый важный факт представляет то, каким образом люди относятся к появлению среди них великого человека. Инстинкт всегда подсказывал, что в нем есть что-то божественное. Но должно ли считать его богом или пророком или кем вообще должно считать его?» [222, с. 38]. Мыслитель убежден, что «грубой и большой ошибкой было считать великого человека богом». «Да и к герою теперь уже не относятся как к богу среди подобных ему людей, но как к Богом вдохновленному человеку, как к пророку» [222, с. 38].

Герой, по мнению Т. Карлейля, должен отличаться от простых людей набором определенных личностных качеств и характеристик. Наклонности или задатки великого человека, героя присутствуют в каждой личности. Мера их проявления зависит от определенных обстоятельств: времени и социально-политической ситуации в обществе. Героизм в человеке можно воспитать или развить те наклонности, которые способствуют развитию героических личностных качеств. Задача общества – стремиться к тому, чтобы воспитать как можно больше великих людей. Они помогут спасти мир.

Главная, основная особенность всякого великого человека в том, что он велик, – считал Т. Карлейль. Он подчеркивал, что «великое сердце, ясный, глубоко проникающий глаз: все в этом, без них человек, работая в какой угодно сфере, не может достигнуть ни малейшего успеха» [222, с. 67]. Однако природа не создает великих людей, как вообще всех людей, по одному и тому же шаблону. Каждый герой или лидер имеет свои специфические качества или черты, отличающие их друг от друга.

Важная черта великого человека – искренность. «Искренность, – писал мыслитель, – глубокая, великая, подлинная искренность составляет первую характерную черту великого человека, проявляющего тем или иным образом свой героизм. Не та искренность, которая называет сама себя искреннею; о нет, это в действительности очень жалкое дело: пустая, тщеславная сознательная искренность, чаще всего вполне самодовольная. Искренность великого человека – другого рода: он не может говорить о ней, он не знает ее: мало того, я допускаю даже, что он склонен обвинять себя в неискренности, ибо какой человек может прожить день изо дня, строго следуя закону истины? Нет, великий человек не хвастает тем, что он искренен, далеко нет; быть может, он даже не спрашивает себя, искренен ли он; я сказал бы охотнее всего, его искренность не зависит от него самого, он не может помешать себе быть искренним! Великий факт существования велик для него. Куда бы он ни укрылся, он не может избавиться от страшного присутствия самой действительности. Его ум так создан; в этом прежде всего и заключается его величие» [222, с. 40].

Оригинальность, по мнению Т. Карлейля, – «это вестник, посланный к нам с вестями из глубины неведомой бесконечности. Мы можем называть его поэтом, пророком, богом; так или иначе, но все мы чувствуем, что речи его не похожи на речи всякого другого человека. Разве его речи не являются известного рода «откровением» – мы должны употребить это слово, за неимением другого, более подходящего. Ведь он приходит к нам из самого сердца мира; ведь он представляет частицу первоначальной действительности вещей! Бог дал людям многочисленные откровения» [222, с. 41].

Храбрость. «Великому человеку «необходимо быть храбрым» [222, с. 29]. «Неумолимая судьба, которую бесполезно было бы пытаться преклонить или смягчить, решала» [222, с. 30], но великий и храбрый человек способен победить и судьбу.

Великих людей уважают, почитают. А разве не заслуживает великий человек уважения, если он «самостоятелен, оригинален, правдив», «проникает в истину», если «именно он завоевал мир для нас» [222, с. 104]. «Посмотрите, – подчеркивал мыслитель, – разве люди не почитали самого Лютера как настоящего папу, как своего духовного отца, ибо он в действительности и был таким отцом? Почитание героев никогда не умирает и не может умереть. Преданность и авторитетность вечны в нашем мире; и это происходит оттого, что они опираются не на внешность и прикрасы, а на действительность и искренность» [222, с. 104].

Предназначение великих людей, всех политических лидеров – ниспровержение идолов, возвращение людей назад, к действительности. «Такова вообще роль великих людей и учителей, – подчеркивал Т. Карлейль. – Магомет говорил, обращаясь к своим соплеменникам: эти ваши идолы – дерево; вы обмазываете их воском и маслом, и мухи липнут к ним; они – не боги, говорю я вам, они – черное дерево! Лютер говорил, обращаясь к Папе: то, что вы называете «отпущением грехов», представляет собою лоскут бумаги, сделанной из тряпки и исписанной чернилами, только лоскут, и больше ничего; такой же лоскут представляет и все то, что похоже на ваше «отпущение». Один только Бог может простить грехи. Что такое папство, духовное главенство в церкви Божьей? Разве это один пустой призрак, состоящий лишь из внешнего обличил и пергамента? [222, с. 110].

Великие потрясения, революции и войны требуют героев, выдвигают, формируют и воспитывают великих людей. «Все это революционное движение, – писал мыслитель, – начиная с протестантизма, подготовляет, на мой взгляд, один благодетельнейший результат: не уничтожение культа героев, а скорее, сказал бы я, целый мир героев» [222, с. 105].

Особый интерес для понимания сущности политических лидеров представляет беседа «Герой как вождь. Кромвель. Наполеон. Современный революционаризм». Герой в образе вождя – это «человек, который становится повелителем других людей, воле которого все другие воли покорно предоставляют себя, подчиняются и находят в этом свое благополучие, такого человека мы можем считать по сущей истине величайшим из великих. Он практически, на деле, воплощает в себе все разнообразные формы героизма: пастыря, учителя, вообще всякого рода земные и духовные достоинства, какие только мы можем себе вообразить в человеке; воплощает, чтобы таким образом повелевать людьми, давать им постоянные практические наставления, указывать ежедневно и ежечасно, что они должны делать» [222, с. 159].

Политический лидер или вожак – «способнейший человек – это означает, считает мыслитель, – также самый искренний, справедливый, самый благородный человек; то, что он указывает нам делать, является всегда самым мудрым, самым надлежащим делом, до какого только мы можем додуматься каким бы то ни было образом и где бы то ни было, – обязательным делом, которое мы должны делать, пуская в ход все зависящие от нас средства, с открытой доверчивостью и признательностью к своему руководителю, нисколько не сомневаясь в нем!» [222, с. 160].

Однако настоящих вожаков, истинных политических лидеров не так много. Это штучный товар, который надо формировать, создавать, искать, выдвигать, лелеять. Но, с другой стороны, существуют идеалы, и к вожакам предъявляются большие требования. «Идеалы должны существовать; что если мы вовсе не будем к ним приближаться, то все погибнет! Несомненно так! Самый искусный каменщик не может вывести стены совершенно вертикально, это математически невозможно; он удовлетворяется известною степенью приближения к вертикали и, как хороший каменщик, понимающий, что он должен же когда-нибудь покончить со своею работою, оставляет ее в таком виде. Но что выйдет, если он позволит себе слишком отклониться от вертикального направления; в особенности, если он забросит совсем свой отвес и ватерпас и станет беззаботно класть кирпич на кирпич, как они подвертываются ему под руку! Подобный каменщик, я полагаю, становится на опасный путь. Он забылся; но закон тяготения не забывает действовать, – и вот работник и стена, возводимая им, превращаются в беспорядочную кучу развалин! Такова, в сущности, история всех восстаний, французских революций, социальных взрывов в древние и новые времена. Во главе дела оказывается слишком неспособный человек, слишком лишенный благородства, мужества, слишком бестолковый человек. Люди как будто забывают, что существует известное правило или своего рода естественная необходимость, чтобы место это занимал способный человек. Кирпич должен лежать на кирпиче, насколько это возможно и необходимо. Неумелая подделка способности соединяется неизбежно с шарлатанством во всякого рода делах управления, дела остаются неупорядоченными, и общество приходит в брожение от бесчисленных упущений, нужд и бедствий: миллионы несчастных протягивают руки, чтобы получить должную поддержку как в материальной, так и в духовной жизни, а ее нет [222, с. 160–161].

Работа Томаса Карлейля «Герои, почитание героев и героическое в истории» была написана в то время, когда роль великих людей в истории была доведена до нулевого предела, когда культ «героев» стал вытесняться культом «широких народных масс». Т. Карлейль пытался доказать, что основная масса населения «не может нормально существовать без направляющего воздействия лидеров, а в «пестрой одежде» выдающихся личностей проявляется божественное провидение и творческое начало.

Подобные взгляды на политическое лидерство имел и американский поэт, философ, общественный деятель, один из виднейших мыслителей США Ральф Уолдо Эмерсон. Через его работы красной нитью проходит мысль, что все глубокие озарения – удел выдающихся людей, а каждая великая организация – тень одного-единственного человека, чьи личностные качества детерминируют характер развития любой общественной структуры [638].

Лидеров Р. Эмерсон называл великими людьми. В работе «Нравственная философия» он особо подчеркивал, что вера «в великих людей лежит в нашей природе. Все мифологии начинаются полубогами: обстоятельство величавое, поэтическое. Их дух носится над всеми» [638, с. 213].

Именно великие люди являются примером для всего остального мира, по ним простые люди сравнивают свои действия. Весь мир держится правдою и добротою великих людей: они делают землю благотворной. «Живущие с ними находят, – отмечал мыслитель, – что жизнь утешна и крепительна. Она сносна и привлекательна для всех нас только верою в подобное сообщество, и действительностью или идеальным помыслом, мы жаждем жить с людьми, которые выше и лучше нас. Нашим детям, нашим странам мы даем их имена; вырабатываем их в глаголы нашего языка и храним их изображения, их произведения в наших жилищах. Каждое случайное событие дня наводит на память рассказы из их жизни» [638, с. 213].

«Я считаю великим человеком, – писал мыслитель, – того, кто постоянно пребывает в той высшей сфере мыслей, до которой другие добираются с усилием и трудом. Ему стоит открыть глаза, чтобы увидеть вещи в их настоящей сущности и в их многообразных отношениях, тогда как другие должны делать тягостные поправки и остерегаться бесчисленных источников заблуждений.

Велик и тот, кто остается верен своей природе и никогда не напоминает нам собою других. На нем лежит обязанность вступить с нами в сообщение и наделить нашу жизнь каким-нибудь обетованием или пояснением. Я не могу, например, даже выразить того, что мне хотелось бы знать; между тем я замечал, что есть люди, дающие своим характером и своими поступками ответы да то, о чем у меня не стало умения предложить и вопрос. Есть люди, разрешающие такие вопросы, о каких не помышляет ни один их современник: они стоят одиноко. Иные поражают нас, как великолепные возможности; но, будучи не в состоянии управиться с собою или со своим временем, они не простирают руку помощи нашим потребностям и остаются игрушкой какого-то инстинкта, пускающего свои законы на ветер» [638, с. 215].

Р. Эмерсон особо подчеркивал, что великие люди или те, кто остаются верны природе и переступают моду и обычай из любви к всемирным идеям, – наши избавители от коллективных заблуждений. Они и составляют «исключение, необходимое для нас тогда, когда все покоится под одним уровнем. Величие, появляющееся пред нами извне, издалека, есть противоядие от такой порчи и кабалы. Их гений служит нам питанием, освежает от чрезмерного освоения с нашею ровнею, и мы, с глубоким душевным ликованием, устремляемся по направлению, которое он указывает нам. Один великий человек – что за возмездие за сотни тысяч пигмеев!» [638, с. 220].

Что такое героизм? – спрашивал мыслитель и отвечал: «Вот что: человек решается в своем сердце приосаниться против внешних напастей и удостоверяет себя, что, несмотря на свое одиночество, он в состоянии переведаться с бесчисленным сонмом своих врагов. Эту-то бодрую осанку души называем мы героизмом. Первая к нему ступень: пренебрежение приволия и безопасного местечка. Затем следует доверие к себе и убеждение, что в действительной энергии есть достаточно могущества, чтобы исправлять все приключающиеся с человеком бедствия и отместь мелкие расчеты благоразумия. Герой отнюдь не думает, будто природа заключила с ним договор, в силу которого он никогда не окажется ни смешным, ни странным, ни в невыгодном положении. В доблестной душе равновесие так установлено, что внешние бурные смятения не могут колебать ее воли, и под звуки своей внутренней гармонии герой весело пробирается сквозь страх и сквозь трепет, точно так же, как и сквозь безумный разгул всемирной порчи» [638, с. 96–97].

Рассуждая о героизме, мыслитель утверждал, что героизм есть высшее проявление природы индивидуума; героизм следует чувству, а не рассуждению, и потому он прям во всех своих действиях. Сущность его – доверие к себе; средства – презрение ко лжи, к несправедливости, и сила переносит все, что ни постараются навлечь на него клевреты зла. Героизм откровенен и правосуден, великодушен, гостеприимен, воздержан; он гнушается мелочными расчетами и пренебрегает пренебрежениями. Герой может некоторое время стоять в разладе с целым родом человеческим, не исключая людей великих и мудрых; но он не унывает, а повинуется своему врожденному, внутреннему призванию. И кто же в состоянии усмотреть всю разумную причину такого-то действия, как не тот, кто свершает его, ясно понимая, в чем оно заключается! Вот почему даже в людях мудрых и справедливых зароняется временное недоверие до той поры, как они убедятся, что подобные действия вполне соответствуют их собственным воззрениям. Со своей стороны, люди благоразумные косятся на такой поступок; за его совершенное противоречие их чувственным понятиям о благополучии, потому что всякий героический поступок измеряется своим презрением благ внешних. Когда же, напоследок, и внешние блага не обходят героя, тогда и осторожные люди принимаются величать и восхвалять его до небес [638].

Много ли есть в наш век личностей великих, доблестных? – спрашивал мыслитель. Нет, нет между нами ни мужчин, ни женщин, способных дохнуть обновлением на нашу жизнь, на наш общественный быт! Нервы и сердце человека высохли, и все мы стали робкими, оторопевшими плаксами. Мы боимся правды, боимся счастья, смерти, боимся один другого. Большая часть людей нам современных оказываются до того несостоятельными, что они не в состоянии удовлетворять своим собственным потребностям; их самолюбивые притязания стоят в разительной противоположности с их действительным могуществом, которое со дня на день хилеет и оскудевает. Все мы – ратоборцы гостиных, а когда нужно сразиться с судьбою, мы благоразумно обращаемся вспять, не понимая, что в таком-то именно бою и крепнут силы [638, с. 7].

Р. Эмерсон считал, что бояться чрезмерного влияния достойных – непростительно. Будем служить великому, – писал он, – не опасаясь унижения, не пренебрегая ни малейшею услугою, оказанною ему. Сделаемся членами его тела, дыханием его уст, отрешимся от самолюбия. Что заботиться о нем, если с каждым днем становишься выше и благороднее? Прочь с ней, с презрительною дерзостью какого-нибудь Босвелля! Благоговение гораздо возвышеннее жалкой гордости, которая все держит себя за подол. Отрешись от себя, иди вслед за другим: в отношении души – за Христом; в философии – за Платоном; в поэзии – за Шекспиром; в естествознании – за Декартом. Избранное стремление не остановится, и самые силы твоей инерции, опасения, любви не задержат тебя на пути. Вперед, и всегда и вечно – вперед! [638, с. 224].

Опираясь на идеалистическую и религиозную политическую и философскую мысль, Т. Карлейль и Р. Эмерсон обосновывали историю результатом творчества героических личностей, «ее локомотивов».

По новому проблемы героического раскрываются в концепциях итальянского философа Джамбаттиста Вико и одного из классиков немецкой философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Дж. Вико в работе «Основания новой науки о природе наций» раскрывал непосредственную связь исторического процесса и героического, которые он представлял как один из его этапов [91]. Гегель, разделяя эти идеи и изображая героическое в мире древних эллинов, определял его как формообразующий, основополагающий принцип героев, характерный для догосударственного периода [112].

Особый и весьма специфический вклад в разработку теории лидерства внес великий немецкий философ Фридрих Ницше. В известных произведениях «Так говорил Заратустра», «Антихрист. Проклятие христианству», «Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей», «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего», «Человеческое, слишком человеческое», «Сумерки идолов» он сформулировал несколько тезисов, которые затем получили широкое развитие в политической и социологической науках. Во-первых, он объявил волю к власти движущей силой истории и видел в ней творческий инстинкт, который проявляется прежде всего у выдающихся личностей (лидеров), которые не только стремятся к власти, но, обладая сверхчеловеческими качествами, и преодолевают инстинкт толпы.

Второй тезис касается природы лидерства как иррациональной, инстинктивной силы, связывающей лидера и его сторонников. Во-третьих, Ф. Ницше попытался доказать необходимость формирования высшего биологического существа с выдающимися личностными качествами, создать принципиально новую модель суперлидера – сверхчеловека. «Сверхчеловек есть смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: «Да будет сверхчеловек смыслом земли!!» [396, с. 8].

Ф. Ницше был убежден, что «Бог умер» [396, с. 8], и ему на смену обязательно придет сверхчеловек. Это будет сильная, волевая, развитая и красивая личность, возвышающаяся над человеком так же, как тот превосходит обезьяну. «Что такое обезьяна для человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором» [396, с. 8]. Это море, в котором может потонуть человеческое презрение [396, с. 9]. Важнейшая задача сверхчеловека – создание новых ценностей, которые понимают и принимают сильные мира сего. Массы должны исполнять то, что предначертано элитой. По мнению Ф. Ницше, «умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек» – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля!» [396, с. 57].

Что же придет на смену несуществующему уже божеству? Конечно же, это не мог быть просто человек, так как он – всего лишь недоразвитое животное. Новым богом могло стать только существо, действительно наделенное совершенством – сверхчеловек [396]. Сверхчеловек, «белокурая бестия», хищный зверь, ищущий добычу и постоянно жаждущий победы, является, по Ф. Ницше, носителем воли к власти.

Что такое сверхчеловек? В книге «Так говорил Заратустра» изложено учение о существе, призванном служить образцом для подражания и быть целью развития всего человечества. Сверхчеловек – это результат длительного развития общества, личность, намного превышающая современного ей человека по своим физическим и интеллектуальным качествам, это существо, разум которого настолько совершенен, что позволяет управлять телом и волей. Это существо, презирающее мир простых людей и уходящее от него в горы, чтобы достичь предельного совершенства мыслей и поступков, однако в котором практически отсутствуют морально-нравственные качества и идеалы. Тем более, что современное Ф. Ницше общество испорчено демократией, аморально и преступно. Именно оно и детерминирует формирование испорченных людей.

По мнению Ф. Ницше, сверхчеловек не ограничен нормами существующей морали, общественными обязательствами и предписаниями. Он стоит по ту сторону добра и зла. Он может быть жестоким к обычным людям и снисходительным, сдержанным, нежным, дружелюбным в отношениях с равными себе. Его отличают высокие жизненные силы и стремления. Он утверждает новые ценности и идеалы. Главное в его жизни – воля к власти, подтвержденная силой и могуществом.

«Что хорошо? – писал Ф. Ницше в работе «Антихрист». – Все, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно? – Все, что происходит из слабости. Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия. Не удовлетворенность, но стремление к власти, не мир вообще, но война, не добродетель, но полнота способностей (добродетель в стиле Ренессанса, virtu, добродетель, свободная от морали). Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом [390, с. 633].

В воле к власти заинтересованы здоровые движущие силы природы и общественной жизни. «Цель человечества, – писал Ф. Ницше в известной работе «Так говорил Заратустра», – лежит в его высших представителях. Человечество должно неустанно работать, чтобы рождать великих людей – в этом, и ни в чем ином, состоит его задача» [396, с. 286].

«Проблема, что я ставлю, – писал мыслитель, – не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человек – конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать, какой наиболее высокоценен, более других достоин жизни, какому принадлежит будущее. Такой высокоценный тип в прошлом нередко существовал на земле – но как счастливый, исключительный случай и никогда – согласно воле. Напротив, его более всего боялись, он, скорее, внушал ужас, и страх заставлял желать, взращивать и выводить обратное ему – домашнее, стадное животное, больное человеческое животное» [390, с. 634]. Лидерами становятся не те, кто физиологически сильнее, а те, кто обладает настоящей волей к власти.

Сверхчеловека надо вырастить, – считал мыслитель, – принеся ради этого какие угодно жертвы. Он предвещал приход «господина земли», вождя, фюрера, который будет способен утвердить на земле порядок. Сверхчеловек у Ф. Ницше является основой новой политической системы. Он превращается в культ великих людей. Государство, – по Ф. Ницше, – это орудие гения, управление им должно доверяться отдельным властелинам, великим личностям, единоличному вождю, фюреру. Государство – средство борьбы за высшую власть, ведения войн, завоеваний. Как утверждают некоторые мыслители, идеи Ф. Ницше о сверхчеловеке, особой касте, высшей расе позднее легли в основу фашистской идеологии. Философ Бертран Рассел опровергал это мнение. Он утверждал, что Ницше считал, что национализм – безумие, что национализм – враждебная культуры болезнь. «Немецкий дух» – это мой дурной воздух, а антисемитизм – запустение немецкого духа [476].

Прообраз сверхчеловека Ф. Ницше видел в римской, арабской, германской, японской аристократии, в гомеровских героях и в скандинавских викингах. Его идеал – Цезарь, Макиавелли, Борджиа, Наполеон. Это сильные люди, не связанные моральными и правовыми нормами. Массы должны таким людям повиноваться. Теоретической моделью сверхчеловека Ницше стал древний персидский пророк и основатель религии зороастризма Заратустра, который и становится главным героем системообразующей книги идеологии сверхчеловека. Немецкий мыслитель рекомендовал всем, кто решил подняться над обыденностью и превзойти свою ущербную человеческую природу, равняться на великого пророка и совершить скачок через пропасть, отделяющую просто человека от сверхчеловека [396].

Ф. Ницше подразделял всех людей на духовную аристократию (лидеров) и подлинных героев – сверхчеловеков, презирающих людей и не дающих им воздействовать на себя, и недочеловеков, чья судьба всю жизнь быть внизу и следовать за лидерами, высшую, сильную и слабую, убогую расу.

Высшая раса – это прежде всего интеллектуальная элита общества, особая порода властвующих людей, обладающих наибольшей волей к власти, сверхлюдей с моралью господ, которым характерна высокая степень самоуважения, возвышенное, гордое состояние души, ради которого можно жертвовать богатством и жизнью. Низшая раса – это жизненно слабые люди, живущие по принципу полезности. Человек, малодушный, мелочный, унижающийся ради своей выгоды – вот типичный представитель расы рабов. Рабская мораль жаждет мелкого счастья, строгость и суровость по отношению к себе – основа морали господ. Выявление сильной и слабой морали, рассчитает Ф. Ницше, заключается в различии моральных ценностей, а не в том, к какой расе принадлежит человек.

Ф. Ницше в работе «Антихрист» утверждал, что «природа отделяет одних – по преимуществу сильных духом, других – по преимуществу сильных мускулами и темпераментом и третьих, не выдающихся ни тем, ни другим – посредственных: последние, как большинство, первые, как элита. Высшая каста – я называю ее кастой немногих – имеет, будучи совершенной, также и преимущества немногих: это значит – быть земными представителями счастья, красоты, доброты. Только наиболее одаренные духовно люди имеют разрешение на красоту, на прекрасное; только у них доброта не есть слабость. Они господствуют не потому, что хотят, но потому, что они существуют; им не предоставлена свобода быть вторыми. Для посредственностей быть посредственностью есть счастье; мастерство в одном, специальность – это естественный инстинкт» [390, с. 685].

Учение Ф. Ницше о сверхчеловеке, и не только о нем, аморально, что бы не говорили его поклонники. Главная идея учения Ф. Ницше – идеал всеобщей, единой и абсолютной морали должен быть отброшен, так как он ведет общество к упадку, а человечество – к вырождению. Сверхчеловек может и должен жить вне и без морали. Она ему не нужна, а нужна только плебеям. Пусть стадо остается приверженным своей системе ценностей, считал Ф. Ницше, но оно лишено права навязывать ее элите, людям высшей расы. Причем проблема морали простого человека и сверхчеловека проходит практически через все произведения мыслителя.