Социология лидерства. Теоретические, методологические и аксиологические аспекты

Четвертый тип лидеров массы, обычно приходящий на смену «вожакам» и овладевающий массой после того, как фанатики ее сформировали и основательно «разогрели», – обычные тираны или диктаторы. Это лидеры, усмиряющие и организующие массу, подбирающие власть и пользующиеся плодами того, что уже сделала для них толпа. Основное их качество заключается в том, что они умеет заставить массу любить и бояться. «Фанатики и тираны всех времен всегда без затруднений находили толпу, готовую идти на смерть в защиту какого угодно дела. Толпа никогда не высказывала упорного сопротивления никакой тирании – религиозной или политической, тирании живых или тирании мертвых. Чтобы овладеть толпой, достаточно заставить ее полюбить себя или возбудить боязнь к себе. Этого скорее можно достичь обаянием престижа, чем силой. В редких случаях – минутные вспышки неистовства толпы, и гораздо чаще – ее слепая покорность – суть две взаимно противоположные характерные ее черты, которые не следует разделять, если хочешь понять душу народных масс. Проявления неистовства толпы подобны шумным волнам, поднимающимся в бурю на поверхности океана, но не нарушающим спокойствия в глубине его» [308, с. 135–136].

Русский социолог и философ Николай Михайловский в работах «Герои и толпа», «Научные письма (к вопросу о героях и толпе)», «Патологическая магия», «Еще о героях», «Еще о толпе» предложил свою оригинальную субъективную теорию взаимоотношения «великих людей», «героев» и «толпы». Концепция посвящена феноменологии изменения поведения человека в большой неорганизованной группе (толпе), роли великих людей (героев) в этом сложном общественном процессе. Социокультурными основаниями возникновения теории «героев и толпы» стали разочарование русской либерально-демократической интеллигенции в проходимых в стране реформах, развитие политически оппозиционных настроений, предчувствие смены правящего режима и всего образа жизни в силу бурного развития капитализма, наступление «века масс» взамен эпохи «просвещенного народа». В труде «Герои и толпа» автор обосновал тезис о том, что условия жизни современного общества обрекают массу на нищенское существование, узость интересов и односторонность духовной деятельности. Опустошенное сознание и обессиленная воля превращает массу в толпу; лидер (герой) увлекает толпу на подвиг или преступление. Основной задачей исследования знаменитого русского ученого и публициста стало выявление тех или иных личностных качеств, параметров и характеристик, позволяющих человеку стать «героем», описание различных типов «толп» и их деятельности, выяснение характера отношений героя и толпы, условий возникновения этих отношений.

Следует отметить, что политические и социологические основания формирования теории героев и толпы рефлексировались самим мыслителем. В те годы он без прежнего оптимизма смотрел на будущее России, отмечал ее «зародышевое состояние», которое может «повернуть в разные стороны, как хорошие, так и дурные». В значительной степени эта перемена взглядов связана с общественной ситуацией 80-х годов ХIХ в., когда началась самая настоящая травля интеллигенции. По утверждению Н. Михайловского, обращение в это время к проблематике «героев и толпы» имело для него прежде всего личностный смысл – так как именно в эпоху реакции, когда каждый «засосан мелкой и узкой действительностью», актуализируется извечное человеческое стремление к идеалу. Таким идеалом для всего поколения Н. К. Михайловского стало желание – при известной увлеченности анализом объективных причин социальных явлений и нередких отсылках к «естественно-научным» основаниям прогресса, – самому стать активным субъектом истории, противопоставить активное вмешательство личности, воодушевленной сознательно намеченными и нравственными целями, «естественному ходу вещей». Именно поэтому тема «героев и толпы» стала для исследователя саморефлексией положения того поколения либерально-демократической интеллигенции, которое в то время оказалось наиболее чувствительным к факту, что в русской общественной жизни «слова остались, животворящий дух исчез» [40].

В работе «Еще о героях» Н. Михайловский особо подчеркивал, что «всякий, кто говорит о великом человеке, говорит о его влиянии на массу в составе или современников или на потомство. И, наоборот, всякий рассуждающий о каком бы то ни было массовом движении, по необходимости указывает его вождей. Но роль, отводимая этим двум факторам общественной жизни различными исследователями, крайне различна. Одни полагают, что история совершается коллективной безымянной массой, по отношению к которой так называемые великие люди являются лишь простыми представителями выраженных или не выраженных полномочий, почти прислужниками, хотя они и имеют подчас вид повелителей. По другому воззрению, напротив, человечество всем обязано исключительно великим людям, и сама история есть нечто иное, как «биография великих людей» [367, с. 366–367]. Н. Михайловский в своих работах пытается доказать, что ни первое, ни второе выражения не совсем верны, а истина находится где-то посредине.

Герой в труде «Герои и толпа» Н. Михайловского – это не первый любовник романа и не человек, совершающий великий подвиг. Наш герой может, пожалуй, быть и тем и другим, но не в этом заключается та его черта, которой мы теперь интересуемся. Наш герой просто первый «ломает лед», как говорят французы, делает тот решительный шаг, которого трепетно ждет толпа, чтобы со стремительной силой броситься в ту или другую сторону. И не сам по себе для нас герой важен, а лишь ради вызываемого им массового движения. Сам по себе он может быть, как уже сказано, и полоумным, и негодяем, и глупцом, нимало не интересным. Для меня очень важно во избежание разных возможных недоразумений, чтобы читатель утвердился на этом значении слова «герой» и чтобы он не ожидал от героев, какие ниже встретятся, непременно чего-нибудь «героического» в том двусмысленном значении, которое обыкновенно соединяется с этим словом [366, с. 100].

Философ утверждал, что герой – это «человек, увлекающий своим примером массу на хорошее или дурное, благородное или подлейшее, разумное или бессмысленное дело. Толпой будем называть массу, способную увлекаться примером, опять-таки высокоблагородным или низким, или нравственно-безразличным. Не в похвалу, значит, и не в поругание выбраны термины…» [366, с. 97].

Н. Михайловский утверждал, что герой делает то, чего хотят люди, и выделял личностные качества, которыми он должен обладать: необычность, возраст, пол, способность воодушевлять и увлекать за собой толпу, активное использование механизмов целенаправленного влияния, мотивации и подражания.

Ученый особое внимание уделял личностным качествам, которыми должен обладать герой. Благодаря им, герой способен совершить невероятные вещи, в том числе повернуть ход истории. Среди важнейших черт героев мыслитель называл:

силу характера и интеллект;

необычность – герой не должен быть наблюдаемым в обыденных ситуациях, так как нет «пророка в своем отечестве»;

возраст – герой может быть и юным человеком;

пол – вождем может быть и женщина, как Жанна Д’Арк;

способность воодушевлять толпу и увлекать за собой. Н. Михайловский неоднократно подчеркивал, что это качество может быть практическим навыком, искусством. Им хорошо владеют агитаторы, ораторы, проповедники, педагоги.

Он задавал вопросы: «Из каких людей составляется «толпа»? В чем заключается секрет их непреодолимого стремления к подражанию? Нравственные ли их качества определяют это стремление, или умственные, или какие другие особенности?» [366, с. 146] и в своих работах пытался образно, с огромным количеством интересных примеров, ответить на эти и многие другие вопросы.

Русский социолог вспоминал, что в условиях средневековой жизни, в ее политическом и гражданском строе, в умственном и нравственном уровне можно найти причины многоразличных средневековых движений. Но «были еще какие-то, нам пока неизвестные, причины, которые обращали людей в автоматы и заставляли их повторять все, что проделывал перед ними какой-нибудь «герой» в нашем условном смысле слова. А читатель знает, что таким героем может быть иногда действительно герой, цвет и краса человечества, а иногда и полоумный или шарлатан. В работе Мишле современник первого крестового похода говорит: «Осуществились слова Соломона: у саранчи нет вождя, но выступает вся она стройно… У этой саранчи не было вождя; единственным вождем, путеводителем и боевым товарищем каждой верной души был Бог… Некоторые не имели сначала никакого желания идти в поход; они смеялись над теми, кто торопился распродать свое имущество, и предсказывали им печальное путешествие и еще более печальное возвращение. А через день сами насмешники, движимые внезапным порывом, отдавали свое имущество за гроши и присоединялись к тем, кого осмеивали» [366, с. 132–133]. Здесь очень характерно передана сила подражания, увлекавшая многих крестоносцев почти помимо воли и сознания.

Чтобы завести толпу, повести людей за собой, «герои» часто использовали танцы, что и сейчас делают руководители некоторых религиозных сект. «Первые известия, – писал исследователь, – о неистовой пляске, или пляске св. Витта относятся к XI веку, последние – к XVI. Главной ареной этой эпидемии была прирейнская Германия. В XV веке в Италии появился и быстро распространился тарентизм, та же неистовая пляска. Пляски играли существенную роль и в шабаше ведьм. Наконец, в XV веке появляется во Франции знаменитая пляска смерти, или макабрский танец, кладбищенская обстановка и мрачный юмор которого свидетельствуют, что пляшущим было совсем не до веселья» [366, с. 130–131].

Н. Михайловский отмечал и необычную, но необходимую для лидера способность – быть гипнотизером, чтобы повести за собой массы. Неважно, кем является герой – злодеем, полоумным или гением, лишь бы за ним шла толпа.

Мыслитель писал, что громадные массы народа находились в постоянном ожидании вождя. Вожди, герои появлялись, и толпа окружала их царственным почетом. Петр Пустынник был истинно полубог для тех, кто шел за ним. Если бы он захотел, как хотели до и после него многие, то мог бы объявить себя мессией, царем нового Сиона и прочее, вообще усвоить себе самый гордый и фантастический титул; надеть корону и царскую багряницу, как фландрский пророк XII в. Танхелин; объявить себя равным Богу, как Эон де Стелла и прочее [366, с. 133–134].

Н. Михайловский разводил понятия «герой» и «великий человек». «Что такое собственно великий человек? – спрашивал мыслитель. – Полубог, с одной точки зрения, он может оказаться мизинцем левой ноги – с другой. Это и само собой понятно, ибо требования, которые могут быть предъявлены великому человеку мной, вами, пятым, десятым, чрезвычайно разнообразны. Это и в истории случалось, что великий человек для одних был полным ничтожеством в глазах других. Без сомнения, всякий мыслящий человек может и должен выработать себе точку зрения для оценки великих людей в смысле большего или меньшего количества блага, внесенного ими в сокровищницу человечества [366, с. 98].

По мнению Н. Михайловского, великие люди с неба не сваливаются на землю. Они «из земли растут к небесам. Их создает та же среда, которая выдвигает и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания» [366, с. 98].

«Герой», по его мнению, может стать «великой личностью» только тогда, когда его действия получают положительную оценку с точки зрения общественного идеала. Эти действия должны соответствовать ценностям эпохи, чтобы «герой» был признан «великой личностью». «Бывает так, – отмечал социолог, – что великий человек своей бессмертной стороной, своей мыслью живет века, и века влияют на толпу, увлекая ее за собой. Но бывает и так, что великий человек мелькнет как падучая звезда, лишь на одно мгновение станет идолом и идеалом толпы, и потом, когда пройдет минутное возбуждение, сам утонет в рядах темной массы. Безвестный ротный командир бросается в минуту возбуждения на неприятельскую батарею и увлекает своим примером оробевших солдат, а затем опять становится человеком, которому цена – грош» [366, с. 99]. В то же время, – отмечал в работе «Научные письма (К вопросам о героях и толпе)» Н. Михайловский, – причины, «сплошь и рядом заставляющие сильных людей бесследно исчезать в темных глубинах житейского моря, заключается в характере общественного строя данной страны» [369, с. 219–220]. Когда говорят о том, что чудеса древнегреческого искусства во многом обязаны рабству, то это действительно так. Рабы освобождали поэтов, художников от тяжелого и изнурительного труда. Блеск русской литературы 40-х годов XIX в. обусловлен крепостным правом, сделавший русских писателей свободными. Однако на одного Эзопа, Эпикура, Шевченко приходилось тысячи затертых дарований, может быть, более талантливых, чем Тургенев [369, с. 220].

Значительный вклад в теорию лидерства внес немецкий социолог Макс Вебер. В основе его типологии находилась классификация авторитета лиц, осуществляющих власть. Понимая под лидерством способность «отдавать приказы и вызвать повиновение», М. Вебер различал:

традиционное лидерство, которое основано на вере в незыблемость традиций. Авторитет традиционного лидера опирается на многолетние обычаи. Человек обладает правом на лидерство благодаря происхождению, принадлежности к элите. Личностные качества в данном случае не имеют никакого значения;

рационально-легальное или бюрократическое лидерство, которое основано на вере в законность существующего порядка. Оно возникает в том случае, когда лидером становятся не в силу каких-то особых качеств личности, а с помощью законных бюрократических процедур. В данном случае лидер выступает не как индивид, от которого исходит власть, а как проводник определенной воли, рациональной с точки зрения реализации властных функций;

харизматическое лидерство основано на вере в сверхъестественные качества лидера, который обладает в глазах последователей магической силой. Харизматическое лидерство возникает в критических ситуациях. Со стабилизацией социальной системы оно трансформируется в традиционное или бюрократическое [87].

Идея лидерства у М. Вебера нашла дальнейшее развитие в работе «Парламент и правительство в новой Германии. К политической критике чиновничества и партийной жизни (май 1918)». В ней он впервые использует английское слово «leader» для обозначения нового политического феномена. Парламент, считал он, это место, где происходит отбор лидеров – здесь они выдвигаются как лидеры, но могут быть также лишены государственных постов, если утратят лидерские качества. Парламентская борьба «удается людям, наделенным мощным инстинктом политической власти и наиболее ярко выраженными лидерскими качествами, именно они получают шанс занять руководящие посты. Ибо существование партий в стране и все бесчисленные идеальные, а отчасти и материальные интересы которые с ним связаны, настоятельно требуют, чтобы у кормила власти находилась личность, обладающая лидерскими качествами. Следовательно, тогда и только тогда стимул для политических темпераментов и политических талантов пройти сквозь отбор этой конкурентной борьбы» [83, с. 155–156].

В данном исследовании особое внимание М. Вебер уделял личностным качествам как бюрократов, так и политических лидеров. Самостоятельность в принятии решений, организаторские способности, основанные на собственных идеях, ожидаются как от первых, так и от вторых. Но если вышестоящая инстанция упорно настаивает на своем распоряжении, – подчеркивал М. Вебер, – «то не только обязанность, но и честь предписывает подчиненному чиновнику выполнить его так, словно оно соответствует сокровеннейшим его убеждениям, и тем самым показать, что чувство служебного долга превалирует у него над своеволием. При этом безразлично, получает ли вышестоящая инстанция свой императивный мандат от неких «властей», «корпорации» или же «собрания». Так угодно канцелярскому духу. А вот политический лидер, который будет так действовать, заслужит презрение. Он зачастую вынужденно заключает компромиссы, что означает жертвует менее важным ради более важного. Если же политический лидер не в состоянии сказать своему господину (будь то монарх или демос): либо я сейчас выполню эту инструкцию, либо уйду, то он не вождь, а жалкий проклейщик (Kleber), как называл людей такого типа Бисмарк. «Над партиями» (что в действительности означает «не борясь за собственную власть») должен находиться чиновник. Борьба же за собственную власть и за вытекающую из этой власти личную ответственность есть жизненная стихия как политика, так и предпринимателя» [83, с. 147–148].

Марксизм предложил принципиально новую модель взаимоотношения лидеров и народных масс. В противовес теориям, рассматривающим лидеров локомотивами истории, двигающими ее вперед, марксизм ограничивал активность и относительную независимость политических субъектов классовыми интересами и исторической необходимостью. Классовая борьба является движущей силой общественного развития, а лидер – лишь сознательный выразитель воли народных масс и политического класса. Его значение в конечном итоге определяется тем, насколько деятельность находится в соответствии с тенденциями социального прогресса. Политический лидер способен существенно влиять на ход развития событий, ускорять или замедлять реализацию общественных процессов, но не в состоянии изменить ход истории ни при каких обстоятельствах. Если бы в данном месте в данное время не оказалось конкретно этого индивида, то его непременно заменил бы другой человек, но ход истории не изменился бы. В своих произведениях Карл Маркс и Фридрих Энгельс отмечали определенную возможность относительного дистанцирования политических лидеров от представляемого ими класса и предупреждали рабочих о важности оградить себя от бюрократов.

Видный деятель российского и международного социалистического движения, известный философ Георгий Валентинович Плеханов в статье «К вопросу о роли личности в истории» резко критиковал точку зрения, «что личность может явиться великой общественной силой» [450, с. 310]. Он писал, что все субъективисты всегда отводили личности весьма значительную роль в истории. И было время, когда это вызывало большое сочувствие к ним передовой молодежи, стремившейся к благородному труду на общую пользу и потому, естественно, склонной высоко ценить значение личной инициативы. Но в сущности субъективисты никогда не умели не только решить, но даже и правильно поставить вопрос о роли личности в истории. Они противополагали деятельность «критически мыслящих личностей» влиянию законов общественно-исторического движения и таким образом создавали как бы новую разновидность теории факторов: критически мыслящие личности являлись одним фактором названного движения, а другим фактором служили его же собственные законы. В результате получалась сугубая несообразность, которою можно было довольствоваться только до тех пор, пока внимание деятельных «личностей» сосредоточивалось на практических злобах дня и пока им поэтому некогда было заниматься философскими вопросами. Но с тех пор как наступившее в 80-х годах затишье дало невольный досуг для философских размышлений тем, которые способны были мыслить, учение субъективистов стало трещать по всем швам и даже совсем расползаться, подобно знаменитой шинели Акакия Акакиевича. Никакие заплаты ничего не поправляли, и мыслящие люди один за другим стали отказываться от субъективизма, как от учения явно и совершенно несостоятельного [450, с. 310–311].

Мыслитель отмечал роль и значение объективных условий для развития истории. Он приводит слова французского историка Моно: «Историки слишком привыкли обращать исключительное внимание на блестящие, громкие и эфемерные проявления человеческой деятельности, на великие события и на великих людей, вместо того, чтобы изображать великие и медленные движения экономических условий и социальных учреждений, составляющих действительно интересную и непреходящую часть человеческого развития, – ту часть, которая в известной мере может быть сведена к законам и подвергнута до известной степени точному анализу. Действительно, важные события и личности важны именно как знаки и символы различных моментов указанного развития. Большинство же событий, называемых историческими, так относятся к настоящей истории, как относятся к глубокому и постоянному движению приливов и отливов волны, которые возникают на морской поверхности, на минуту блещут ярким огнем света, а потом разбиваются о песчаный берег, ничего не оставляя после себя» [450, с. 313–314].

Г. В. Плеханов утверждал, что Французская революция показала, что ход исторических событий определяется далеко не одними только сознательными поступками людей. Уже одно только это обстоятельство должно было наводить на мысль о том, что эти события совершаются под влиянием какой-то скрытой необходимости, действующей, подобно стихийным силам природы, слепо, но сообразно известным непреложным законам.

Общий характер его эпохи для великого человека является «эмпирически данной необходимостью». Однако личные качества лидеров, несомненно, играют важную роль и в случае, когда лидер знает объективную направленность событий и может в определенной степени влиять на них.

История, по мнению Г. В. Плеханова, определяет индивидуальную физиономию исторических событий, и элемент случайности всегда играет некую роль в ходе этих событий, направление которых в конечном счете определяется общими причинами. Вслед за Т. Карлейлем он называл политических лидеров начинателями. «Великий человек является именно начинателем, потому что он видит дальше других и хочет сильнее других. Он решает научные задачи, поставленные на очередь предыдущим ходом умственного развития общества, он указывает новые общественные нужды, созданные предыдущим развитием общественных отношений, он берет на себя почин удовлетворения этих нужд. Он – герой. Не в том смысле герой, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого и бессознательного хода. В этом – все его значение, в этом – вся его сила. Но это – колоссальное значение; страшная сила.

Что такое естественный ход событий? Бисмарк говорил, что мы не можем делать историю, а должны ожидать, пока она сделается. Но кем же делается история? Она делается общественным человеком, который есть ее единственный «фактор». Общественный человек сам создает свои, т. е. общественные, отношения. Но если он создает в данное время именно такие, а не другие отношения, то это происходит, разумеется, не без причины; это обусловливается состоянием производительных сил. Никакой великий человек не может навязать обществу такие отношения, которые уже не соответствуют состоянию этих сил или еще не соответствуют ему. В этом смысле он не может делать историю, и в этом случае он напрасно стал бы переставлять свои часы: он не ускорил бы течения времени и не повернул бы его назад» [450, с. 333].

Революционер подчеркивал, что «таланты являются всюду и всегда, где и когда существуют общественные условия, благоприятные для их развития. Это значит, что всякий талант, проявившийся в действительности, т. е. ставший общественной силой, есть плод общественных отношений. Но если это так, то понятно, почему талантливые люди могут, как мы сказали, изменить лишь индивидуальную физиономию, а не общее направление событий; они сами существуют только благодаря такому направлению; если бы не оно, то они никогда не перешагнули бы порога, отделяющего возможность от действительности» [450, с. 330].

Классики марксизма Владимир Ильич Ленин и Иосиф Виссарионович Сталин дальше развивали классовые концепции взаимодействия политических лидеров и народных масс. «Массы, – писал В. И. Ленин в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», – делятся на классы; классами руководят обычно политические партии; политические партии в виде общего правила управляются более или менее устойчивыми группами наиболее авторитетных, влиятельных, опытных, выбираемых на самые ответственные должности лиц, называемых вождями» [313, с. 24]. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что ни один политический класс в истории не достигал господства, если он не выдвигал политических вождей, способных организовать политическое движение и руководить им. Вождь пролетариата постоянно разъяснял, что для организации миллионов, значение лидера чрезвычайно велико, и для того, чтобы перевернуть Россию, нужны революционные лидеры с героическим духом, овладевшие марксистской теорией, народные трибуны, готовые к великим революционным свершениям. Является ли партия рабочей, зависит не только от того, состоит ли она из рабочих, но также от того, кто ею руководит [313]. В то же время В. И. Ленин категорически отрицал возможность диктатуры партии или вождей, называл подобные предположения «смешным ребяческим вздором, чем-то вроде спора о том, полезнее ли человеку левая нога или правая рука» [313, с. 30–31].

Одним из первых, кто трактовал природу политического лидерства с психологической точки зрения, был известный австрийский психолог Зигмунд Фрейд. Он попытался проанализировать лидерство как сложнейший механизм психологического взаимодействия людей, исследовать мотивы поведения личности в различных ситуациях. З. Фрейд был убежден, что цивилизация – это сублимация влечений человека, особенно подсознательных, и прежде всего сексуальных.

В целом учение Фрейда основано на двух доктринах: бессознательное лежит в основе всех явлений человеческой психики (оговорки, описки, ошибки памяти являются тому подтверждением); бессознательное первично перед сознанием.

Любое психическое явление, по мнению ученого, имеет в своей основе определенную причину. Поведение человека во многом зависит от бессознательных процессов и определяется двумя движущими силами: инстинктом секса, жизни (эрос) и инстинктом агрессии, разрушения, смерти (танатос). Психическая жизнь личности – это поле борьбы трех основных инстанций: «оно» (id) – источник сексуальных и агрессивных желаний, требующих немедленного удовлетворения, «я» (ego) – ориентация на реальный внешний мир и определение разумных путей удовлетворения этих желаний и Сверх-Я (superego) – моральные принципы, собственно сознание человека. Э. Фрейд даже предложил подразделить всех людей на типы, выделив «эротический» тип, к которому относились бы люди, у которых доминируют инстинктивные потребности. Оно, «нарциссический» тип, где центральным является Я, и «компульсивный» тип, в котором Сверх-Я контролирует личность.

Человеческие инстинкты – это преимущественно бессознательное влечение сексуального характера (либидо). «Либидо, – писал З. Фрейд в исследовании «Массовая психология и анализ человеческого «я», – это выражение, взятое из учения об аффективности. Мы называем этим термином энергию таких влечений, которые имеют дело со всем тем, что можно охватить словом любовь. Эта энергия рассматривается, как количественная величина, хотя в настоящее время она еще не может быть измерена. Ядром понятия, называемого нами любовью, является то, что вообще называют любовью и что воспевают поэты, т. е. половая любовь, имеющая целью половое соединение. Но мы не отделяем от этого понятия всего того, что причастно к слову любовь: с одной стороны, себялюбие, с другой стороны – любовь к родителям и к детям, дружба и всеобщее человеколюбие, а также преданность конкретным предметам и абстрактным идеям» [567].

Либидо с детства в условиях семейной жизни определяет мотивационный ресурс личности. По мнению Фрейда, оно постоянно подавляется «социокультурной» средой вследствие социализации личности, принятия ею норм морали. Импульсам, порожденным инстинктами, преграждается вход в сознание, но заряд «психической энергии» не снимается. Он ищет обходные пути для своей реализации, что оборачивается неврозами. Возникающая при этом неврастения может служить предпосылкой того, что индивид начинает искать способы самоутверждения и стремиться к лидерству в различных сферах, кроме, разумеется, сексуальной, причем это характеризуется крайне нервным поведением, психологическими срывами, стремлением унизить других во имя превратно понимаемого собственного «возвеличивания» [566; 568]. Такими невротиками, маньяками и параноиками, по Фрейду, были многие великие личности, политические лидеры, настоящие гении. Среди их инстинктов преобладало стремление господствовать над другими. Подавленное сексуальное либидо формирует у них психологическое напряжение, которое компенсируется жаждой власти, обладанием властных полномочий, позволяющих избавиться от различных комплексов.

Проблема разрешения сексуальных импульсов имела, по Фрейду, решающее значение не только в индивидуальном развитии человека, но и в историческом процессе. В этом контексте он рассматривал возникновение государства, религии, морали, этических норм. Он согласен с Ч. Дарвиным, что первобытной формой человеческого общества была орда, над которой неограниченно властвовал сильный самец. Судьба этой орды оставила неизгладимые следы в истории человечества. Развитие тотемизма, охватывающего зачатки религии, нравственности и социального расчленения, связано с насильственным убийством вождя и превращением отцовской орды в братскую общину. Человеческие массы показывают нам опять-таки знакомую картину властного самодержца среди толпы равных между собой товарищей. Психология этой массы соответствует регрессии до примитивной душевной деятельности, которую можно было бы приписать именно первобытной орде [567].

Вождь этой орды был первобытным отцом, которого любили и боялись одновременно. Вождь, по Фрейду, заменяет массе отца. Утрата вождя приводила массы к панике. Вождь может быть заменен абстрактной идеей, в которой выражается желание массы. Масса, имеющая вождя, является более «первоначальной» и совершенной, чем масса, не имеющая его. Масса подражает вождю через механизм идентификации или отождествления [567].

З. Фрейд был убежден, что «только влияние исключительных личностей, которых масса признала своими вождями, может заставить ее обратиться к полезной работе… Но они стоят перед опасностью, из боязни потерять свое влияние, в большей степени подчиняться массам, чем массы подчиняются им; поэтому представляется необходимым, чтобы такие люди были независимы от массы» [567].