По бокам послышались медленные шаги приближающихся тяжеловооружённых воинов. Ликомед откинул небрежный жест, приказывая охране остановиться. Тесей твёрдо глядел своими глазами цвета морской волны на самоуверенного царя.

– Из-за той резни может начаться война, если я объявлю тебе помилование, это только даст повод остальным правителям встать на сторону Ликруга, – каждое слово Ликомеда нагревало грудь Тесея гневом всё сильнее, – Каждый грек знает, что нет хуже на свете негодяя, чем Тесей, кто-то даже пугает детей твоим именем. Одно… дело не смоет грязь с твоей репутации, поэтому, даже если я дарую тебе помилование, остальные правители, боюсь, не согласятся с этим, ты не сможешь покинуть Скирос просто так.

Впервые Ликомед увидел в глазах Тесея что-то, кроме ледяной пустоты. Яростный гнев, настоящий, животный, как у львицы, которая стала свидетелем убийства своих котят. Душа царя поёжилась, страх обжёг спину холодом.

– Но есть кое-что, с чем согласны греческие цари, – голос Ликомеда из гордого, величавого, оборвался и упал в дрожь, которая тщетно скрывалась за серьёзностью, – Нелюди – проклятие Греции, грязевое клеймо, которое необходимо смыть… любыми методами. Каждый выродок должен быть уничтожен, стёрт с лица Земли. Думаю, если ты поможешь Греции с этим… позором, то твоё имя останется в истории не запятнанным, тебя будут воспевать как героя, и, даже, объявят помилование.

Приятный тёплый свет разлился согревающим золотом по снежным шапкам могучего горного хребта Пирин. Жизнью здесь особо не пахло: скудная низенькая трава обросла в низине, у подножий, встретить дерево было настоящим сюрпризом. Любая живность старалась держаться подальше от этого природного горба. Кроме медуз из Ордена сюда, как правило, никто не забредал. Величавое сооружение, опирающееся на круглые колонны, выросло точно под белой макушкой Вихрен. Чёрный мрамор только добавлял мрачности серым склонам горы. Ощерившаяся голова медузы со змеями на голове, вместо привычных «собачьих хвостов», которые сами медузы называют нофинами, заняла своё место на лицевой стороне треугольной крыши. Хоть это и была лишь скульптура, Гектору стало не по себе при виде этих змей, растущих прямо из головы.

– Будь такое существо наяву, я бы, наверное, обернулся в камень со страху, – поёжился Гектор.

– Где же твоё чувство искусства? – усмехнулась Горгорина, – Боишься скульптуру, хотя должен был разглядеть в ней что-то большее, чем кусок обработанного камня.

– И разглядел: страх – одно из чувств, человека и, к тому же может быть использован как инструмент при создании…

– Ладно-ладно, пойдём, познакомлю тебя с сёстрами, хотя, с некоторыми тебе лучше не видеться, а то обернёшься камнем, – перебила шипящей насмешкой, медуза.

Огромная зала с длинным овальным столом, изготовленным из того же материала, что и само здание, стала местом собрания медуз, чьё мнение и имя что-то значило в высших кругах Ордена. Непривычные низкие круглые стулья оказались слишком просторными для Гектора, а вот для Горгорины – в самый раз. Чешуйчатый хвост удобно расположился на холодноватом, слегка подогретым жаром очага, металле. Остальные медузы, как и те, что встретились до самого собрания, показались Гектору невероятно похожими внешне между собой, будто в Ордене всего несколько уникальных лиц, которые дублируются среди других. Однако, узоры на коже, растёкшиеся по всему телу, кроме хвоста, не повторялись, даже у медуз с одинаковой внешностью. От этого у Гектора мороз заходил по душе, щекоча нервы.

– Этот человек пришёл с тобой, Горгорина, и мы выслушаем его, – прошипела с небольшим хрипом медуза, которая, как объяснила Горгорина, была матерью-прародителем Ордена, – Но он будет говорить первым, потому как я не желаю, чтобы посторонние разносили слухи о наших собраниях. Мы выслушаем его, а после он должен покинуть, по крайней мере, эту залу. Раз уж он твой спутник, выгонять его мы не станем, но и посвящать в свои дела не будем, – голос Сфены спокойно лился в уши, укрепляя слова твёрдостью.

– Благодарю, Мать Сфена, – Горгорина слегка склонила голову в знак признательности.

– Мы принесли вам дурные вести, о которых, вы, возможно, слышали, но не придавали им значения, – начал Гектор менторским голосом, – Цари Греции замыслили уничтожить всех нелюдей, – в зале поднялся шипящий шум, – Это не просто какая-то надуманная мысль, а факт. Это уже произошло на многих островах, скоро дойдёт и до материка, – мужчина повысил тон, чтобы пробить свой голос сквозь змеиное, уже стихающее, шипение.

– Мы должны срубить каждую дурную голову, стоящую за этим, – резко перебила Горгорина, возвышаясь надо всем остальным шумом, стоящим в зале.

– Тише, дочери, прежде чем начать обсуждение этой проблемы, человек должен покинуть нас, – зелёные змеиные глаза остановились на Гекторе.

Языки медуз смолкли, немо проводя Гектора взглядом красных и, изредка, зелёных глаз. Когда могучие ворота оставили за собой собрание сестёр Ордена, разговоры вновь наполнили закрытую залу, разнося змеиным эхом, по мрачным стенам, смешанную в, непонятную для уха, кучу слов, совещание медуз.

Горгорина провела в той зале, кажется, вечность. Совещание долетало до слуха Гектора неразборчивым шипением. Разобрать отдельные слова, не говоря уже о фразах, было не то чтобы трудно, а невозможно, как бы Гектор ни старался вслушиваться. Тревога за подругу прилипла к сердцу мужчины, заставив бить грудь изнутри с лошадиной силой. Горгорине здесь, конечно, ничего не угрожало, однако решение совета могло быть куда более худшим, чем просто бездействие. Гектор, за полгода в пути до Ордена Медуз, не раз спорил с Горгориной по поводу того, как должны поступить её сёстры. Естественно, подруга даже и слышать не хотела про отступление и бегство из Греции в более… спокойные для жизни места. Медуза, как на совете, так и в споре с Гектором, твёрдо стояла на своём, желая уничтожить «тех глупцов, что решили объявить войну медузам». – Если она добьётся своего, то смерть не заставит себя ждать, – печальная мысль растеклась по душе Гектора.

Совет шумел до самого рассвета, и, судя по недовольным складкам на лице Горгорины, самое худшее решение (по мнению Гектора), принято не было.

– Как они могли?! – разъярённый голос медузы кипел вулканом, – Неужели не ясно… – красные глаза бегали по комнате в поисках чего-нибудь, на чём можно было бы выместить свой гнев.

Чешуйчатый, зеленовато-песчаный, хвост плёткой бросил разукрашенные вазы, мирно покоящиеся на невысоком столике, в стену, звучно разбив керамику.

– «Мы находимся слишком далеко от людей, и, даже если они всё же решаться атаковать нас, то их ждёт сокрушительное поражение», – второй раз слышать эти слова, даже из собственных уст, было ещё сложнее, чем в первый, от Сфены.