Глава 26
Толик встал и с наслаждением потянулся. Ох, и верткий этот Княжич: никак не ухватить! А ухватить очень хочется. В пылу спора Тэтэ забыл о том, зачем пришел в этот дом, и как только Костя вернулся на кухню, снова ринулся в атаку. "Константин Евгеньевич, вот вы мне тут про великих ученых рассказывали, которые якобы в Бога верили. Ну хорошо, не "якобы", а – верили, – он примирительно поднял руки. – Но ведь это когда было-то? Когда наука находилась в зачаточном или недоразвитом состоянии. Но сегодня, когда люди уже больше двадцати лет в космос летают, как можно верить во все эти басни?". "Кстати, о полетах в космос, – Костя опять улыбнулся и ущипнул себя за бороду. – А ты знаешь, что 12 апреля, в день, когда Гагарин полетел в космос, православная церковь чтит память Иоанна Лествичника – святого, написавшего богословское сочинение "Лествица небесная", то есть – лестница в небо. Занятное совпадение, правда? Лестница в небо – и первый полет в космос. Хотя, может быть, и не совпадение". "Нет, ну, Константин Евгеньевич!.. Это невозможно!.. – юный богоборец всплеснул руками и засмеялся. – Невозможно с вами спорить! Ничем вас не проймешь! На все у вас найдется ответ! Ценное качество, признаю. Из вас, наверное, классный адвокат бы вышел. Или дипломат. И, тем не менее, меня вы, увы, не убедили. Так что, предлагаю ничью. Поживем – увидим, кто из нас прав. Или нет (он прыснул): УМРЕМ и увидим, кто из нас прав. Если прав я, то мы умрем, и ничего не будет. Ничего и никого. А если правы вы…". – "Да, что же будет тогда?". – "Что будет тогда?.. Тогда… Погодите, погодите… Я, кажется, понимаю, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что человек, который верит в Бога, в любом случае ничего не теряет? Если Бога нет, то после смерти человек просто исчезнет, как сгоревшая свечка – и все. А если Бог есть, то у человека имеется алиби: в земной жизни он же верил в Бога. То есть, вы верите в Бога как бы на всякий случай? На всякий пожарный случай, да? Удобно, ничего не скажешь!". – "Господь с тобой, Анатолий, это все твои домыслы. Лучше вообще не верить в Бога, чем верить, как ты выразился, на всякий случай. Я верю без всяких условий, оговорок и вариантов. А то, что ты называешь словом "алиби", автоматическим пропуском в рай не является. Я же говорил тебе уже, что внешняя набожность и истинная любовь к Богу – разные вещи, и тот, кто в глазах людей был праведником, в глазах Бога может быть закоренелым грешником. Поэтому думать надо не о том, как ты выглядишь в глазах других людей, а о том, с чем ты предстанешь перед Господом, который видит больше, чем кто бы то ни было". – "То есть, как это "не думать о других людях"? Наплевать на их мнение? Наплевать на других людей?". – "Нет. Если ты любишь Бога, то любишь и окружающих тебя людей, любишь, как самого себя. В этом и заключается главная Божья заповедь. Ничего сложного". – "Ну да, все слишком просто. Как с той простотой, которая хуже воровства. Вот только… вы понимаете, Константин Евгеньевич, что если кто-нибудь в школе узнает, о чем мы тут с вами говорили и вообще – о том, что тут было, у вас… могут быть большие неприятности?". "Понимаю", – Костя смотрел на него пристально и слегка печально. "А что вы на меня так смотрите? – оскорбился Тэтэ. – Вы что, думаете, я вас выдам? Ну, Константин Евгеньевич, это вы зря! Не ожидал от вас! Как вы могли подумать вообще?.. Я – не стукач! Тем более, на вас стучать я бы никогда не стал. То есть, вообще ни на кого не стал бы, но на вас – особенно. Не стал бы. Короче, вы поняли, да?". – "За что же мне такая особая честь?". – "За то, что вы, Константин Евгеньевич, – мой любимый учитель. Уж извините мне этот сентимент. И не подумайте, что я к вам подлизываюсь!.. Я – вполне серьезно. Ваш предмет у меня до сих пор – самый любимый. Думаю, не только у меня – у всего класса… Кстати, а помните, Константин Евгеньевич, как вы нам однажды на уроке про Атлантиду рассказывали? В каком же это классе было? В седьмом, шестом?.. Ух, здорово вы тогда рассказывали!.. Я потом целый месяц только об этом и думал. Но так и не понял: была Атлантида на самом деле или нет? Как все-таки, Константин Евгеньевич, а?". – "Ну, если верить Платону и Солону, людям, безусловно, мудрым и авторитетным, то Атлантида была". – "Если верить Платону и вашей теории о том, что любая небылица или миф имеют под собой реальную основу!", – щелкнул пальцами Тэтэ. "Молодец, Толя, поймал меня на слове", – кивнул прищученный географ. – "Ага, наконец-то, 1:0 в мою пользу! Но если Атлантида существовала, как тогда объяснить ее бесследное исчезновение? Почему огромная могучая страна пропала в одну минуту, как будто и не было ничего? И ученые никаких следов найти не могут, никаких свидетельств и доказательств, ничего!". – "Ты, наверное, опять будешь смеяться, но если Атлантида существовала (я говорю "если"), а потом внезапно и бесследно исчезла, то объяснение этому может быть только одно: гнев Божий. Ну, я же сказал, что ты будешь смеяться… Однако, может быть, ты слышал о всемирном потопе, описанном в Библии? За грехи людские Бог наслал на Землю ливень, который продолжался 40 дней и 40 ночей. Погибли все, кроме Ноя и тех, кто спасся вместе с ним в ковчеге. Слышал, да? Ну, так вот, всемирный потоп и мог быть причиной гибели этой самой Атлантиды. Если она была. Либо не всемирный, а, скажем так, локальный потоп, которым Бог покарал именно эту страну. А насчет отсутствия следов и доказательств… Когда Бог хочет что-то стереть с лица земли, никаких следов не остается". – "Да какой всемирный потоп, о чем вы говорите?!.. Это же по времени не совпадает! Даже если допустить, что этот самый потоп был в реальности!". – "Ты забываешь о том, что принятое сегодня летоисчисление не совпадает с библейским летоисчислением. Не говоря уж о том, что так называемая дата гибели Атлантиды тоже может быть выдумкой". – "Охх, Константин Евгеньевич, вы неисправимы!.. Ну, хорошо, если Атлантиду погубил потоп (я говорю "если", Константин Евгеньевич), за что, спрашивается, ваш Бог наслал его на Атлантиду? Атланты-то ему чем не угодили? У них ведь была самая высокоразвитая по тем временам цивилизация, самая передовая наука, самые высокие здания, самое мощное оружие! Они были сильнее и умнее всех! Зачем же их надо было топить, как котят в ведре?". – "Строить каменные махины и создавать эффективное оружие, которым сподручнее убивать людей, – не самый лучший способ снискать милость Господню. Те же высокие здания, небоскребы, как теперь говорят, – всего лишь проявление человеческой гордыни, как некогда Вавилонская башня. А гордыня – мать всех грехов". – "Ну, да, лучше, конечно, строить пятиэтажные "хрущевки", чем небоскребы…". – "Я этого не говорю. Но ты посмотри на храмы или на те же старинные здания в Москве, Ленинграде. Там в каждом камне присутствуют гармония и красота, любовь зодчего к своему творению, а не желание построить повыше или пониже. Ты бывал в Ленинграде?". – "Нет, к сожалению". – "И на зимних каникулах три года назад с классом тоже не ездил, насколько я помню?.. Ну, ничего, в десятом классе, возможно, еще раз съездим. Уверен, тебе там понравится. Это настоящая архитектура, не то, что эти твои небоскребы". – "Может быть, может быть… Но из ваших слов получается, что вы, Константин Евгеньевич, против научно-технического прогресса? Ну, когда вы про атлантов говорите. И это учитель!.. Ничего себе!". – "Научно-технический прогресс – вещь удобная и опасная одновременно. Как нож. Им можно картошку почистить, можно ребенку из щепки кораблик выстругать, а можно и человека зарезать. С одной стороны, научно-технический прогресс сопровождается великими открытиями, накоплением знаний, с другой – беспощадным уничтожением природы, подлинного чуда, которое дал людям Бог, того божественного материала, без которого ни одно великое открытие не состоялось бы. И ради чего он уничтожается? Ради удовлетворения двух низменнейших людских страстей – страсти к безделью и страсти к убийству! Ведь научно-технический прогресс, в конечном счете, нацелен лишь на создание вещей и приспособлений, делающих жизнь человека еще более комфортной и праздной. Ну и – на создание нового оружия, конечно. Казалось бы, благодаря прогрессу люди должны жить счастливей и дольше, чем предыдущие поколения, на деле же прогресс лишь ускоряет процесс самоистребления человечества. Стал ли наш мир более безопасным благодаря научному прогрессу? Нет, он становится все более опасным, потому что орудия убийства становятся все более совершенными и эффективными. Убивает даже то, что должно служить человеку. Электричество, например. Стало ли в мире благодаря научному прогрессу меньше несчастья, страданий, слез, крови? Нет, крови проливается все больше и больше… Как учитель, я, конечно, не подвергаю и не могу подвергать сомнению великую силу знаний, но, как человек верующий, я в то же время вынужден констатировать, что научно-технический прогресс – это дорога в ад, по которой человечество несется все быстрее и быстрее, пересаживаясь из одного автомобиля в другой, более скоростной и современный, из винтового самолета – в реактивный и так далее…". – "Но ведь благодаря прогрессу люди становятся мудрее! Это-то вы не станете отрицать?". – "Ты так думаешь? Возьмем, для примера, Сократа, Аристотеля, Спинозу, Ломоносова, других гениев, которые жили в те времена, когда не было телефонов, телевизоров, радио, электричества. Эти гении не имели ни малейшего представления о тех вещах, которые сегодня понятны ребенку. Но много ли сегодня найдется людей, которые были бы мудрее этих титанов прошлого? Пусть даже не мудрее, хотя бы образованнее – относительно своего времени? То-то и оно… А какие письма люди писали друг другу еще совсем недавно – в XIX веке, в начале XX-го?.. Каждое письмо – законченное литературное произведение! Сколько в них мыслей, чувства, красоты! Я говорю не только о письмах классиков – Гоголя, Толстого, Чехова, но и о письмах других людей, не литераторов, не гениев. Да, это были, как правило, знатные, образованные люди того времени, а не малограмотные или вовсе неграмотные рабочие и крестьяне. Но сегодня-то вроде как все грамотные, все образованные, а могут ли они писать такие письма? Хотят ли тратить на это свое время и силы? Мы сегодня не знаем и половины тех русских слов, что знали наши предки! А, может, знаем, но забыли, потому что перебиваемся в повседневной жизни крохами наших скудных словарных запасов, достаточных для того, чтобы купить сардельки в гастрономе или обсудить футбольный матч. А в переписке предпочитаем все больше открытки и телеграммы. Куцые тексты, куцые чувства, помертвение духа… И чего тогда, спрашивается, стоит этот самый научно-технический прогресс? Для чего он нужен?". – "Хотя бы для того, чтобы летать в космос, к другим звездам…". – "Люди, истинно верующие в Бога, поднимаются много выше космических кораблей". – "Ну а медицина? С ней как? Ведь благодаря достижениям медицины люди сегодня спокойно лечат те болезни, от которых раньше массово умирали". – "Сегодня медицина чаще лечит тех, кого искалечил так называемый научный прогресс… Вообще, Толя, я смотрю, ты – пытливый любознательный парень. Это хорошо. Наверняка, тебе не все ясно в жизни, наверняка, у тебя есть вопросы, ответы на которые ты хотел бы получить, но пока не можешь ни в школе, ни дома?". – "Если честно, то да, есть один вопрос… Я даже боюсь, что когда-нибудь свихнусь на этом вопросе. Шучу, Константин Евгеньевич. Но вопрос и вправду меня занимает. Вопрос такой. Вот мы живем на планете Земля, так? Земля входит в состав Солнечной системы. Солнечная система входит в состав галактики – Млечного Пути. Наша галактика – одна из миллионов или миллиардов галактик, из которых состоит Вселенная, так? А составной частью чего является сама Вселенная? Что находится за границами Вселенной? Пустота, вакуум? Но пустота – это ведь тоже что-то, она тоже где-то заканчивается и где-то начинается. А что находится там, где эта пустота заканчивается? Другая Вселенная? Третья? А что тогда находится ЗА ними? Ведь все имеет свои границы, должно иметь… Есть ли границы у космоса? Какую он имеет форму? Где его начало и конец? Вот что мне любопытно". – "Я понял. Да, глобальный вопрос тебя занимает, глобальнее некуда… Знаешь, Толя, есть вещи, которые не дано постичь самому проницательному человеческому разуму и самой всесильной науке. И то, о чем ты говоришь, – как раз такая вещь. Возможно, когда-нибудь человечество познает границы космоса, то есть, всего сущего. А, возможно, – никогда. Но ответ на твой вопрос есть уже сейчас. И всегда был. Этот ответ: Бог. Бог – начало и конец Вселенной. Или скопища Вселенных. Космоса. Бог – начало, потому что он – Создатель Вселенной, ее первоисточник, причина и закон ее существования. Бог – конец, потому что только Он может прекратить существование Вселенной. И в то же время Бог бесконечен, как сама Вселенная, ибо нет во Вселенной уголка, закутка, лазейки, на которую не распространялась бы воля Божья. Ему подвластен каждый микрон, каждая частица, каждый волосок". Географ замолчал. Умолк и Толик, хмуро теребя торчащий из угла скатерти, будто жало, кончик нитки. "Скажите, Константин Евгеньевич, – подал он, наконец, голос, – а вот этот ваш рай… Ну, куда люди после смерти попадают, праведники". – "Не люди, а души". – "Ну да, какая разница… Они же там вечно в этом раю будут жить, да? А вот в каком возрасте они там будут находиться? В том, в каком здесь, на земле умерли? Кто-то ведь умер стариком, а кто-то – в младенчестве, так? Получается, что в смысле райских перспектив лучше кони двинуть… извините, умереть в молодости. Ну, в 20, 30 от силы лет. А то какой резон в рай попадать, чтоб там потом вечно в старости прозябать? Или в раю будут специальные отделения для пенсионеров? Что-то вроде дома престарелых… Райского. А для маленьких – типа детсада. Так, что ли, Константин Евгеньевич?.. Или в раю всех к общему знаменателю приведут?". – "Рай – это вечная жизнь подле Господа. Ежеминутное, ежесекундное восприятие Его любви и света. Высшее счастье и высшая гармония. Какой же здесь может быть возраст? "Вечное" и "возраст" – это взаимоисключающие понятия. Рай неизмеримо выше всех наших земных условностей. Впрочем, как и что будет в раю – знает только Бог. Людям не дано этого знать. Узнают лишь те, кого Господь упокоит в Своих селениях небесных, кто на Страшном суде сумеет держать ответ перед Богом за дела свои земные… Ну, ладно, не серчай и не маши руками. Я вижу, что утомил тебя. Предлагаю закончить нашу богословскую дискуссию и обратиться к географии. Тем более, что поздно уже". – "И вот именно поэтому я с вашего, Константин Евгеньевич, позвонения позволю… тьфу, совсем зарапортовался!.. С вашего позволения позвоню домой. Предупрежу родителей, а то они там, поди, уже с ума сходят". – "Конечно! Надо было раньше мне сказать, а то я заговорился и не подумал об этом. Телефон – в прихожей. Как дозвонишься родителям, дай мне трубку: я хочу лично извиниться и все им объяснить". – "Не надо, я сам!". – "Да не бойся: о нашей беседе я им, естественно, ничего не скажу". – "Все равно не надо! Родители у меня нормальные люди, да и я человек уже взрослый, а время сейчас еще детское. Не беспокойтесь, Константин Евгеньевич, поводов для самобичевания нет. Я сам все объясню". – "Ну, как знаешь. Но от меня в любом случае передай извинения". – "Ладно".
Телефонное объяснение с матерью, как и последующий "экзамен" на кухне прошли успешно: сумбур двух последних дней не выветрил у Тэтэ из памяти заученные на каникулах параграфы из учебника, которые он почти без запинок изложил географу. "Очень хорошо, – подытожил его ответ довольный Княжич. – Теперь я спокоен, зная, что не зря выдал тебе авансом "четверку". Уверен, с таким отношением к делу в следующем полугодии ты исправишь ее на привычную для тебя "пятерку". Надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я заставил тебя на каникулах отрабатывать, так сказать, задним числом?". – "Главное, что не задним местом!". – "Анатолий!..". – "Простите, Константин Евгеньевич, дурость сморозил. Ну, дурак первостатейный, правда. Сам не знаю, что говорю. Конечно, я не в обиде, все нормально. Наоборот, спасибо вам за то, что вы в меня поверили и не влепили мне тогда заслуженный трояк. Спасибо вам огромное, Константин Евгеньевич!". – "Не за что меня благодарить. Это ведь нужно не столько мне, сколько тебе самому. На выпускных экзаменах географии не будет, но "пятерка" по этому предмету, думаю, твой аттестат не испортит. Да и кто знает, география, не исключено, понадобится тебе на вступительных в вузе. К слову говоря, о вузе… Я дам тебе сейчас пособие по географии для студентов первых курсов. Оно по тематике в некоторых разделах пересекается с учебниками для старшеклассников, только информация подается шире и более подробно, чем у вас. Ну, и, соответственно, много материала, которого в учебниках нет. Ты полистай эту книжку, она может помочь тебе в 9-10 классах, а то – и после школы. Вернешь ее, когда сочтешь нужным: она мне не к спеху. Сейчас принесу". "Сидите-сидите, Константин Евгеньевич, я сам принесу!", – вскочил Тэтэ. Отказываться от предложения учителя было неловко, но и забивать себе голову каким-то дополнительным материалом Толику совершенно не улыбалось. Хватит с него и школьной программы! А если Костя спросит потом про пособие, Толик ответит, что перепутал и случайно взял другую книгу. И все честно, не придерешься. Потому он и преградил сейчас учителю дорогу. "Да ты же не знаешь, где она", – удивился его экспансивной реакции Княжич. – "А вы скажите, где, и я найду. Заодно и с Антониной Михайловной попрощаюсь". – "Хорошо. На книжной полке – той, что над диваном, а не над письменным столом. Вторая книга слева. В таком бежевом переплете. Только потише, пожалуйста, а то дочки спят". – "Все понял, сейчас возьму".
В комнате было темно и сонно, лишь один угол освещался конспиративным светом ночной лампы, да место в подсвечнике перед иконой заняла новая свеча, заменившая свою истаявшую товарку. Близняшки сопели в кровати, разделенные большим плюшевым зайцем, к которому девочки прижались, словно к материнскому телу. Географиня сидела на диване и что-то читала. Увидев Толика, она поднесла палец к губам. Толик повторил ее жест, на цыпочках подошел к полке, взял вторую справа книгу в темном переплете, шепотом сказал супруге Княжича: "До свидания, Антонина Михайловна", повернулся лицом к двери и, задрав подол свитера, сунул книгу за ремень брюк. В прихожей он, не возвращаясь в кухню, начал лихорадочно одеваться. Когда подошел Костя, Толик уже успел рвануть вверх молнию куртки. "Константин Николаевич, я пойду, – торопливо зашептал визитер. – А то мы с вами, действительно, припозднились что-то". – "Конечно-конечно… Ты книгу-то взял?". – "Да, положил во внутренний карман куртки. До свидания, Константин Евгеньевич!". – "До свидания! До встречи в школе в понедельник!".
Выбежав из подъезда, Толик опять помчался к автобусной остановке. Что за день сегодня такой – сплошные гонки!
Глава 27
Потрясение Толика, случайно приоткрывшего завесу тайной сектантской жизни учителя географии, было велико. Но столь же и быстротечно. В конце концов, у каждого своя шелуха в голове, а копаться в религиозной шелухе, засорившей мозги внешне благопристойного советского гражданина Кости Княжича, Тэтэ не собирался. Не до этого ему было. Началось второе школьное полугодие, и одноклассники – кто вялый и опухший за время каникул от сна и безделья, кто, напротив, рвущийся в бой – вновь заняли свои места на конвейере ученических будней. Вновь по понедельникам директриса громогласно вещала на линейках об отсутствии времени на раскачку и необходимости незамедлительно "включиться" и "впрячься", как будто обращалась к пылесосам и ломовым лошадям, и вновь непокорные школьники в большинстве своем оставались глухи к ее маниакальным призывам. Слишком свежи и ощутимы были воспоминания о только что завершившихся каникулах, о суетливой упоительности новогоднего праздника, о школьной дискотеке, свидетельством чему служила перехваченная на уроке коварными парнями и так и не нашедшая адресата грустная девичья записка: "Ты знаешь, он так сухо танцевал со мной, а на середине танца вообще ушел…".
В середине января рутинный ход школьных занятий был нарушен драмой учителя Вагина. Измученный ночными кошмарами с Пушкиным и Лермонтовым в главных ролях Евгений Андреевич все же сошел с ума. Причем, сошел прямо на уроке. Несомненно, Вагин сделал бы это и без посторонней помощи, однако подтолкнуть любимого учителя в ласковые объятия шизофрении помогли мальчишки, затеявшие в классе перестрелку резинками – тонкими полосками нарезанного лапшой аптечного резинового бинта, в обиходе – "бинтовухи". Арбалетами для резиновых стрел служили обычные шариковые ручки. Посреди урока одна из шальных резинок, пущенная дрогнувшей рукой юного стрелка и предназначавшаяся, видимо, кому-то из пацанов или девчонок, отклонилась от курса и щелкнула Вагина по лбу. Евгений Андреевич в ту минуту сидел за учительским столом, уткнувшись в классный журнал, и, казалось, не слушал сбивчивую речь отвечавшего у доски ученика. Ужаленный резинкой Вагин вздрогнул, поднял к классу совершенно больное лицо, страдальчески осклабился, обвел аудиторию взглядом, в котором уже не было и намека на здравый смысл, и вдруг из глаз его хлынули слезы. "Уберите пистолеты! – всхлипывая, сказал Евгений Андреевич. – Пожалуйста, уберите пистолеты!". Не получив ни одобрений, ни возражений в ответ на свою экстравагантную просьбу, он обхватил голову руками, встал и, стеная, вышел из класса, не закрыв за собой дверь. Обомлевшие школьники сидели в гробовой тишине, которой Вагин, будучи в ясном уме, никогда не мог от них добиться. Пацаны осторожно выглянули за дверь: учителя нигде не было видно. Не появился он и после звонка. А на перемене шумные коридоры школы огласил пронзительный девичий визг: девочки обнаружили Евгения Андреевича в женском туалете. Вагин сидел в кабинке на унитазе, скорчившись, словно терзаемый поносом. На просьбы сбежавшихся отовсюду в туалет школьниц немедленно убраться с сугубо женской территории Вагин молвил лишь: "Уберите пистолеты!" и снова принялся плакать. Очистить ватерклозет от засевшего в нем учителя удалось с помощью тяжелой артиллерии – директрисы. Когда запыхавшиеся гонцы принесли ей ужасную весть: "Учитель Вагин пробрался в женский туалет и не желает оттуда выходить", Легенда едва не рухнула в обморок, ибо решила сперва, что все эти годы под видом тихого учителя скрывался гнусный извращенец и растлитель несовершеннолетних. Однако, ступив на авансцену событий, то есть, на кафельный пол женского туалета, Елена Геннадьевна поняла, что причина неподобающего поведения учителя русского языка и литературы кроется совсем в другом. "Евгений Андреевич, что вы здесь делаете?", – негодующе спросила подчиненного директриса, явившаяся в уборную в сопровождении завуча и прочих встревоженных представительниц слабой половины педагогического коллектива. Вагин не ответил, раскачиваясь на унитазе взад и вперед, как Валерий Лобановский – на тренерской скамье во время матча. "Евгений Андреевич, вы меня слышите? – возвысила голос Легенда, наклонившись к взбесившемуся учителю. – Сейчас же покиньте женский туалет!". Вагин посмотрел на устрашающего размера груди перед самым своим носом и просительно сказал им: "Уберите пистолеты!". "Да он же не в себе! – догадалась завуч, чьи бородавки от возбуждения сделались гранатовыми. – Неужели пьян?!". Толпа у нее за спиной возмущенно ахнула. Директриса и завуч аккуратно, но решительно взяли Евгения Андреевича под руки и повели к выходу из туалета. Вагин попытался вырваться, тем самым лишь подтвердив свое безумие, ибо только безумец мог надеяться вырваться из мощных рук Елены Геннадьевны Милогрубовой. По дороге в учительскую Евгений Андреевич каждого встречного, будь то педагог, школьник или техничка баба Дуся, слезно просил убрать пистолеты. В учительской Вагина посадили на стул, где он тут же снова скорчился и закрыл лицо ладонями, обступили его, как загнанную в угол крысу, и подвергли остракизму, не скрывая гнева и разочарования его аморальной эскападой. Директриса уже дала кому-то распоряжение позвонить в милицию, но затем отменила приказ под влиянием Кости Княжича. "Коллеги, он не похож на пьяного, – заявил географ. – Запаха алкоголя… (он еще раз принюхался) совсем нет. Да и потом, я знаю Евгения Андреевича: он спиртного в рот не берет. Нет, здесь что-то не то… Такое впечатление, что он болен. Я предлагаю вызывать не милицию, а "скорую".
Приехавшая через 40 минут "скорая" навсегда избавила от Евгения Андреевича и лучшую в городе школу при гороно, и всю систему среднего образования в стране.
Какое-то время эта душераздирающая история была главной школьной темой для обсуждения, но затем постепенно и она забылась вместе с образом несчастного учителя, на смену которому прислали нового педагога – кряжистую тетку с отличным сном, аппетитом и волосатыми голяшками, что было заметно и через колготки. Толику Вагин никогда никаких предметов не преподавал, а потому судьба помешавшегося учителя его не волновала. Тэтэ волновало совсем другое – то, что теперь составляло смысл и прелесть его жизни: сказочная Америка и визиты на Персову дачу. С возобновлением занятий в школе визиты эти стали регулярными. В двухэтажный особняк покойной бабушки Перса компания заваливалась по нескольку раз на неделе – после уроков или на выходных – и просиживала там порой целыми днями. Там, в этой покосившейся избушке, Толик познакомился с волшебным миром западного видео. Прежде он полагал, что если и есть на свете фильм прекраснее "Пиратов XX века" и актер – мужественнее Николая Еременко, то это "Викинги" и Кирк Дуглас соответственно. Ну, еще Бельмондо, конечно, с его отдавленной физиономией. И все. Каким же наивным и юным Тэтэ был тогда!.. Лишь теперь, благодаря видеокассетам, которые Перс таскал из дома и крутил на дачной чудо-аппаратуре, Тэтэ узнал, что такое настоящее кино и настоящие мужчины. Только теперь – когда увидел на экране Брюса Ли, дикую кошку в человеческом облике, чей полурык-полувой в момент удара был смертоноснее самого удара, Арнольда Шварценеггера, опутанного цепями стальных мускулов, Рокки, залитого кровью, замордованного, трещавшего, как дуб под топором, но несгибаемого и непобедимого. Услышав имя "Рокки" в первый раз, Толик радостно встрепенулся, будто встретил старого знакомого. Рокки – тот самый боксер с фанерного щита над кроватью! Щит этот, откровенно говоря, был Толику даже милее контрабандных видеолент. И приходил он на дачу, главным образом, для того, чтобы в очередной раз взглянуть на магнетическую бумажную мозаику на стене, на маяк, светивший ему с того чудного берега, к которому он, Толик, когда-нибудь обязательно пристанет, чтобы остаться навсегда. Он так решил – окончательно и бесповоротно. О том, что ради этого придется бросить страну, в которой он вырос и которой еще совсем недавно гордился, бросить родных и друзей, по сути, стать предателем, он старался не думать. "Потом со временем все как-нибудь образуется и наладится, – успокаивал он себя. – Я не предатель, какой же я предатель, что за чушь… Почему непременно предатель… Я просто… просто хочу жить там. Ну что, что в этом предательского? Кто сказал, что это предательство? Кто так решил? Что преступного в том, что человек хочет жить там, где ему нравится?.. А, впрочем, пусть считают меня, кем хотят!.. Когда я попаду туда, мне на это будет плевать – глубоко и смачно!.. Главное – попасть!".
Как и многие его сверстники, Тэтэ в душе благоговел перед тем, что должно было вызывать у него отвращение, – перед Западом с его дискотечно яркой и веселой, судя по западным фильмам, жизнью, с его дивной музыкой, красивыми вещами и модными шмотками, просачивающимися под кожу советской действительности и вызывающими неизбывный зуд у советских людей. Осознание запретности этого благоговения лишь умножало его, распаляло страсть, усиливало желание прикоснуться к этой жизни, как усиливает запретные желания всякий запрет, предписанный людям слабым и впечатлительным. Страна по имени "США" занимала особое место во вражеских рядах Запада. Это был Верховный Враг, которого полагалось ненавидеть сильнее прочих и который, как назло, и был средоточием тех прелестей, что влекли и тянули к себе. О том, почему так произошло, почему надо ненавидеть то, что хочется любить, Толик особо не задумывался, воспринимая это как непонятную, неприятную, но данность, с коей приходится мириться. Тем большим было ошеломление, испытанное им при виде чарующей американской аппликации на даче у Перса. Так Андрий Бульба был ошеломлен и пленен красою вражей польки, так Ромео Монтекки поразила божественная Джульетта, которую он должен был ненавидеть из-за одной лишь ее принадлежности к роду Капулетти. И так же, как Андрий и Ромео при виде красавиц из неприятельского стана вмиг позабыли о своей родне, о Родине и чести, обо всем, чему учили их с младых ногтей, так и Тэтэ, увидев фанерный лик Америки на ободранных обоях, забыл о том, что все эти годы представлялось ему единственно родным, ощутив готовность пожертвовать им ради своей вновь обретенной мечты.
После вдумчивого и тщательного анализа ситуации Толик пришел к выводу, что самый эффективный способ попасть в звездно-полосатую землю обетованную – устроиться со временем на работу, предусматривающую частые поездки за кордон, а то и вовсе – постоянное проживание там. Главное преимущество этого варианта заключалось в его полной легальности. Мысли о нелегальном бегстве на Запад юный мечтатель отмел сразу – ввиду чрезмерного риска, вероятных осложнений и непоправимых последствий такого плана. Он не Остап Бендер, чтобы тайно переходить границу по неверному льду, и не морской волчонок Филипп Форстер, чтобы прятаться в корабельном трюме, задыхаясь от вони и нехватки кислорода. И, в конце концов, в Америке Толику понадобятся деньги, много денег. Он будет богатым, свободным и счастливым, он с головой нырнет в то море удовольствий, которые обрушивает на вольных граждан неиссякаемый рог американского изобилия. У него будет свой дом, огромный и роскошный, как у безутешной парижской любовницы Генриха Пуповицкого. И своя машина – кабриолет сливочного цвета, как у того парня на аризонской дороге. И подруга – как та Афродита в красном платье у обочины. И еще много чего у него будет. А обеспечить все это в Америке ему могут лишь вузовский диплом и престижная профессия. Они станут залогом его благоденствия на заокеанских кисельных берегах. С дипломом ему будут рады в любой солидной фирме, предложат хорошее место и высокую зарплату – не 120 рублей, а тысячу, две, три, пять тысяч долларов. Или еще больше? Какие у них там зарплаты? Узнаем. Он уедет туда как бы по работе, но обратно не вернется. Он станет американцем. Стопроцентным американцем. Тогда и начнется настоящая жизнь! Правда, для этого придется потратить пять лет на учебу здесь, в Союзе, и потом еще какое-то время, чтобы адаптироваться на работе и получить право выезда за границу, в капстраны… Но, когда у тебя в жизни есть высокая цель, о времени и силах, которые предстоит потратить на ее достижение, не жалеешь.