Для учета рабочего времени, при входе на предприятие был установлен терминал со сканером отпечатков пальцев.
Вводилась тотальная система штрафов: за опоздание, за мат, за курение и т.д.
Однако вершиной «творчества» Толкачёвых стало создание службы внутреннего контроля (СВК), куда были подобраны с десяток бравых молодцов. Они шныряли по офису, цехам или строительным объектам, где отслеживали, кто как работает. Особенно строго контролировались «перекуры», которые по словам Толкачева, нещадно грабили предприятие. Случалось, что молодчики СВК врывались в бытовку к работягам посреди чаепития.
– Ого! Да здесь у них целый банкет! – говорил самый упитанный надсмотрщик Кабанов, оглядывая скромный стол с сушками и печеньем. – Пизд… не мешки ворочать. Вам за что деньги платят, балаболы? Бегом работать!
«Банкет» фиксировался на фотоаппарат, словно сотрудники РУБОП накрыли воровскую сходку. Далее снимки направлялись по корпоративной почте Толкачёвым, которые уже делали оргвыводы, наказывая провинившихся рублем или увольнением. Но чаще, всё-таки рублём, формируя таким образом некий «фонд» для поощрения передовых сотрудников – главным образом, своих подхалимов. Нередко Эдуард запускал загребущие ручонки в этот «фонд», будто амбарная крыса, проникшая в колхозное зернохранилище.
Перед СВК ставилась вполне конкретная задача – собрать с работников как можно больше штрафов. Особенно прибыльным направлением стали «санкции» за нарушение правил техники безопасности. Чтобы не попасть под раздачу, работягам приходилось даже в июльский зной надевать полный комплект СИЗ, включая душные респираторы. Обливаясь потом и страдая от нехватки воздуха, они вкалывали с утра до вечера, матеря надзирателей, болтавшихся с фотоаппаратами по стройке.
– Производительность труда в России заметно отстает от уровня развитых стран – вещал Толкачев на собрании трудового коллектива. – Выработка по России, в среднем, составляет 22 доллара в час. А теперь посмотрим, сколько приносят иностранные рабочие. В Германии – 55$, в США – 60$, а в малюсенькой Ирландии – 66$. Теперь, понятно, почему нас называют страной третьего мира. По производительности труда, мы «соревнуемся» с Чили и Мексикой! К счастью, на нашем предприятии наблюдается рост производительности. И здесь мне хочется отметить особую роль службы СВК, которая может и вызывает нарекания у отдельных работников, но благодаря ей мы сделали невиданный прежде рывок.
На этом же собрании Толкачёвы вручили грамоты сотрудникам СВК «за профессионализм и высокие показатели». В последнем случае, подразумевался тот объем штрафов, который удалось содрать с работников за различные нарушения.
Начальник СВК Хомяков, разрываясь от усердия, предложил «ноу-хау» – прогнать через полиграф (детектор лжи) всех сотрудников компании, разумеется, за исключением высших руководителей и их окружения. Получив барский «одобрямс», молодчики СВК принялись таскать вверенный персонал на допросы:
– Вы участвовали в хищениях на предприятии?
– Если бы Вам посулили большие деньги, Вы бы согласились украсть нашу базу данных?
– Вы положительно относитесь к руководителям компании?
– Вы занимаетесь тайным поиском нового места работы?
Симпатичным сотрудницам весёлые ребятки из СВК любили задавать непристойные вопросы:
– Сколько у вас было любовников?
– Изменяли ли вы своим мужьям?
– Ваше отношение к групповому сексу?
Полученные результаты Хомяков распечатывал на принтере, аккуратно раскладывал по папочкам, и лично относил на рассмотрение Толкачёвым. Там они все вместе, за чашкой ароматного кофе, изучали данные, хохотали, выносили «приговоры».
Работники «Ориона», готовясь к тестированию через полиграф, чтобы не психовать и случайно не оговорить себя, стали принимать успокоительные препараты. Поскольку никто не знал, в какой день его вызовут на допрос, лекарства они принимали загодя, перед началом работы. Со стороны это выглядело, как начало обычного утра в санатории или больнице, когда медсестра раздает препараты больным пациентам. По офисным коридорам гулял уже привычный запашок пустырника.
Сотрудники СВК, или как их прозвали в народе «полицаи», совершенствуя систему, принялись вербовать работников в осведомители, «неравнодушных к судьбе родного предприятия». Информаторам предусматривалась небольшая премия и кое-какие поблажки – правда, лишь в том случае, если они приносили реально ценные сведения.
В компании возникла атмосфера взаимного недоверия – все против всех. Каждый подозревал, что тот или иной коллега является тайным осведомителем СВК, и потому предпочитал помалкивать в течение рабочего дня, даже в обеденный перерыв.
Недовольство на СВК, которое копилось среди рядовых сотрудников, ждало своего часа, чтобы вырваться наружу. И такой случай представился…
Началось же всё с благих намерений Толкачёва-старшего. Когда прибыль компании стала расти, по сравнению с кризисным 2009-ым, он стал ощущать себя этаким Сталиным, который «принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой».
И у Толкачёва появилась блажь – стать депутатом Госдумы. Ну, для начала хотя бы прорваться в горсовет. Чтобы обеспечить себе publicity, засветиться на уровне города, он решил дать большое панорамное интервью на местном ТВ. Директор телекомпании, почуяв амбициозного клиента, предложил щедро проплатить сюжет с условием, что всё будет сделано безупречно.
В те годы региональные студии специализировались на производстве такого рода «продукции», пополняя свои скудные бюджеты.
Дабы интервью не превратилось в скучный монолог, его планировалось разбавить короткими зарисовками с предприятия. Будни и праздники, трудности и достижения…Таким образом, получался целый фильм, где Толкачёв рассказывал, как заурядная никчёмная фирмёшка превращалась в «стабильное, социально ответственное предприятие». Разумеется, под его чутким началом.
Фильм получил пронзительное название – «Преодоление».
– Когда грянул кризис 2008-го, фирма осталась у разбитого корыта – делился воспоминаниями Толкачёв. – Прежнее руководство, к сожалению, не оставило никаких резервов. Ведь тогда никто думал, что грянет глобальный кризис. Жили одним днём. Хотя уже тогда я замечал тревожные тенденции в мировой экономике. Всё-таки у меня профильное экономическое образование, приличный опыт работы в банковской сфере…Одним словом, я предвидел это «финансовое цунами», и пытался достучаться до руководства.
Толкачёв, сам того не ведая, разыгрывал роль такого типичного американского гения из фильма-катастрофы. Пока высокие начальники ломают голову в оперативном штабе, как спасти цивилизацию от падающего метеорита размером с Австралию, «гений» тихонько уже всё вычислил и старается пробиться в Пентагон, чтобы показать «на пальцах» простое (разумеется, гениальное) решение.
– Учредители предложили мне спасти гибнущую компанию… – скромно сказал Толкачёв, едва не разрыдавшись от нахлынувших воспоминаний.
И тут фоном к его душещипательному монологу режиссер фильма захотел вставить знаменитую мелодию из мюзикла Эндрю Ллойда Уэббера «Призрак Оперы».
– Ребята, это будет бомба! – заверял режиссёр главных героев фильма, семейство Толкачёвых.
Далее, после драматичного интригующего вступления, шёл живенький обзор, как из развалившейся фирмочки руководители «новой формации» создавали одну из лучших компаний России. Здесь режиссер вставил фоном динамичные композиции Koto, идеально подходящие для передачи об успешном бизнесе. Когда Толкачёвы смотрели этот ролик, то невольно притопывали ногами, режиссер тоже подтанцовывал, вращая туда-сюда плечами. Казалось, еще минута, и эти трое пустятся в безудержный пляс, позабыв о приличиях.
Фильм был почти закончен. Оставалось отснять сюжеты на социальную тематику, чтобы показать, как в «Орионе» трогательно заботятся о простых людях, рядовых россиянах.
– Мы являемся социально ответственным предприятием – говорил Толкачёв, в окружении «работяг», роль которых исполняли начальники среднего звена, обрядившиеся в спецовки и каски.
Камера постепенно приближалась к лицу генерального, подсказывая зрителю, благодаря кому «простые работяги», наконец, зажили по-человечески.
– Вместе сможем больше! – с пафосом заявлял Толкачёв, расплывшись в добродушной улыбке и пожимая руки таких же счастливых работников.
Венчать идиллию должен был сюжет с Дня Фирмы, где демонстрировалось социальное единение. Собственно, ради этих ключевых финальных кадров Толкачёв и решил провести «корпоратив» – позабытый реликт из времен «коммуниста» Самойлова. Уж больно нужны были сцены народного ликования, пробивающие на слезу бабушек-пенсионерок и других впечатлительных горожан – будущий электорат Толкачёва. Потом, ближе к выборам, эти кадры можно вставить в рекламный ролик «кандидата в депутаты». В общем, хошь-не хошь, а пришлось раскошеливаться на шикарный банкет.
День Фирмы решили устроить в одном из лучших ресторанов города – «Старом Арбате». На торжественное мероприятие прибыли около двухсот работников. Среди приглашенных были также основные заказчики и партнеры компании.
Для солидности, перед входом в ресторан, постелили красную дорожку, пародируя церемонию вручения премии «Оскар», в Лос-Анджелесе. Вдоль дорожки сновали нанятые фотографы, щёлкая всех подряд. Работяги смущённо шли под прицелом «папарацци», посмеиваясь друг над другом. Зато весьма вольготно себя чувствовали молодые девицы, разодетые как модели Ив Сен-Лорана. Они охотно позировали перед объективами, особенно те из них, кто обрядился в облегающие платья с глубоким декольте, изображая из себя голливудских «звездулек».
На праздник также приехали телевизионщики и группа журналистов из местных газет, которые соблазнились халявной пирушкой.
– Дорогие коллеги, друзья! – весело приветствовал Толкачёв многоликую публику. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы отметить день образования «Ориона». Мы с вами прошли через многие трудности. Набивали шишки, но тут же крепли, становились сильнее, набирались опыта. И сегодня вправе сказать: вместе мы – сила!
Раздались бурные аплодисменты. Особенно старались хлопцы СВК, занявшие лучшие столы у сцены. Они уже успели, под шумок, хлопнуть по рюмке дорогого коньяка, который специально закупили для высокого начальства и себя любимых.
– Ураааа! – заорал с чувством начальник СВК Хомяков, закусывая коньячок ароматной бужениной. – Кабанов, давай не зевай! Разливай по-новой, а то так до ночи будем валандаться. Да лей «полную», чё ты как баба? Сю-сю, ля-ля…Мур, мур…
Сослуживцы Кабанова, все на одно лицо – откормленные и мордатые – заржали над своим дружком, матерящим нерасторопных девочек-официантов.
– Веселятся, гниды… – шептались меж собой работяги, недобро посматривая на шумные столы «полицаев», откуда то и дело раздавался гомерический хохот.
Началась церемония награждения. Под вспышки фотоаппаратов радушные Толкачёвы вручали работникам грамоты и скромные подарочки, выдавливая благостные улыбки, с довольно противными мордами. Было видно, что им непросто даётся роль человечных руководителей, и оттого они постоянно дергали то плечом, то головой, как бы пытаясь сбросить этот невыносимый хомут с барской шеи.
После официальных речей и награждений, начался концерт. Пока народ уплетал салаты, певец в белом фраке дружески обходил столы, чокаясь с дамами бокалом красного вина. Потом стали выступать: танцовщицы, акробаты, факиры, фокусники и т.д.
Толкачёвы восседали за богатым VIP-столом, на балкончике второго этажа, куда вела широкая лестница из основного зала. Окружённые своей свитой, они снисходительно поглядывали сверху на всеобщую веселуху. Здесь же находился режиссер «легендарного» фильма о компании, которому не терпелось презентовать своё творение широкой аудитории.
– Когда уже начнём? – то и дело вопрошал он топ-менеджеров, успокаивая оголенные нервы «художника» очередной рюмкой водки.
– Вы закусывайте, закусывайте… – увещевали его соседи по столу, миндальничая будто с малым дитём.
– Скорей бы уж! – суетился режиссёр, ерзая в кресле. Несколько оторванный от реального мира, он воспринимал всё мероприятие как прелюдию к просмотру его «шедевра» уровня Федерико Феллини.
Но еще один непризнанный гений сидел за этим роскошным столом, томимый манией величия. Сегодняшний день, по мысли Толкачёва, должен был стать знаковым в его судьбе. Ибо сейчас начинается тот самый рывок к заветной цели – креслу депутата Госдумы. Впереди большая кропотливая работа. Встречи, интервью, предвыборная компания…Посещение школ, больниц, домов престарелых. Создание общественной приёмной для горожан. Решение остросоциальных вопросов. Можно даже в компании учредить профсоюз. Разумеется, назначив председателем своего надежного человечка. Эх, раньше можно было до этого дотумкать. Да кто бы подсказал? Людишки кругом ничтожные, мелкие.
– Этим-то, что? – Толкачёв имел ввиду всех собравшихся. – Нажрались, напились, наплясались… Всего и забот. А тут – планов громадьё. Впрягайся, Анатолий Геннадьевич! Родина ждёт.
Между тем, подвыпивший народ лихо отплясывал на танцполе. Особенно пыжились мордатые хряки из СВК. Они кружились вокруг молодых девчонок, внаглую пожирая их осоловевшими глазками. Затем, распалившись, на кураже, стали лапать тех из них, кто опрометчиво обрядился в откровенные платья, с глубоким декольте или оголенной спиной. «Полицаи» образовали свой круг с красивыми сотрудницами, давая понять, что не только в офисе, но и здесь, на танцполе они являются хозяевами жизни.
Молодой инженер Калинин, очкарик-программист, не понял раскладов, поскольку устроился в компанию пару недель назад. Пьянёхонький, счастливый он тоже возжелал женского общества, «нагло» влезая в избранный круг, да так неудачно, что наступил на дорогие туфли отплясывающим бугаям из СВК.
– Куда ты лезешь, дятел? – заорал на него Кабанов, вытаскивая за шкирку с танцпола, как нашкодившего котёнка. – Совсем берега потерял, лошара?
За происходящим внимательно наблюдали монтажники из службы охранно-пожарных систем, чей столик располагался неподалеку. Среди них был Сашка Митрофанов, веселый парень двадцать семи лет. Бывший десантник с обостренным чувством справедливости. Он с детства не любил, если «старшаки» лупили ребят помладше. Ему самому здорово досталось в 90-е годы, когда в школах начал процветать рэкет. Гопники постоянно «прессовали» его, вымогая несчастные копейки, которые давала мать – одинокая женщина, всю жизнь проработавшая уборщицей. И сейчас Сашке было больно смотреть, как свора «полицаев» ощетинилась на бедного очкарика.
– Пойду тоже потанцую…– сказал друзьям Сашка, зачем-то разминая плечи.
– Братан, я с тобой! – воскликнул Вовка Егоршин, смутно догадываясь о планах приятеля.
– Айда, мужики! – крикнул Генка Свиридов, приглашая остальных работяг. – Вспомним молодость, бляха-муха. Растрясём жирок!
Здоровяк Кабанов, поучив уму-разуму щуплого программиста, возвращался на танцпол, где до этого «клеил» одну смазливую девчонку из отдела кадров. Он уже успел засунуть потную ладошку в её черное платье с открытой спиной, погладив нежную кожу красотки. И теперь, после досадного ЧП, собирался атаковать милаху с новыми силами.
– Эй, толстомясый, куда торопишься? – услышал Кабанов чью-то «предъяву» у себя за спиной. Он резко повернулся, сжимая дубовые кулачища. На него с усмешкой смотрели человек двадцать работяг, которых он обычно гонял на стройках заказчика.
– Чё, такой страшный? – весело спросил Сашка Митрофанов, вплотную приблизившись к борову. – Ай, как глазёнки забегали. Да не нервничай, пузатый. А то девочки подумают, что ты дяденьку испугался.
Взбешённый Кабанов шарахнул по противнику со всей дури, но нарвался «на встречный прямой» – даром что ли Сашка был чемпионом дивизии по боксу. Хряк приземлился посреди танцпола, прихватив в «полёте» несколько коллег из СВК, лихо отплясывающих у него за спиной.
– Атас! Наших бьют! – крикнул кто-то «полицаев», бросаясь на помощь поверженным дружкам.
– Аааааааааа! – дико заорали бабы, попавшие в эпицентр событий.
Страшен русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Работяги, весь год терпевшие издевательства молодчиков СВК, схлестнулись в жестокой рубке со своими обидчиками.
На глазах у Толкачевых, телевидения и прессы, разворачивалось монументальное побоище, в котором участвовало полсотни пьяных мужиков. Охрана заведения даже не пыталась успокоить разъярённую толпу, резонно полагая, что влезать в это «мессилово» чревато для здоровья. Он лишь хватали испуганных женщин, помогая им как можно скорее покинуть кровавую арену.
Толкачёв стоял на балкончике, и наблюдал за мордобоем, словно Наполеон, взирающий с холма на своё последнее эпическое сражение – битву при Ватерлоо. И также, как французский император, изгнанный из Франции после сокрушительного поражения, Толкачёв понимал, какие последствия для него лично будет иметь этот конфликт. Понятно, что на следующий день вся местная пресса кинется обсуждать массовую драку в одном из лучших ресторанов города. Слетятся, как коршуны, на «жареное». А там и до центрального телевидения дойдёт. В офисе начнут разрываться телефоны. Толкачёвых будут атаковать телекомпании, приглашая на вечернее ток-шоу. Само собой, подключится прокуратура и прочие ведомства: инспекция по труду, налоговая, Ростехнадзор. Начнутся проверки. Вызовут московских учредителей…
Те же невеселые мысли преследовали Эдуарда. Особенно его пугало вмешательство контролирующих органов, которые в ходе проверки могли обнаружить масштабные махинации – сразу на несколько статей Уголовного кодекса РФ.
Эдуард решил действовать немедля. Воспользовавшись шумихой, незаметно выскочил из ресторана, сел в такси и направился домой. Здесь он быстро собрал сумку, взяв личные документы, деньги, платежные карты. Прыгнул в машину и поехал за Роксаной. Оттуда – в аэропорт.
Уже там, на Канарских островах, Эдуард написал отцу трогательный e-mail:
«Dear father,
Я поступил отвратильно, когда бросил тебя в такой сложный момент. Но, поверь, у меня не было другого выхода. Слишком многое стояло на кону – в частности, моя свобода. Сам понимаешь, Россия – не лучшая страна для ведения бизнеса. Некоторые мои инициативы могли стать поводом для судебных разбирательств, и в перспективе – тюремного заключения. Я желаю тебе выбраться из всей этой навозной кучи с наименьшими потерями. Будет лучше, если ты последуешь моему примеру и навсегда покинешь унылую «рашку», где никогда не будет нормальной жизни. Перебирайся куда-нибудь в Лондон. С надеждой на скорую встречу, your son Edward. P.S. Кстати, моя девушка тоже из России. Думаю, она тебе понравится. Будете вместе нянчить внуков в Гайд-парке. Ты ведь тоже любишь старую добрую Англию, не так ли, my father?».
Глава 4. Вот моя деревня
– Загнали вы себя молодой человек, ой загнали… – пожилой доктор дружелюбно смотрел на Олега, надевая стетоскоп и усаживаясь рядом с койкой. – Инфаркт миокарда – это я вам скажу, не шутки. Ну, признавайтесь, чем вы таким занимаетесь, что в свои сорок пять умудрились попасть к нам, в кардиологию?
Олег слабо улыбнулся, вспоминая события минувших дней. Его спасло, что сотрудники отеля быстро среагировали, не задавая лишних вопросов. Тут же позвонили в «неотложку», и пока «скорая» продиралась через пробки по московским улицам, они обратились к одному врачу, которой остановился в отеле. Доктор, быстро оценив ситуацию, запихнул больному нитроглицерин под язык, усадил его в кресло и открыл форточку, обеспечив приток свежего воздуха.
На следующий день в кардиологию примчалась жена, который накануне сообщили о состоянии супруга. Но едва Олегу стало лучше, как только опасность миновала, она тут же нашла повод, чтобы улизнуть из Москвы и вернуться к своему любимому SPA-детищу. А может дело не только в нём, думал Олег, проснувшись иной раз среди ночи. Днём он читал журналы или книжки, оставленные впрок заботливой супругой. Пару раз к нему наведывались московские учредители, Окулов да Климов, нагруженные пакетами с апельсинами, будто пациент страдал авитаминозом. Доктор выделял им только пять минут на визит. Говорить по рабочим вопросам категорически запрещалось, и все их разговоры сводились к банальным вопросам: как самочувствие? чем здесь кормят? Также вскользь – о погоде.
В кардиологии Олег промаялся больше месяца, испытывая дикую неловкость всякий раз, когда медсестра (как назло, хорошенькая) убирала из-под него ненавистную «утку». Наконец, курс лечения подошёл к концу. Выписавшись из стационара, Олег договорился о встрече с учредителями, где без обиняков и долгих утомительных разговоров обе стороны решили прекратить взаимное сотрудничество. Всем было понятно, что время призрачной дружбы ушло безвозвратно. Олег продал свою долю в бизнесе, получив взамен кругленькую сумму. Вечером он сел «по-старинке», в обычный плацкартный поезд, да помчался по необъятной России, навстречу новой неведомой жизни.
На родину он прибыл около восьми утра. Обычно в это время у Олега начинался корпоративный селектор. Тут же нужно было решать кучу вопросов, разбираться в чьих-то недоработках, давать «нагоняй». А потом – созваниваться с заказчиками, просить, убеждать, спорить. Так начиналась обычная круговерть, весь день был расписан по минутам. Вертелся Олег, как белка в колесе, не видя конца и края этой свистопляске. Лишь иногда, по ночам, мечтал он уехать в какую-нибудь глухую деревушку, где тебе ни суеты, ни авралов.
Утром на городских улицах было малолюдно. Пенсионеры, мамаши с колясками. Две бабульки частили мужика, который похмелялся с утреца холодненьким пивком в ожидании трамвая:
– Гляди, Сергевна, энтот уже с утра заливается! Куда только милиция – тьфу, полиция! – смотрит. Раньше вон если видели пьяного, тут же на работу сообщали. Принимайте, мол, меры…Только так увольняли по тридцать третьей! Я сама скольких спровадила с сахарного. Ууу…Попался бы не мне в те годы, энтот алкоголик. Я бы уж…ты меня знаешь.
– Да, Матвевна, раньше не церемонились. Порядок был. Вот тебе и «плохие» коммунисты. Зато сейчас разным прохиндеям благодать. Хочу пью с утра, хочу с дружками гуляю…Никто не указ. Больно много свободы нонче стало, распустился народ.
Было им невдомёк горластым, что мужик «энтот» который день обмывал своё увольнение, попав под сокращение на исходе кризисного 2008 года.
Олег шёл по тихим улочкам, наслаждаясь зимним пейзажем. Казалось, уже сто лет он не видел своего провинциального города – кривого, неуклюжего – но до боли родного. Да никакие там Парижи, Мюнхены, Манчестеры не сравнятся с ним. Пусть кругом серые панельные дома, разбитые дороги, горы снега, пусть! А вот приедешь в какую-нибудь Прагу, сердце Европы, глядь – через недельку в родной город потянуло. Вроде и смотреть здесь нечего, обычный индустриальный пейзаж, а тянет.
С таким же умилением Олег растянулся на любимом диване, когда прибыл домой. Всё-то ему казалось милым, дорогим после заточения в унылых больничных стенах. Даже лёгкий беспорядок после утренних сборов жены, и тот радовал. Но настоящий восторг он испытал, когда погрузился в теплую ванну, с хвойным ароматом. Ему показалось, что этот один из самых прекрасных моментов жизни. Словно шёл он сюда из Москвы пешком, по заснеженным полям, утопая в сугробах, ночуя где придётся – и наконец добрался до родного дома. Голодный, холодный…
Ближе к обеду Олег позвонил жене, и они договорились устроить вечером небольшую пирушку, по случаю его приезда. Супруга выбрала одно уютное кафе с итальянской кухней, где забронировала столик в самом дальнем углу. Она любила такие укромные местечки, подальше от шумных компаний и прочей публики, чья болтовня раздражала её тонкую душевную натуру.
Праздничный ужин состоял из средиземноморского салата, тыквенного супа, а также карбонары со сливками и беконом. На десерт заказали тирамису.
– Ну, дорогой, делись своими планами… – спросила супруга, погружая ложечку в торт. – Где будешь восстанавливаться? Присмотрел уже что-нибудь? Может, в Швейцарию? Скажем, Лозанна – чем не вариант? Женевское озеро, Альпы, потрясающий воздух…Конечно, всё это недешево обходится, но оно того стоит. Могу составить тебе компанию. Сейчас мой SPA-центр простаивает. Народу практически нет – кризис…Впрочем, езжай один. Уж больно рискованно оставлять SPA на попечение Анжеллы и Юлианы. Они там опять устроят заварушку, кто круче. Весь персонал на уши поставят. Знаю, проходили. Поэтому настраивайся, что программу реабилитации тебе придётся осваивать самостоятельно. Но ты же у меня сильный, справишься.
Врачи настаивали, чтобы после выписки Олег отдохнул месяц-другой в каком-нибудь санатории. А еще лучше – целый год. Никаких стрессов и волнений. Только положительные эмоции. Отдых должен быть не шумным, а преисполненным покоя, тишины, умиротворения. Конечно, Лозанна – это шикарный вариант, думал Олег, но душа просила чего-то совсем простого, без излишеств. Хотелось пробежаться по траве, сходить по грибы, посидеть с удочкой в камышах. Однако на дворе стоял декабрь и до летних забав было еще далеко.
В итоге Олег решил пока некуда «не дергаться», наслаждаясь теплым домашним уютом. Он коротал длинную русскую зиму за книжками, расположившись на любимом диване, под зеленым абажуром. В доме находилась большая библиотека, где многие книги приобретались для красоты интерьера. Разумеется, они с женой не выпячивали эту первопричину, убеждая себя, что книги приобретаются впрок, что когда-нибудь, в свободное время, их обязательно прочтут. Но читать всегда было не досуг, а если и выдавались свободные дни, то о книгах никто не вспоминал.
Зато сейчас, с большим упоением Олег взялся за многотомник Толстого, где раньше супруга прятала деньги. Читая впервые в жизни «Анну Каренину», он проникся симпатией к одну из главных героев – Левину. Было приятно читать описание деревенской жизни, в которую тот погрузился, дабы забыть свою безответную любовь к Кити Щербацкой. И так Олега разбередила эта сельская идиллия, что он сам стал задумываться: а не поселиться ли ему в какой-нибудь деревушке? Недалеко от города, чтобы максимум полчаса на машине туда-сюда…Можно затеять строительство своего дома, благо свободного времени сейчас тьма. Да и надоело это вынужденное безделье. Всю зиму провалялся на диване, как барчук. Кому сказать – стыдно! Опротивело слоняться по комнатам, поглядывая в заснеженные окна. Пенсионер он что ли? Душа требовала работы, бурной деятельности.
Олег встречался тайком со Снежаной еще пару месяцев после выписки. Но теперь свидания утратили былую страсть. Летнее безумство 2008-го казалось чем-то далёким, отжившим. Лёжа в постели они обсуждали мировой кризис, развал компании, какие-то бытовые вопросы – и вся эта «проза жизни» разъедала их чувства. Экономическая депрессия бесцеремонно вторгалась в человеческие отношения, разрушая тысячи брачных и альковных союзов.
Пришла весна, а с ней и жажда перемен. Олег решил действовать, не посвящая жену в свои планы. Ещё начнёт отговаривать – мол, не сходи с ума, дорогой, езжай в Швейцарию. Женевское озеро, Альпы, потрясающий воздух…Так-то оно так, конечно. Но только не наше это всё, не русское. Захочешь навернуть борщеца со стопочкой самогонки, а нету! Сунут в этой Лозанне какое-нибудь фондю или раклетт, кушайте, мусью! Ну, их!
Апрельским утречком Олег прыгнул в джип, и поехал осматривать близлежащие села, прислушиваясь к собственным ощущениям: в котором ему любо? И вот, приглянулось одно из них – Старое Протасово. Небольшая деревенька, штук сто дворов. Рядом-лес, речушка. Какие-то хозяйства ухоженные, современные: крыши и заборы из профнастила, снаружи дома обшиты сайдингом, пластиковые окна. Другие хозяйства – из прошлого века: старые палисадники, подкрашенные наличники. Есть и совсем заброшенные участки, ненужные даже беспечным наследникам. Дороги в деревне не асфальтированные, так, прошлись по ним разок-другой щебёнкой и будя. Редкие столбы освещения. Короче – не Лозанна.
Наведавшись в сельсовет, Олег справился у главы администрации Парамонова насчёт свободных участков:
– Хочу к вам из города перебраться. Думаю, приобрести землю, отстроиться. Огородик, дом, банька. В общем, всё как полагается. Что посоветуете?
– Надоел, значит, город…– приветливо сказал глава поселения, внешне похожий на советского актёра Ивана Рыжова. – Понимаю. Сам иной раз приезжаю к сыну – так голова кругом. Повсюду машины эти понаставлены. Во дворах ни одного живого места. Не пройти, не проехать. Народ какой-то суетливый, нервный. Чё-то бегут куда-то. Погостишь маленько, понянчишься с внуками – да и скорее назад, в деревню. У нас тут тихо, спокойно…А воздух…ммм…благодать.
– Вот мне и посоветовали умные люди: езжай в сельскую местность. Дольше проживёшь.
– Истинная правда! – горячо поддержал Парамонов. – И лекарств никаких не нужно. Живи да радуйся!
– Ну а что за народ здесь? – поинтересовался Олег. – Мужики чем занимаются?
– По-разному. У нас-то с работой туго. В 90-ые всё развалили. Раньше тут совхоз был – ого-го! На весь Союз гремел. А сейчас каждый выживает, как может. Кто на Севера подался, кто в городе устроился, кто на стройках вкалывает, шабашниками…Обычные мужики, нормальные. Бывает, конечно, попивают. Ну это уж, в порядке вещей. Я, старый грешник, сам иной раз люблю вечерком пропустить рюмочку перед ужином.
Парамонов рассмеялся, заговорщицки подмигивая Олегу.
– Вы-то, сами не против «этого дела»? А то у нас трезвенников жуть как не любят. Жил тут у нас один деятель. В советское время пил безбожно, а при Ельцине вступил в какую-то религиозную общину. Завязал с пьянкой – уж как не ведаю. Ну и подался в проповедники. Всё ходил по селу, воспитывал мужиков. Нудный был, зараза! Только с ним поздороваешься, он к тебе с лекцией бежит. Послать подальше вроде как неудобно. Ну, стоишь, слушаешь полчаса. Бывало, бабы специально его засылали к своим мужичкам. Чтобы мозги им прочистил. А те, само собой, в штыки! Нашёлся, понимаешь, проповедник! Ладно бы какой незнакомый, городской, а то свой же, из бывших алкоголиков. Куролесил раньше – будь здоров, сколько раз в милицию попадал. И вдруг, на тебе – религиозный деятель. Короче, братья Савельевы подкараулили его как-то раз, по осени. Да и намяли бока. После этого, он съехал от нас. Дышать легче стало. Никто не стоит над душой. Вот такой анекдотик, значится, вышел, весёлый.
– Занятно – усмехнулся Олег. – Уж больно не любит наш народ всяких нравоучителей. В 90-ые насмотрелись. Помните, тогда из каждого утюга раздавалось: мы безнадёжно отстали от Европы и Америки, мы должны покаяться за наше прошлое, русские умеют только пить, все здесь сплошные лентяи, пропойцы и т.д. Привечала в ту пору матушка-Россия не только местных, но и залётных «пастырей». Каждый норовил пройтись хлыстом по нашим спинам. Воспитывали, убеждали…тащили в лоно «цивилизованных наций».