Дойдя до вышки, Максим оглядел ветхое сооружение, чтобы убедиться в нерушимости порядка. Десятиметровая вышка, срубленная из кривоватой приморской лиственницы, выглядела предельно аскетично. Четыре столба уходили ввысь и перекрывались площадкой-коробушкой, огороженной барьерчиком в метр высотой. Сверху на четырех же подпорах держалась конусообразная деревянная крыша в четыре ската. Лестница с одним перильцем утыкалась в распахнутую дверцу.
Вскарабкавшись наверх, Максим первым делом накинул поверх бушлата тулуп, лежавший в углу коробушки. В отличие от солдат, тулуп нес службу бессменно всю зиму, пока в нем была необходимость. Носить его взад-вперед из караулки на вышку и обратно было бессмысленно. Единственное неудобство заключалось в том, что овчина успевала остыть без человеческого тепла. Но это было не самое главное зло. Беда заключалась в том, что смотровая площадка от барьера и до самой крыши ничем не была загорожена. Это у погранцов застекленные вышки, а здесь все ветра продували насквозь, не давая разнежиться.
Утеплившись, Максим крутанул ручку телефонного аппарата и, держа трубку в отдалении от уха, чтобы не обморозиться, крикнул в мембрану:
– Рядовой Жариков пост принял! На охраняемой территории посторонних следов не обнаружено!
Ответа ждать было не обязательно. В караулке сам звонок с вышки уже свидетельствовал о присутствии там часового.
Далее полагалось включить прожектор. Убедившись в пустынности полосы, Максим распахнул тулуп и развернул прожектор рефлектором к себе. Стараясь не смотреть на лампу-киловаттку, сбросил со стекла зажим и прижался грудью поближе к источнику тепла. Предстояло возвратить тулупу его основную функцию – сохранять человеческую энергию. Погрев заодно и руки, Максим в который раз пожалел, что прожектор спасает лишь верхнюю часть его немалого тела. Конечно, валенки с теплыми портянками дольше всего хранили запасенное в караулке тепло. Но через полчаса пальцы на ногах начали холодеть. Спасение заключалось в движении. Не одно поколение часовых выучилось чечетке именно на таких вот щелястых площадках шатающихся караульных вышек.
В своих сорок пятых растоптанных Максим тоже пытался овладеть искрометными танцевальными па, но огромные валенки слабо слушались хозяина. Со стороны это походило на топтание слона между банановых стволов, а никак не на лихую чечетку. Зато кровь по жилам начинала бежать веселее, что и требовалось доказать.
Этой ночью прогноз обещал минус двадцать пять градусов. Самодельный приемничек, собранный на досуге умелыми руками старшего сержанта Ратькина из кучи радиохлама в мастерской дивизиона, который он подарил Максиму в благодарность за консультации перед тем, как уволиться в запас, обещал в дополнение к морозу еще и юго-восточный ветер с моря. Зусман предстоял знатный!
Чего только не предпринимал Максим, чтобы победить надвигающееся застывание. На разы отжимался от барьерчика, доведя личный рекорд до двух сотен. Старался подпрыгнуть, чтобы достать головой до стропилец крыши. Но когда под ногами затрещали хлипкие подгнившие доски пола, благоразумно оставил это занятие. В его планы не входило провалиться вниз и лететь с десятиметровой высоты, чтобы свихнуть шею. Размахивать руками и ногами было бесполезно. Ветер врывался под полы тулупа, словно ледяной водой обдавая задубевшую кожу.
Хорошо еще, что обычно в карауле солдаты готовили себе сами, запасшись продуктами на складе. Там обычно удавалось прихватить сверх пайки картошки, свеклы, морковки, лука и других овощей. Помимо того, на дежурстве полагались тушенка и сливочное масло по усиленной норме. Да и офицеры не скупились добавлять в общий котел свои консервы и прочую снедь. Теперь, борясь с объятиями приморского Деда Мороза, Максим двигался именно благодаря калориям, полученным за столом.
Наконец усталость и мороз сломили солдата. Поставив карабин в углу площадки, Максим сел на пол, прислонившись спиной к своему оружию. Здесь, за барьерчиком, ветер не так донимал часового. Засунув руки поглубже в рукава тулупа и соединив их наподобие муфты, он подтянул к себе ноги, уткнулся лицом в колени и превратился в подобие человеческого эмбриона. Поза оказалась настолько экономичной, что вскоре дремота стала одолевать Жарикова, и он не заметил момента, когда его глаза смежились и сон овладел истомленным сознанием. Впрочем, тело еще продолжало хранить настрой напряженной бдительности, но вскоре и оно отключилось.
Сколько длилось это состояние, Максим не мог определить ни тогда, ни после, когда он вспоминал этот случай.
Во сне ему померещилось, что по всему периметру отключилось освещение. Чернильная тьма накрыла позицию. А по лестнице кто-то громадный медленно и неотвратимо лез наверх, раскачивая вышку грузным телом. Вот и дверца в барьерчике заскрипела и хлопнула, отброшенная могучей рукой…
Сознание проснулось, но тело нигде не показывало признаков жизни и готовности к немедленному действию. Ужас сковал и без того неподвижного Максима. В мозгу морзянкой понеслись мысли: «Как быть?! Что делать?! Неужели это конец…»
Казалось, еще несколько секунд – и страх перехватит горло, лишая легкие и сердце живительного кислорода.
И тут Максим ощутил, как в правом валенке слабо шевельнулся большой палец, в котором пододетый шерстяной носок сохранил чуток тепла. Он начал лихорадочно шевелить пальцем, увеличивая амплитуду и частоту его движения. Вслед за большим подключились к работе соседние пальцы. Затем то же самое произошло в левом валенке. Наконец зашевелились и сами ноги, а за ними и руки. Максим продрал глаза.
Дверца хлопала под порывами резко усилившегося ветра. В дубняке стоял такой жестяной грохот, издаваемый не облетевшими с осени листьями, что казалось, будто стадо лосей пробирается сквозь чащобу, пробивая себе дорогу огромными ветвистыми рогами.
Фонари на столбах действительно не горели.
Схватив карабин, Максим вскочил на ноги и глянул вниз на лестницу, она была пустынна. В довершение ко всему длинной трелью продолжал заливаться телефон.
Максим схватил трубку телефонного аппарата.
– Жариков! Ты что там, заснул? – закричала трубка голосом сержанта Коваленко.
– Никак нет! – Максим сделал паузу, чтобы окончательно проснуться и соврать понатуральнее. – У меня погас свет на периметре. Пришлось спуститься вниз, меры принимать. Порыва не обнаружил. Охраняю территорию визуально посредством пеших проходов в обе стороны.
– Иди в караулку! Разводящего не жди. Тут и без тебя дел много, – скомандовала трубка.
«Ну чудеса… Значит, я проспал почти час. И как только не околел…» – пронеслось в окончательно проснувшемся мозгу.
Скинув тулуп в угол площадки, Максим спустился по лестнице на заснеженную землю. Сегодня она была свидетельницей его преступления: он спал на посту. За это не то что «губа», которую он схлопотал в Находке, здесь светила самая настоящая тюряга, дисбат. Хорошо, хоть разводящий не застукал его за этим занятием.
Через четверть часа он уже входил в караульное помещение. Сменщик, а им был Краснов, сидел сонный и ждал, когда Максим скинет валенки, чтобы переобуться в только им двоим подходящую обувь.
Максим слегка оттаял в тепле, и его начала бить нервная дрожь. Даже зубы лязгнули несколько раз весьма громко.
– Ты чего это? – уставился на него Краснов. – Колотун, что ли, под завязку?
– И колотун, и чего похуже, – не сдержался Жариков.
Не понимая, зачем он это делает, Максим выложил как на духу суть происшедшего. На душе немного полегчало, словно ему перед казнью дали бокал вина. Даже голова пьяно закружилась.
– Ну вот… – неожиданно плаксивым голосом протянул Юрка, – думал доспать на вышке. А тут такие страсти рассказал…
Заметив, что Максим не прекращает щелкать зубами, Краснов сообразил, в чем причина.
– Да брось ты переживать! Все спят ночью на вышке. И прожектором греются. Не ты один такой смышленый у нас. Для этого институтов кончать не требуется…
И с тем пошагал на мороз, где его ждали пустая вышка с бессменным овчинным тулупом, старинный телефон и прожектор со спасительной лампой-киловатткой. Благо стараниями бодрствовавших солдат из их отделения было восстановлено освещение по периметру территории.
Только теперь прекратились дрожь и клацание зубами. Уж кто-кто, а Юрка его не выдаст никогда.
БОЕВАЯ РАБОТА
Завтра по дивизионному плану, вывешенному у тумбочки дневального на всеобщее обозрение, предстояла боевая работа на позиции. Иногда, для тонуса, такая работа объявлялась внезапно в любое время суток по команде «готовность номер раз», как выражались на своем жаргоне «старики». Но теперь можно было без лишней нервотрепки поспать и подготовиться к делу.
В прошлом году дивизион на боевых стрельбах в Казахстане стал обладателем рекорда на сборке «изделия». Никто в Союзе не смог превзойти приморских пэвэошников. Но быстро собрать и снарядить ракету – полдела, вторая половина – стрельба по цели. Так вот и здесь не промахнулись мимо «пятерки», которая в армии, как и в школе, является высшей оценкой мастерства.
Особенно отличились на сборке ракеты те, кто слыл в дивизионе уж никак не тихонями, а задиры и горлопаны. И первым героем был ефрейтор Славка Машура, со ртом, как у Гуинплена, – от уха до уха. Но если Гюго изобразил в романе «Человек, который смеется» жертву компрачикосов – торговцев детьми, то Машуру таким уродила природа. Когда он разевал хайло, виден был черный колодец, ведущий на дно его ненасытной утробы. Смеяться Славка по-тихому не умел, ржал, как жеребец в табуне.
Кстати, завтра Жариков должен был работать в одной паре с Машурой. На позиции технического дивизиона были проложены две сборочные линии, чем предполагалось возбуждать соревновательный дух бойцов. Так оно и случалось – дело молодое. Громадные дюралевые тележки с установленными на них маршевыми частями ракет от первоначального пункта к очередному технологическому пункту движения «изделия» обрастали дополнительными составляющими. Наиболее солидное приращение происходило уже на первом пункте сборки, где маршевая часть стыковалась со стартовой махиной, начиненной специальным твердым топливом, которое солдаты называли по привычке порохом.
Далее изделие снабжалось БЧ – боевой частью, представлявшей из себя тяжелый стальной цилиндр. Чем была начинена БЧ, этого и командир не ведал. Он получал вводную для работы из штаба корпуса. Возможно, что это был динамит, тоже особый. Чаще всего ракету снабжали учебной болванкой, напичканной песком. Старослужащие воины для пущей важности говорили тихими голосами, будто бы в бомбохранилище есть и атомные «штучки».
Как-то Жариков имел возможность поинтересоваться об этом у командира дивизиона подполковника Казинника. Они тогда говорили о стенгазете, которую поручили выпускать Жарикову. Ну и Максим не удержался. Офицер внимательно посмотрел на редактора газеты, о чем-то подумал, а потом неожиданно признался, что и сам не знает доподлинно о характере снаряжения БЧ. Все идет под секретными кодами, и, слава Богу, спокойней спать будете, рядовой Жариков. Впредь не советую совать нос, куда не положено.
Вообще-то выходить на линию сборки Максиму еще не доводилось, он только со стороны однажды наблюдал за процессом комплектования «изделия», когда новобранцев знакомили с дивизионом. Его, как человека с высшим гуманитарным образованием, сразу же назначили планшетистом. Обязанности были несложными. После подъема по команде «готовность номер один» личный состав дивизиона прибывал на техническую позицию.
Все, от начальника дивизиона до рядового солдата, устремлялись на свои площадки, где им предстояло выполнять определенные операции во время сборки. На первом этаже огромного здания, в котором легко могло бы разместиться футбольное поле, хранились маршевые части «изделия». Командный пункт и его «сердце» – центральный пульт управления – находились на втором этаже пристройки. Здесь оставался только один планшетист. Звучала сирена – и начинался отсчет секунд и минут, за которые «изделие», двигаясь от одной площадки сборки к другой, становилось наконец готовой к пуску ракетой.
Максим сидел у телефона, перед ним на планшете, наподобие школьной доски, размещалась большая схема. Звучал зуммер телефонного аппарата. Максим хватал трубку.
– Первая площадка. Двенадцать ноль-ноль. Работа началась! – докладывал о старте сборки «изделия» офицер, назначенный старшим на этом участке.
Максим белым мелком заносил на схему рядом с номером площадки услышанные цифры и принимался ждать следующего доклада.
– Первая площадка. Двенадцать ноль три. «Изделие» отправлено!
Вторая запись через дефиску появлялась рядом с первой. Вообще-то счет велся и на секунды, это уже было прямой обязанностью планшетиста. К концу сборки «изделия», когда на последней площадке в баки заливались топливо и окислитель, стрелки хронометра на пульте переваливали за пятнадцать минут с «копейками». Закачка баков стандартно занимала еще пару минут. Под огромным давлением жидкости впрыскивались в чрево «изделия». И упаси боже не докрутить фланец на впускном шланге! Несколько лет назад такое все-таки произошло и, по рассказам, окислитель обдал с головы до ног стоявшего на этой операции нерасторопного солдата. У парня хватило «тяму» не мешкая броситься в стоявшую рядом бочку с водой, которая как раз и предназначалась для подобных критических ситуаций. Когда он вынырнул, остатки резинового комбинезона и противогаза, без которых заправщикам строго-настрого было запрещено заниматься своим делом, лохмами висели на его теле.
– Площадка номер …надцать. Двенадцать-восемнадцать. «Изделие» готово!
Жариков вписывал остатком искрошившегося мелка заключительные цифры. И тут же подбивал «бабки». До рекорда дивизиона, показанного на боевых стрельбах, они не дотянули. Но это и нереально на учебной сборке, где не тот ажиотаж и не самая отборная команда. Зато вновь значительно превышена отличная оценка, даже остался полутораминутный запас. На войне, не приведи Господь ей случиться, этого запаса как раз может хватить, чтобы не быть накрытыми бомбовозами противника и, опередив его атаку пуском снаряженной ракеты, остаться в живых. Именно так, ни больше и ни меньше, как пояснил однажды солдатам перед началом боевой работы подполковник Казинник, завершивший свое пояснение традиционным «бенть!»
Рутинность работы планшетиста, от которого ничего не зависело на самой сборке, раз от разу начала утомлять Максима все больше и больше. И однажды он написал на планшете, подытожив цифирь, персидское слово «абракадабра». Черт его дернул пошутить таким образом, тем более что он забыл стереть эту неуместную на планшете надпись, отвлекшись телефонным звонком командира дивизиона, объявлявшего отбой.
Когда офицеры явились на пункт управления, чтобы подвести итоги учебы, майор Ванин, пришедший раньше всех, взглянул на планшет и удивленно вскинул брови.
– Это что за слово! На каком языке? Что оно обозначает?
– Да так, ничего… – нашелся Максим, – слышал как-то по радио. Сам не знаю, что это такое. Вроде неплохо звучит, по-военному. Вот и написал…
Он тут же стер мокрой тряпкой магическое заклинание, услышанное однажды в институте на лекции из уст энциклопедически образованного профессора кафедры литературы Оленева. Ему, первокурснику, пробующему писать стихи¸ слово это понравилось звучностью и загадочностью. Заглянув позже в толковый словарь Ожегова, он прочитал, что в современном толковании «абракадабра» обозначает бессмыслицу. И вот нá тебе, вляпался, как кур в ощип. Теперь Синьор Помидор не слезет с него, пока не дознается, что это такое. Вряд ли он в каком-либо из воинских уставов отыщет так заинтересовавшее его слово. Это тебе не «субординация», за нарушение которой он пенял Жарикову, когда застукал его после отбоя во время консультации старшего сержанта Ратькина. Как бы тут не было криминала похуже…
Синьор Помидор посмотрел на мокрое пятно, скрывшее от его глаз таинственную «абракадабру». Хватать за руку солдата было уже поздно, да и что бы он мог доказать подчиненному? Разве что свою необразованность. А вот этого-то майору как раз и не хотелось больше всего. Он строго посмотрел в глаза Жарикову, сжал ротик-пуговицу, но ничего не сказал. Однако взрыватель замедленного действия был взведен. Оставалось ждать взрыва.
Возмездие последовало позже. Когда Ванин каким-то образом разузнал смысл стертого слова, он решил наказать Жарикова доступным ему способом. И в рамках овладения смежными специальностями, что практиковалось в армии на случай войны и частичной потери личного состава, предложил поставить планшетиста Жарикова на площадку, где «изделие» снабжалось «бэче» – боевой частью.
Вот здесь-то запоздало и сработала шутка насчет бомбы, упавшей солдату на ногу, оброненная Юркой Красновым в ту пору, когда они обсуждали фабулу пьесы, с которой унашинские «артисты» ездили на смотр в Уссурийск.
Одновременно с командой «готовность номер один» последовала вводная – работать в противогазах. Если вы когда-нибудь входили в очках с мороза в теплое помещение, то знаете, что стекла моментально запотевают и требуется их протереть. Иначе такого наработаете…
Мало того что Жариков носил очки, теперь поверх них пришлось натянуть резиновую маску с дыхательным шлангом. Приморский февраль ничем не мягче января или декабря, та же пронизывающая сырым морозом зима. Работа на закрытой и утепленной площадке, куда попал Максим по воле майора Ванина, была сопряжена с тем, что приходилось выбегать из помещения на свежий воздух, перехватывать тележку из рук прикативших «изделие» солдат с предыдущего пункта сборки, а затем уже своими силами втаскивать тяжеленную повозку с дюралевым телом будущей ракеты в здание. Рулить в таких случаях полагалось солдату, который был обязан вставлять БЧ в носовой отсек маршевой части ракеты. На полу ангара были нарисованы белой масляной краской прямоугольники, куда должны встать передние колеса тележки. В паре метров от носа ракеты находилась небольшая четырехколесная каталка, поверх которой лежали два стальных цилиндра – те самые боевые части, которым предстояло взорваться затем в воздухе, чтобы поразить цель.
Две тележки с «изделиями» прибыли к ангару практически одновременно. В распахнутые ворота клубами повалил морозный пар, из которого, как привидения, возникли прикатившие тележки солдаты. Так получилось, что своеобразную «эстафету» Жарикову передавал Краснов. Его и в противогазе ни с кем нельзя было спутать. Надень на его двухметровую фигуру хоть ведро, он один был такой в дивизионе.
– Держи! – крикнул Юрка – но кто бы его услышал в противогазе?
Ухватившись за длинное металлическое водило, прикрепленное к передку тележки, Максим попятился назад, чтобы сохранить инерцию движения. Он наклонил голову, ища под ногами знаки стоянки тележки, но стекла очков и противогаза были похожи на окна в деревенской бане. Сквозь струящиеся капли смутно возникали фрагменты пола, где он не находил белых отметок. Принявшись двигать водилом по сторонам, чтобы поймать нужную траекторию движения тележки, Максим проворонил момент, когда надо было скомандовать толкавшим тележку солдатам «Стоп!»
Тяжелое водило ударило торцом в дно ближайшей БЧ. Сила удара была такова, что стальной цилиндр вырвало из крепления, и он сполз с каталки, став ребром на пол. Еще секунда-другая – и взрывной снаряд упадет на бетон. Почему-то подумалось, что именно это может стать причиной возможной детонации динамита или, черт его знает, что там у нее внутри. Максим уже потом понял, что если БЧ и суждено было взорваться, то это случилось бы в тот момент, когда водило врезалось в нее.
Вот где пригодилась спортивная подготовка! Максим сдернул противогаз, вместе с которым улетели куда-то и очки. Одним прыжком он оказался у каталки и обхватил цилиндр двумя руками, пытаясь удержать его от резкого падения. Спина затрещала от перенапряжения, скользкое тело цилиндра, обхватом с хороший пивной бочонок, вырвалось из рук, придавило носок левого сапога и скатилось окончательно на пол.
Только теперь к Максиму подбежали те, кто был в этот момент в ангаре. И первым был соперник на сборке ефрейтор Славка Машура. Не впадая в расспросы, помог продеть крюк лебедки в проушину на боку БЧ и водворил «беглянку» на каталку.
– Дальше сам сможешь? – рявкнул в лицо Машура, подавая очки, которые он подобрал с пола. На удивление, оба стекла были целы.
– Смогу! – выкрикнул в запале Максим, не ощутивший поначалу никакой боли.
Он быстро вывернул из потаев винты крепления носовой части ракеты, отвел ее в сторону, поднял лебедкой БЧ и вставил ее внутрь «изделия». Затем вдвинул в отверстие на дне бомбы детонатор, похожий на небольшую люминесцентную лампу дневного света, и подсоединил взрыватель специальным бронированным проводком к красной клемме электроцепи внутри ракеты.
Закрыть носовую часть и зафиксировать ее винтами – на это потребовались считанные секунды.
Всё! «Изделие» может отправляться дальше.
Сняв очки и протерев их от грязи, Максим огляделся по сторонам. Обе тележки с ракетами одновременно покидали ангар, влекомые очередными участниками боевой работы.
Значит, Жариков не отстал от аса сборки Машуры, блиставшего в прошлом году на стрельбище в Казахстане. Конечно, Славка потерял секунды, когда помогал Максиму поднимать с пола БЧ. Но ведь и очкарик Максим в этом дурацком противогазе заранее был поставлен в заведомо невыгодное положение. Выходит, баш на баш получилось.
Подошел Машура, за ним нарисовался в поле зрения и Юрка Краснов.
Славка хлопнул Максима по плечу:
– Ну ты даешь… Знаешь, сколько весу в этой «дуре»? Сто девяносто один кэгэ. Я сам на полигоне взвешивал. Ты ж мировой рекорд мог побить, не удержи я тебя. Рванул бы снаряд на вытянутые руки. Олимпийскому чемпиону по штанге Юрию Власову такое не снилось…
Машура заржал своим фирменным жеребячьим греготом. И Максим убедился, что улыбка действительно нисколько не портила его курносое лицо. Даже щербатые зубы не могли усугубить эту картину. Родное лицо, да и все тут.
У Краснова было время, чтобы осмыслить ситуацию поглубже товарищей. И он сказал просто, с неподдельным удивлением:
– Чудеса… За последний месяц второй раз вижу, как один и тот же человек рождается заново.
– Это ты ведь напророчил тогда упавшую бомбу, – стал помаленьку приходить в себя Максим. – Когда мы пьесу обсуждали… Только в спектакле бомба упала на ногу тебе. И я потащил тебя в санчасть.
Максим глянул на левый сапог, и лишь сейчас почувствовал саднящую горячую боль в придавленных пальцах.
– Так что на самом деле тащить придется тебе. Подставляй-ка, дружище, широкую спину
ВЫРУЧАЙ, «ИРИНКА»!
Наконец, после четырехмесячных трудов, аккурат в начале апреля, выяснилось, что водопроводных труб, которые начали укладывать в траншею и сваривать, не хватило и до половины. Подполковник Пушкин, в облике которого не было ничего похожего на великого однофамильца, более того, он был лыс и велик ростом, смачно обложив всех снабженцев родного корпуса ПВО, приказал временно приостановить монтаж до прибытия заказанных труб. При этом он забыл уточнить, что заказ отправился в штаб корпуса лишь тогда, когда выяснилось, что стеллажи с трубами на складе оказались пусты.
Солнце, карабкаясь все выше и выше, освещало развороченную территорию гарнизона. Картина портила аскетический порядок линованных аллей и дорожек, мешала двигаться группам военнослужащих. В иных местах траншея начала осыпаться, через нее пролегли те самые прямиковые тропинки, которыми любит ходить русский народ, когда за ним нет догляду. Наконец командиру полка надоела неуставная вольница, и он приказал начтыла Пушкину навести порядок.
– Достаточно того, что почти все солдаты посетили санчасть с простудными заболеваниями. Не хватало мне еще треска костей! – постановил полковник Синчило, сведя в единую линию свои жгуче-черные осетинские брови, отчего они стали параллельны тонким щегольским усикам. – Засыпать к чертям собачьим эту вашу траншею! Не жили хорошо, не стоит и начинать. Пусть казинниковские технари вычистят подвал, потравят крыс. Чаны опорожнить, обработать чем положено. Прикажите «хим-дыму»10 не жалеть реагентов. И чтобы там больше тиной не обрастали. Лень им сливать одонки!
Пушкин облегченно выдохнул затаенный воздух. Слава богу, головняк с трубами прекратится. К тому же и насоса для перекачки воды, как выяснилось, на складе тоже не было.
Солдаты перевели дух, поскольку восстановилась ритмичность выхода в караулы и на иные виды службы. Всем сменили старые комплекты рабочей формы, пришедшей в полную негодность. Что бы там ни происходило в мире, а дембель неизбежен, как любили говаривать «старики» в курилке, обсуждая армейские новости. Мало ли чего в ПВО не случается!
На этом закончилась эпопея с траншеей.
В истории воинской части события той поры хранились недолго. Время подбрасывало новые испытания солдатского мужества и стойкости. Рассосалось незаметно в потоке больших и малых дел имя зачинщика битвы за санитарные нормы, ставшей причиной страданий не одного десятка представителей серобушлатной массы. И знают его только те, кто читает сейчас это повествование. Да и они, наверное, вскоре забудут. Не станем заблуждаться на сей счет.
Однажды вечером в ленкомнате, просматривая подшивку окружной военной газеты «Суворовский натиск», Краснов наткнулся на весьма интересную информацию. Его длинное лицо, утяжеленное мощной челюстью, еще больше вытянулось.
– Макс, иди-ка сюда. Тут о тебе написано, – позвал он Жарикова, занятого оформлением очередного номера дивизионного «Боевого листка».
Максим отложил карандаши и обеими ладонями стер с лица маску сосредоточенности.
– Заливай… Первое апреля уже прошло, опоздал разыгрывать.
Однако встал и с любопытством приблизился к товарищу.
Юрка ткнул пальцем в последнюю страницу свежего номера газеты, где в разделе «Спорт» был помещен репортаж с чемпионата ДВО по легкой атлетике в манеже. Материал иллюстрировал изрядно ретушированный фотоснимок, на котором, при желании, можно было рассмотреть фигурки бегунов в полутьме манежа, рвущиеся к победному финишу.
Максим быстро пробежал глазами статистическую цифирь результатов победителей в беге и прыжках. Многие имена ему были знакомы еще с той поры, когда студентом «зарубался» с этими парнями на секторах и дорожках стадионов Сибири и Дальнего Востока.
В конце репортажа журналист написал, что, к сожалению, в соревнованиях не приняли участие некоторые сильнейшие легкоатлеты округа, в том числе и десятиборец Максим Жариков.
– Чего ты сидишь в Унашах? Тебя же заждались в Хабаровске, – не преминул подколоть Юрка. Но в голосе преобладали скорее нотки гордости за товарища. Его-то баскетбольные таланты пока никому не понадобились.
Ни слова не говоря, Максим вырезал ножницами репортаж и положил в записную книжку в правом нагрудном кармане. При этом скривил в недовольной гримасе рот, словно именно он был виноват в своем отсутствии на чемпионате. Ну не хотелось расставаться в трудное время с распрекрасными Унашами, и всё тут!
Комментировать прочитанное было бесполезно. Из такой глухомани даже сам Господь не выдернет человека.
Но в мире не бывает ничего случайного. Убедиться в старинном постулате, авторство которого одни приписывают Сократу, другие Конфуцию, предстояло буквально на следующее утро.
После развода на службу, когда старшина Волков объявил каждому солдату его сегодняшние обязанности, Жарикова вызвали в канцелярию.
Командир дивизиона поднял набухшие веки, и его усталые от постоянных забот глаза сфокусировались на фигуре рядового, ставшего для него причиной постоянных дополнительных переживаний за последние восемь месяцев.
Подполковник Казинник ткнул перстом на стул напротив себя, что было явным нарушением всех армейских порядков. Но приказ начальника – закон для подчиненного. И Максим сел на стул, стараясь не касаться спинки шаткого сооружения. В бытность дневальным, осуществляя приборку в канцелярии, он успел неплохо изучить состояние казенной мебели. Практически все стулья были вконец расшатаны, скрипели жалобными голосами и жаждали списания подчистую со своей мебельной службы.
Казинник начал сразу же со своего знаменитого словечка, приводить которое мы не станем, поскольку вы его уже знаете. Последовавшая речь была судьбоносной, как показали дальнейшие события.
– …Вы наверняка уже читали последний номер «Суворовского натиска», не так ли?
Максим промолчал утвердительно, ничем не выказывая своего отношения к публикации в газете. Даже не кивнул.
– Ну так вот… Благодарите, Максим Гавриилович, ангела-хранителя, который дело знает туго. Признаться, у меня скопилось несколько телеграмм с вызовом персонально вас на соревнования. Вот последняя, где вам предписывалось побегать-попрыгать в манэже.
Последнее слово подполковник так и произнес через «э» – автор и корректоры ошибки не допустили.
– Думаю, вы еще успеете отличиться на этом поприще. У вас, как я вижу, целый набор разнообразных достоинств. На сей раз звезды сошлись так, что сперва надо будет посоревноваться на армейский, так сказать, манер. Во Владивостоке через восемь дней чемпионат корпуса ПВО по военному троеборью. В «Суворовском натиске» вас назвали десятиборцем. Так что бороться вам придется в три раза меньше, чем вы это делали на «гражданке». В прошлый раз вы собрали неплохую команду на смотр в Уссурийске. Теперь подберите к себе в пристежку еще одного толкового солдата, умеющего метко стрелять из табельного оружия и далеко гранату швырять. И чтоб на полосе препятствий мешками не повисли. Усекаете задачу?
– Так точно! – просипел Максим застуженным за зиму голосом.
– Действуйте! – махнул подполковник рукой в сторону двери, словно выгонял из помещения назойливую муху, мешавшую ему работать.
Дальнейшее было просто, как «ать-два».
Получив карт-бланш от командира дивизиона, Максим сразу же приступил к действиям. Напарника долго искать не пришлось, только руку протяни. Конечно, им стал Краснов. А что? Стрелял Юрка прилично. Это раз. Гранату метал довольно сносно, поскольку «рычаги» Краснова позволяли неплохо швырять восьмисотграммовый снаряд. Это два. Правда, бегал дружок без особого блеска, поскольку, играя центровым в баскетбольной команде техникума, привык толкаться под кольцом, а не носиться, как угорелый, в отрыв. Так что говорить «три» пока было бы опрометчиво. За оставшуюся до поездки во Владивосток неделю предстояло подтянуть физподготовку. Поскольку полосы препятствий в гарнизоне не было, решили возместить этот пробел беговой работой на стадиончике, где минувшим летом и осенью по воскресеньям играли в футбол «старики» и «молодежь».