Когда ласточки кружат над домами

Глава 5

Следующим утром я проснулся в восемь часов, и, нехотя встав с постели, стал собираться на работу. Мысли о Елиниче остались в далеком вчерашнем дне, потому я принялся за ритуал, который совершал каждое буднее утро.

Сперва принять душ и почистить зубы. Надеть чистую майку и отправляться на кухню завтракать. Обычно в это же время просыпался Павел, и, прежде чем накормить нас обоих, я наблюдал за тем, чтобы он не хитрил во время чистки зубов и заправлял за собой постель. В тот год занятия у него начинались во второй половине дня, а на работу мне нужно было лишь к десяти, так что мы успевали поговорить немного утром, пока я брал парочку колбасок или ломтик бекона, бросал его в раскаленное масло и заливал яйцом, хорошенько засыпав все это перцем и пряностями. Павел не разделял моей тяги к сытным и, если быть честным, чертовски вредным завтракам и ограничивался тарелкой кукурузных хлопьев и чашкой чая. А я свои зверства над желудком заканчивал чашкой черного кофе и сигаретой. Все, как у старины Джармуша. Я знал, что эта парочка однажды прикончит меня, но все никак не мог с ней расстаться. Хотя в последнее время я все чаще об этом задумывался, так как очень не хотел, чтобы через каких-то 10 или 15 лет моей семье пришлось бы хлопотать о моих похоронах.

После завтрака я сложил в рюкзак свой обед, закинул туда же роман Германа Мелвилла и пошел попрощаться с женой, которая в это время обычно еще спала. Когда я вышел из спальни, Павел уже ждал меня в коридоре и держал в руках нашего кота, который все время норовил выскочить из квартиры, стоило мне лишь приоткрыть дверь. Я накинул джинсовую куртку, поцеловал Павла и вышел из дома навстречу хмурому осеннему утру.

До работы я всегда добирался на автобусе, поскольку ненавидел ездить за рулем и всеми силами старался отсрочить момент, когда мне все-таки придется купить автомобиль. Поездка на автобусе позволяла мне хоть немного отвлечься от обыденных мыслей. И было что-то умиротворяющие в том, чтобы включить на телефоне любимые записи и, прислонившись лбом к стеклу, смотреть, как суетятся люди. Вот парочка парней в серых костюмах спешит в свои тесные офисы, которые они так ненавидят, но все же терпят, чтобы иметь возможность купить новый гаджет, а может, взять в кредит новый седан или просто пятничным вечером угостить парой коктейлей девицу, что полвечера выпрямляла свои длинные волосы и густо мазала брови, чтобы шириной они были в два пальца, а может, и больше, лишь бы быть в тренде. А за ними пара хмырей в спортивных костюмах, которые не заботились о трендах вовсе, поскольку навечно застряли где-то в 95-м. Навстречу им идет стильный студентик в бомбере и зауженных джинсах и думает, где бы ему наскрести деньжат на обед и бокал крафтового пива. И еще десятки и сотни людей. Красавицы одетые, по последней прихоти безжалостной моды. Старики – извечные странники утра. Дети, спешащие в школу. Работяги, клерки и домохозяйки. В бесконечной мешанине толпы утреннего часа пик.

А я просто смотрел на них и расслаблялся, потому что как только автобус довезет меня до остановки, мне придется облачиться в костюм извечной серьезности и притворной улыбчивости и думать о том, как бы заработать побольше деньжат. Потому что чертовски достало жить на съемной квартире. Потому что у Кристины нет приличной пары осенних ботинок. Потому что Павлу нужно к ортодонту. Потому что на тумбочке в прихожей лежит счет за электричество и ждет, чтобы его оплатили. Потому что мне нужно вылечить чертов зуб, который ноет вторую неделю. И все это давит так сильно, что порой хочется взять родных и сбежать куда-нибудь в глушь, подальше ото всех проблем. Но день ото дня я лишь просыпаюсь в восемь утра и начинаю все по новой в надежде, что завтра смогу сделать со всем этим хоть что-нибудь.

И знаете, что я вам скажу? Человечество убьет не астероид и не вирус, и даже не пресловутая ядерная война. Человечество прикончит стресс, который стал для нас настолько привычен, что мы перестали с ним бороться. Все ради чертовых денег, о которых нам приходится думать постоянно. И это меняет нас всех. Ведь раньше я считал себя человеком патологически не способным к зарабатыванию денег. Я знал лишь, где покидать мешки за несколько сотен, чтобы прокормить себя,. Но только обретя семью, я научился зарабатывать по-настоящему и всегда думать о собственной выгоде, ведь без этого мы бы совсем пропали.

Ровно в 10 часов я открыл двери своего фотосалона, включил все оборудование и стал ждать первых посетителей. Но, как на зло, с самого утра шел дождь, а это значило, что много мне не заработать. Поэтому я достал из рюкзака Мелвилла, ведь с ним я мог отвлечься от мысли, что где-то, в глубине своей души, я, как и миллионы людей, ненавидел свою работу. Когда-то давно, когда мне приходилось потеть на кухнях закусочных и пыльных складах или еще того хуже – мокнуть на улице, мне казалось, что сидеть целый день на стуле – это самое плевое дело на свете. Но, если честно, я бы лучше надрывал спину под солнцем, чем, сидя на этом чертовом стуле, переживал о том, заработаю ли я хоть что-то сегодня. Однако этот фотосалон приносил неплохие деньги, и лишь за это я готов был торчать в нем до конца своих дней. Ведь, в конце концов, делать то, что нужно, а не то, что хочется – и значит быть отцом и мужем. А эти простые два слова тогда стоили сотен часов, проведенных на стуле.

Глава 6

В семь часов вечера я закончил работу и сразу двинул к Елиничу. Еще днем он позвонил мне и сказал, что снял дом на краю города, на улочке, вдоль которой частные дома тянулись от автовокзала до самого городского кладбища. Дом этот, как я позже выяснил, больше походил на двухэтажный сарай с маленькой душевой кабиной, вход в которую был сразу за изголовьем кровати, с неким подобием кухни, что мостилась у входной двери, и деревянным туалетом во дворе. Второй этаж являл собой чердачное помещение, которое лишь самый несгибаемый оптимист мог бы назвать пригодным для жизни.

Добравшись до автовокзала на автобусе, я зашел в закусочную, где взял пару гамбургеров, и отправился искать нужный мне дом, возле которого по уговору уже должен был ждать меня Елинич. Вот только сделать это оказалось не так уж просто, поскольку вокруг не было никого, кто мог бы подсказать дорогу. К вечеру дождь, который лил весь день, уже прекратился, но неприветливый октябрь по-прежнему гнал людей с улиц холодным осенним ветром. Встречали меня лишь желтые окна, за которыми прятались изможденные непогодой люди.

Когда я уже начал подумывать, что мне ни за что не найти этот треклятый дом, на другой стороне улицы я вдруг увидел знакомый округлый силуэт, укрытый тусклым светом уличных фонарей. Это был мой старый добрый Елинич – я ни за что не спутал бы этого чудака ни с кем другим. Я невольно улыбнулся, осознав вдруг, как сильно по нему скучал, и уже совершенно позабыл о тревожных мыслях, которые вызывала у меня причина его приезда. Я поднял правую руку вверх и громко крикнул:

– Эй, красавчик! Ты здесь один? Не хочешь составить мне компанию?

– Если честно, не очень, – отозвался Елинич.

– У меня есть бургеры, – я показал ему бумажный пакет.

– Ну, тогда это в корне меняет дело.

Я подошел к Елиничу и протянул ему руку, но простого рукопожатия ему показалось мало, и он крепко обнял меня своими некогда могучими руками.

Елинич остался почти таким же, каким я помнил его с нашей последней встречи: густые черные волосы свисали над широкими бровями, небрежная борода, которую он извечно забывал привести в порядок, и мягкий, но в то же время могильно-холодный взгляд, который лишь укреплял мои опасения на его счет. Саша разве что еще сильней растолстел и стал меньше следить за собой, а зубы его начали крошиться от переизбытка сигарет, алкоголя и более тяжелых веществ. В остальном же это был все тот же шестнадцатилетний парнишка, с которым я расстался много лет назад.

Зайдя в его дом, я почувствовал терпкий запах дешевых сигарет. В свои 29 Елинич выкуривал по две пачки крепких в день, что, в общем-то, было не самой главной его проблемой, поскольку помимо этого, он заливал в себя две или три банки энергетического напитка и около четырех бутылок пива. В его доме властвовали грязь и пыль. На стуле возле кровати лежала грязная одежда. На плите стояла сковорода с остатками утренней глазуньи. А вдоль стены тянулись шеренгой пустые бутылки и банки. И все это буйство неряшливости и наплевательства как нельзя лучше отображали бардак, что творился тогда в его душе.

Оглянувшись по сторонам, я сказал Елиничу:

– И как ты только умудрился учинить этот раздрай за два дня?

– Ну вообще-то, я здесь уже чуть больше месяца, – неохотно признался он.

– Месяца?! – воскликнул я удивленно. – Так какого черта я узнал о твоем приезде только вчера?

– Да я приболел, все никак не мог поправиться, – ответил Елинич растерянно, и по его стыдливым глазам я понял, что весь прошлый месяц он провел в запое в этом ветхом доме, за который платил пять тысяч в неделю, хотя за свою квартиру в хорошем районе я платил всего три с половиной тысячи, а за эту конуру никто бы не дал и двух. Но у Елинича было много денег, и ему было попросту наплевать.

– Знаешь, я люблю тебя, но ты настоящий придурок, – воскликнул я, разведя руками. – Ты что, просто торчал здесь один?

– С одним малым. Он живет вместе со мной.

Именно в этот момент я понял, что все мои попытки вразумить Елинича будут обречены на провал. Потому что этот самый «малый» на поверку оказался обычным разводилой, который плотно сел Елиничу на шею. Он убеждал Сашу, что вместе они смогут запросто удвоить деньги, которые Елинич выручил с продажи квартиры, а сам тем временем жил за его счет. В итоге аферист и вовсе пропал, прихватив с собой кое-что из вещей Елинича и двадцать тысяч, которые тот оставил в тумбочке.

– Ладно, – выдохнул я обреченно. – А теперь расскажи мне, что ты задумал.

– Месяцок-другой погуляю, а потом уеду из страны, – ответил Елинич уверенно.

– И куда же?

– Пока еще не знаю, – он почесал затылок. – Просто… Просто я не могу больше жить в этой дыре. Ты же сам видишь, какой бардак творится вокруг. Все эти аресты и ограничения. Нужно бежать, пока того и гляди не закрыли границы. К тому же, здесь у меня нет никаких перспектив, разве что загреметь в тюрьму из-за нескольких слов в Сети. Если бы ты только знал, как меня это все достало.

Слова Елинича не были лишены смысла, но я понимал, что ко всем этим выводам он пришел не своим умом, а, как и все подростки, коим он до сих пор являлся, услышал их из уст аппозиционных политиков, которые мало чем отличались от тех, что были у власти.

– Послушай, – начал я мягко. – Давай лучше сделаем вот что. Во-первых, ты избавишься от этого стремного типа. А во-вторых, подыщем тебе нормальное жилье. Сейчас тебе кажется, что у тебя полно денег, но, поверь мне на слово, они закончатся гораздо быстрее, чем ты думаешь. Просто послушай… Я помогу тебе купить неплохую квартиру, а оставшихся денег тебе хватит, чтобы здесь развернуться. Я даже знаю одно место, где ты сможешь отлежаться месяцок, чтобы больше не зависать на выпивке. А потом, когда ты все как следует обдумаешь и все-таки решишь эмигрировать, мы вместе решим, как все это провернуть.

– Я уже все решил, – отрезал он. – Я сваливаю из этой чертовой страны, как только подготовлю все необходимые документы.

– Ты хоть знаешь, что тебе для этого нужно? Или ты думаешь, достаточно просто купить билет?

– Пока я еще не думал об этом.

Елинич взял со стола пачку сигарет и закурил, словно говоря мне: «Прости, но мы закрыли эту тему». Я хотел настоять на продолжении, но заметил его взгляд, и тут мне стало ясно. Это были глаза не наивного мальчишки. Это были глаза человека, который уже давно распрощался с этим миром, а потому его уже не заботили ни деньги, ни то, что его тело все больше приходило в негодность. Его взгляд был взглядом живого трупа, которого уже не волновали мирские условности. Я видел этот взгляд раньше, на лицах, что плыли по душным коридорам психиатрической лечебницы. И в тот момент мне стало по-настоящему жутко. Мне не хотелось видеть этот взгляд в некогда ласковых глазах, что так радушно смотрели на меня из далекого прошлого. Именно тогда я впервые задумался о том, что время все мчится и мчится вперед. Ведь никто из нас не становится моложе. А с тем безумным образом жизни, который вели мои приятели… Всем этим безрассудством и бесконечным желанием быть там, где неприятности. Я впервые в жизни задумался о том, что не так уж долго осталось до того дня, когда нам придется собраться у могилы и проводить в последний путь одного из нас. Одного из тех, кто навсегда останется в моей памяти навечно юным мальчишкой, стремящимся вырваться в мир и стать настоящим человеком.

– Вот что, Руслан, – Елинич вытащил меня из омута опасений. – Давай-ка ты лучше покажешь мне какой-нибудь приличный бар. Я угощаю.

– Нет уж. Я плачу за себя сам. Не собираюсь я быть причастен к тому, как ты прогуливаешь свою квартиру.

– Как скажешь. Только отвези меня в бар.

Покинув флигель, мы двинули в центр города. В одно тихое местечко, где подавали на редкость добротное пиво, а по выходным даже выступали сносные группы. Зайдя в бар, мы взяли два пива и заняли единственный свободный столик возле туалета, где мимо нас то и дело мелькали люди, на которых Александр смотрел с нескрываемым удивлением.

– Давненько я не выбирался в свет, – сказал он, глядя на парочку студентов. – Ты только глянь на них. Что за идиотские панамы?! И вот это сейчас считается стильным? Нет уж… Такие моды явно не по мне. Я уж лучше по старинке. Как можно проще. Да и интерьер здесь ни к черту. Это не бар, а выставка современного искусства. А цены? Три сотни за пиво? Что, в округе не осталось ни одной приличной пивной? Я хотел сходить в бар. Выпить холодного. А это что? Местечко для модников.

– Мой старый добрый брюзга, – протянул я с улыбкой. – Не будь ты таким тюфяком. Лучше выпей, расслабься. Сейчас вон те парни сыграют что-нибудь. Смотри, уже расчехлили гитары.

– Я-то выпью. В этом можешь не сомневаться. Но бар твой все равно никуда не годится, – Елинич рассмеялся и похлопал меня по плечу. – Надо бы позвонить Свиридову и Рыкунову, уж они-то вернут тебя на истинный путь.

– Как скажешь, – ответил я ему, невольно улыбнувшись. – Только перестань уже ворчать.

Тогда я наконец расслабился, и в какой-то момент мне даже показалось, что я зря волновался за Елинича. Ведь он сидел сейчас рядом со мной, как и много лет назад, попивал свое пиво и, казалось, был все тем же неуклюжим добряком, каким я привык его видеть. Просидели мы до глубокой ночи. Вскоре парни, что крутились у сцены с гитарами, начали свой концерт. Вот только оказались они полными бездарями, о чем, видимо, и сами догадывались, ведь недостаток профессионализма они пытались компенсировать эксцентричностью. Но даже кривляния и вопли выходили у них никудышно. Зато мы смогли вдоволь посмеяться над ними, что было неплохо. Но вскоре моя тревожность вернулась вновь.

К полуночи Елинич был уже в стельку пьян. И, несмотря на мои уговоры, все бегал и бегал за новым бокалом. Тут я понял, что у Елинича были не просто проблемы с выпивкой, а то, что он самый настоящий алкоголик, который теперь мог стать еще и бездомным. Тем самым чертовым пьянчугой, что вечно крутятся на улицах у гадких рюмочных, где-нибудь в спальном районе, и клянчат монеты, а люди бросают их, лишь бы попрошайки ушли и унесли с собой свою вонь. Мне неприятно было думать, что мой друг может закончить так. Александр был 27-летним алкоголиком с чертовой кучей денег, которые он спускал с такой скоростью, что через год у него не останется и гроша.

На путь саморазрушения Елинич встал уже давно. Но именно за последний год он преуспел в этом лучше всего. Когда я видел его в последний раз, Александр жил в старой двухкомнатной квартире в Туле. Я со своим приятелем Свиридовым сорвался из дома, чтобы проведать пару своих друзей, и Елинича в том числе. Уже тогда он налегал на выпивку, но вел вполне приличный образ жизни, хоть и прослыл затворником. У него была работа, на которой он целый день сидел за рулем, что хоть немного ограничивало его от желания заливаться с утра и до вечера. Но в один день он просто решил ее бросить и почти два месяца просидел дома, выбираясь только в магазин за едой и выпивкой. Это был его первый запой, выйдя из которого, он остался совсем без денег, и потому ему снова пришлось устроиться на работу, где он таскал мешки с цементом до самого вечера. Там он и познакомился с компанией парней, которые крепко сидели на травке и амфетамине.

Следующие полгода Елинич провел в беспамятстве приходов и постамфетаминовых депрессий, от которых он избавлялся с помощью травки. Но на седьмой месяц самоубийственного марафона Елинич не на шутку испугался, что станет наркоманом, и решил вернуться к выпивке, а чтобы лишний раз не подвергаться соблазну, он уволился с работы и сдал комнату одному из своих знакомых. Вот только этих денег не хватало, чтобы обеспечить его непомерную тягу к алкоголю, и вскоре Елинич нарастил долги, погасить которые был не в состоянии. Тогда он решил продать квартиру и начать новую жизнь.

Глава 7

Весь следующий день я провел на работе, изнывая от похмелья и бессонной ночи. Должен сказать, что ночные загулы по барам давались мне с каждым годом все сложней и сложней, но проблемы я в этом не видел, потому как после свадьбы безумие пьяных полетов уже не привлекало меня. Я не стыдился своей прошлой жизни и вряд ли изменил бы в ней хоть один день, но я был рад оставить ее позади и сосредоточиться на том, что было действительно важно. Я стал больше думать, а не просто делать, и учился смотреть на взросление с разных сторон и искать в нем все больше и больше возможностей. Познавать этот мир. Познавать себя. И быть внимательней к незначительным и простым вещам, через которые раскрывается вся суть бытия. Ведь, поверьте мне, чем больше заумных слов вы слышите, тем дальше вас уводят от истины. А истина в том, что, как и все многогранное и великое, жизнь состоит из простых вещей – и лишь изучив ее в частности, вы сможете постичь ее всецело.

Но в 2016-м я слишком увлекся этой идеей и со свойственным мне рвением и упорством пытался отринуть свое бродячее прошлое, пропитанное аскетизмом и слепой верой в фатум, который я так яростно пытался сломать. Я слишком зациклился на материальных вещах и, наверное, даже стал их рабом, вот только все естество моей души противилось этому, заставляя стыдиться того, что я все больше становился похож на тех, кого так яростно обличал.

Наверное, именно поэтому меня так взволновала судьба Александра Елинича. Он стал для меня символом всего, что я оставил позади, напомнив мне о моих прежних мечтаниях. С его возвращением я словно распался на две личности, которые никак не могли примириться друг с другом. Один звал меня в прошлое, обещая вернуть то безумное чувство эйфорической безудержности, с которым я мчался по жизни, опустошая ее, словно вино. Другой же, напоминая о неизбежности похмелья, манил меня в грядущие годы, навстречу новым горизонтам и всем трудностям, что ждали меня впереди. А я застрял между ними, как ребенок в зале суда, который должен прямо сейчас и навсегда решить, с кем из родителей он вернется сегодня домой. Каких-то девять лет назад я не раздумывал бы ни секунды, ведь в 18 лет так просто быть уверенным в чем-то и думать, что тебе известно все на свете, но с годами ты понимаешь, что единственное, в чем ты можешь быть уверен, – это то, что уверенным нельзя быть ни в чем.

И я просто застыл в нерешимости, боясь сделать первый шаг. Застрял надолго, постепенно теряя решимость во всем. Я не знал, что я должен делать, и что было для меня важнее. Мое прошлое, которое я предал, или то уютное благополучие будущего, что было мне так нестерпимо.

Глава 8

Остаток недели я провел в делах и заботах, стараясь не думать о Елиниче, но по-настоящему смог избавиться от этого наваждения лишь в субботу вечером, когда с Павлом и Кристиной поехал проведать ее старшего брата с семьей.

Юрий был весьма успешным мужчиной немного за тридцать, который являл собой полный антипод Александра Елинича. Он был среднего роста, со светлыми, аккуратно подстриженными волосами и гладковыбритым острым лицом. Одет он был всегда просто, но отличался от большинства неплохим вкусом, который был во многом заслугой его жены Ирины. Юрий обладал стройной подтянутой фигурой, которая стала его наградой за годы тренировок по плаванию. Работал он директором в достаточно крупной фирме, которая писала программы для своих клиентов, или что-то в этом духе, признаться честно, в компьютерах я мало что смыслю. Словом, Юрий был на редкость смышленым малым. Его жена Ирина была не менее приятной и не менее успешной женщиной. У них была одиннадцатилетняя дочь, а жили они в чудесном загородном доме с прекрасным двориком, перголой и всякими высокотехнологичными штучками, вроде автоматической системой полива газона и освещением с датчиками движения. И все это они сделали сами, от фундамента до лампочки, что подсвечивала пол вокруг кровати, чтобы не приходилось искать тапочки в темноте. Конечно, не все в их жизни было идеально, и порой возникали серьезные ссоры, но покажите мне пару, где нет конфликтов, и я покажу вам пару лжецов.

Тем субботним вечером мы собрались вместе, чтобы скоротать выходной в приятной компании. День был на редкость погожий, какие редко бывают осенью в наших краях, и я наконец-то смог отдохнуть после рабочей недели и как следует расслабиться, позабыв о тех мыслях, что не давали мне покоя с того дня, когда в город вернулся Елинич.

Ирина и Юрий встретили нас у ворот.

– Вы, как всегда, не изменяете своим привычкам, – сказал Юрий, намекая на то, что мы опоздали на полчаса. – Пицца уже в духовке, а мангал распален.

– Мы постараемся все компенсировать, – ответил я, поматывая куском мяса в пакете.

– Ну раз так, тогда проходите, – он улыбнулся, сдержано и аккуратно, как и все люди, чей самодостаточный мир спрятан глубоко в их душе, и поспешил в дом. Я тем временем принялся за приготовление мяса Несмотря на мою симпатию к Юрию, нас нельзя было назвать друзьями, и мы не были близки в общении.

Мы были слишком разные, к тому же принадлежали к разным поколениям, что в нашем мире, где за несколько лет все меняется до неузнаваемости – это целая пропасть. Куда больше общего я имел с Ириной, которая, как и я, родилась в глуши и рано познала нужду, да и отец ее был типом куда похуже моего. В ее глазах я видел знакомый мне с детства холодный блеск забытых надежд и бессмысленного времени, проведенного в страхе перед собственным будущем. Она видела пустые ночные дворы, и то, как люди теряли в них себя, растворяясь в бесконечной вязкости лет. Она знала все это. И в этой нежеланной мудрости было что-то родное для меня.

Весь вечер мы просидели в их дворике, глядя, как дети резвятся на батуте, а в высоком небе пролетают редкие птицы, которые зачем-то остались здесь, вместо того чтобы лететь на спасительный юг. Мы ели стейки, пили вино и трепались о всяких пустяках, и в этой тихой размеренности было нечто успокаивающие. Я тут же проникся чувством безмятежности, что витало в осеннем воздухе вперемешку с запахом тлеющих поленьев, которые тихонько потрескивали в мангале, создавая причудливый аккомпанемент нашему вечеру. Сидя там, я так четко понимал решение моих дилемм, что хотелось сказать самому себе: «И в чем же ты мог сомневаться? Ты лишь взгляни, как здесь тихо и как здесь спокойно. Не об этом ли ты мечтал столько лет?»

Я был свободен от своих прошлых суждений и безумства минувших лет. Все было просто и ясно – живи, будь счастлив и позабудь наконец-то о тех, кто висит на тебе как балласт, утягивая за собой к обрыву. В этот момент мысли о Елиниче не тревожили меня. Ведь он шел своим путем, а мне стоило идти своим. И что с того, что я потерял связь с прошлым? Все равно в нем не было счастья.

Вернувшись домой тем вечером, впервые за минувшую неделю, я смог крепко заснуть. Откровения того чудного вечера были со мной еще долго и казались мне нерушимыми. Я вновь зажил размеренной жизнью и крутился в простых мелочах. Но вскоре один лишь телефонный звонок развеял их по ветру, показав, как ничтожна была их нерушимость.