Еще один немец получил сразу два снаряда в борт. Из всех его люков и щелей рванулось пламя, башня подлетела вверх и упала обратно на погон. Взорвался боезапас. Последний танк, заметивший наконец опасность, быстро ушел за подбитый, развернул башню в сторону самоходок и начал ворочать пушкой. За ним мелькнула чья-то маленькая фигурка, под корму полетел зеленый сверток. Ударил взрыв. Танк осел задом в траншею и загорелся.
Только сейчас старшина понял, что не слышит ни звука.
* * *
Вечером, когда пять последних уцелевших немецких танков задним ходом убрались восвояси, они втроем собрались в том же самом окопе, в котором сидели утром. Ефрейтор притащил три фляги со шнапсом, снятым с мертвых немцев. На боку у него болтался трофейный "шмайсер". Киря взахлеб что-то рассказывал, но старшина конечно же не понимал, что. Наконец он сказал:
– Ты меня слышишь?
Тот закивал головой.
– Возьми две фляги, сбегай молодыми ногами в деревню к танкистам, отнеси им. Если бы не они…
Тот снова кивнул и убежал. Петр достал из кармана конверт и написал на нем: "Он танк подбил".
– Скажи лейтехе: пусть наградной напишет.
Старшина откинулся на стенку окопа и закрыл глаза. Водка приятно грела пустой желудок и ему чудилась вечерня в церкви, где он читал ектению, как это и положено, когда служишь без дьякона.
Заградотряд
Высунувшись по пояс из люка, старшина угрюмо изучал физиономию стоящего на дороге капитана. Он бы, может, и вообще не стал бы на него смотреть, а объехал бы по полю (как-никак он на танке, который как раз и приспособлен по полю ездить), но в сотне метров от дороги стояли две кое-как замаскированные "сорокопятки". Стволы пушек смотрели прямо на него и расчеты были на месте. С такого расстояния бронебойный снаряд прошил бы его БТ-шку навылет.
Про себя он уже прикинул, что этот капитан с синими кавалерийскими петлицами никак не может быть немецким шпионом. Во-первых: невелика птица – старшина, чтобы на него диверсантов натравливать, а во-вторых: диверсант с собой батарею не потащит. Пушки ему, так подумать, ни к чему.
Он молчал, капитан тоже молчал, а потом старшина вспомнил, что на свете имеется Устав и согласно ему младший по званию при встрече должен первым приветствовать старшего. Он поднял руку к виску. Капитан кивнул и представился:
– Капитан Иванов, командир сводного заградотряда.
– Старшина Петров, старший по команде.
– Куда ведете танки, старшина?
– В ближайшую комендатуру, за указаниями. Мне нужно найти свою часть.
– Как же вышло, что вы ее потеряли?
Старшина вдруг понял, почему этот Иванов так странно, будто нехотя, выдавливает из себя слова. О попросту смертельно устал. Вон и глаза красные…
– Мы должны были получить танки после ремонта, погрузить их на платформы и разгрузиться на станции. Приказ я выполнил, но когда прибыли на место и разгрузились, полка там уже не было. Куда он ушел, никто не знал. Комендатура тоже была пустой, видимо уже эвакуировались. Мы с сержантом посоветовались и решили двигать в райцентр. Если и там никого бы не найдем, то хотя бы бензином разживемся.
Капитан кивнул.
– Понятно… Ну что же, старшина, вам очень повезло. Это я и есть – комендант города. Хотите знать, почему я здесь? Потому, что в городе идет эвакуация двух заводов. Чтобы закончить ее, нужно еще три дня, включая этот. У меня есть приказ командующего армией подчинить себе отступающие разрозненные подразделения, сформировать из них заградительный отряд и задержать немцев. Только что я довел этот приказ до вашего сведения. Он вам понятен?
– Так точно.
Действительно: чего тут непонятного? Приказ, в общем, был правильный. Если немца не задерживать, то он до Урала дотопает, вот только чем задерживать-то? Боеприпасов в танках не было. Капитан предугадал его вопрос.
– Снаряды возьмете у артиллеристов. Поделятся, у них есть. Бензин вон в том перелеске. Там три моих машины и кухня. На машинах ящики с патронами и бочки с горючим. Когда заправитесь, замаскируйте танки на опушке, чтобы их не было заметно с воздуха. Вообще-то вам очень сильно повезло, что погода пасмурная и немцы не летают.
Это и так было понятно, что повезло. Не каждый день вот так, на дороге, на обед наткнешься, а то, что повоевать придется – так на то она и армия, чтобы воевать. Подумав так, старшина скрылся в люке, но сразу снова вылез оттуда, держа в руке топор. Капитан удивленно смотрел, как он срубил под корень несколько молодых березок, растущих на обочине, а потом вместе с командиром второго танка привязал их у него за кормой. Потом понял.
– Следы замести? Молодцы, правильно. Я и не подумал об этом.
– Немец не дурак, – кивнул старшина. – Увидит, что следы в лес пошли, вызовет бомбардировщики, иди дивизионную артиллерию наведет и все… Поужинать уже не получится.
Кроме машин и кухни в роще оказалось еще около сотни человек пехоты. Сброд из разбитых, не успевших толком повоевать частей. Капитан здесь не зря на дороге стоял. Правда, на всех был всего один лейтенант и старшина прикинул, что под таким командованием они много не навоюют. Впрочем, с батареей пушек и двумя танками все не так уж безнадежно. Продержаться можно, тем более, что уже были выкопаны неглубокие окопчики, да и пехтура при виде их машин явно повеселела. Он отправил сержанта промышлять насчет еды, а сам взял еще трех человек и пошел за бензином.
* * *
– Да, поиздержались фрицы…
– Почему? – спросила заряжающий.
– У них в танковом батальоне должно быть семьдесят танков. В роте, следовательно, около двадцати. Я вижу шесть штук, а меньше роты они в бой обычно не посылают. И артподготовки не было, значит со снарядами проблема.
– Наступают, черти. Подвозить не успевают. Но шесть штук – тоже неплохо.
– Это точно…
Немцы появились рано утром, как и предположил капитан. Хоть и кавалерист, а в войне мужик разбирался. Немцы вчера заняли городок, в котором они выгрузили два дня назад свои машины, выспались, поднялись на рассвете, пожрали своей немецкой колбасы, погрузились и – вперед, "дранг нах остен". Иди "вестен"? Черт его знает, как по-ихнему.
Что для мотопехоты и танков тридцать километров? Один-два часа.
Разведку на мотоциклах капитан приказал пропустить. Так и сделали, но один из мотоциклов свернул к их перелеску, а второй остановился на перекрестке. Проверить решили, значит сами виноваты… С пятидесяти метров из кустов заработал "дегтярь", фриц кувыркнулся в канаву. Второй развернулся было, но и его достали очередью. Командир немцев сделал очевидный вывод и вот теперь танкисты наблюдали из замаскированных танков за тем, как его две немецких роты разворачиваются для атаки.
– Деваться им некуда, – прокомментировал старшина. – Южнее – речка, севернее – болото, а на дороге – мы. Однако, они нагло себя ведут. Без разведки, нахрапом… За это и поплатятся.
– Думаешь, отобьемся? – поинтересовался из башни заряжающий.
– Последний зуб поставлю, что отобьемся. Сейчас танки их вылезут на луговину, по ним отстреляются "сорокопятки", а когда они на пушки развернутся – тут и наша очередь придет. Это называется "огневой мешок". У меня, чтоб ты знал, первое место было в учебке по стрельбе. А ты никак боишься?
– Есть немного…
– Поправимо. Витя! – крикнул он командиру второй машины. – У тебя заначка есть, я знаю. Видел, как ты в городе бегал в магазин.
– Дык это… – сержант задумчиво посмотрел на затянувшие небо серые облака.
– Не "это", а самое время по-братски поделиться. Это нам с тобой после Финской все по траки, а тут у людей первый бой. Давай, извлекай. По одной на экипаж – как раз наркомовские за два дня и получатся.
Сержант нырнул в люк и вскоре вылез обратно, держа в руках сверток, сделанный из старого комбинезона. Из свертка на свет появились две бутылки "Столичной". Старшина забрал одну, ножом сковырнул пробку, отпил пару глотков и сунул бутылку в люк.
– По двести. Поняли?
– Ага!
– Быстрее. Немцы сейчас начнут. Закусон искать некогда.
Вернее было сказать: уже начали. За дальним перелеском заревели моторы и из-за деревьев показались танки с белыми крестами на броне. За ними поднялась цепь пехоты. С нашей стороны по ним пока никто не стрелял.
– Идите, голубчики… Идите… – прошептал старшина, забираясь в башню. – Сейчас мы вас сухарями накормим.
Хоть он и ждал этого, но первый выстрел "сорокопятки" ударил по нервам, как электрический ток. Капкан захлопнулся. Он приник к панораме, наводя орудие, а батарея тем временем лихорадочно расстреливала боекомплект. Один немец остановился, остальные сразу перестроились и теперь шли в сторону пушек. Пехота залегла.
В прицеле наконец появилась корма вражеского танка, старшина привычно взял упреждение и выстрелил. На броне немца сверкнула ослепительная вспышка. Танк еще шел, но понятно было, что добавки не требуется.
– Бронебойный!
Второй выстрел. Промах. Немцы пока не понимали, что их расстреливают сзади. Старшина заставил себя успокоиться, прикусил слегка губу и третьим выстрелом таки попал еще в одного немца. Первый, в который он попал, тем временем задымился на ходу.
– Бронебойный!
Лязг затвора…
"Теперь только не спешить… Упреждение… Выстрел! Есть! Как там с остальными?"
С остальными все было в порядке. Витька не подвел. Все шесть стояли и по ним с противоположной стороны азартно лупили "сорокопятки". От рощицы вверх взлетела красная ракета. Старшина толкнул ботинком мехвода в спину, мотор взревел и танк, выкатившись из кустов, пошел к немецкой пехоте.
* * *
На следующее утро немцы попробовали еще раз, уже хорошенько подготовившись. Начали с артподготовки, но пехота к тому времени уже зарылась в землю всерьез, а деревья мешали разлету осколков. Опушку снарядами конечно перепахало, но больших потерь не было. Потом снова пошли в атаку пехота и танки и их снова отбили.
Для "БТ" за ночь отрыли капониры. Теперь можно было поставить танк так, что пушка была практически на уровне земли. Немцы потеряли еще три машины и снова откатились на исходные. Попытка обхода тоже не удалась. Видно было, как они вдалеке пытаются вытащить застрявший на болотистом лугу танк. К вечеру снова открыла огонь немецкая артиллерия и одним из последних снарядов у его танка покорежило ведущий каток. Нужно было доложить о том, что их бронетанковые силы уменьшились ровно на одну единицу. К тому же снаряды тоже были на исходе и старшина отправился к командиру.
– Где капитан? – спросил он у кашеварившего на полянке повара.
Тот показал в сторону натянутой между деревьями плащ-палатке. Старшина подошел туда и охнул. Петров, голый по пояс и весь в крови, лежал на застеленной каким-то одеялом куче веток и пожилой санинструктор безуспешно пытался остановить кровь, текущую из рваной раны на левом боку.
– Видишь, танкист? – прошептал он. – Отбегался я, значит…
– Как же вы так?
– Вот так. Командовал, иначе побежали бы все. Слушай меня… Лейтеху, который командовал пехотой, убило еще утром. У артиллеристов тоже потери, больше половины людей. Их старлей тяжело ранен. По всему выходит, что ты останешься за главного. Ночью поднимешь всех и через райцентр уводи их на восток. Приказ мы выполнили, а еще один день нам все равно не продержаться. Раздавят.
– Что делаем?
– Сажай людей на машины, цепляйте две пушки, что остались целыми и ночью прорывайтесь на восток, к городу. По дороге будет МТС колхозная – там заправитесь. Довези раненых до санбата. Все ясно?
– Так точно.
– Документы у меня забрать не забудь… Да прямо сейчас и забери и пистолет тоже.
Он покосился на санинструктора и добавил:
– Отстань ты, ветеринар хренов! Не болит уже, значит все. Иди, помогай тем, кому можешь помочь.
* * *
Капитан умер четверть часа спустя. Стоявший рядом рядовой стащил с головы пилотку, вздохнул и сказал:
– Ну что, опять выходит нам разбегаться?
– С чего бы это? Я командую. Мы еще повоюем… Передай всем: сейчас ужин, пусть лопают от пуза, потому что когда завтрак будет… я не знаю, может быть послезавтра. Всех раненых погрузить на машины, собрать оружие. Ночью мы уходим.
Старшина повернулся к повару и крикнул:
– Эй, дед! Лопата есть?
Тот помотал головой.
– Я сейчас принесу! – сказал солдат и убежал.
– Мясом пахнет… Дед! Где мяса взял?
– Так лошадь-то убило, – ответил повар. – Чего добру пропадать? Пусть хоть люди досыта наедятся.
– Не расстраивайся. Живы будем – не помрем, а твою кухню мы к танку прицепим. Смотри веселей, старый! Жизнь продолжается.
Закат в оптическом прицеле
Немецкий снайпер свои огневые позиции обычно в глубине своей обороны устраивает. Не всегда, но чаще бывает так. У них снайпер – аристократ. Рядовой с офицерами за ручку здоровается. В наградах весь. Берегут его, кормят по расписанию, будят тоже вовремя, а не в ночь-полночь и за передний край не гонят. Ничего удивительного, если подумать. У них ведь снайперское дело еще со Второй мировой началось, даже еще раньше, когда они с французами воевали в прошлом веке. Уже с тех пор, значит, жить людям не давали, причем били с открытого прицела. Оптики тогда и не было ни у кого. Это сколько же патронов нужно спалить, чтобы так натренироваться? Сколько раз в холостую курок спустить? Ведь на одной практической стрельбе боевыми метко стрелять не научишься – это известный факт. Нужно научиться не просто винтовку правильно держать, но и курок спускать, не отвлекаясь от прицела на движение пальца, иначе будешь мазать, хоть ты тресни.
В общем, у фрицев снайпер пользуется почетом и уважением, в отличии от русского Ваньки. У нас как? "Умеешь стрелять? Отлично! Иди и стреляй." И Ванька идет стрелять, а чтобы подальше от начальства – выбирается вперед, за линию окопов. Снимет какого-нибудь фашиста, его накроют минами и на этом все. Так оно и идет. Свои ребята с передовой помогут и огнем, и окопчик отрыть, но мало у нас людей с большим счетом. Очень мало.
Конечно есть такие, которых весь фронт уважает, которые наставления пишут – спору нет. Но пока ты сто немцев положишь… В общем, Киря, ты сам знаешь, что простого солдата у нас не шибко ценят. Ты, когда танк подорвал, тебе хотя бы медаль дали? Вот то-то и оно, что нет. Зато комбат, которого с НП полкового танком не вытащишь, весь в орденах и баба его, санинструктор из третьей роты – тоже с "Красной звездой" бегает.
* * *
– …мне может быть и есть, что рассказать и чем поделиться, но меня никто на курсы снайперов почему-то не зовет.
– А ты бы не посылал замполита регулярно на три буквы – глядишь и позвали бы. Но ты не расстраивайся. Меня тоже забыли позвать.
Генка сказал это, не отрываясь от перископа, в который рассматривал передний край немцев. Сегодня они, вопреки своему обыкновению, расположились в траншее. На огневую не полезли. Петр приболел. Поползал, называется по росе… Глотать было больно, из носа текли сопли, глаза слезились и вид у него был неважнецкий. Двойная порция водки и сон под тремя шинелями в теплой землянке помогли, но до выздоровления было далеко.
Поэтому и наблюдение вел напарник, и стрелять должен был он же, если неосторожный немец высунется. Но никто не высовывался и вообще было очень тихо. Даже пулемет на той стороне дал утром пару очередей и заткнулся, будто немцу надоело воевать. От этой тишины клонило в сон.
– В тыл бы сейчас… – мечтательно протянул Петр. – В баньку… Сразу бы болячка прошла.
– Ага. И пива литра три! – поддакнул Геныч.
– Ха-ха! Хорошо бы! Эх, знал бы ты, Генка, какое у нас в Севастополе пиво было… А какое вино! Пьешь и не пьянеешь.
– Ты там призывался?
– Да, в тридцать восьмом. Отправили под Тулу в учебку, а потом на Халкин-Гол этот сраный. Я там и научился стрелять как следует.
– Говорят, как фрицев заборем, с японцами снова война будет.
– Может быть… Только ты забори его сначала. А-а-апчхи!!!
Солдат, сидевший в окопе неподалеку оглянулся на этот богатырский чих и рассмеялся.
– Петро, вижу немца! Снайпер.
– А-а-ап… Что? Где он!?
– У них в тылу три сгоревших избы. На средней. На печке. Присмотрись.
Петр, сразу забыв про чихание, и приник к перископу, шмыгая носом.
– Средняя?
– Да. Из-за трубы ствол торчит и плечо видно за кирпичами.
– Ты смотри, какой паршивец! Ловко укрылся, и маскхалат сажей вымазал, чтобы черное на черном не видать было. Ты ствол винтовки разглядел?
– Ага.
– Давай тогда, делай его.
Геныч отодвинулся, приник к прицелу лежащей в амбразуре винтовки, несколько секунд целился и выстрелил.
– Попадание, – проконстатировал Петр.
– Ну дык пусть знает наших! – тот передернул затвор и полез в карман за патроном.
В следующее мгновенье кулак Петра вдруг с силой ударил его в бок, под ребра, а "трехлинейку" вырвало из рук и швырнуло вверх. Следом долетел приглушенный звук выстрела.
– Ты чего дела… Опа!
Геныч, потирая бок, смотрел на свою винтовку, ложе которой было расщеплено попавшей в него пулей.
– С тебя причитается! – сказал ему Петр. – Чуть-чуть он тебя не уделал. Пуля уже летела, когда я тебя отбросил.
– Что это было?
– Подловили нас. На печку положили куклу, замаскировали и стали ждать, когда ее заметят и выстрелят. Я в перископ-то гляжу: "маузер" вниз упал, а прицела-то на нем и нет! Ясно, что манекен. Ты в придачу еще и ошибся: сразу винтовку заряжать начал, подставился.
– Винтовка – все… Жаль. Пристрелянная была, царская.
– Да черт с ней! Вот почему у меня второй день сердце не на месте. Как будто в спину кто смотрит… На нас с тобой охота началась.
Он сел на земляную приступку, достал кисет и начал скручивать самокрутку. Увидевший это солдат сразу подбежал с довольным видом и тоже с интересом уставился на изуродованное оружие.
– Ну чего глядишь? – спросил его Петр. – Иди, передай всем, что немецкий снайпер работает. Пусть не высовываются.
Пальцы у него слегка дрожали, зато кашель и насморк прошли мгновенно.
* * *
– Вопрос в том, сколько их?
– В смысле? – не понял лейтенант, с которым они сидели в землянке.
Петр мысленно вздохнул, но виду не подал. Ответил:
– В том смысле, что на контрснайперскую работу по одному не ходят. Одна группа – это два человека: снайпер и наблюдатель. Первый номер и второй. Ну вот например, как я с Геннадием. Против нас не меньше, чем двое (может быть и больше) и они уже несколько дней нас пасут. Из-за этого и фрицы притихли – чтобы своим не мешать. Мне бы сразу об этом подумать, но… задним умом медведь умен. Гена тоже ошибся. Во-первых: перископ не замаскировал. Его отметили еще вчера, окоп взяли под наблюдение, подложили приманку и как только он по ней выстрелил, по нему сразу отработали. Классика. Во-вторых: если из укрытия стреляешь, то сразу надо было от амбразуры отойти, тем более что я наблюдал за целью и сказал бы, если нужна правка, или новые цели появились. В любом случае сегодня место сменить нужно было, но мы поленились и вышло то, что вышло.
– Лень наказуема?
Петр кивнул. Лейтенант был прав: это за лень их сегодня чуть было не наказали. Ладно с выстрелом поспешили, тут любой бы поспешил, но второй раз с одного места стрелять – стыд и позор. Это он отвлекся, потому что заболел вчера и не заметь он в перископ, что на подающем "маузере" нет прицела…
– Что предпримете? – снова спросил лейтенант.
– Можно на другой участок откочевать. Но сколько он тут у вас людей настреляет – один Бог знает. Фриц мастер, это очевидно. Он явно за линией окопов сидел, я его высчитал по звуку. Между ударом пули и выстрелом прошло от две секунды. Пуля летит примерно в два с половиной раза быстрее скорости звука. Например скорость пули "мосинки" 860 метров в секунду. У звука 330 метров. Если пуля рядом с тобой впилась в землю, или вжикнула сверху, можно прикинуть, сколько времени прошло до звука выстрела. Если секунды считать умеешь, то можно количество секунд умножить на разницу скоростей и примерно оценишь дистанцию, с которой стреляли. Я этому фокусу научился, когда в учебке на стрельбище мишени поднимал. Теперь он автоматически получается.
– То есть две секунды… Получается, что пуля дистанцию 1000 метров пролетит примерно за секунду, а звук за три…
– Да. Не совсем точно, но я так и считаю: две секунды – это тысяча метров, плюс-минус сотня. Ну а траектория – это совсем просто. Я ведь видел, как винтовка летела.
– Неплохой выстрел. Прямо в бойницу засадил.
– Да, очень неплохой, даже с учетом того, что ветра не было. Там развалины по сектору, я смотрел. Позиций вероятных много, но стрелять оттуда далековато. Видимо он на свое мастерство понадеялся.
– Ладно, – сказал лейтенант. – Давайте-ка кофе трофейный заварим. Вода в котелке кипить.
Когда через пять минут все трое по очереди пили из котелка ароматно пахнущий коричневый какао (который лейтенант, никогда в жизни кофе до войны не пивший, так назвал по ошибке), зазвонил полевой телефон, стоявший в нише стены землянки. Лейтенант поднял трубку.
– Двенадцатый.
…
– Обсуждаем ситуацию, товарищ майор.
…
– Уже думаем.
…
– Так точно!
Он положил трубку и зло махнул рукой.
– Иди сюда и сам командуй, дурик!
– Комбат?
– Нет. Начштаба полка. "Уничтожить и доложить!"
– Придурок – что возьмешь? Как будто мы тут санаторий немцам устроили… Однако менять участок – не вариант. Давай, Гена, готовить "Гитлера".
* * *
"Гитлером" назывался манекен, одетый в гимнастерку с лейтенантскими погонами. Имя он получил за характерную косую челку и усики, нарисованные на голове химическим карандашом. Ночью его положили на одной из запасных огневых позиций перед траншеей. Геннадий остался рядом с ним, в неглубоком окопчике. Его же разбитой винтовкой манекен вооружили. Позиция была замаскирована, но маскировку сделали так, чтобы для хорошего наблюдателя она выделялась на местности.
Занявший ячейку в траншее, Петр мог прекрасно видеть через перископ, как время от времени чуть шевелится ствол винтовки, которую подталкивал длинной палкой напарник, если бы смотрел в ту сторону. Солнце поднялось на востоке и пошло по небу, грея спину через ватник. Следом медленно ползли тени на нейтралке. Свистели птицы, пользуясь случаем. Немцы вели себя тихо, не стреляли, значит охота продолжается.
Геныч уже должен был начать подталкивать манекен, имитируя усталость долго лежавшего человека и осторожные попытки размяться. Судя по солнцу, пошел пятый час ожидания. Когда на часах будет двенадцать, сидящий в укрытии напарник потянет за веревочку, привязанную к спусковому крючку "трехлинейки". Та выстрелит. Если и этого будет недостаточно, то придется признать, что и тут немецкий снайпер их переиграл, не попавшись на приманку…
Он чуть было не пропустил вспышку. В стороне тоже хлопнул выстрел. Видимо, "Гитлер", в которого попала пуля, зацепил веревочку и винтовка выстрелила. Отлично! Немец сейчас должен быть уверен, что вывел русского из строя. Вдоль траншеи наметилась суета. Солдаты выглядывали наружу и пришлось крикнуть им, чтобы попрятались снова. Подбежал старлей, командовавший ротой. Спросил:
– Ну что!?
– Видел его… Есть курить? Я с рассвета не смолил. Нельзя курить перед стрельбой и при наблюдении. Табак зрение ухудшает.