Разведка идет в гости
Хоть и не велик мороз, минус пять градусов, но все-таки третья неделя февраля – не май месяц. Петр, который успел изрядно продрогнуть, стянул с руки рукавицу, сунул руку за пазуху, извлек из кармана завернутый в газету сухарь и принялся меланхолично жевать. Сухарь разумеется, не газету. Выселок, за которым разведчики наблюдали со вчерашнего вечера, не подавал признаков жизни. Ни звука. Даже собаки не лаяли. Тишина стояла мертвая.
Допустим, у них скотину немцы конфисковали, а собак постреляли, но ведь и из домов никто не выходил. А люди там были, это точно. Солнце еще не взошло, но до разведчика время от времени доносило легким ветерком приятный запах струящегося из печных труб дыма, нисколько не похожий на вонь горелых пепелищ, на которые он немало насмотрелся за год на фронте. Дома, кстати, тоже были не слишком похожи на русские избы. Аккуратные, довольно высокие. Один – так и вовсе двухэтажный. Здесь, на Западной Украине, вообще все было другое. Немцы, отступали слишком быстро и уже не успевали разрушать все, до чего могли дотянуться. Сплошную линию фронта после того, как наши заняли Луцк, у них создать уже не было сил и оборона опиралась на сеть ощетинившихся стволами опорных точек.
Вот между такими шверпунктами и просочилась в темноте их разведгруппа. Пятеро разведчиков и радист сейчас сидели на другом краю леса, ведя наблюдение за дорогой, а трое "держали" опушку, прикрывая тыл. Из этих троих двое дрыхли в сооруженном на скорую руку укрытии, а третий как раз и глядел на аккуратные домики, пережевывая свой нехитрый завтрак.
Сзади тихо скрипнул снег.
– Нету там немцев, Андреич, – сказал Петр, не оборачиваясь. – Давно бы уже повылазили.
– Предлагаешь проверить?
Голос старшины был хриплым со сна, а усы были покрыты инеем.
– Ну так приказано же.
– Приказано, верно… Но куда спешить? Это и днем сделать можно, и вечером.
– Чего тянуть-то? На дороге ни одного свежего следа, а снег шел позавчера. Значит с тех пор никто туда не наведывался. Будь там фрицы – сейчас кухня дымила бы и обязательно кто-то из начальства проверить приехал. Давай сходим. Кирю оставим, прикроет из пулемета, если что. Может, пожрать найдем?
– Пожрать – это мысль хорошая…
Старшина негромко свистнул. Из под обшитых белой тканью одеял, которыми они накрыли неглубокую воронку, высунулась голова в шапке.
– Киря, комм цу мир!
Молодой солдат подполз к ним и старшина сказал:
– Слушай сюда! Мы пойдем, эту деревню проверим. Ложись за пулемет и не вздумай заснуть, а то знаю я тебя!
Киря зевнул.
– Да я чо? Я ничо…
– Ладно, карауль. Мы, чтобы это место не засветить, пройдем вдоль дороги, вон по той канаве. Видишь? Она как раз к лесу выходит. Потом с той стороны леса выйдем к домам.
– Ага, вижу. Снега там много. Потонете.
– Заметил, молодец. Но ты не заметил, как здесь ветер дует.
– Как?
– А так! Дуть он здесь может только вдоль дороги. С остальных сторон – лес. Вчера мы шли – ты часто проваливался? Нет. Это потому, что шли мы по насту. Здесь на наветренных склонах он плотный и человека на лыжах выдержит. К тому же оттепель была и места, где снег поплотнее, хорошо видно. Смотри и учись. Пошли, Петро!
Киря видел, как они в предрассветном сумраке пробрались между кустов, пересекли дорогу и скрылись в перелеске за ней. Он прикинул расстояние до деревни, проверил прицел у пулемета и черед десять минут уже спокойно дремал, время от времени открывая глаза и обводя глазами дорогу, деревню и лес за ними.
* * *
Дверь тихо скрипнула и приоткрылась, когда старшина дотронулся до нее стволом ППШ. Разведчики переглянулись. Петр отошел на пару шагов, и опустился на одно колено, подняв автомат к плечу. Андреич осторожно открыл дверь настежь, вошел в сени, еще раз обернулся на него и пинком выбил вторую дверь, ведущую внутрь. Изнутри донесся испуганный возглас, но ни стрельбы, ни паники не последовало. Старшина сунул приготовленную к броску гранату, из которой он не успел выдернуть чеку, в карман и вошел, поводя стволом автомата.
Внутри обнаружились две женщины: одна пожилая, вторая лет тридцати, державшая в руках обмотанный полотенцем большой чугунок, только что вынутый из печи. Увидев разведчика, она снова испуганно вскрикнула и уронила горшок на пол.
– Тихо ты! Всю деревню разбудила, – сказал Андреич, настороженно поводя стволом автомата.
Он заглянул в другую комнату, потом снова посмотрел на женщин и спросил:
– Немцы здесь есть?
В ответ полился поток каких-то непонятных фраз на смеси странно исковерканных польского и русского. Разведчик разбирал разве что одно слово из трех, но понял, что немцы были, ушли и их нет уже неделю (по крайней мере слово "тыждень" он для себя перевел именно так). Кивнув, он повесил автомат на плечо и подобрал с пола несколько горячих вареных картофелин, выкатившихся из чугунка.
– Недолго валялись – значит не падали. Ауфвидерзеен!
Женщины синхронно закивали. Андреич вышел, махнул Петру рукой и они побежали обратно к лесу. За деревьями он присел, вытащил немного помявшуюся картофелину из кармана и отдал ее напарнику. Тот одобрительно хмыкнул и одним укусом оставил от нее половину, не озаботившись чисткой.
– С пола подобрал.
– Пофиг! Ну что там?
– Две бабы. Говорят, что немца нет уже неделю.
– Я же говорил!
– Что ты говорил, я помню… – старшина, задумчиво глядя в сторону деревни, вытащил кисет и начал набивать самокрутку. – Покурим?
– Спрашиваешь! И что тогда там не так? Давай уже, выкладывай Я тебя знаю.
– Там? Там, Петро, все не так.
– Ты объясни!
– Не спеши. Надо ведь и самому обдумать, что видел…
Они закурили и старшина продолжил:
– Чисто у них там очень и дом выглядит больно уж богато. Местные не так живут. Одеты тоже как на праздник. А во второй комнате кровать стоит застеленная. Аккуратная такая… Кумекаешь, к чему это?
– Гостей ждут?
– Я о том же подумал. И эти гости – не мы с тобой.
– Немцев, значит! Подстилки немецкие.
– Старая – вряд-ли, не надо так уж плохо о немцах думать. А вот молодая – точняк. И пока мы сюда шли, пришла мне в голову одна мыслишка! Немец наверняка придет ближе к вечеру (если конечно придет!) и это будет непростой немец, верно? Вот мы его и захомутаем по-быстрому. Давненько я оберста не притаскивал из поиска…
* * *
Погода сыграла им на руку. После полудня пошел снег, а ближе к вечеру снегопад превратился в самую настоящую метель. Под ее прикрытием они снова выбрались к дороге, вырыли в снегу яму и заложили туда противотанковую мину (в вещмешке у разведчика много чего можно найти, если хорошо поискать). Расчет был на то, что вряд-ли немец приедет на легковой машине. Скорее уж на грузовике. Либо он, либо водитель останутся в живых и группа возьмет языка. Но время шло, а на дороге никто не появлялся. Начало темнеть, снег еще усилился. На расстоянии десяти метров человека было не различить за пеленой и наконец Андреич зло скомандовал:
– Возвращаемся.
Петр меланхолично сплюнул, поднялся и первым побрел на лыжах вдоль опушки, собираясь выбраться на дорогу. Они довольно долго шли след в след, та все не появлялась и наконец ефрейтор остановился и сказал:
– Кажись, заплутали.
– Сусанин хренов! – донеслось сзади.
– А че я? Снег же! В трех шагах ничего не видать.
– Ну и что теперь? Ночевать здесь из-за тебя?
– Наугад-то еще хуже может получиться… Постой-ка!
– И так стоим.
– Принюхайся! Дымком тянет.
– Точно! Это с той деревни. Давай, поворачивай на ветер.
Они шли еще примерно полчаса, проминая свежий снег лыжами. Наконец Петр снова остановился.
– Забор…
– Ну так и выбей пару досок к чертям собачьим, не обходить же! У меня сейчас нос от холода отвалится.
Раздался треск. Две доски полетели в сторону. Разведчики сняли лыжи и пошли к дому, оставив их у забора. Стряхнув кое-как снег с валенок, Андреич перевесил автомат за спину, машинально сунул руку в карман и наткнулся на лежавшую там гранату. Мысленно выругал себя за то, что не убрал ее утром в сумку, а потом, держа рубчатую "лимонку" в руке, открыл дверь и вошел в теплую комнату.
Сложно было сказать, кто удивился сильнее: он сам, потерявшая дар речи старуха, стоявшая у печи, или шестеро сидевших за столом немцев в черной форме. Их головы повернулись. Старшина встретился глазами с каждым, подумал: "Эсэсовцы… Приплыли…" – шваркнул "лимонку" старухе под ноги и крикнул во всю глотку:
– ГРАНАТА!!!
Старуха заорала. В небольшой комнате после мертвой тишины ее вопль прозвучал, как сирена пикирующего "юнкерса". У немцев сработали рефлексы. Стол полетел на пол и они попрятались за него, спасаясь от взрывной волны. Зазвенели полупустые бутылки и стаканы, летящие на пол. Дверь в смежную комнату распахнулась. За ней обнаружился еще один немец, в кальсонах, но зато с автоматом в руках, из которого он сразу же дал очередь в сторону двери, где успел заметить мелькнувший маскхалат. Молодая девка, сброшенная им на пол, полезла прятаться под кровать и застряла. Наружу торчала ее роскошная задница. Старуха наконец заткнулась. На полу между ее ногами расплывалась небольшая лужица. Стало тихо.
– Was ist Los? – спросил автоматчик.
– Partizanen! – ответили из под стола.
– Verdammt!
Из под кровати доносился тихий скулеж.
* * *
Выстрелы Андреич услышал, но того, как пули пробивают дверь, уже не видел. Развернувшись, он буквально вынес на улицу Петра и побежал за угол, пытаясь перехватить автомат. Не получалось. Ремень зацепился за что-то и не пускал. Оставив безнадежное занятие, он пролез через дыру в заборе, схватил лыжи и опять побежал, в сторону леса. Встав на лыжи, разведчики свернули раз, потом другой, вломились в кусты и упали на землю, тяжело дыша.
– Что это было? – наконец прохрипел Петр.
– Немцы. Шестеро.
– А ты?
– Гранату кинул.
– А они?
– Стрелять начали.
– А почему не взорвалась?
– Я чеку не сдернул.
Петр расхохотался.
– Ну и кто тут Сусанин, твою губернию восемь раз!? – спросил он сквозь смех.
– Да, глупо вышло. Но…
Вдалеке хлопнуло.
– Во! Мою гранату выбросили в белый свет. А это еще что? Танки, что-ли?
Рев заводящегося мотора спутать с чем-то было сложно. Летящий снег пробил луч света от танковой фары. Протарахтела пулеметная очередь, потом вторая. Пулеметчик лупил куда-то в сторону от них, свиста пуль слышно не было.
– Слышь, Андреич! А я понял, где дорога.
– Я тоже. В десяти шагах. Гляди, они сюда едут, пригнись!
Яркое пятно прошло мимо них. Самоходка, лязгая промерзшими траками, проехала совсем рядом, обдала вонью сгоревшего бензина и скрылась в темноте.
– Сейчас… – прошептал старшина. – Погоди… Сейчас…
В темноте блеснула яркая вспышка и до них с Петром долетел приглушеный метелью звук взрыва. Сработала заложенная ими днем мина. Рев мотора стих.
– Побежали, старшина! – сказал Петр. – В темпе. Надо радиста. Тут у них танки, это не шутка, сообщить нужно. Здесь они, по сараям стоят, а может и в землю закопаны. Экипажи не высовываются – вот мы их и прозевали. Прячутся, черти, наших караулят, а рядом дорога от Луцка.
– Да, пойдем. Но как же нам утром повезло ни на кого из них не нарваться?
Они поднялись, перебежали дорогу и направились сквозь снегопад в сторону "своего" леса, где недоумевал слушавший этот ночной концерт Киря.
Рекогносцировка
Патрон, крутнувшись в пальцах, полетел в стоящую на земле каску, где уже лежало несколько таких же.
– Зачем выбрасываешь?
– Гильза мятая.
– Ну и что? Не выстрелит, что-ли?
– Выстрелит. Но когда порох загорится и эту вмятину изнутри выправит, металл ударит изнутри по патроннику и приварится. Патрон заклинит. Придется его выбивать. Под огнем.
– А-а-а!
– Вот тебе и "А!" Смотри.
Очередной патрон был засунут в дуло пулеметного ствола. Пуля вошла свободно и провалилась внутрь, закраина гильзы патрона уперлась в нарезы.
– Видишь?
– Ну и что?
– То, что ствол уже стерся. Пуля в нем гуляет и из-за этого точность падает. Старая у нас машинка, ствол меняли не так давно, но стреляем много, а чистить его тебя не заставишь. Механизм тоже не новый. Металл устал, патронник раздулся. Взорвется патрон – следом может и патронник порвать. Увидишь, что тогда будет. Эх, Киря!.. Учишь тебя, учишь, а толку нет. Для снайпера главное – терпение, а для пулеметчика что? Аккуратность!..
* * *
"Не было печали, так черти накачали" – ну или в данном случае комбат. Прислал вестового, тот разбудил Геннадия и передал приказ: явиться в штаб. На вопрос: "Зачем?" – только пожал плечами.
Снайпер выматерился про себя. Стоит напарнику загреметь на неделю в санбат – и ты в любой дырке затычка. "Сходи понаблюдай… Сходи, разведчиков проводи… Всю ночь ползали по лесу и весь прошлый день тоже, плюс половину этого дня. Не успели вернуться – сейчас еще что-то! Между прочим, зима на дворе, поспать в тепле всего два часа получилось, а время – вечер, темнеет уже.
Вот Петр, первый номер их расчета, себя умеет поставить. С ротным замполитом, было дело, поругался, так чуть в морду не двинул. Сказал: "Не пугай ты меня своим трибуналом! Меня немцы не напугали, а ты тем более не сможешь." Тот побежал к комбату, но и тот его тоже послал подальше, сказав, что если тот единственного в батальоне нормального снайпера тронет, то он, майор, замполита самого на нейтралку с винтовкой пошлет.
Он вздохнул и начал одевать валенки.
В штабе его уже ждали. Майор нетерпеливо махнул рукой на его приветствие и сказал:
– Слушай внимательно. Вот корректировщик из дивизионной артиллерии… – он ткнул пальцем на сидевшего рядом с дверью блиндажа молодого лейтенанта. – Нужно обеспечить ему возможность пристрелять орудия. Найди ему место поближе к фрицам, с хорошим обзором и заодно присмотри, чтобы они его к себе не уволокли. На прошлой неделе случай был: у соседей спеленали наблюдателя – тот и пискнуть не успел. Только письмо нашли на дне окопа и карандашик сломанный. "Здравствуй, мама" – успел написать. Ясен приказ?
– Так точно, тащ майор!
– Тогда выполняй. Лейтенант, вот наш разведчик, следуйте за ним – и отвернулся к печке.
Тот молча кивнул, поднялся и они вместе вышли из блиндажа.
– Как вас звать-то? – спросил Геннадий лейтенанта.
– Толик.
– Ну а я Гена. Солдаты Генычем кличут. Пойдемте, тащ лейтенант.
– Можно на "ты".
– Тогда пошли, Толик. Что в сумке?
– Сухпай выдали, на три дня.
– Совсем хорошо.
В свою землянку он возвращаться не стал. Зачем? "Все мое ношу с собой". Винтовка – вот она, патроны в нагрудных карманах гимнастерки, маскхалат на себе – что еще надо? Лейтенант тоже весь в белом, его ППШ бинтом обмотать и – вперед, на запад. "Корректировщик из дивизии – видимо что-то затевается…" – думал он, меся снег валенками. – "Стоп! А как он собирается связь держать?"
– Толик, а ты чем корректировать собрался? Ни телефона, ни рации.
– Пока надо место подобрать. Линию потом связисты кинут.
– Связисты… Засветят они нас немцам, эти связисты. Лучше нашим разведчикам поручить.
Они прошли по траншее, Геннадий перекинулся парой слов с сидевшим у стереотрубы ефрейтором и сказал:
– Ладно, Толик. Поползать придется. Тут недалеко, три сотни метров примерно. Но сначала – приготовиться нужно. Держи бинт, замотай свой ППШ. Сумку надо под маскхалат убрать. Рукавички есть? Теплые? Сейчас заползем на нашу огневую – до завтрашнего вечера уже не вернемся.
Тот кивнул и начал бинтовать автомат.
* * *
В сгущающихся сумерках они выбрались из траншеи, по обратному скату высоты скатились в ложбинку, скрытую от глаз немцев и по ней поползли, загребая снег, в сторону маленького лесочка, от которого почти ничего не оставила артиллерия и наведывавшиеся туда за топливом солдаты. Сзади пыхтел и сопел лейтенант, которому так ползать явно было непривычно. Наконец, когда они подползли к небольшому холмику, засыпанному снегом, Геннадий повернулся и тихо спросил:
– Что-нибудь замечаешь?
Тот покрутил головой.
– Нет.
– Вот и немцы – нет. Наши солдатики отсюда частенько дрова по ночам таскают, аж канаву в снегу протоптали животами. На той стороне уже привыкли. Редко-редко парочку мин пустят для острастки. Часть ложбинки просматривается, поэтому ползают поздно вечером, в темноте. Как мы сейчас. Смотри…
Он взялся за две ветки, торчащих в разные стороны и потянул. В холмике открылся темный лаз.
– Давай туда. Там окоп, не упади!
Толик исчез внутри и снайпер последовал за ним. Внутри "берлоги" было холодно и абсолютно темно. Чиркнула спичка. Внизу, в глубокой нише, загорелся тусклый огонек свечи.
– Не увидят?
– Нет. Все дырки закрыты. Погоди… Сейчас совсем хорошо станет.
– В смысле?
– В смысле тепла. Где тут она? Ага, вот!
Геннадий выпрямился, держа в руках толстое довольно короткое полено.
– Подержи, Толян…
Лейтенант взял полено в руки и недоуменно смотрел, как тот подносит свечу снизу. Потянуло дымком.
– Готово, загорелось. Ставь его в нишу.
Теперь он разглядел, что полено состояло из четырех долек, скрученных вместе проволокой. Вернее, оно когда-то было единым целым, но его раскололи, выбрали немного дерева из середины, а потом снова стянули вместе. Он спросил:
– И что? Будет гореть?
– Надолго хватит, – кивнул Геннадий. – Меня отец научил такие делать. Он охотник… был. Сейчас потеплеет – одежду посушим. Присаживайся, вон палки идут из стенки в стенку. Пехоту мы сюда не пускаем, но для богов войны можно исключение сделать.
Он погасил свечу. Снова настала кромешная темнота, только багровый огонек в нише чуть-чуть разгонял мрак.
– Капитально обосновались.
– Еще осенью здесь огневую соорудили. Была воронка, мы с Петрухой ее углубили, накрыли ветками. Снег выпал, закрыл все – совсем хорошо стало. Сделали, но стрелять с нее не стали. Больно уж наблюдать отсюда удобно. Если немцы в атаку пойдут – отсюда тоже все, как на ладони. Вон за ту тряпку потяни.
– Эту?
– Да. Она амбразуру закрывает. Утром ты сам все увидишь.
– А чего мы сюда поперлись на ночь?
– Сам подумай: можно было бы утром пойти, по темноте, но вдруг обстрел? Пришлось бы залечь, тем временем рассветет. Ложбинка просматривается плохо, но вход сюда от немцев виден. День бы пропал. Зато сейчас можно отоспаться в тепле и завтра на немцев полюбуешься. Прикинешь, что и как, вечером уползем, возьмем у связистов телефон и катушку и вернемся. После этого – хоть неделю тут сиди. Тут даже сортир есть. Сзади тебя, дыра ветками прикрыта. Так где там у тебя сухпай, Толик? Сейчас разогреем! – и довольно потер руки.
Лейтенант стянул верх маскхалата, вытащил противогазную сумку с продуктами и расстегнул ватник. В "берлоге" было уже довольно тепло. Ниша прогрелась, как печка. Полено медленно тлело изнутри и гаснуть не собиралось. Пожалуй, тут было не хуже, чем в землянке.
– Раньше в банке поджигали, – сказал Геннадий, – но горело слишком сильно и снег сверху подтаивал. А так – и тепло почти до утра, и маскировку не нарушает. Ты спи. Здесь немцы не ползают. Очень уж место открытое, от наших окопов все видно.
* * *
Надо было признать: выспался Толик неплохо, хотя и сидя. К утру снова стало холодно. Он, не просыпаясь, застегнул ватник, натянул рукавицы, но потом понял, что пора открывать глаза. Геныч сидел на своей "скамейке", подложив под себя одну ногу и смотрел наружу в оптический прицел винтовки. Лицо у него было напряженным.
– Что там? Немцы? – шепотом спросил лейтенант.
– Непонятное что-то творится, – ответил тот. – Неправильное…
– Что, к примеру?
– Открой дырку, выгляни.
Толик вытащил из проема скомканный мешок, посмотрел, потом поднес к глазам бинокль. Немецкая траншея выглядела, как обычно.
– Что не так?
– Присмотрись. По центру три куста, правее их. Видишь трех дятлов?
Найдя ориентир, лейтенант кивнул.
– Да. Стоят, курят. Не должны, что-ли?
– Не должны. Видишь там за ними картинку на стене траншеи?
– Плакат.
– Вот-вот… Фрицы их вешают в качестве напоминания, что место открытое и можно от меня, или Петрухи пулю получить. А эти трое стоят там и курят, как будто так и надо. Вывод: не местные они, не знают тут ничего.
– Будешь стрелять?
– Нет пока… Тебе как отсюда, вид нормальный?
– Отличный. Сейчас ориентирами займусь, связь протянем и завтра можно начинать, благословясь. Они у меня попляшут…
– У них окантовка погон розовая, а раньше белая была. Не знаешь, что этот цвет означает?
– Род войск. Точно – не знаю. Белый – пехота, наверное.
– Ушли… Нет, прав был Петруха: надо наставления учить на досуге. Никогда не знаешь, где что пригодится. По погонам и шевронам немецким лежит книжка в землянке, но я в поиски не хожу. Зачем она мне? Выяснилось, что есть зачем.
Геныч замолчал, думая, к чему бы на их участке мог появиться кто-то новый? Раньше такого не было. Если не пехота, то это либо танкисты, либо саперы, либо пушкари. Второе может означать, что они что-то строить будут, укреплять оборону. Третье – скорее всего то же самое. А вот первое… Он вспомнил, что ему говорил комбат: немцы не так давно утащили пленного. Неужели наступление готовят? Их вроде бы в Сталинграде зажали крепенько, вполне могут отвлекающий удар у нас организовать. Танки… Если это на самом деле танкисты, то где их танк? Он покосился на записывающего что-то лейтенанта (вот где наука!) и продолжил наблюдение.
В немецкой траншее снова наметилось шевеление. На этот раз над бруствером появилась каска, а рядом еще одна. Полное впечатление, что двое стоят рядом и курят одну на двоих. Вон и дымок пошел… Ну эти фокусы мы давно знаем! Провоцируют на выстрел. Каски чуть покачивались, время от времени исчезая в окопе, потом спрятались.
Снайпер напрягся. Неужели снова на него поохотиться кто-то решил? Возможно… Но к чему тогда эти, которые с розовыми кантами на погонах? Немецкий снайпер не подставился бы так глупо. Не будь тут корректировщика, Геннадий бы точно выстрелил, помножив на ноль одного из фрицев. Было три танкиста, стало два…
Время тянулось. Геннадий продолжал смотреть на передний край немцев и думать. Толик закончил чиркать в своей тетрадке, устроился поудобнее, надвинул шапку на нос и закрыл глаза.
Не пройдут здесь танки. Речка течет поперек нейтралки. Неглубокая совсем, метра три шириной, но танку ее не перепрыгнуть. Но ведь через речку мост есть и отсюда его даже видно!
Он встал со своей "скамейки", передвинулся вправо, к самой стенке окопа и снова приник к прицелу.
– Вон оно что!
– Что там? – спросил лейтенант, подняв голову.
– Понял я, что им тут надо. Этим, которые с розовым кантом. Это точно танкисты. Они мост осматривали, который на нейтралке, пройдут ли там танки. Вон двое в маскхалатах оттуда ползут. Ловко ползут, я бы сказал. Не в раз заметишь.
В замкнутом пространстве землянки выстрел прогремел оглушительно. Толик, уже глядевший в бинокль в бинокль, увидел, как ползущий вторым немец перевернулся и замер. Второй не сразу заметил, что остался один. Он продвинулся еще на пару шагов, обернулся и тоже уткнулся в снег.
Геннадий передернул затвор второй раз и спросил:
– Видел?
– Аккуратно сделал.
– Еще бы! Подтвердишь мне их потом, в штабе. Листочек из тетрадочки своей не выделишь?