– Письмо домой написать собрался?
– Некому мне. Я смоленский, из колхоза. Там все разнесли. Груды кирпича, да бревна горелые… Нет. Донесение надо оформить. Подпишем вместе, утащим в штаб – глядишь и обломится чего.
Ремонт ремонту рознь
– Видишь его?
Вопрос был риторический. Стоящий в двухстах метрах от переднего края "КВ" был виден отсюда отлично. Подбили его еще три дня назад, во время контратаки и теперь он торчал посреди нейтралки, как кость в горле у начальства. Приказ: "Вытащить!" – но как это сделать? Выгнать на поле тягач означало подставить его под огонь немецких пушек, а рискнуть еще одним танком… Под трибунал пока никто не хотел.
Немцы ни жечь, ни взрывать танк не стали, хотя возможностей за два дня у них было предостаточно. Могли зенитку подтянуть на прямую наводку, или гаубицу, но по машине они не стреляли, значит приказ у них такой же: "Вытащить." Понять их было можно. Захвати такой трофей почти целым – и сверли дырку под " Железный крест".
Воентехник второго ранга, которого ремонтники звали просто Петровичем, опустил бинокль и коротко ответил:
– Вижу.
Чин не велик, соответствовал лейтенантскому. На заводе он мастером смены был, а младший сержант технической службы, вместе с которым он сейчас сидел на ротном НП, бригадиром, так чего тут? Не в званиях счастье.
– Говоришь, по месту сделать можно?..
– Там две тяги оборвало и гусеницу натянуть – всего делов. На три часа работы. Топливо есть в баках, масло тоже.
– Ночью…
– Ну так днем-то они не дадут!
– А в темноте ты что сделаешь? Заметят свет – сразу хана, не выберешься. Хотя можно брезент найти и зачернить его…
– Так я уже того… нашел! И пехота поможет.
Судя по хмурому лицу командира роты, который присутствовал здесь же, помогать он не особо хотел. В роте после двух недель боев, как говорят в сводках: "местного значения", осталась меньше половины людей. Танк чей? Танкистов. Вот пусть они и помогают, раз бросили его.
– Пехота нам поможет разве что разведкой, – заметил воентехник. – Чинить они не станут, да и не доверишь им это дело. Звякнут молотком слишком громко и что тогда? Ночью звук хорошо разносится. Нет, чинить будем мы сами, а вас, молодой человек (он посмотрел на ротного) я прошу сегодня проверить подступы к танку. Немцы могли там мин набросать. Обидно будет сгореть на отремонтированной машине.
Тот кивнул. Что оставалось делать? Приказ из полка был категоричен, а рискнуть парой разведчиков все-таки лучше, чем атаковать немцев остатками роты, пока танк вытаскивают тягачом.
* * *
Ночью трое техников подобрались к танку, таща с собой инструменты, запчасти и пару запасных траков. Больше всего возни было со сбитой гусеницей. Поврежденный трак выкинули. Чтобы не греметь металлом, опорные катки обмотали кусками брезента, уже по этой "прокладке" протащив стальные звенья. Осторожно стянули их и зафиксировали длинными пальцами, тихонько постукивая по ним обернутым ветошью молотком. Потом забрались внутрь танка. Пока сержанты копошились внизу, в отделении управления, Петрович осматривался в башне.
– Эти засранцы даже затвор из пушки не вытащили, – прошептал он.
– Что? – спросили снизу.
– Танкисты, говорю, затвор оставили.
– А-а-а! Понятно. Немцы здесь ползали, не обратили внимания, значит.
– Как понял?
– Фляга ихняя валяется. Ремешок оборвался.
Петрович осторожно, чтобы не загреметь, открыл затвор и посветил в ствол пушки фонариком. Что его заметят немцы, он не опасался, пушка смотрела вверх. Внутри было чисто. И три фугасных снаряда в боеукладке…
– Вы там как? Скоро?
– Десять минут – и можно ехать.
– Зер гуд!
Высунув голову из люка, Петрович тихонько посвистел. Из темноты привидением выполз разведчик в плащпалатке.
– Сматывайтесь, – сказал ему воентехник. – Скоро заведемся, тогда здесь жарковато станет.
Тот молча кивнул и исчез. Снова усевшись на место наводчика, Петрович проверил механизмы наводки. Все работало. Панорама и прицелы тоже были целы. Наши, видимо, забыли все на свете, когда гусеницу потеряли, но почему немцы их не сняли, или не разбили, было непонятно. Может быть, хотели получить танк целехоньким?
– Как дела? – спросил он, глядя вниз.
– Скоро.
– Не спешите. Рассвета подождем.
– Зачем!?
– Надо. За Питер посчитаюсь с ними…
Постепенно снаружи светлело. В панораму уже можно было различить передний край немцев и Петрович решился.
– Саня! Лезь сюда. Заряжать умеешь?
– Спрашиваешь!
– Отлично. Колян, давай за рычаги. Сейчас заведешь и на малых оборотах погоняешь тихонько. Как выстрелю третий раз – тяни задним ходом, по прямой. Есть у меня все-таки опасение насчет мин. Понял? Движок заведется – будет шумно, так что поговорить не получится. Надеюсь, этим уродам хватило времени, чтобы проснуться и на наблюдательном пункте собраться.
– А ты знаешь, где он?
– Знаю. Рассвет в стеклах бинокля отразился, я заметил. И стереотрубу видно, если присмотреться.
Все трое заняли свои места. Мотор завелся и заревел. Лязгнул снаряд, уходящий в казенник пушки. Заряжающий отодвинулся подальше от нее и башня танка медленно повернулась. Прицелившись, Петрович выждал немного и надавил на педаль спуска. Орудие рявкнуло.
В панораме было отлично видно, как взрыв поднял в воздух бревна и доски. У немцев в небо взлетело сразу три осветительных ракеты, но они лишь подсветили новые цели для наводчика. Снова лязг снаряда, который оглушенные выстрелом техники уже почти не слышали. Второй выстрел! Снаряд взорвался на позиции минометной батареи. Третий разнес пулеметное гнездо и только тогда водитель на малой скорости повел танк назад, к своим.
* * *
Рассказ основан на реальных событиях, описанных в мемуарах А.У. Тарасенко "Вторая танковая индустрия"
Танкист-подводник
Воентехник спрыгнул с остановившейся на дороге "полуторки" и махнул водителю тягача рукой в сторону маленькой группы людей, стоявших на берегу реки. Тот кивнул из своего люка, лихо развернул свою машину, которая была обычным Т-34, пока с нее не сняли башню и погнал ее в указанном направлении.
– Отъедь вон туда, под деревья и замаскируйся, – сказал воентехник водителю грузовика и не особенно торопясь пошел за тягачом, по примятой гусеницами траве.
Речушка была, что называется: переплюнуть можно. До другого берега всего метров двадцать. Берега – песок и довольно плотный суглинок (он уже привычно прикидывал, справится ли тягач с работой).
Подойдя, он пожал руки своему ремонтнику, поглядел в упор на стоящего рядом лейтенанта в черном комбинезоне, спросил у сержанта:
– Где он, Саня? Хотя и так ясно. Вон же следы!
Где танк уехал под воду, действительно было отлично видно и по следам, и по расплывающемуся на поверхности радужному масляному пятну, которое постепенно сносило вниз по течению.. Вероятно, единственный омут на всю речушку и в длину всего-то шагов десять, но утопить "тридцатьчетверку" доблестному защитнику Родины места хватило.
– Ну что, – воентехник посмотрел на танкиста. – Как же ты докатился до жизни такой?
Тот хмуро ответил:
– Как-как?.. Простым каком! Гнал машину в полк со станции, остановился воды набрать. Тут "мессеры"… Я – внутрь, завелся, по мне сверху из пушек… Ну и дернул с места на третьей.
– … и стал подводником!
– Пока задним ходом пытался вытянуть, сполз еще глубже. Пришлось выбираться. По дороге самоходы наши проходили – связался с полком по рации, вызвал помощь.
– А экипаж где?
– Экипаж пока я один. Приеду в полк – наберу "безлошадных".
– Ясно… Саня! Все, что нужно в машине. Тросы, шланг… Вытаскивайте с Колькой, – он показал на тягач. – А мы с танкистом пойдем в лес.
– Зачем? – удивленно спросил лейтенант.
– За дровами, родное сердце, за дровами. Надеюсь, тебе не надо объяснять, зачем дрова нужны?
Когда они вернулись с охапками валежника, два сержанта-техника уже раскладывали на берегу тросы и длинный резиновый шланг. На дрова плеснули немного солярки, костер загорелся коптящим пламенем и воентехник наконец соизволил пояснить танкисту:
– В воду лезть придется, а она холодная. Если не будет, где погреться, то люди простынут. Могут и воспаление легких схватить.
– А-а-а! Понятно.
– Сейчас еще ладно, август месяц на улице, а было дело: мы в январе вот так же в воду лазили и утонувший "КВ" выдергивали двумя танками.
Он закурил, глядя, как Саня крепит хомутами на переходнике резиновый рукав с одной стороны и противогазный шланг с другой.
– Зачем? – спросил танкист.
– Затем. Ты ведь передачу не выключил? Наверняка нет… Вытаскивать будем – гусеницы раскрутят дизель, он наберет воды. Тогда хрен мы его заведем сразу, придется разбирать, да и не факт, что вообще на передаче сумеем выволочь. Грунт слабый. Нужно забраться внутрь, снять рычаг кулисы с передачи. Это наощупь сделать сложно, а противогаз надел, дышишь через шланг – и ныряй, сколько хочешь… Пошли-ка, еще разок до леса сходим. Эй, Саня!
– Аюшки?
– Быстрее давай! Солнце скоро зайдет, а нам еще заправлять его и масло менять.
– Петрович, ты-ж меня знаешь!
– И шланг проверь как следует, прежде чем в воду лезть. Пойдем, танкист.
Вернувшись из леса во второй раз, офицеры обнаружили "тридцатьчетверку" вытащенной на берег а водителя – копошащимся в моторе. Второй техник грелся у костра, сидя на корточках, накрывшись брезентом и не озадачивая себя одеванием.
– Тащь воентехник второго ранга, долаживаю! – сказал он, шутливо приложив руку к "пустой" голове. – Машину вытащили, но не знаю, ту ли, что надо.
– Их там что, не одна, – удивился танкист.
– Так точно, не одна! Вторая, судя по пушке, немецкая "тройка" и стоит она там, как я думаю, еще с зимы, когда они тут наступать пытались. Под лед ушла. Неплохо бы нам трофейную на сборный пункт оттараканить, как думаете? Может, медаль дадут!
– Сначала этого заведем. Коля, где ключи?
– У меня! – отозвался перемазанный маслом водитель.
– Дай разводной. Солью баки…
…
На закате "тридцатьчетверку" наконец удалось завести. Немца зацепили под водой тросами, дернули двумя машинами и выволокли на берег. Воентехник с трудом вскрыл ломом верхний люк, посветил внутрь фонариком и покачал головой.
– Коля! – крикнул он. – Тащи лопату из машины.
– Что, экипаж там остался?
– Ага, весь. Похоронить нужно. Не везти же скелеты с собой на базу – люди засмеют. Боекомплект тоже выкинуть не помешает.
Сержант почесал пятерней стриженый затылок.
– Зря я про фрица сказал…
– Это точно. Но никто тебя за язык не тянул. И ты же хочешь медаль?
Этот мир несправедлив
Смотри сам, Киря… Наш ротный воюет сколько? Третий месяц. Пришел лейтенантом, после учебки. Через месяц ротного убили, его поставили. Сказали: "У тебя замполит хороший – он поможет освоиться" – и отправили представление на звание. Дальше замполита тоже в госпиталь увезли через две недели. Остался лейтеха один и ты думаешь, он что-то умеет и знает? Это когда-нибудь, после войны, в училищах начнут нормальных офицеров делать, а сейчас… Потому и потерь столько.
Но это я так, к слову. Суть вот в чем: никто тебе толком боевую задачу никогда не поставит, потому что никто не умеет этого делать. Приходишь к такому. Говоришь: "Я такой-то. Из полка прислали." Он: "Ага, снайпер! Иди, стреляй." Он думает, что я сейчас в окоп полезу, на передний край и начну фрицев валить штабелями! Он должен, по идее, установит границы поста и боевую задачу придумать, например: "Помешать подвозу боеприпасов." – но не дождешься ты этого. Он про такое даже не слышал никогда и все придется выяснять самому.
То есть мне нужно сначала осмотреться на переднем крае, поползать с напарником, выяснить, что и где у фрицев. Пара дней уйдет, не меньше. Потом позиции огневые подготовить: основную и запасных несколько. Хорошо, если лес есть. С опушки можно стрелять, сколько хочешь. Тебя не видно, вспышку выстрела листва маскирует и звук тоже рассеивается. Вырыл несколько окопчиков, замаскировал и только ползаешь между ними, щелкаешь фрицев. Однако на это нужно время, а все требуют результат немедленно. Вынь им и положь на стол убитого генерала, не меньше. Вот так и получается, что приказ тебе отдает дурак, а потом он же и спрашивает с тебя, как с умного.
В общем, надеяться снайперу надо только на себя и на свою смекалку.
* * *
– Под танком.
Сгоревшая "тридцатьчетверка" торчала на пригорке посреди поля, как гнилой зуб.
– Думал об этом. Укрытий хватает, это не единственное. Пехота считает, что в кустах у него лежка. Но дело в том, что и кустов нет таких, чтобы нормально прикрывали. Вот если бы я на один день залег, то обязательно под танк. От него небольшая ложбинка идет в нашу сторону и со стороны немцев она не просматривается. Выстрелил – отполз сразу.
– Лишь бы там мин не было.
– Это точно… Как часто он выползает? – спросил Петр у командовавшего батальоном майора, с НП которого они сейчас и разглядывали "нейтралку".
– Через день, как по расписанию. – охотно ответил тот.
– Это он вас приучает, чтобы каждый второй день не боялись, ходили спокойно. Потом выползет во внеурочное время, да не один, а с товарищами.
– Так он для этого старается?
– Почему бы и нет? Огневые у него уже подготовлены. Организуют разведку боем, у нас люди будут вынуждены высунуться – они и начнут. Полроты покоцают. Офицеров выбьют, пулеметчиков… Нашим на переднем крае будет совсем не весело. Роту собьют с рубежа, придется контратаковать, а делать это, когда против тебя снайперы, врагу не пожелаешь. Когда он охоту начинает?
– Обычно с утра. Вчера часов в восемь наблюдателя подшиб, первой же пулей.
– Орднунг у них. Проснулся, позавтракал и на службу. Хорошо…
– Что хорошо?
– Да это анекдот старый, товарищ майор. Врач большого осматривает и приговаривает: " Хорошо… Хорошо…" Больной: "Что хорошо?" Врач: "Хорошо, что не у меня!"
– Прикончите немца – посмеемся вместе, а пока мне не весело.
– Понятное дело, товарищ майор… Знали бы вы, как его выцепить – нас бы не звали. Значит с утра он начинает работу? Ладно. Этим и воспользуемся. Такой вопрос: у вас в полку саперы имеются?
* * *
Вечером того же дня Петр инструктировал трех солдат, присланных из саперной роты.
– Значит так, ребята, слушайте меня внимательно…
"Ребята", каждый из которых годился ему в отцы, снисходительно усмехались.
– Немца мы будем ловить завтра, с утра.
– "Мы?" – переспросил самый старший из саперов.
– Мы. Ваше дело вот какое: нужно проверить вон ту ложбину, которая к танку идет на предмет мин. Это первое. Второе: проверить, нет ли мин вокруг танка и под ним. И третье: поставить там свои, штук двадцать, на расстоянии броска гранаты.
– То есть шагов тридцать?
– Да. Дело тут вот в чем: я фрица чпокну именно оттуда. Но танк близко к немецким окопам и они наверняка попытаются меня взять. Накроют из минометов, чтобы не сбежал, прижмут к земле и пошлют автоматчиков. Нужно, чтобы они до меня не добрались.
Те переглянулись. Старший кивнул и сказал:
– Ладно, поползаем там до рассвета. А как ты поймешь, где он?
– Это есть маленький секрет… – Петр усмехнулся. – Но вам я его расскажу. Если стрелять утром, пока роса не высохла, или просто во влажном воздухе, то при выстреле образуется облачко тумана. Слабенькие, но заметное. С передовой его не видно, но я-то знаю, как смотреть и примерно знаю, куда. Сегодня ночью по приметам дождик будет. Подмочит землю, немец себя и выдаст выстрелом. Все просто.
– А если он не выстрелит?
– Выстрелит. У нас на этот случай имеется Гитлер.
– Кто???
– Геныч, продемонстрируй!
Напарник, улыбаясь, развязал завязки вещмешка и вытащил верхнюю часть и голову деревянного манекена, одетого в гимнастерку с лейтенантскими погонами. На голове были карикатурно нарисованы челка и усики. Саперы заржали.
– Сколько уж раз бывало: только высунешь его над бруствером – сразу прилетает. Видимо, у них там тоже не все его любят. Башку два раза уже меняли, а уж касок попортили!.. Ну все, инструктаж закончен. Давайте, ребята.
* * *
Саперы, закончив свое дело, ушли. Петр, пока они ковырялись в земле, закладывая трофейные "шпринген-мины", выкопал себе неглубокий окопчик и выложил дерн вдоль гусениц. Теперь тут можно было даже сидеть. Пока он копал, ему пришло в голову, что немец, возможно, выходит на свою огневую не с утра, а как раз ночью. Забавно будет, если он действительно из под танка стреляет. Ах, как красиво было бы пленного притащить!.. Но похоже, что не судьба. Небо на востоке было уже совсем светлым. Он осторожно выглянул между катков и отметил, как тихонько колыхнулась веточка одинокого куста. Может быть, ее мышка задела, а может быть вовсе даже и не она…
"Ползешь, значит? Ну ползи, ползи… Я уже знаю, куда, только дай мне тебя увидеть!"
Он осторожно высунул ствол винтовки, обмотанный зеленой, разлохмаченной тряпкой и замер, не сводя глаз с нейтралки, стараясь не моргать. Минута тянулась за минутой. Немец так и не обозначил себя еще раз. Может, и правда мышь была? Что, если немец себе выходной устроил? Тогда весь день зря просидишь тут. Поднялся легкий ветерок, слегка покачивавший метелки травы на поле. Теперь смотри-не смотри – не отличишь, человек это ползет, или просто от ветра трава колышется.
Петр покосился в сторону своих окопов, потом на часы и снова сосредоточился на своем секторе. Гена уже должен был начать показывать деревянного Гитлера… Выстрел!
Все-таки он смотрел, куда надо. Туманное облачко сразу сдуло, но Петр уже заметил в прицел мушку "маузера". Поведя стволом, он разглядел и пятнистый немецкий камуфляж. Голову врага видно не было, но и того, что он видел, было достаточно.
Приклад трехлинейки толкнул в плечо. Немец подскочил, перевернулся, выронив винтовку и рухнул навзничь, разбросав руки. Дело было сделано. Теперь нужно было отучить фрицев от таких шалостей в будущем. Петр переместил ствол винтовки, поймал в прицел голову высунувшегося наблюдателя и снова нажал на спусковой крючок. Немца отшвырнуло. Видно было, как пробитая пулей каска подлетела на метр вверх. Легко и приятно стрелять с трехсот метров.
"Теперь точно засекли. Может быть."
Он лег на спину и начал сворачивать самокрутку. Спешить было совершенно некуда. Сейчас начнется минометный обстрел. Под танком он, как в танке. Пока немцы соберут штурмовую группу, пройдет четверть часа, не меньше. Чего время терять? Потом обстрел прекратят, чтобы не накрыть своих и он свалит с огневой восвояси. Пусть штурмуют. У Гены тоже винтовочка с прицелом есть и стрелять он умеет… Потом они напорются на мины… Им это не понравится… Потом увидят, что русский смылся и это им не понравится еще больше… Потом поползут назад… Доползет ли кто – вот в чем вопрос?
Он уже докурил, когда на поле хлопнула первая мина, а с нашей стороны застрочил короткими очередями "дегтярь". Так и было задумано. Патрон один и тот же, звук выстрела неотличим и под эту тарахтелку на одиночные щелчки снайперки никто внимания не обратит. Сегодня у Геныча личный счет изрядно прибавится.
Петр ощутил легкое сожаление. Вот так всегда: задумка твоя, главное дело сделал тоже ты, под танком ты сидишь и даже лицо Гитлеру ты нарисовал, а пользуются этим другие. Этот мир несправедлив! Он еще раз посмотрел в сторону убитого им немца. Нет, не делся никуда. Ноги точно так же торчат из травы. Ну и все, значит! Больше ползать не будет.