Стоило Марише появиться в квартире с покупками, летел прямо к ней и начинал выписывать под ногами восьмерки. А когда дело доходило до использования разделочной доски, выход был только один: заманить его кусочком мяса на лоджию и закрыть дверь. Иначе стоял на задних лапах у стола и только и ждал момента, чтобы ухватить что-нибудь.
Ох! Какие обиженные вопли он тогда издавал – через две комнаты было слышно. Даже соседи один раз пришли узнать, что мы такого страшного с котеночком делаем. Но когда его выпускали (после окончания всех кухонных манипуляций по разделыванию мяса) и компенсировали перенесенные страдания аппетитным кусочком, Гуня все обиды тут же забывал и лез к хозяйке с благодарностями.
Слово «мясо» знал прекрасно. Бывало, на даче зовем его, зовем – молчание. Но стоило добавить:
– Гунька, а мяса хочешь? Для кого же мы мясо-то приготовили? – появлялся тут же. И приходилось поощрять, иначе начиналась обида: «Я ради вас, может быть, важнейшее занятие прервал, а вы меня кинуть хотите?»
Нечто аналогичное происходило с показательными выступлениями. Например, для гостей.
– Гунечка, покажи, как ты когти точишь! – в ответ игнор или ворчание типа «Вот еще забаву себе нашли! Вам надо – сами и точите!»
Но стоило добавить:
– А кто потом мяса получит? – сразу появлялся, иногда мрачновато, но запрашиваемый номер демонстрировал.
Я в этот период был загружен до предела. По совместительству уже работал в представительстве американской компании. Там после проверочного полугодового периода мне не только начали платить зарплату, позволившую забыть про 300 долларов стипендии от фонда Сороса, для лучших профессоров России, но и выделили индивидуальный компьютер. Теперь читателям сложно понять, что это значило по тем временам. А моему ликованию пределов не было.
На основной работе я по-прежнему оставался на кафедре. Официальный руководитель нашей группы, профессор и доктор Валентин Николаевич Сапунов, надолго застрял в Венском университете. За время его отсутствия моими излишними стараниями в группе набралось чуть ли не десять человек сотрудников. Кто-то уже закончил аспирантуру и почти написал диссер, кто-то находился в процессе, на разных стадиях. Время было сумасшедшее, действительно – чумовое: на меня свалилось не только научное руководство, но и необходимость как то разрешать все финансовые дела. Сотрудники-то хотели получать достойную зарплату, а не те копейки, которые мог тогда предложить институт. И это надо было обеспечивать, чтобы хоть какой-то «энтузизизм» (как говорил наш доцент Горюн Ваграмович Адабашян) мог у них присутствовать. Подвешенная морковка под названием «диссертация» значила уже значительно меньше.
И хотя количество командировок по просторам бывшего СССР подсократилось, зато разнообразие тематик возросло. Мы реально старались ухватиться за любую возможность приложения своего нехилого группового потенциала и (как выразился бы наш самый ехидный – Шура Комаров) «не побоюсь этого слова – интеллекта). И ничего нового не боялись. Приведу ниже только один пример – к сожалению, тоже не доведенный до конца, и не по нашей вине.
У меня получилось возглавить очень интересное направление (вроде бы и не имеющее к нам прямого отношения) связанное с развитием озонных технологий. Случайно мой сотрудник Саша Михайлюк вышел на группу бывших чекистов, которые вокруг этой тематики, ранее закрытой, крутились (согласно железному правилу: что охраняли, то и поимели), и я получил предложение со всем этим хозяйством разобраться, от которого не смог отказаться. Они планировали создать мощный и экономически приемлемый озонатор, а моей задачей являлось застолбить основные варианты его применения, в том числе и в крупнотоннажной нефтехимии. Это было очень интересно – придумывать новый пласт процессов, фактически мир новой отрасли.
Для начала было необходимо самому ответить на вопрос, а для чего можно было бы (причем эффективно) применить озон в тоннажном органическом синтезе, да и в нефтепереработке, если бы он стал доступным. безопасным и дешевым? Допустим таким же, как кислород. И я с удовольствием зарылся в эту тематику и начал работать над поиском ответов. Ну и соответственно сотрудников загрузил, тем более что вроде и платить обещали исправно. Сначала предположение, потом проверка и перепроверка – в общем все, как требуется в поиске.
Пять патентов сам написал и получили мы их на специально созданную для комплексного решения этих вопросов компанию «Технология XXI». Один из вариантов – по закреплению песков водорастворимыми продуктами озонирования отходов нефтеочистки даже смогли проверить в Эмиратах. А еще калиевые производные этих же продуктов оказались очень мощными биостимуляторами. В их присутствии росло все просто со страшной силой. Застряли мы на стадии создания достаточно производительных установок по получению искомых уникальных продуктов. Которые могли бы все угольные гуматы заменить, превосходя их по биоактивности на порядок. Подвели организаторы, рабочего озонатора требуемой мощности мы так и не получили.
Аналогичная история произошла и с полупромышленными испытаниями в нефтепереработке. Но там было еще сложнее, так как стоило дороже. А у организаторов начались проблемы с финансированием. Повторюсь, это только один пример наших забегов «в сторону заработков».
Кроме этого, мне надо было еще и лекции читать, и студенческую лабораторию проводить. Тут, как ни странно, сильно помогло совместительство в представительстве. И компьютер, и множительная техника теперь были в моем распоряжении постоянно. Впервые у меня в Москве появилась возможность распечатывать и раздавать студентам все вспомогательные лекционные материалы, как я это уже практиковал в Тунисе. А поскольку расстояние между моими двумя работами не превышало пары кварталов, старался, как Фигаро, успеть везде. Но иногда выдергивали срочно и преподавательские дырки затыкали сотрудники.
Жаль только, что мой незаменимый соратник и помощник Шура Комаров так приглянулся начальству одной из серьезных питерских компаний, что они его просто увели. Сначала мы с ними (в его лице) достаточно плодотворно поработали. Им это так понравилось, что Александру и сделали такое шикарное предложение, от которого было невозможно отказаться. А главное сразу показали будущую квартиру в Питере, чтобы он смог туда перебраться «на постоянно» вместе с семьей. Я его понимал прекрасно, сам с квартирой долго мыкался: хорошими друзьями до сих пор остаемся и переписываемся регулярно. Но какая это была потеря.
Две мои попытки вырастить второго Комарова в собственном коллективе цели не достигли, хотя я очень старался и два диссера своим будущим потенциальным помощникам написал, как и обещал. Они тоже старались и польза несомненно была, но с таким набором качеств, как у Александра Григорьевича, надо было родиться.
Сейчас пишу и просто не понимаю, как я это все одновременно успевал? И мотаться туда-сюда, и все эти направления в голове держать, да еще и что-то научное писать. По количеству публикаций наша группа всю остальную кафедру далеко опережала (что мне в итоге и аукнулось). И, главное, эта полоса такой интенсивной и плодотворной работы достаточно долго длилась. Вот что значит спокойная и счастливая семейная жизнь. Было с чем сравнить.
Это я все к тому, что котенка я видел довольно редко, и неудивительно, что его полной хозяйкой скоро стала Мариша. У них любовь началась с мяса, но переросла в нечто более духовное, и скоро эта пара стала неразлучной. Гунька либо висел у нее на плечах, либо дрых на коленях или на животе, как только она принимала горизонтальное положение. Каждое утро начиналось с одного и того же ритуала. Хозяйка варила себе кофе, а Гунька делал вид, что его этот процесс совершенно не интересует. Сидел, повернувшись спиной к ней, а сам постоянно подглядывал в большое зеркало. Но как только она устраивалась за столом, он немедленно подходил и вставал на задние лапы – просился на колени. И тут начинался традиционный диалог:
– Гунечка, ты уже такой здоровый стал, что тяжело тебя поднимать. Вон видишь – диванчик то круговой. Ты же кот умный, заберись на него с другого конца, пройдись и ко мне на колени попадешь без всяких проблем.
У нас действительно вокруг стола был такой полукруглый низенький диван, как раз на уровне стула. Это был пережиток того времени, когда продукты надо было доставать и запасать впрок. Вот в нем их и держали, такой дополнительный склад – и прямо под попой.
Но чтобы на него подняться, это же стол еще надо было обойти. А это было «западло». Во-первых, лень. А во-вторых, кошачьи принципы не позволяли. И Гуня продолжал требовательно мяукать и настаивать на своем. Обычно это заканчивалось следующим образом: чашка ставилась на стол, и Мариша вела Гуню на задних лапах вокруг стола к другому концу дивана, на который и ставила его передние лапы. Тогда он нехотя запрыгивал, а хозяйка возвращалась обратно и ждала, пока кот важно шел к ней по дивану, чтобы в итоге свернуться в клубок на коленях. Но заметьте, лица при этом оба участника ритуала не теряли.
У кого-то из современных поэтов, по-моему, у Олега Григорьева (если ошибаюсь – прошу меня извинить) я нашел стихотворение про его кота, по характеру очень похожего на нашего. Я его переделал его и получилась такая вещь – новогодний подарок для Мариши:
САГА О ГУННАРЕ. Декабрь 2009. Ильинское.
Меня интересует сильно, кем наш Гуннар себя осознает?
Но об заклад могу побиться, что это не обычный кот.
Скорее, он король вселенной, а мы лишь слуги у него:
Вот он лежит и источает уверенность и волшебство.
Хоть он и Гунечкой зовется, но не кошачье на нас,
А нечто высшее взирает из глубины зеленых глаз.
Он успокаивает как-то самим наличием своим.
Его Мариша кормит мясом и с ним готова жить с одним.
Они частенько трутся лбами, и ей не нужен верный пес,
А Гуньку на плече таскает, ласкает и целует в нос.
За это Гуня нереальный ей громко песенки поет
И представление играет, в котором он сибирский кот,
Живущий, правда, как он хочет, согласно своему уму,
И так Марише мозги крутит, что все прощается ему.
Лишь утром глаз она откроет – а на груди мурлычет кот.
И все – стремглав летит на кухню и Гуне мясо выдает.
А если предложить консервы, мол, мясо неоткуда взять,
Он мрачно смотрит и противно мяучит ей: такая мать.
И повернувшись к нам спиною, уходит в зеркало смотреть,
Чтобы событья за спиною одним глазочком лицезреть.
Когда ж хозяева умнеют, то снова ласков с ними кот,
Он, как и я, отходчив быстро и так же песни создает.
Его интересует вряд ли, кем мы себя осознаем.
И нет сомнения ни капли, что только для него живем.
Такое вот у нас создание – сибирско-австралийский кот,
Который на зиму линяет,
а к лету густо обрастает,
Ну, в общем, все наоборот!
А всех кошачьих глупых самок он на Маришу променял
Сберег достоинства мужские и в душу ей навек запал!
При всей своей доброжелательности и общительности характер Гуня имел достаточно серьезный. Он очень быстро отучил Дениса фамильярничать, когда тот пытался хватать его на руки, а кот этого не желал. Быстрый удар лапой – и некоторые нахалы шли замазывать царапины йодом.
Неожиданно и добровольно Гуня взял на себя функции швейцара и смотрителя за порядком в квартире. Всех входящих обязательно встречал сам и к каждому подходил с осмотром. Некоторых одобрял и позволял коснуться своей спины; на тех, кто ему не нравился, смотрел мрачно и издавал звук типа «пфф» – кого это еще принесло?! И чтобы никаких вольностей, предупреждал он шипением и выгибанием спины. Зато, например, перед Марининой мамой радостно крутился и даже на спину плюхался! Узнавал сразу и всегда радостно приветствовал свою летнюю дачную хозяйку и кормилицу.
В случае явления компании гостей, когда все усаживались за стол, он непременно пристраивался рядом. Никогда ничего не просил, только наблюдал. Очень редко, если все-таки присутствовал особо неприятный ему гость, он от стола уходил подглядывать за развитием событий все через то же зеркало.
А вот когда в квартире появлялись какие-нибудь люди в спецовках, сантехники, например, или электрики, он обязательно занимал такую позицию, чтобы ему было видно все, что они делают и вообще – что тут происходит. И не покидал своего наблюдательного пункта, пока они не заканчивали и не собирали свои инструменты. Они даже шутили:
– Во бдительная хозяйка. Какого смотрящего завела – ничего не упустит, прямо наш бригадир, только прикидывается котом!
Точно так же на даче: никакие работы не могли осуществляться без его внимательного надзора. Гастарбайтеры даже Маришиному папе жаловались:
– Слушай, дедушка, зачем так твой кошка на нас смотрит? Как будто думает – хотим красть что-то?
Зимой он жил в московской квартире, а летом перебирался на нашу дачу, где практически постоянно проводили три-четыре месяца Маришины родители и ее сестра с детьми. (Вернее, Маришины родители с детьми сестры, что сильно ближе к истине). Так же, как у нас в семье, он быстренько сориентировался и держался в основном около Маришиной мамы, женщины душевной и очень доброй, которая ему явно симпатизировала. И он ей платил той же монетой. Сначала его на ночь забирали домой и закрывали дверь, но как-то он умудрился спрятаться и появился только утром, довольный и сытый. И, с нашего согласия, так как это же была – Ответственность, получил свободу для ночных похождений.
Действительно оказался отличным охотником, причем очень любил хвастаться добычей. Обожал театральные эффекты: притаскивал слегка придавленную мышку, чтобы на глазах зрителей устраивать представление «я великий охотник». Сначала отпускал ее и делал вид, что задремал и, вообще, она его больше не интересует. Он проделывал этот трюк постоянно с одинаковой концовкой, неожиданно резко ожить и в высоком прыжке упасть на нее и уже придушенную добычу отнести на колени к избранному зрителю (как правило, к хозяйке). Получал похвалу и потом съедал практически целиком. Та же участь ждала кротов и землероек. К сожалению, доставалась и несъедобным ящерицам с лягушками.
В углу дачи я оборудовал «экологический уголок»: притащил старый пень и кучу хвороста из леса, мох оттуда же, дополнив с одной стороны песчано-каменной горкой. И все это огородил сеткой. Чтобы никому, кроме его обитателей туда доступа не было.
На «Птичке», куда ездил за кормом для квакш, я покупал иногда ящериц оптом (их привозили для змей и варанов) и всех выпускал туда же. Помню однажды трехлитровую банку этих пресмыкающихся, привезенных со Ставрополья купил – там их было штук двадцать. Как они, бедолаги, жадно пили воду и заглатывали личинок. Видно, очень несладко было им в этой банке путешествовать неизвестно сколько времени.
Еще я пару живородящих купил – хотел в террариуме за ними понаблюдать. Но меня опередили: дедушка распорядился по-другому и их «до кучи» в мой экологический уголок отправил. Да и местных – прытких на участке хватало. Бывшие хозяева на дачу до нас несколько лет почти не приезжали – вот и развелась тут всякая живность.
А еще я выкопал маленький прудик и засадил его всякими водными растениями. В нем водились местные прудовые и остромордые лягушки, а также принесенные мной тритоны, в том числе гребенчатые, и лягушки иных пород, прикупленные все на той же «Птичке», включая краснобрюхую жерлянку и чесночницу.
Даже квакш пытался на участке развести, но дальневосточных не удалось достать, а украинские из-за разницы в климате так и не прижились. Мой киевский двоюродный брательник Дима пару раз передавал мне поездом такие говорливые посылочки. Вот ведь «квакши обыкновенные» называются, а какие симпатяги.
Но с появлением на участке охотника Гуннара всем им тяжело пришлось. За его пределы кот не выходил, и дело было не в кирпичном высоком псевдо кремлевском заборе. Местные кошачьи без труда находили пути для нанесения ему визитов, используя деревья и соседние крыши сараев. Не знаю, как он разбирался с кошками (по-моему, отношения с ними у него были сведены к пренебрежительному игнору), а вот битвы с наглыми визитерами начались сразу. Без малейших раздумий. Спуска Гуня не давал никому, но, выгнав непрошенного гостя, успокаивался и дальше их не преследовал, только защищал свою территорию. Причем, ее не метил: ни в квартире, ни в дачном доме не было никаких проблем с запахами. Подобной манеры поведения он придерживался и в других загородных местах.
В Ильинском, куда мы его однажды взяли с собой (постоянно нельзя было – Лехина аллергия), я наблюдал интересную картину. На перилах балкона первого этажа сидит, вернее, полулежит наш кот и туманно смотрел вдаль. Под балконом, всего в полутора метрах от Гуни, на травке сидит местная кошка и заинтересованно, по крайней мере, пристально смотрит на него. Иногда она делает всякие заманивающие движения, даже на спину валится и выдает целую серию призывных звуков. Кот непреклонен как мраморное изваяние. Неделю мы с ним жили – и неделю одна и та же картина. Наверное, он в душе был кошко-ненавистник, нравилось ему над ней издеваться. Дом был большой, и мест для сидения было много, совершенно не обязательно было позировать на перилах этого балкона перед бедной барышней.
Весной он жил у нас в Москве, но не вопил и совершенно не рвался на кошачьи разборки, хотя был не кастрированный. Где-то я прочитал, что иногда так бывает. Кот всю свою любовь переносит на хозяйку, и никакие кошки ему становятся не интересны. Однако не верил, что такое возможно. А вот в случае с Гуней убедился, что действительно так бывает! А потом вспомнил и про последнего маминого Котю. Тот, правда, пакости в квартире творил, но исключительно избирательно, только по отношению к своим недругам, а на кошек тоже не реагировал.
Переместив кота на дачу, мы уезжали по своим делам совершенно спокойные. Кот жил вольной жизнью, в дом приходил только когда хотел поспать в кресле, пообщаться и подпитаться. У Маришиных родителей с ним вообще не было ни хлопот, ни проблем.
Правда, одна внезапно возникла. На моем лимоннике дальневосточном наконец-то что-то созрело, и кот на это сразу прореагировал и потерял покой. Я про гипнотическое действие этого растения на кошачьих знал раньше и превентивно его огородил. Но, видно, плоховато. Гунька, прорвав сеточную загородку, что-там грыз и потом впадал в наркотический транс. Пришлось кустик прятать полностью под два слоя проволочной сетки и пластика, но до этого котик устроил нам однажды веселую ночь.
Дело в том, что на участке, кроме кота, жил еще и здоровый ежина. Я их сюда завез штук шесть, двух маленьких все с той же «Птички», остальных из Подмосковья. Мне знакомые шофера из представительства их на дороге около наших земельных угодий ловили и притаскивали прямо в офис. А я уже перевозил на дачу и просто выпускал. Они же для сада-огорода полезные. Некоторые из них в итоге ушли в лес, а этот добровольно остался.
Еж лимонник не грыз, но оказался скрытым алкоголиком. Галина Санна, борясь с какими-то бабочками-вредителями, развела в тазике что-то типа слабой бражки, чтобы они пили и тут же, напившись, тонули. Вот эта тюря ежу очень понравилась: и выпивка, и закуска в одном флаконе.
До этого они с Гуней делали вид, что живут в разных измерениях и параллельно друг другу. А тут еж напился бражки, кот наелся лимонника, и ночью они встретились на площадке у центрального входа, прямо под окнами. Кто кого вызвал на турнир не знаю, но ночной концерт они нам выдали – будь здоров.
В тот день мы специально за Гунькой приехали – забрать на зимовку в город. Да там и заночевали. Проснулся я первым от каких-то странных и совершенно необычных звуков. Выглянул из окна – на асфальтированном пятачке перед домом шла самая настоящая разборка: еж и кот выясняли, кто кого не уважает. Это надо было и видеть и слышать. Упершись нос к носу, они поносили друг друга на каком-то общем зверином языке. Потом ненадолго расходились передохнуть. В перерывах еж гонял по плиткам площадки пустую банку от сгущенного молока, а кот, издавая устрашающие вопли, совершал через него сумасшедшие прыжки. Я пригласил на представление женщин. Даже Маришин папа проснулся, что было делом немыслимым!
Когда я решил, что уже достаточно и вышел в трусах, чтобы представление прекратить, очень быстро понял. что был не прав. Стоило мне только наклониться к коту, как он вдруг прыгнул и всеми четырьмя лапами вцепился мне в голую ногу! Мгновенно превратился в настоящего хищного зверя. И даже облитый водой из ведра – нас вместе поливали! – кот не сразу отцепился. Просто берсерк Гуннар в состоянии амок, вышедший на тропу войны! Я плюнул и весь мокрый пошел в дом обрабатывать раны, а боевой кот так и остался на улице продолжать разбираться с ежом.
Утром мы должны были вместе с ним уезжать в Москву. Но что-то у меня не было ни малейшего желания к этому обормоту подступаться. Я на него реально обиделся. На хозяина лапы поднял! Забирать его пошла Мариша, а я, на всякий случай, стоял наготове со шлангом. Кот смотрел на нее очень мрачно, ворчал не переставая, но все-таки дал себя взять на руки и запихнуть в переноску. Дома Гуннар дрых двое суток, почти ничего не ел, только регулярно пил воду.
А я все думал, сохранились ли у него воспоминания о том, как он на меня напал и в ногу вцепился? Раны глубокие были. Но судя по его дальнейшему поведению, он ничего не помнил. А может быть, быстренько сделал вид, что забыл все плохое. Больше никаких похожих рецидивов и близко не было.
Вот таким макаром, с летними откочевками на дачу, он жил у нас почти семь лет. Несмотря на обещанное сибирское здоровье, проблем с ветеринарами хватало: то ему какую-то железу прочищали, то шерсть на хвосте становилась жирной, то ухо умудрялся простудить. У врачей он был любимцем: никаких попыток к сопротивлению или маханию лапами. Беспрекословно выполнял все их распоряжения, морщился, но терпел уколы и другие неприятные манипуляции. А потом Гуня считал обязательным чуть лизнуть доктору руку. Восторг у них был полный, и вопрос, где только таких умниц воспитывают, обязательно присутствовал. Но ничем серьезным Гуннар не болел, до всяких старческих явлений еще далеко было, и никаких бед ничто не предвещало.
Но вдруг раздался звонок, и мы услышали дрожащий бабушкин голос:
– Гунечка пропал! Второй день везде ищем и зовем – нигде нет!
Мы в это время втроем – я с Маришей и кокер Арлик – жили в суперкомфортабельном доме, который снимали сестра и ее муж в элитном дачном поселке на берегу Москвы-реки. Вокруг был большой огороженный участок леса. В то лето Ирочка. Как всегда деликатно, спросила – не хотим ли мы пожить немножко с ее любимцем, английским кокер-спаниелем, пока они с мужем путешествуют по Европе. Я сразу согласился. Сейчас поймете почему. Мы ненасытного Арлика кормили и два раза в день гуляли по территории дачного поселка. И не просто гуляли, а одновременно собирали грибы! Ради такой шикарной грибной охоты, которой тут никто, кроме нас, не увлекался, я сам был готов просить у сестры разрешения пожить с Арликом, хотя неплохо был осведомлен о некоторых особенностях его поведения (о чем еще расскажу). Этот пес, как я уже упоминал, с отдельными перерывами прошел насквозь через мою вторую и третью супружескую жизни.
А сейчас вернемся к трагедии с Гуннаром. Мы быстренько поехали к родителям, благо это было не очень далеко (минут тридцать на машине), и начали выяснять все обстоятельства его исчезновения. Но сначала надо было еще успокоить Галину Александровну, которая горько плакала и винила во всем себя.
В этот день она вернулась из Москвы и на станции с рук купила пакет грибов. Когда добралась до дачи, обнаружила, что ей под прикрытием сверху трех симпатичных подосиновиков подсунули гнилье, и побежала делиться своим горем к подруге-соседке. И забыла за собой плотно закрыть калитку. Пока рассказывала ей подробности («сверху-то все было вроде хорошо, вот дальше я и не стала смотреть»), пока ее утешали и угощали чаем, стемнело. Тем временем любопытный кот выбрался в приоткрытую дверь, что он вообще-то частенько и до этого делал. Вернее, пользовался любой возможностью выскользнуть, не особенно и маскируясь, скорее, даже наоборот, демонстративно. Его должны были заметить и дальше следовал традиционный ритуал – перейти к уговорам типа:
– Гунечка, ты что же, решил нас покинуть? Не уходи дорогой, вернись! Мы тебе что-нибудь вкусненькое дадим.
И так далее, и тому подобное… Все это выслушав, он важно поднимался с места (кучи песка рядом на которой важно сидел) и сам заходил в калитку. Если его сразу не замечали, так и продолжал сидеть рядом на возвышении как охранная статуя.
Наверное, и в тот раз также было, но бабушка в сумерках, все еще возбужденная, пролетела мимо и его не заметила. Калитку изнутри закрыла, а дальше они с дедом и сами затворились в доме и улеглись спать. Строитель и изначальный хозяин этого дома, вероятно, чего-то сильно опасался. Поэтому выстроил его как неприступную башню, без окон на первом этаже и с бойницами на втором. А участок был обнесен высокой кирпичной стеной, перебраться через которую было проблемно даже котам. Это если пытаться прямо с улицы, а не через соседние участки с помощью смежных строений и ограждений.
Гуня, наверное, подождал, подождал, удивился, что никто его не зовет, и пошел по бабушкиным следам к соседке. Что-то ей пытался объяснить (по ее словам), и она кота приласкала, но проблем его не поняла. Ну гуляет поздно вечером соседский кот, зашел навестить, пока собаку увезли в город, так пусть и гуляет дальше – на то он и кот. И Гуннара развернули обратно. На смежный участок он не пошел – там жил его недруг. И на свое горе отправился побродить в соседний лесок, а там недавно какие-то уроды травили бродячих собак и раскидывали везде приманку. Не могу представить, почему Гунька решил ее попробовать, – ведь такой был привереда в отношении корма! Может, чем-то неотразимо привлекательным обрабатывали? Но мы это уже позднее додумывали. А пока искали его везде в округе и сами, и с помощью объявлений.
В течение полутора недель (покормив Арлика, быстренько пробежавшись с ним по кругу и закрыв в доме) приезжали к родителям, чтобы до вечера продолжать поиски пропавшего. Обходили все соседние дачи, всех опрашивали, клеили новые объявления и Гунькины фото. Выслушали рассказы соседок: оказывается, он на две дачи заходил!
После обещания награды начались звонки на мобильный от гастарбайтеров, работавших в этом районе. И каждый возрождал надежду, хотя было заранее очень похоже, что просто врут:
– Ну точно ваш! Заплатите половину обещанного, и я вас отведу к тому месту, где его видел.
И платили, и шли! Я лазил через заборы на пустые дачи, спускался в овраг, встретил по их наводкам штук пять сереньких бездомных котов… Одного сняли с дерева. Двое особо наглых достали меня и получили сполна. Но никаких следов Гуннара!
А потом бабушка позвонила опять. Она пошла через лесок, чтобы срезать путь до церкви, и наткнулась на Гунины останки. Он лежал мордочкой к даче. Брел, видно, из последних сил по тропинке домой… и не дошел.
Так мы распрощались с Маришиным любимцем, похоронив рядом с местом его смерти. Он был полноправным членом нашей семьи и моим первым котом, который предпочел мне общество супруги. Я думаю, ему было хорошо с нами – его все любили, а коты это чувствуют. И жил Гуннар нормальной кошачьей жизнью. Ужасно жалко, что она получилась не такой продолжительной, как нам всем хотелось бы, и так трагически оборвалась.
После этого мы на дачу практически не выбирались, как-то душа больше не лежала, только если надо было рабочий аврал провести и родителям Мариши помочь в приведении всего участка в приличный вид. Они сами уже с этим не справлялись. Дача оставалась в их распоряжении до того времени, пока им проживать там стало тяжело. Очень еще хотелось, но уже с трудом получалось. И после длительных попыток мы ее продали в 2018 г. – конечно, не за такие деньги, как хотели и сколько она реально стоила, но весь рынок подмосковной недвижимости давно уже находился в застое. Сказали, что и так нам повезло – покупатели нашлись. Действительно вовремя, смогли тут перебраться в новую квартиру, в которую не надо было по горке карабкаться. Но все описанное ниже происходило еще тогда, когда мы жили на нашей французской старой, упомянутой в первой книге. Вот к ней дальше и вернемся.