Индиго, он же Дигуня (2013–2016 г.)
Я валяюсь на диване, пересматриваю одним глазом вчерашний победный футбол «Барсы». Лучше любого спектакля, и мой любимый Месси опять творит свои обыденные чудеса. Под настроение могу и три раза просмотреть, я буквально от него тащусь.
В руках новая книга по альтернативной истории (попаданцы, засланцы, параллельные миры) – одна из любимых тематик. Ее с оказией привезли из Москвы, и теперь я балдею! Читать по-русски для меня отдых. Напрягаться не требуется, тем более что сюжет – сплошной экшен: чтобы следить за развитием событий, достаточно пробегать страницы сверху вниз одним глазом.
На улице жара (по-местному – каникюль), все двери в доме на верхнем этаже открыты настежь. И окна внизу тоже. Это дает естественную и приятную циркуляцию воздушных потоков. Только успевай поворачиваться и подставлять под них перегревшиеся бока. Но мне даже пошевелиться нельзя, чтобы Дигуню не побеспокоить. Этот обормот устроился у меня в ногах и что-то у себя выгрызает на задней лапе, задрав ее вертикально. И вы знаете – полный кайф для обоих!
А если все же встану с дивана и через стеклянную (!) дверь выйду на нашу террасу, то опять увижу прекрасную панораму Лазурного берега. Немного справа, как на ладони, виден практически весь Кап Ферра – самый дорогой полуостров Франции. Прямо внизу и влево – лазурный залив с белыми игрушечными корабликами медленно перетекает в бесконечное лазурное море. Направо – бухта городка Вильфранш, а прямо под нами крыши Болье-сюр-Мер.
Наш сосед Жан-Пьер говорит, что один такой вид стоит минимум полмиллиона. Во всяком случае, так он обосновывает желаемую цену в полтора миллиона за свою землю и часть общего дома, которые собирается выставить на продажу. А если потенциальный покупатель всмотрится вдаль в идеальную погоду, то еще и Корсику увидит на горизонте. Я шучу:
– Жан-Пьер, за вид на родину Наполеона можно и побольше запросить!
И он отвечает прямо по классике:
– Игор, можно-то можно, но кто же даст?
Если вы захотите к нам попасть, то от не очень оживленного шоссе имени Эдуарда VII, которое начинается в Болье и потом, извиваясь, переходит на территорию коммуны Вильфранш, сначала нужно подняться вдоль вертикальной стены метров на 10 вверх по лестнице. Дальше вас ждет еще одна маленькая прямая лесенка до первой террасы. На ней справа стоит симпатичный одноэтажный домик наших нижних французских соседей. Это пара пенсионеров – мадам Жинет (которая меня поправила: «Игорь, или мадам, или Жинет; второе предпочтительнее; а то прямо кабаре какое-то получается»), подтянутая дама бальзаковского возраста (интересно, чему это понятие соответствует сейчас?) и ее спутник Аллан, худенький и лысоватый, но жилистый и крепкий корсиканец. Такой живчик – в постоянном движении и работе. Либо на кухне, либо на участке.
Справа у них растут апельсиновые и лимонные деревья, лаванда, розмарин и другие типичные представители флоры Прованса. И везде старые оливковые деревья, которым по две, а то и по три сотни лет. Уже чисто декоративные, но только потому что плоды никто не собирает. Слева у дома, кроме цветочков Жинет, хозяева ничего больше не разводят. Попытки Аллана посадить помидорчики, тыквы и прочие перчики были пресечены на корню. О чем Жинет, хозяйка террасы и бывшая владелица всей этой территории, нам с гордостью поведала:
– Я ему выделила пару грядок за деревьями наверху у сарая, вот пусть там и разводит свои овощи, хватит его крестьянской натуре!
Она сама дочь местного крестьянина, но всю жизнь проработала на почте в Болье – забралась ступенькой повыше в местной иерархии, чем и гордится.
Правая часть, как вы уже поняли, для хозяйственных нужд практически не используется. Ее хозяином можно считать старого толстого барсука; вход в его нору скрыт в дальнем глухом углу террасы за сплошными кустами. По ночам он иногда спокойно прогуливается по всей территории. Я его сам видел пару раз с балкона, поздно зачитавшись и выйдя покурить при луне (первый раз просто обалдел и не мог поверить своим глазам). А его нору мне Дигуня показал. Однажды на него что-то нашло, и он меня по всем террасам водил – демонстрировал тайны своих владений, типа экскурсию глупому хозяину устроил.
Черепичная крыша домика Жинет находится ниже уровня следующей террасы, на которой в двухэтажном доме находится и наша квартирка. Строился и достраивался он сложно и долго, начиная с пятидесятых годов прошлого века. У этого сооружения два этажа и выступающая справа и вниз пристройка. Это наша спальня (на земляном этаже, если по-французски), где помещаются только кровать, пара платяных стенных шкафов, книжная стенка и небольшой стол. Больше ничего не влезает. Но нам и не надо. Мы туда спускаемся только на ночь. Сосед с юмором называет это «уйти на жердочку», потому что когда-то в пристройке был курятник.
На первом этаже слева – главная комната, что-то типа студии с двумя короткими диванами, стоящими буквой «Г» перед телевизором, большим столом и кухней. Стеклянная дверь в правом торце дома выходит на персональную терраску. Соседнюю комнату, с которой у нас общий, разделенный «кото проходимой» перегородкой, балкон, хозяева используют как мини-гостиницу. Сами, Жан-Пьер и Аник, очень симпатичная и открытая пара, живут на втором этаже. Она смешанных бретоно-провансальских кровей, у Жан-Пьера испанские корни. Для этих мест это обычное дело. Местных уроженцев с несколькими поколениями предков практически не осталось. Рядом с домом слева есть еще небольшое жилое сооружение. Студия, которую умелец Жан-Пьер построил сам и которую соседи тоже сдают туристам. Еще одна лестница позволяет подняться на две следующие узкие террасы, где у них расположен и сад, и огород. Вся эта территория обнесена общей оградой, в основном против диких свинок и кабанчиков, которые в изобилии водятся в соседних зарослях.
Главную ценность нашего жилища, несомненно, представляет небольшая (80 кв. м), но очень симпатичная терраса с полоской насыпной плодородной земли у подножия отвесной скалы. В ней еще дед Жинет выкопал приличную пещеру (кав). Теперь там пол выложен плиточкой, стоит наша стиральная машина и лежат садовые инструменты и всякое «полунужное» барахло. Кроме него, в пещере живут здоровые пауки и слегка расплющенные ящерицы, похожие на маленьких драконов. Моя жена Мариша называет их тритонами, но это гекконы.
На этой террасе и проходит вся наша летняя жизнь: завтраки, обеды, редкие приемы гостей, валяние на солнышке или под тентом. Хоть голышом загорай, никто не увидит. На маленьком собственном кусочке земли я вечно что-то сажаю и пересаживаю, развожу древесных лягушек и наблюдаю за жизнью парочки знакомых богомолов, подкармливая их кузнечиками и бабочками.
Вот такой он, наш маленький Рай! Мы его выбрали из двух возможных вариантов (второй – двухкомнатная квартира внизу, в многоквартирных жилых домах в Болье) исключительно ради Дигуни. Я представил себя на его месте, посмотрел на реакцию ошарашенной всем увиденным супруги и однозначно ткнул пальцем в эту точку на карте.
Именно в нем мы сейчас с Дигуней и валяемся на диване. Как я уже упомянул, он начал выгрызать из задней лапы очередную колючку, которую подцепил, шастая по местным чапыжникам. Такой позыв к чистоте у него нечасто случается. Сейчас как раз процесс только начался – никак не стоит этой вспышке энтузиазма мешать. Все равно до конца он его редко доводит, одной лапой все обычно и ограничивается. Обозначил намерения – и достаточно, пора и отдохнуть.
Тогда я зову Маришу, чтобы она закончила операцию по приведению его шикарной шкуры в относительный порядок. С хвоста, боков и спины вытаскивать колючки нам благосклонно разрешается, а вот задние лапы и живот – с ними сложнее. Последний вообще табу! Интересно при этом слушать их переговоры, в которых коту предлагается потерпеть, а он мрачно намекает уже почти басом, что его терпение не безгранично. И когда, по его мнению, хозяйка переходит границы дозволенного, лапки все-таки пускаются в ход: увесисто, но, как правило, без коготков.
Раз в месяц мы проводим эту операцию основательно, включая и стрижку. Почему-то именно летом Дигуня обрастает настолько, что превращается в пушистый шар, а зимой, наоборот, линяет. За это он и заработал у нас прозвище «Обормот Австралийский» (интересно, что у его предшественника Гуни была такая же странная тенденция).
Вот во время полной стрижки без царапин на руках мы, как правило, не остаемся. Но уже через полчаса после распаковки его из полотенца и мрачных воплей в наш адрес кот приходит сначала в себя, а потом и к нам. И начинает все наши царапины на руках зализывать, как собака. А заодно всегда рад просто лизнуть заодно и в щеку.
К моему удивлению, во многих проявлениях Дигуня напоминал собаку. Такой котопес из мультика, который, как я думал, не существует в природе. Но оказалась, что это не так. Существует подобная особенность, свойственная некоторым породам кошек. А в максимальной степени она выражена у мэйнкунов. Я потом это узнал, при собирании материала для обзорной книжки про породы котов и их историю.
Но мне кажется, что Дигуня был ей одарен даже чрезмерно. Он с такой радостью приносил обратно брошенный мячик, что любая собака могла бы позавидовать! Причем мог делать это много, много раз подряд. И никогда не пропускал момента встретить нас у верха первой входной лестницы и потом бдительно провожать по двум следующим до нашей стеклянной двери. Внимательно наблюдал, чтобы никто из нас не отбился и не потерялся по дороге, а если кто-то отставал, Дигуня возвращался за ним и ругался, то есть громко и недовольно ворчал. Ну прямо как пастушья собака, загоняющая в овчарню глупых овечек и баранов.
До этого я ни разу не встречал кота, позволяющего вытаскивать себя за хвост из разных убежищ, где он прячется от воображаемых угроз. При этом сильно махать своими отнюдь не хилыми лапами даже не пытается. Так, шлепнет иногда для порядка по руке, не выпуская когтей. Как я уже отмечал, табу было только одно – живот. Особенно в районе его причиндал. Пытаться почистить или даже просто потрогать это место очень сильно не рекомендовалось – мягкие лапки тут же прирастали острыми коготками.
Из всех его собачьих свойств одно было не только великолепным, но еще и удобным. Территория-то здесь немаленькая, но стоило ему покричать с балкона, а потом с другой стороны дома, как минимум через пятнадцать минут он непременно появлялся. Иной раз не сильно довольный, но приходил всегда! А отзываться начинал еще по дороге, дескать, перестаньте воздух сотрясать – не глухой. Уже иду. И никакого приманивания едой, как в случае с Гуней, не требовалось. Слышал свое имя – и приходил. Те, кто имел дело с кошачьим народом, меня поймут. Заставить их что-то сделать помимо воли и настроения практически невозможно. Но вот наш котопес был исключением из правил!
Зато внешне никаких собачьих признаков. Ну там поджарости или длинных ног, как у кошек-гепардов. Дигуня – истинный представитель кошачьих, шикарный красавец серо-бело-индигового окраса. Когда обрастал, он вообще был неотразим в шикарных штанишках и меховом воротничке. Его официальное имя в питомнике таким и было – «Индиго». Только с ним вместе продали. Но у нас дома оно постепенно превратилось сначала в Диго, а потом и в Дигуню, тем более что его сибирского предшественника звали Гуня.
Выразительности, отведенной ему природой, могли бы позавидовать многие модницы. И глаза, и нос, и рот обведены черным контуром на светло сером фоне, как будто бы специально для фото. И не то чтобы он был великан, куны бывают и покрупнее, но засматривались на него все.
Особенно мне нравилось наблюдать, когда он вразвалочку шел меня встречать к калитке, делая вид, что вообще-то торопится. Совсем как футболист на последних минутах матча, которому надо потянуть время. Такие ситуации случались, когда, увидев мое возвращение через балкон, Мариша поднимала его с лежки и настойчиво отправляла встречать хозяина. Дигуне шевелиться было неохота, он ворчал что-то себе под нос, но мрачно шел выполнять ритуал. До калитки, как правило, не доходил, усаживался на середине пути, демонстрируя, что и так уже сделал все, что мог. Быстренько выполнял пару восьмерок между моих ног и разворачивался. Хватит и этого, показывал он всем своим видом.
Что-то было в нем от енота, по крайней мере хвост, приземистость и шерстистость. Но никакой суетливости и вертлявости, им всегда свойственной. Коренастый, с большущими лапами – шерсть между пальцами торчит пучками, как у дхолей, которых за это дразнил Маугли. Круглая шерстяная голова, как у нарисованного кота из «Алисы в стране чудес». И всегда более-менее мрачноватое выражение на физиономии, типа, ну что пристаете, я точно знаю, что нет счастья в жизни. Вот еще бы снежку на дорожку вокруг него подсыпать, тогда просто идеальная картина про тайгу и росомаху получилась бы.
Но здесь нереально синее небо, кругом яркая зелень, фиолетовые, желтые и еще каких-то немыслимых цветов цветы, так что внешне не сильно он в эту картину вписывался. Зато чувствовал себя в этом нарисованном природой раю распрекрасно.
По сравнению с квартирной жизнью в Москве именно тут принципиально изменилось его восприятие мира. Конечно, не с первого момента, постепенно, но здесь он превратился в важное и уверенное в себе создание – Его Величество с Лазурки, которое наконец-то нашло свое истинное королевство! Адаптация, которой мы так опасались, прошла быстро и удачно. Через неделю он уже перестал теряться в окружающей среде и воплями звать на помощь. Но меня он за это время чуть не угробил.
На четвертый вечер я остался с ним один. Моя старая подруга Элен, слегка говорящая по-русски, приехавшая на машине из Лиона облегчить наши первые дни в незнакомой европейской среде, помогла открыть счет в банке, купить нужный Марише матрас и, объяснив еще кучу мелочей, посчитала, что программа минимум выполнена. И увезла мою супругу к себе, уже не помню, зачем и почему. Наверное, еще не наговорились.
Здесь темнеет рано. Вернее сказать, сумерек здесь вообще нет. Солнышко садится и сразу становится так темно, что хоть глаз выколи! Поэтому в 8 часов я начал уже беспокоиться, где наша крошка загуляла? Террасу обошел – нет. В каве – нет. Первый раз с нашей территории куда-то умотался, обормот!
И тут на мои крики в окружающую темноту снизу из-под террасы раздался какой-то жалобный стон. Начал я его уже целенаправленно, перевесившись через перила призывать, а в ответ все те же душераздирающие плачи-стоны. И тут, конечно, я дал маху. Воображение начало всякие ужасы сочинять. И вместо того, чтобы спуститься в спальню, спокойно открыть нижнюю дверь и опять его позвать, я сразу рванул в полной темноте вокруг дома. Правда, с фонариком.
И, обойдя здание по периметру, быстро нашел несчастного Дигуню, забившегося между корнями старой оливы, совсем недалеко от нижней двери. От радости тут же на руки бедолагу ухватил и уже почти развернулся, но этот здоровила начал вдруг дергаться. И я потерял равновесие и полетел спиной назад на черепичную крышу нижнего дома.
Высота была не очень большая, но, наверное, действительно с лошади лучше падать, чем с ослика, – в первом случае сгруппироваться хоть как-то успеваешь. А тут я успел только вытолкнуть Дигуньку наверх перед тем, как, шарахнувшись спиной и затылком, потерять сознание на какое-то время. Приходя в себя, потихоньку пошевелил руками, ногами, попробовал повернуться на бок – кажется, цел, ничего не сломано. Все болит, но вроде опять меня помиловали. Но не фонарик, который от удара погас совсем.
Выбрался ощупью на дорожку вокруг дома, потом, постанывая, побрел в темноте по стеночке на свой этаж, думая, как хорошо, что нижних соседей дома нет. Вот был бы им сюрприз. Прямо Карлсон, но только свалившийся на крышу без пропеллера!
До квартиры добрался, но дверь на террасу закрывать не стал. Лег на спину на ковер, отлеживаюсь, и буквально через пару минут является это убоище. Видно, по моим следам дорогу нашел. И сразу пристроился на животе и давай лизать мою руку. А язык у него как терка. Мало приятного, на самом деле. Но совсем не по этой причине он многое услышал в этот вечер от меня о своей «пиндоской» сущности! Стонущий трусишка – американский енот-урод! (Тут я не прав, наш кот, как потом выяснилось принадлежал к европейской породе мэйнкунов, у американцев нет такого мрачного выражения на физиономии).
А Жан-Пьер решил, что я, оставшись один, по известному всем в Европе русскому национальному обычаю напился водки и пошел бродить пьяный в темноте. Поэтому и свалился на нижнюю крышу. И хотя до этого склонности к пьянству я вроде бы не проявлял, но, наверное, присутствие женщин сдерживало. А тут вырвался из-под опеки – и вот результат!
Французский стереотип – вещь неубиенная. А спасибо за него надо сказать старине Жюлю Верну и его книге «Мишель Строгофф».
Жан-Пьер человек очень тактичный: до возвращения Аллана с Жинет он сам заменил две расколовшиеся черепицы на их крыше и мне про этот непонятный для него эпизод долго ничего не говорил. И не спрашивал. Но когда эта тема как-то всплыла во время нашей вечерней спонтанной посиделки, то моя версия этого падения показалась ему совершенно неубедительной.
– Искать кота ночью? Ты был в своем уме? Зачем? Будет жив – сам придет!
Здравый крестьянский смысл.
Уже больше четырех лет мы рядышком живем. И он, конечно, сейчас-то точно понимает, что не мог я в одиночку напиться. И вообще водку не сильно люблю, предпочитаю пастис, граппу и розе, но все равно до сих пор иногда подмигивает и спрашивает:
– Игор, признавайся, сколько же ты тогда выпил?
И я игру поддерживаю:
– Да обычную норму для русского! Литр, наверное, не меньше. Пол-литра водки – это у нас женская порция.
И все довольны. Надо же о чем-то поговорить. Это одна из проблем для меня: каждая совместная трапеза с соседями должна кончаться общей беседой – традиция такая. И так часа на два минимум, причем без продолжения выпивки. Даже бутылки недопитые до разговоров убирают. Можете вообразить, какая это тоска и скука?
Но вернемся к коту – недели для полного вживания в новую действительность ему хватило. Уже на второй день после прилета он из комнаты выполз и начал разгуливать по террасе, таращась на все бабочки-цветочки. А ведь мы его до этого ни разу из квартиры на природу не вывозили. Даже на дачу.
А тут прямо стал любителем природы. И потихоньку день ото дня всегда мрачное выражение его морды становилось чуть более приветливым. По крайней мере, мне так казалось. А когда он не побежал прятаться от зашедшего Жан-Пьера и даже запрыгнул на валик дивана, чтобы ткнуться в его руку носом – познакомиться – я понял: лед тронулся, господа присяжные заседатели!
В нашей московской квартире ситуация была совершенно иная. Стоило раздаться любому звонку в дверь, как эта здоровенная кошенятина немедленно превращалась в самое трусливое на свете создание. В панике распластываясь в камбалу, лезла сквозь щелку прятаться под кухонную плиту, забывая о том, что уже не котеночек и слегка вырос для этой норки. Но как-то протискивался и терпеливо лежал там до ухода визитеров. И потом тоже вылезать не торопился – на всякий случай. А вдруг эти незваные незнакомцы в квартире спрятались, а теперь ждут, когда он выглянет. Высунешься, а тут-то они на бедного котика и набросятся!
Большинство наших московских друзей вживую его так и не увидели – довольствовались только фотографиями Дигуни в разных видах.
Если дверь на кухню предварительно закрыть, он, прячась, забивался в самый дальний подкроватный закоулок. Эту ситуацию ликвидировать было попроще: вытащить оттуда его за хвост, и все. А вот из-под плиты сделать это было невозможно: приходилось долго уговаривать и ждать, пока он сам не опомнится. Жалко его было – там же очень тесно и неудобно. Но что тут сделаешь?
Таким трусом он к нам попал сразу из питомника, и что мы в Москве ни делали, таким и оставался. Конечно, нетрудно догадаться, кто виноват. Как всегда, женщины. Выбирая перед этим в питомнике котенка-сибиряка, я сделал все грамотно: остановился на том, кто первым распихал братьев и сестер, вылез из общей кучи и ухватил мой палец (моя официальная версия). На цену не смотрел.
А на этот раз Мариша все пыталась ее оптимизировать, в итоге даже до Калуги добралась и там запала на самого красивого, но и самого слабенького и странноватого в помете. Один непроданный остался. Пожалела его в стиле Лиди (читайте про Серого помоечного). Да еще и заводчица развела ее, прельстив индиговой красотой раскрашенной контрастной мордочки. А то, что он во время показа трясся от страха и пытался уползти от них в уголок, Маришу не остановило и не заставило задуматься.
Я подозреваю, что с ним и еще что-то было не так. Не зря он оставался последним непроданным котенком из своего помета, хотя реально был самым красивым. И имя Индиго отражало, наверное, не только раскраску. Да и получили мы его уже без способности к воспроизводству. По каким-то, только им известным причинам, он на продолжение рода не подходил.
Получили и никогда не пожалели, что забрали именно его, несмотря на все Дигунькины причуды. Трусишка, ну и что? Зато очень ласковый и никаких проблем ни с едой, ни с туалетом. Правда, странности присутствовали и тут. Отказался от всех кормов, кроме сухого «Хилс» для кастратов, хотя в питомнике уверяли, что он очень любит куриный бульончик. Но у нас даже не лизнул его ни разочка. Какие варианты только мы ему ни предлагали. Даже индюшиный, и густой, и слабенький. Нет, и все. То же самое с мясом, печенкой и т. п. Зато с удовольствием хрумкал хилсовские сухие крокеты! Это было очень странно и необычно, особенно после всеядного гурмана Гуньки. Но удобно.
А с туалетом еще лучше – он мог терпеть очень долго. Однажды, случайно закрытый бабушкой в комнате и отсеченный от лотка, кот просидел там полтора дня в пустой квартире. Орал, наверное, сильно и возмущался, но терпел. А когда мы вернулись и дверь открыли, он стрелой понесся к своему лотку и такую лужу напрудонил, даже постанывал от облегчения. Кроме него, никуда не ходил. А что в первый день забился за телевизор и пустил там от страха лужицу – вообще не считается.
Для полноты картины надо, конечно, отметить, что нарушения этой туалетной идилии были, но они только подчеркивали общую закономерность, так как совершались им совершенно сознательно. Например, когда мы его оставляли больше, чем на неделю, на попечение Маришиных родственников. Если за ним присматривала ее мама, любящая Дигуню от всей души и специально приезжавшая к нам пожить с ним это время, все было прекрасно. А вот когда мама была на даче, эта забота падала на Маришину сестру Аню, живущую рядом. Но у Ани была своя кошка и двое сыновей. Замотанная жизненными проблемами и бухгалтерскими отчетами (это ее постоянная и коронная тема), она забегала к нам только для того, чтобы быстренько навести порядок с едой, водой и туалетом. Оказалось, что Дигуне этого было принципиально мало. Как это? Почему это с ним должным образом не общаются?
Вот в этом случае он считал себя вправе показать плохим хозяевам, что бросать его таким образом неправильно. И нам по приезду приходилось начинать с уборки квартиры. А кот сначала принципиально не показывался и явную обиду демонстрировал. Если его вытаскивали из углов, отворачивался и мрачно ворчал. Но после нашего возвращения все туалетные гадости с его стороны немедленно прекращались. И мрачное надувание щек длилось очень недолго – максимум вечер. На следующее утро уже врывался в спальню с песнопениями и лизаниями.
А здесь он вообще все свои туалетные дела перенес на природу, причем по примеру соседской кошки поднимался для этого на самую верхнюю полузапущенную террасу. Когда встречался там с соседями, то сначала им что-то пытался пояснить, как бы извиняясь, а уже потом пристраивался на максимально удаленном расстоянии. Они очень умилялись его деликатностью, поскольку Минет делала свои дела прямо рядом, не обращая ни на кого внимания.
Именно тут кардинально изменился его характер. А вот когда мы вместе с ним возвращались в Москву, все прежние страхи опять немедленно появлялись. Его Высочество с Лазурки забывал о своем королевском достоинстве и первым делом несся на кухню и пробовал, распластавшись, забраться под плиту. Так же нервно продолжал реагировать на каждый звонок в дверь и просился спать только с нами.
А каждое утро внимательно обходил всю территорию квартиры и пробовал (а потом с воплями требовал) открывать все двери: в шкафах, на кухне и в ванной. С настойчивой надеждой искал ту волшебную лазейку, через которую можно будет вернуться в потерянный рай.
Но вот мы летим обратно, и перерождение кота начинается прямо с самолета. Выспавшись для начала, Дигуня спокойно высовывает голову из верхнего окошечка переноски и сразу становится любимцем стюардесс. Никакого стресса!
А уже на горке, выбравшись из переноски и принюхавшись, как будто по волшебству забывает все московские страхи и кардинально меняет манеру поведения. Причем даже не отлеживается после самолета и машины, а сразу отправляется сначала на террасу, а затем в обход своих владений. И ведет себя так, как будто никуда и не улетал. Никаких визитов опять не боится. Важно сидит на стуле за столом с нами и с гостями, аккуратно съедая свою витаминку из блюдечка. Ну просто полноправный член семьи и компании!
Если ему казалось, что внимания к нему со стороны гостей проявляется недостаточно, Дигуня начинал сам себя демонстрировать. Прогуливался по спинке дивана, как манекенщик на подиуме. Или плюхался на полу на спину и раскидывал все четыре лапы в стороны – ладно уж, пользуйтесь случаем, разрешаю вам взглянуть на мой белоснежный живот!
Во время прогулок по общей территории сам подходил и приветствовал соседей. И с каким достоинством он это делал. Небрежно крутанется вокруг их ног, даст себя немножко погладить и, гордо задрав хвост, независимо идет дальше. В то же время он полностью игнорировал присутствие чужих. Например, заезжих туристов, которым хозяева сдавали комнаты. Именно игнорировал, но не боялся: просто не позволял никаких фамильярностей. Дигуня презрительно дергал хвостом на всякие посторонние «кис-кис» и спокойно уходил, не оглядываясь. Один раз я заметил, как он позировал для фото китайцам, но увидел меня, засмущался и. сделав вид, что случайно задержался, скользнул в сторону.
Также он практически не обращал внимания на присутствие двух соседских кошек. Одна из них жила у Аник и Жан-Пьера. Черная, как пантера Багира, с желтыми круглыми глазищами, она являлась типичной представительницей местных гладкошерстных дворовых созданий. Имя у нее было, прямо скажем, для нас странноватое, но здесь тоже типичное – Минет. Умница и знатная охотница на мышей, крыс и даже змей, она умела залезать и спускаться на свой этаж по оливковому дереву, а переходить на балкон по специальной досочке. Жан-Пьер независимо от меня реализовал мою старую идею (читайте раздел «Серый от Ларисы»).
Ее подбросила к ним родная мать еще котенком. Принесла снизу, с другой стороны дороги, и оставила у входа в квартиру (заметьте, на втором этаже).
Аник рассказывала, что в первый раз, найдя подарочек, отнесла котенка обратно. Но на следующий день утром из-под двери опять раздался жалобный писк. Ну куда тут денешься? По-видимому, умные кошки-мамаши везде так пристраивают деток. В Ново-Дашково нам пару раз деревенские кошки тоже приносили своих котят, а сами сидели неподалеку и ждали, чем их затея кончится.
Когда соседи уезжают, оставляют нам ключи и мы пару раз в день заходим к ним в квартиру – кошечку покормить. Традиция у них такая, истинно французская. Пришло определенное время – надо кушать. Сколько раз наблюдали: 12 часов, если в кафе не получается (лес, пляж, прогулка, поездка), то вытаскивается припасенная еда, и все присаживаются, где придется и дружно и жуют багет с вложенной начинкой – такой длинный сэндвич.
Минет нас приветствует, но фамильярностей не позволяет. Обслужили – и идите себе. (А теперь, когда Дигуни больше нет, иногда сама к нам заходит. Сначала нарисуется на балконе и молча таращится желтыми глазищами через стекло двери, прямо намекая, а нет ли у вас чего вкусненького? Специально для нее держим немножко паштета. Деликатно заходит на полкорпуса, аккуратно лакомится, потом только делает круг по комнате и удаляется. Мариша приветствует такие визиты: все-таки Минет была подругой Дигуни. К ним в квартиру мышки совсем не заглядывают, а вот к нам без Дигуни начали забегать, причем не понятно, как.)
А вот местные крысы вообще не беспокоят. Это не обычные пасюки, а какая-то иная порода, живущая на природе и путешествующая по деревьям. Как-то раз, сидим за столом на террасе, а они почти над нашими головами цепочкой перебираются по веткам. Я не буду утверждать, но мне показалось, что каждая следующая крыса держалась за хвост идущей впереди. Но у них своя жизнь, а у нас своя. Минет их ловила и ловит, а Дигуня игнорировал. А может быть, просто ловить не умел и побаивался. Да и зачем ему такими глупостями заниматься, он их не ест принципиально.
Контакт у Минет с Дигуней происходил повседневно, территория-то одна. И мы сначала даже побаивались всяких недоразумений. Но все достаточно быстро само собой образовалось, и они спокойно и мирно сосуществовали. Но не более того. Минет, правда, сначала пыталась обратить на себя внимание приезжего красавца. Причем действительно старалась, проявляя истинное гостеприимство. Она подтаскивала Дигуне самое дорогое, что у нее было: то крысу, то птичку, но Его Величество, который, кроме крекеров, ничего в рот не брал, воспринимал эти дары с искренним недоумением. Понюхает, лапой потрогает и отворачивается – уберите от меня эту гадость! Так же равнодушно он относился к ее визитам на свою территорию, вплоть до того, что позволял Минет заходить не только на террасу, но и в нашу квартиру. Даже покушения на его хилсовские хрустяшки воспринимал спокойно, типа, да ешь, пожалуйста, мне не жалко. Не последние, чай, хозяева еще подсыплют.
Однажды мы просыпаемся внизу, Дигунька делает вид, что дрыхнет без задних ног тут же на кровати. А наверху в это время раздается характерный хруст, который он не может не слышать. Поднимаемся тихонько по лесенке – ну точно, Минет пришла к нам через балкон и лопает у двери Дигунин корм. Увидела нас и спокойно, с достоинством удалилась. А этот лентяй, который, конечно же, все слышал, даже не поднялся. Делал вид, что его это не касается.