Luftwaffe-льники. Часть 3

23 февраля

Это сейчас 23 февраля так себе, а не праздник. Профанация. Стандартная протокольная показуха, обязательная к исполнению, с гримасой легкой брезгливости на толстом личике государственного деятеля, поздравляющего с высокой трибуны служивый люд.

Важный чиновник фальшиво лыбится «голливудским смайлом» и напыщенно говорит о тяготах и лишениях воинской службы, хотя не имеет о них ни малейшего понятия и представления. Честно говоря, смешно и противно слушать ожиревшего чинушу, который сам никогда не служил в армии и старательно отмазал мажорного отпрыска от военкомата.

Было время, когда народ гордился своей армией, уважал ее, искренне любил, считал нужной и полезной защитницей, познавшей радость и гордость далеко не одной победы. Каждый уважающий себя мужчина возможность отслужить своей стране считал за школу жизни, почетную и важную необходимость. А не воспринимал данную процедуру, как повод для тотальной паники, запугиваемый многочисленными правовыми организациями типа: «Кормящие матери плачущего ребёнка», «Гей-Глобал-Анал-Пидар-Центр», «Голубые пацифисты», «Всероссийская партия любителей ночного энуреза», «Гомосек – человек будущего», «ДебилОлигофренНаркоДиспансер-Холдинг» и прочими не менее уважаемыми их последователями.

В 80-е годы прошлого века все мужчины в Советском Союзе… за очень редким исключением… служили.

Честно говоря, бывало по-разному. Было тяжело, но было и весело, часто – просто познавательно. Школа жизни, однако. Причем, абсолютно реальная. Мы мужали, набирались жизненного опыта. От трудностей не бежали, но и эти самые трудности на свою голову добровольно старались особо не искать. Нам их придумывало и создавало мудрое руководство. Причем, с патологически пугающей регулярностью.

В канун праздника Советской Армии, краснознаменной и легендарной, в боях познавшей радость побед и так далее и тому подобное… прошу заметить, что в моих словах нет и намека на иронию… наше доблестное руководство воспылало неудержимой идеей почувствовать себя великими полководцами. Думало оно недолго. Общеизвестно, начальство зачастую вообще не утруждает себя здравыми размышлениями. И придумало оно – это начальство. значит, поднять боевой дух и закрыть пару планов по боевой подготовке. Провести, так сказать, грандиозные учения с выходом в поле. Да на пару суток, да по полной программе. Так чтобы в НАТО содрогнулись от нашей удали молодецкой.

Все бы ничего, да вот, согласно календарю, в России-матушке в канун 23 февраля зима на дворе и соответственно, морозы трескучие. А на Урале-батюшке где наше легендарное училище базировалось, морозы вообще запредельные. Такие замечательные морозики накатывали, что в казарме аж целых + 4 градуса жары с трудом набиралось. Про погодные условия за пределами уютной казармы вспоминать без содрогания вообще не получается.

НАТОвским спутникам, бороздящим просторы космоса, и то было тоскливо подсматривать за военными объектами на Урале, особенно, зимой. В космосе вечный холод, аж корпус махровым инеем в три слоя покрылся. Так вместо того, чтобы на пляжи Майами нацелиться, дабы голых девок во всей красе расмотреть, загорело-копченые фигурки придирчиво оценить со всех ракурсах и пикантных подробностях, надо заиндевевшие фотообъективы на замерзшую Россию наводить. Брррр, от одного вида бескрайних снегов уже жить не хочется. Если на Урале такой тотальный *здец, что же тогда в пресловутой Сибири делается?!

А на зимнем Урале чудные дела творятся, уму НАТОвскому непостижимые. Операторы шпионских спутников зачастую не верили фотопленкам сверхчувствительным. И чутким датчикам ИК-станций  тоже не верили.  Потому что космические «консервные банки» фиксируют бешеную активность советских войск. Да еще именно в тот момент, когда яйцеголовые аналитики из Лэнгли , прочитав ужасающе-морозную метеосводку, выдали авторитетный прогноз, что жизни на Урале нет!!! Вообще нет! Совсем нет! И до мая месяца даже робких попыток зарождения этой самой разумной жизни не ожидается. Потому что на Урале свирепствует «холод собачий»! И конца и края лютому морозищу не видно.

Тем не менее, война –  дело святое! И погнали нас, касатиков, «защищать землю русскую от басурман иноземных».

В виду того, что «басурмане иноземные и вороги лютые» в здравом уме обычно находятся и уроки истории запоминать хорошо научились, помятуя примеры Наполеонов и Гитлеров всяких, то зимой их в Россию-матушку, а уж, тем более, на Урал-батюшку, ни по доброй воле, ни под прицелом автомата не загонишь. Только под конвоем, и то не всегда. Упираются всячески. Все больше предпочитают по Ближнему Востоку покуролесить. В тепле, да при солнышке на недолгую войнушку прогуляться. А от пары исконно русских слов, типа: «Сибирь» и «мороз», спесь заграничная с них мгновенно слетает. В лице меняются и на глазах синеть начинают. Поэтому с «врагми заморскими» на Урале во все времена острый дефицит наблюдался.

Вот и разделили нас, воинов, на «наших» и «не наших». Чтобы по взаправдешному все было. Чтобы более-менее реалистично с каким-никаким противником воевать пришлось, уму-разуму и опыту ведения боевых действий в зимних условиях набираться.

Как окопы в мерзлой земле копались, уж простите, описывать не стану. Кто копал, тот не хуже меня знает. А молодежь пугать не стану, им еще предстоит в армии служить и Родину защищать.

Война шла очень даже по-взрослому. И оружие стреляло и гранаты рвались. Все по-настоящему. И кормили нас через раз исключительно замороженным супом, в котором ложка стояла. Если получится корку льда в котелке продолбить, естественно. А ложки у курсантов алюминиевые. Слабоват алюминий по сравнению со льдом. Проигрывает ему в прочности. А курсантам питаться желательно. Причем регулярно и в любых условиях. В зимние холода молодой организм килокалории с особой жадностью требует.

Потери в зимней войне тоже были настоящие, причем – одна. Вышедшей из строя боевой единицей оказался легендарный Витя Копыто.

Членовредитель

Курсант Копыто давно мечтал совершить подвиг. Да такой, чтобы УХ! Да с письмом на малую родину в Пилопедрищенск. С письмом от благодарного от восторженного командования. И обязательно с генеральской подписью, чтобы каждый «пилопедрощанин» знал, что их земляк  о-го-го какой парень! Гроза НАТО и никак не меньше.

Удобного момента для подвига Витя ждал долго. И дождался. На исходе второго дня, когда от лютого мороза безотказные автоматы Калашникова позамерзали так, что стали напоминать пушистые меховые игрушки белого цвета и перестали стрелять, в наш окоп прилетел взрывпакет от «ненаших».

Взрывпакет –  шашечка из картона цилиндрической формы, с бикфордовым шнуром и слабым зарядом взрывчатого вещества. Абсолютно безобидная вещица, если не заниматься дурными экспериментами.

Так вот, прилетает в наш окоп лениво дымящийся врывпакетик. Все ребята, естественно, зажмурились. Хоть вещица безобидная, но условный рефлекс, знаете ли, зашит где-то глубоко в подсознании на генетическом уровне. У кого-то, возможно, забит, но не у курсанта Копыто.

Для совершения великого подвига Витя ждал подобного момента всю свою бестолковую жизнь и вот дождался. Чудак на букву «М» схватил взрывпакет. Далее последовал короткий замах рукой, который наш полудурок сопроводил героическим криком тоненьким голоском Володи Преснякова.

– УРряяяя!

Но, не успел Витя докричать свое писклявое «УРряяяя!» Не свезло. Взрывпакет взорвался в костлявом кулаке дистрофичного богатыря из славного града Пилопедрищенск.

Все, кто не успел зажмурился, увидели как Витины пальцы разлетелись в разные стороны. *дец, приехали!

Командир взвода лейтенант Зайчик жалобно заскулил, предчувствуя скорое свидание с военным прокурором. Он сорвал с головы шапку и закрывая ей лицо, в полубессознательном состоянии сполз на дно окопа. Все курсанты рванули к раненому Виктору, на бегу вскрывая личные медпакеты, чтобы спасти «героическое чудо».

Но Бог Витю любил! То, что мы приняли за разлетающиеся пальцы, оторванные взрывом, оказалось лохмотьями армейской рукавицы. Трехпалая суконная рукавичка приняла на себя кинетическую энергию взрыва. Правая рука курсанта Копыто тоже пострадала, но без видимых катастрофических повреждений. Все было на своих местах, лишь кисть мгновенно распухла до состояния подушки, пальцы раздулись, словно сардельки и оттопырились в разные стороны. Да так, что Витя и пошевелить ими не мог.

Когда поняли, что у бойца руки-ноги теоритически целы, на всех присутствующих накатил приступ истеричного смеха. Витя смотрелся очень комично. Кисть его правой руки напоминала пластиковый сувенир на присоске, который советские автолюбители лепили на заднее стекло автомобиля. Вспоминайте, этакая пятерня с надписью STOP или ПРИВЕТ на ладошке, которая игриво покачивалась на пружине, задорно помахивая остающимся сзади машинам.

«Войну» сразу закончили. Курсанта Копыто срочно загнали в медсанчасть на рентген. Дежурный врач, скрупулезно просмотрев снимок вдоль и поперек, пришел к однозначному выводу: «Бог Витю любит!»

Все: кости, связки, мышцы и прочее было в полной целости и сохранности. Отек после разрывов мелких капилляров должен за пару недель сойти. Витю решили не госпитализировать. И это правильно.  Дабы не вносить единичный случай «непроизвольного членовредительства» в перечень срочных донесений и не портить показатели по технике безопасности, а так же показатели % боеготовых «штыков», курсанту Копыто выписали освобождение от службы и отправили в казарму на амбулаторное лечение.

«Боевые действия» на уральском морозе не прошли даром. Постепенно личный состав училища методично потянулся в медсанчасть, оглушительно сотрясая тесные коридоры богатырским кашлем. Потери личного состава от генерала-Мороза были настолько катастрофичны, что исчерпав ресурс койко-мест, медсанчасть стала тупо раздавать освобождения от службы налево и направо. В выборе курса лечения военные эскулапы руководствовались вполне обоснованной надеждой на мобилизацию внутренних сил молодых организмов. Которые сами справятся с недугом, если простуженным курсантам разрешить пару дней спокойно полежать на кровати в комфортных условиях родной казармы при температуре + 4 градуса по Цельсию.

Среди прочих «гофрированных шлангов», кому не хватило мест в больничке, оказался и я. Горло раздирала фолликулярная ангина и мне разрешили болеть на персональной койке в спальном помещении казармы. В качестве лекарства выдали второй матрас. Чтобы попытался согреться, а в перспективе,  обильно пропотеть. И это при + 4 в помещении?! Что ни говори, а военные медики знают чудотворные секреты врачевания.

Согласно графика нарядов, в ночь на 23 февраля, наше 45-е классное отделение, как самое достойное и морозоустойчивое, отправили во внутренний караул по училищу. Дабы обеспечить надежное охранение чихающему и сопливящему войску, чудом выжившему в полевых условиях уральской зимы. А то вдруг еще, упаси Господи, кое-кто из командования НАТО воспользовавшись плачевным состоянием защитников Родины, отдаст коварный приказ на захват нашего поголовно кашляющего лазарета. Только вряд ли. По Женевской конвенции пленных лечить надо. А на страждущих тепла, заботы и здоровья курсантов в полном составе училища ВВС, у НАТО медикаментов не хватит. Не говоря уже про тепло и ласку. Много курсантов тогда с ног свалилось. Как бы даже не в районе трех тысяч человек.

Итак, 45-е отделение получив оружие и максимально утеплившись, убыло в караул. В казарме 4-й роты остались все больные, включая меня и травмированного Витю. Даже суточный наряд на «тумбочке», набранный из самых здоровых, периодически сотрясал ночную тишину своим душераздирающим.

– АААаааааппппч*УЙ!!!!

Ночь. Утомленный болью, я забылся полуобморочным сном. Снилось, как многочисленное стадо пьяных ежиков устроило чемпионат по футболу в моем горле.

Народный целитель

– Санек, просыпайся!

Жаркий шепот неугомонного Виктора лишил слабой надежды на отдых. Копыто тряс меня за плечо и брызгал слюной прямо в лицо.

– Саня, сегодня праздник 23 февраля, а ты дрыхнешь!

– Витя, отстань. Дай мне умереть спокойно.

– Санечка, как ты можешь?! Мы же военные. День Советской армии –  это ж святое!

– Витя, не гневи Бога. Я тебя в очке утоплю, козья морда! Дай поспать. По-хорошему прошу.

– Да ты послушай! Пока ты валяешься, бездыханный, я в самоволочку метнулся.

Как Витя сумел надеть шинель с растопыренной пятерней –  загадка?! Не голым же в такой мороз бегал?! А как через забор перелез?! Подтягиваться на перекладине Копыто и раньше не умел. Не хватало силенок у Геракла Пилопедрищенского. Но сбегал же?! Фантастика!

Слабость в организме неумолимо тянула в объятья Морфея. Витькины слова долетали через раз. Я сопротивлялся, не желая просыпаться.

– В активе две бутылочки «беленькой». На ужине в столовой я лучку прихватил, хлебушка. Лелик вчера посылку получил, сальца нам оставил, остальной харч в караул взял. Сашок, я тебя «в раз» вылечу.

– Копыто, будь человеком, исчезни. Веришь, ничего ни хочу?! Даже пить не хочу. А самое большее, чего я не хочу,  это твою гнусно-счастливую рожу видеть. Дай покоя, пока тебя в травматологию не забрали с переломом черепа. По-доброму прошу.

Но спорить с Витей –  занятие бесперспективное. Как чуть позже услышал в женской компании, куда меня занесла нелегкая: «Есть такие мужчины, которым проще отдаться, чем объяснить, что они тебе не нравятся».

 Вероятно, Витя Копыто и был той моделью мужчины, после общения с которой, появилась эта народная женская мудрость.

Долго ли, коротко ли проходило мое лечение, не помню. Помню, что мы спорили предмет: «Стоит ли открывать вторую беленькую?» Я был категорически против, а Витя убедительно настаивал, что обязательно надо. При этом аргументируя, что это необходимо лишь для закрепления позитивного эффекта моего лечения, не более того.

По словам этого обормота получалось, что бегая в самоволку и организуя ночную пьянку, Витя рискует своей конопатой шкурой исключительно ради моего блага. Душа-человек, оказывается.

Пока мы препирались и я начал постепенно сдаваться, глубоко в душе понимая, что «процесс моего лечения» давно перешел за грань управляемого, мигнул свет в спальном помещении. Это был сигнал дневального о прибытии в расположении роты дежурного офицера.

Продолжая дожевывать кусок сала с луком, Витя авторитетно промычал.

– Санек, ложись и спи. Я сам все быстренько уберу, будь спок!

Остатки хлеба, сала, лука и непочатая бутылка «беленькой» скрылись в недрах прикроватной тумбочки. Я «принял горизонталь», а Витя заботливо прикрыл мою тушку вторым матрасом, выданным для согрева.

Затем схватил пустую бутылку и громыхая сапогами в ночной тишине… по шесть подковок на каждом, пижон!!!… хаотично заметался по спальному помещению.

Бежать в туалет к мусорному баку было поздно. Монотонное бубнение дневального, докладывающего об отсутствии происшествий дежурному офицеру, неумолимо приближалось. Виктор метнулся к окну.

Внезапно в звенящей ночной тиши раздался душераздирающий треск разрываемой бумаги. Это Витя рывком открыл одну створку форточки. Зима, знаете ли, окна тщательно заклеивались. То, что створок – две: одна внешняя, другая внутренняя – Копыто как-то запамятовал. Далее последовал профессиональный замах рукой… правда, уже левой и…

Предчувствуя непоправимое, я зажмурился.

Бог Витю любил! Бутылка попала в створку фрамуги. Почему-то не разбившись, она с грохотом упала между створок окна.

Раздался еще более душераздирающий треск рвушейся бумаги. Витя рывком открыл всю створку огромного окна и схватил непослушную бутылку.

Опять последовал профессионально отточенный, практически коронный замах рукой и Витя отправил стеклотару в форточку. Причем, в ее закрытую часть. здец, приехали!

 Под звон бьющегося стекла, бутылка скрылась в ночной темноте, глубоко зарывшись в сугробе. Кстати, мы ее потом нашли в мае, когда снег стаял.

Невозмутимый Копыто успел закрыть внутреннюю створку окна на два шпингалета и метнул нескладное тельце в ближайшую свободную койку, на лету укрываясь одеялом. Лишь скрипнули пружины, как по спальному помещению заскользил луч фонаря дежурного офицера.

На дворе была перестройка, ускорение и яростная борьба с любым проявлением пьянства и алкоголизма. За легкий запах спиртного вышибали из армии, не задумываясь и не учитывая годы безупречной выслуги. Пинком под зад! Без пенсии!!! А сломать об колено жизнь двоим курсантам?! Да запросто. Но, Бог Витю любил!!!!! Возмездие за злостное нарушение воинской дисциплины в ту ночь прошло мимо.. Невероятно, но факт. Пронесло!

Утром 24 февраля к нестерпимой боли в горле прибавилась головная боль. Ежики в горле активизировались и устроили необузданные брачные игрища, переслившись в мозг. Жить не хотелось.

– Сань, сейчас поправимся.

Копыто опять склонился над моим неподвижным телом, как образцовая курица-несушка над желторотым цыпленком.

– У нас еще бутылочка завалялась. А клин клином вышибают. Да и горлышко пополоскать тебе надоть. Лучше нет лекарства! Не сыщешь, говорю, лучше! К бабке не ходи.

– Витя, пропади где-нибудь, сделай милость!

Бесполезно. Словно гигантское членистоногое, Витя неестественным образом сложился вдвое и полез в свою тумбочку. Раздался характерный звук и по спальному помещению потянуло назойливым запахом водки.

– Копыто!

Этот вкрадчиво ласковый голос заставил меня инстинктивно вздрогнуть и накрыться одеялом-матрасом с головой. Мама, почему я не умер вчера?! Ну, все, налетели! Теперь, точно, выгонят!

– Копыто, что ты там делаешь?

В центральном коридоре казармы напротив нашего спального помещения стоял Пиночет. Комментарии излишни, этот военный был лишен сострадания и жалости. Чего там, он был лишен всего человеческого. Боевая машина, запрограммированная Общевоинскими Уставами Вооруженных Сил СССР.

Витя мгновенно вытащил из недр тумбочки белобрысую голову, напоминающую ершик для чистки унитаза. Загипнотизированный взглядом полковника, Копыто начал лепить полную хрень вперемешку с правдой маткой.

– Я, товарищ полковник, Симонова лечу. У него перпендикулярная вагина… ангина в смысле. Перпедикулярная ангина, точно. Горло раздирается на части, парень просто загибается. И температура бешеная. Вон он! Под одеялом, то есть под матрасом валяется.

– Ну и чем же ты его лечишь, Айболит хренов?!

– Водкой, товарищ полковник. Лучше компресса не придумаешь, согревает очень хорошо. А если в рот набрать побольше, да пополоскать от души – совсем чудненько! Но выплевывать нельзя. . . эффект будет лучше… глотать желательно…

– Водкой?! Ха-ха-ха!

Комбат решил, что курсант Копыто сошел с ума или шутит откровенно подобострастно. А ему, полковнику, очень лестно, когда его подчиненные не только обделываются при появлении «великого и могучего», «ужасного и справедливого», но и шутить, временами, изволят. Но, в меру. Самую малость. А великим быть, ой, как приятно!

Довольно похохатывающий комбат, двинулся в сторону кабинета командира 4-й роты капитана Хорошевского.

Когда Витя приблизился ко мне со стаканом водки, наполненным до самых краев, я не стал ничего говорить, что я о нем,  редкостном говнюке, думаю. Я молча выпил содержимое стакана до последней капли.

Перед тем как проглотить обжигающую жидкость, я тщательно и очень старательно прополоскал воспаленное горло. Смачно побулькав водкой, я сразу заснул глубоким и спокойным сном выздоравливающего.

До моего материалистического разума, воспитанного в советской школе на принципах убежденного атеизма, внезапно дошло… что плохого со мной не случится, пока рядом Витя Копыто. Я понял! Да что там понял?! Каждой клеткой своего мозга осознал, что Бог Витю любит! Не знаю за что, но любит искренне. Возможно, как свое не очень гармоничное и не совсем правильное творение?! А слабых и немощных, убогих и дурных, сирых и чудных, из покон веков народная молва зовет «божьими людьми». Наверно, не зря?!

И пока мы с Копыто вместе, Бог нежно погладил своей заботливой и ласковой отеческой рукой меня, грешного.

Химический день

Как неоднократно отмечалось, полковник Серов был бравый вояка и «образцово-показательный» служака. И для поддержания боевого духа курсантов в надлежащем тонусе, а может, из личной вредности, Пиночет ежемесячно устраивал в вверенном батальоне «химический день».

«Химический день» – это во вторую среду каждого месяца весь личный состав 1-го батальона перед разводом на занятия тупо строился на центральном плацу училища с противогазами. Командиры взводов производили беглый осмотр и докладывали о готовности командирам рот. В свою очередь, командиры рот докладывали изнемогающему от вожделения Пиночету о готовности к процедурам.

Курсанты тоскливо и обреченно ждали «горячо любимую» команду: «Газы!»

Команда: «Газы» подавалась своевременно. Причем, подавалась исключительно под гаденькую и ехидную улыбочку. С профессиональной скрупулезностью и педантичностью, Пиночет засекал на секундомере зачетное время ее выполнения.

– Газы!

Услышав сакраментальное «Газы», курсанты дружненько натягивали резиновую конструкцию типа «противогаз абныкавенный».

Упиваясь картиной монолитного и безликого строя в тысячу голов с серыми слоновьими гофрированными хоботами, удовлетворенный комбат с улыбкой поглядывал на «резиновое» стадо. Убедившись, что норматив выполнен безукоризненно, Пиночет громко и внятно подавал команду для торжественного прохождения маршем. Мимо него естественно.

И мы по-ротно и по-взводно, бодренько топая сапогами, идеально ровными строями проходили мимо «ненаглядного» Пиночета. Проходили старательно оттягивая «носок» и с традиционным равнением «направо», поблескивая ровными шеренгами запотевших окуляров на резиновых масках ненавистных противогазов.

Спасибо, что в этот незабываемый момент хоть строевую песню не заставляли исполнять.

После торжественного прохождения строем, курсанты классными отделениями расходились по плановым занятиям и целый день таскали с собой, а то и на себе… в перерывах между учебными парами… обрыдлые до тошноты резиновые изделия.

За соблюдением режима «химического дня» Пиночет наблюдал лично. Появляясь в самых неожиданных местах, вплоть до туалетов, он щедро раздавал внеочередные наряды всем желающим уклониться от увлекательной процедуры обязательного ношения противогаза в короткую перемену между учебными занятиями.

Стоит отметить, что «химический день» был абсолютно неизбежен. Он неизменно наступал независимо от времени года и погодных условий. «Химический день» стал таким же обязательный, как восход солнца.

Мы таскали противогазы летом в жару при +30 по Цельсию и выше. Когда пот обильно стекал внутри маски резинового гандона, безжалостно разъедая глаза и кожу. Окуляры очков мгновенно запотевали и курсант превращался в слепого котенка, ориентируясь в окружающем пространстве исключительно на слух или двигаясь в строю подразделения, фактически, наощупь, опираясь на плечо товарища. Оставалось только точно выполнять строевые команды сержантов или офицера: «левое плечо вперед, стой, шагом марш» и т.д. и т.п. и прочее. Зато развивалось пространственное осязание и чувства локтя.

Самое интересное, что сверху на противогаз необходимо было надеть головной убор. Картина маслом. Когда началась массовая утеря пилоток, обеспокоенное командование разрешило подтыкать пилотку за поясной ремень. Посудите сами, через толстую резину противогазной маски невозможно оценить, находится ли в данный момент на персональной тыковке казенный головной убор или нет. В условиях суровой уральской зимы военную шапку, однозначно, приходилось надевать поверх противогаза. Цирк да и только! Представить такое непросто, особенно на трезвую голову. Это надо увидеть собственными глазами. Потом по ночам будет сниться.

При снятии противогаза жарким летом зачастую из подбородочной части резиновой маски выливалась приличная струйка пота. А лица курсантов были багрово-красными с разопрелой и опухшей кожей, которая воспалялась и саднила.

Противогазы таскали зимой в морозы при -30 по Цельсию и ниже. Зимой особенно тоскливо натягивать холодную и замерзшую резину, опять же, с заиндевевшими стеклянными очками, на обмороженное и обветренное лицо.

Народ тихо матерился и всячески пытался саботировать это увлекательное мероприятие. Многие ребята вырывали обратные клапана – в призрачной надежде на незначительное облегчение дыхания и дополнительную вентиляцию кожи, которая запревала в любое время года, обжатая тисками плотно подогнанной резиновой маски.

Отдельно стоит отметить, что маска противогаза изнутри щедро посыпана слоем талька. Тальк необходим, чтобы резиновое изделие не слипалось при хранении. Но в тоже время, тальк безбожно сушит кожу,  готовую мгновенно треснуть даже от слабой попытки открыть рот.

Некоторые курсанты откручивали гофрированный шланг от фильтрующей коробки и засовывали свободный конец в брезентовую сумку. Слабое утешение, но дышать становилось немного легче.

Но опытного комбата просто так не возьмешь, на мякине не проведешь. Дабы свести на «нет» все отчаянные уловки курсантов хоть как-то облегчить себе жизнь, злорадный Пиночет частенько приносил на построение батальона какую-нибудь хлорпикриновую шашку. Выбирая на свой выпуклый командирский взгляд подозрительные подразделения, полковник Серов периодически обкуривал газом потенциальных нарушителей, склонных к порче военного имущества.

У кого герметичность противогазов была нарушена в результате несанкционированно-рациональной доработки, описанной выше, в прямом смысле этого слова – «со слезами на глазах» вываливались из монолитного строя. Курсанты срывали ненавистный, но абсолютно бесполезный в данном случае противогаз. Падая на колени, ребята рыдали горючими слезами, вытирая воспаленные глаза.

В подобные моменты Пиночет был даже весел. Небрежно указывая носком идеально начищенного ботинка ползающих на четвереньках ребят, он ласково и нежно называл их «гофрированными шлангами» и «потенциальными кандидатами в трупы». При этом комбат никогда не забывал внести ФИО провинившихся в список «очередного» внеочередного наряда. Вопросов нет, естественно, он был прав. Но нам от этого не легче.

Однажды суровой уральской зимой коварный Пиночет решил превзойти самого себя. Он притащил на построение батальона не какую-нибудь  позорно маломощную и слабосильную дымовую шашечку микроскопических размеров, а огромную зеленую хрень, размером с внушительное ведро. Объемная штукенция с двумя ручками по бокам выглядела непривычно и устрашающе.

Курсанты недоуменно замерли. На плацу было -32 с порывистым ветром. Добровольно надевать резиновые намордники никому не хотелось. Курсанты настороженно смотрели на зеленое ведро, всем видом источавшем явную угрозу.

Полковник Серов с «отеческой заботой» посмотрел в наши лица и с неизменно-ехидной улыбочкой подал команду.

– Газы!

Вытащив зажигалку, Пиночет многообещающе хмыкнул и поджег фитиль у ведроподобной шашки.

На плацу было жутко холодно. Порывистый ветер безжалостно трепал полы тонюсеньких курсантских шинелей, пробирая почти до самых костей. Естественно, никто из ребят не горел желанием расстегивать сумки противогазов. А те, кто уже достал противогазы, не торопились надевать вставшие колом резиновые маски. Все заворожено смотрели на быстро убывающий фитиль.

Откровенно скучая, Пиночет искоса наблюдал, как веселый огонек щедро разбрасывает многочисленные магниевые искры. Огонек постепенно подобрался к верхней крышке «ведра». Замерев на короткое мгновенье: как бы о чем-то раздумывая или колеблясь, он ярко вспыхнул на прощание и шустро исчез внутри зеленой банки. Пиночет оживился. Его улыбка стала заметно шире. В глазах загорелся гаденький огонек любопытства и азарта. Веки слегка прищурились, зрачки сузились. Комбат замер в ожидании чего-то «этакого» особенного.

Через секунду ведро весело пыхнуло белым облаком и начало активно дымить клубами желто-горчичного газа, показывая весьма достойную производительность.

Желто-горчичный дым сначала поднимался вертикальным столбом. Затем его горчичная часть начинала стелиться вдоль поверхности земли, желтая поднималась выше и рассеивалась. Комбат был явно доволен, но недолго.