Серов сжал безгрешные челюсти: Тебе, начальник, ничего не свято? Ладно я – бандит-уголовник. Но ты же, падла, их защищать должен.
Когтин: Ты не п*зди, волчара. Я бывалый. И вашу волчью мишуру мне не жалко. Ни слезинки не выдавлю! Защищаю я зверей. А вы, суки, зверьми называться не можете. Я тебе говорю, как всё будет. Мы лишней крови не хотим. Согласишься на признание и пройдешь суд, как положено – тогда никто твоих девчонок не тронет. Дадут тебе лет десять; ты сидевший, тебе к неволе не привыкать. И никто тебя не тронет, сидеть будешь на мусорской зоне, в одиночке. Будешь жрать три раза в день, на прогулки выходить, а девки твои – я СЛОВО ДАЮ (Когтин похлопал лапой по груди, а затем – когтем по испуганным лицам на фотографии) – девки твои целыми останутся.
Серову, вдруг, стало тяжело дышать. Ему было совершенно плевать на суку-жену, но вот маленькую дочь…
Да как посмели они… Как посмели бл*ди эти – эти МУСОРА – тронуть его маленькое творение? Его Лизку… Пожалуй, его дочь была тем единственным хорошим, что он принёс в этот мир.
Серов понимал, что сделал бы только хуже, если бы попытался вновь наброситься на майора. Но так хотелось… Очень хотелось.
Его пытали несколько дней, изнасиловали, места живого на волчаре не оставили! Но только теперь он ощутил настоящую боль. И самое гадкое, что майор почувствовал, как всё внутри волчары сжалось.
Серов: Если подписываю – отпускаете их, верно?
Когтин смягчился, подобно учителю, вкратчиво объясняющему ученику сложный материал; на его лице к бессильному ужасу волка отобразилась улыбка (получил, чего хотел, мерзавец; сломал волчару, всё-таки сломал): Немного не так, волк. Держать мы их будем – в комфортных условиях, как полагается – недели три, пока дело до суда не дойдёт. А когда отправишься на тюрьму – отпустим их. И всё у них будет хорошо.
Выделываться у волчары сил уже не было. Несколько страниц текста изуверств Звероеда были скреплены степлером и расписаться нужно было внизу каждого листа.
Серов тихо рычал, не поднимая глаз со стола и бумаг, которые ему подсовывал майор: Что дальше?
Когтин: Дальше тебя накормят, и ты примешь душ. Если не будешь делать глупостей, мы отправим тебя в лазарет. Там просто рай. Больше никто не побеспокоит тебя – можешь быть уверен.
Серов: Угу…
Когтин: Вот здесь еще. Здесь распишись. И здесь.
Той ночью Серов выл так, что даже у бывалых зеков шерсть вставала дыбом.
Той ночью Серов понял, что с ним теперь… всё.
Глава 18
Баба держалась хорошо, а вот девчонка была напугана до такой степени, что первые два дня Хрюн выносил после неё нетронутую тарелку.
Он старался давать им разное меню в эти дни и тщательно подходил к выбору продуктов.
Хрюн: Тебе нужно кушать, милая. Иначе никогда не вырастешь. (Тихий голос кабана, вдобавок искажённый тканевой маской, заставлял Лизку цепенеть от ужаса. Жуткий капитан Хрюн пытался успокоить девочку, но в итоге невольно делал так, чтобы она боялась его ещё больше) Может, ей овощи не нравятся? В следующий раз могу принести жуков или…
Клара глянула на него снизу-вверх мокрыми непонимающими глазами: Она напугана не из-за овощей.
Хрюн: Понимаю. Ну, это ничего. Пройдёт. Вы здесь ненадолго, но за три недели голодания девочка превратится в живой труп. Поговорите с ней. Это не дело. Ребёнку нужно есть.
Как ни старался кабан в точности выполнять распоряжения вышестоящего по званию Когтина, ему всё же не удавалось сохранять молчание в обращении с волчицами.
Нет-нет, да и обмолвится он парой слов с ними; спросит, как они чувствуют себя, понравилась ли им еда.
В конце концов, Хрюн и сам прослужил в полиции много лет и не обязан был безропотно подчиняться приказам Когтина, в отличие от какого-то там лейтенанта Шарикова (царствие ему… или он ещё не помер?..).
Да и потом – кабан не видел ничего предосудительного в том, чтобы с уважением относиться к похищенным волчицам и подбадривать их при любой возможности.
Уж очень жалко их было. Волчару какого-то пытать – одно. А маму с дочкой на привязи в вонючей каморке держать – дело другое.
В такие моменты совесть и просыпается. А если нет – то невольно задумаешься, что ж это ты за подонок такой? Подонком Хрюну быть ох как не хотелось, ещё с института боялся он им стать.
Но очень часто в жизни случается так, что именно наши страхи, а не мечты претворяются в жизнь.
На четвёртый день девчонка немного пришла в себя и стала есть, отчего Хрюн не мог сдержать радости: Думаю, сегодня вечером приготовлю вам что-то особенное. Как насчёт обжаренных жуков, посыпанных комариными крылышками (он звучал таким весёлым и через маску проступила жуткая, но искренняя улыбка; мать-волчица попыталась улыбнуться в ответ, опасаясь разозлить своего надзирателя) Отлично, я так и сделаю!
Клара: Простите… я хотела бы попросить вас выносить горшки чаще. Запах стоит ужасный.
Хрюн пристыженно опустил голову: Конечно. Я понимаю. Вы можете стучать (он показательно несколько раз ударил кулаком по двери), и я буду приходить.
В течение трёх недель Хрюн только и делал, что готовил для волчиц, выносил за ними горшки и давал им читать книги про хороших полицейских из библиотеки покойной бабули Когтина.
Хотел бы он быть таким же молодцом, раскрывающим преступления и спасающим заложниц от злодеев. Да вот только…
На второй неделе Хрюн нашёл себе новое развлечение; он стал копаться в вещах старухи в надежде найти нечто ценное или хотя бы полезное.
Так он и нашёл трёх небрежно-сшитых жёлтых утят, набитых тополиным пухом. О внутренностях он понял по одному из утят, у которого расползлось брюхо (на мгновение в голове образовалась картина выпотрошенных пулями волчар кухне Серова).
Два других утёнка сохранили презентабельный вид, и капитан стремглав бросился к келье с волчицами.
Хрюн распахнул дверь, держа по утёнку в каждой бионической лапе: Смотри-ка, малышка, что я нашёл. (он присел на кровать, протянул Эльзе двух утят и впервые за всё время их знакомства, она посмотрела на него – да так пристально, что капитану сделалось не по себе; он аккуратно положил утят рядом с девочкой и встал) Да… Конечно, ты слишком взрослая, чтобы играть с ними. Но они очень мягкие, так что сгодятся для того, чтобы с ними спать. В детстве у меня тоже была игрушка.
Капитан заметил, что и её сидящая на полу мать теперь также не может отвести от него взгляд. Хотя, в их же интересах было не смотреть на него сейчас, потому как…
Хрюн, вдруг, понял, что забыл надеть маску.
Он опешил на несколько мгновений, а затем выскочил из кельи и захлопнул дверь (волчицы вздрогнули от громкого звука).
Не переставая трогать своё лицо (будто надеясь, что на голове рано или поздно материализуется эта сраная маска) Хрюн проследовал в уборную.
Затем развернулся, вспомнив, что забыл закрыть дверь. Подбежал к келье, заглянул в неё – убедился, что волчицы не сбежали. Захлопнул дверь и, ругаясь, два раза повернул ключ в замочной скважине.
После – умылся и некоторое время глядел на своё отражение в зеркале.
Глупо получилось. И Когтин явно не обрадуется этому. И… это и в самом деле было проблемой, потому как волчицы смотрели на него так пристально, что запомнили его кабанью рожу, пожалуй, до мельчайших деталей.
После часа раздумий и десяти выкуренных сигарет, Хрюн решил не рассказывать Когтину о данном инциденте. Ответ майора в таком случае был бы очевиден – от волчиц нужно избавиться.
Конечно, если он не расскажет Когтину, и они отпустят их – слишком велик риск того, что волчицы пойдут в полицию Клыкова и составят фоторобот Хрюна.
Тогда и ему, и Когтину, и всему их маленькому Зверску придёт конец. Но если не придёт конец им – тогда он наступит для волчиц, и эта прямая зависимость теперь стала для капитана очевидной.
Либо мы. Либо они.
Нет.
Волчицы такой участи не заслужили. Не виноваты они… А посему – Хрюн решил плюнуть на то, что случилось и впредь – быть более внимательным, заходя в келью к заложницам.
Хотя теперь не имело никакого значения, есть на нём маска или нет.
Глава 19
Стоило майору Когтину, удобно расположившись в домашнем кресле, налить себе стакан водки, как его тут же побеспокоили. Кто там ещё звонит? Комиссар. Когтин ответил на звонок, поставил на громкую связь и положил мобильник на стол.
Когтин: Да, товарищ комиссар.
Лосев: Где ты?
Когтин сразу понял, что сейчас ему снова будут долбать мозги и залпом осушил стакан: Дома.
Лосев: Телефон с громкой убери.
Когтин убрал, поднёс телефон к уху: Сделал.
Лосев: Дуй на западную трассу. Восьмой километр, там съезд. (он сделал паузу, тяжело вздохнул) Ой, блять, диспетчеру позвони, он объяснит. Там… баба какая-то Матиаса завалила.
Второй стакан водки болтался в животе. Только бы его хватило на следующий час. Автомобиль Матиаса располагался на опушке, которая теперь была обнесена полицейской лентой. Баба-зебра рыдала в газели скорой помощи.
Когтин обратился к шакалу Рубину, бойцу спецназа, который привёл его к месту: Баба нормально?
Рубин: Пока нет. Врачи сказали ждать. Вкололи ей что-то. Но она тут такое наговорила, товарищ майор…
Когтин стрельнул в бойца взглядом, отчего тот опустил глаза: И чё говорила?
Рубин: Этот… наш-то… Убить её хотел, получается. А она его…
Когтин махнул лапой на бойца и подошёл к машине; Матиас сидел за рулём, деформированная голова откинулась на подголовник. Вязкие нити мозгов свисали с левого виска. Глаза смотрели на Луну (большая она сегодня была, вот и сводила его с ума).
А правая лапа барсука крепко держала рукоять молотка. Когтин потянулся к бардачку, открыл и из него в мгновение выпала пара скальпелей, документы и пакет грязно-белого порошка.
Матиас был хорошим зверем. Только, похоже…
Бесповоротно больным.
Лосев окликнул его, когда майор изучал содержимое багажника: Чего там?
Когтин отошёл в сторону, демонстрируя лопату, настил и несколько скальпелей: Боец сказал – зебра эта его до смерти забила. Вы видели?
Комиссар приблизился к водительскому креслу, поморщился и спешно отошёл.
Подойдя к карете скорой помощи, майор столкнулся с врачами, убеждавшими его в том, что следует подождать хотя бы немного, пока потерпевшая придёт в себя. Но ситуация отлагательств не терпела.
Когтин вытащил ксиву и обратился к фельдшеру: Ты не говори лишнего. В сторону только отойди, я ей пару вопросов задам. (он присел на корточки перед зеброй и глянул на её окровавленные копыта) Ну ты как, милая? Меня майор Когтин зовут. А тебя?
– К-к-к-катечка, – всхлипывая ответила та.
Когтин улыбнулся: Катечка. Ну расскажи, Катечка, чего у вас случилось?
Катечка: Он сказал – до дома подбросит. А потом…
Когтин: Подожди, давай сначала. Первый день его знаешь?
Катечка: Ага… перв… (она вновь сорвалась на плач)
Когтин: Ну-ну, (он погладил её по перебинтованной голове) всё хорошо. Наркотики какие-то были?
Катечка: Н-н-нет, я ничего такого…
Когтин снисходительно вскинул брови: Ну чего ты меня наёживаешь, родная? Порох вы нюхали? У него ж целый пакет в тачке.
Укол докторов начинал действовать и во мраке лесополосы заблестели морфиновым блеском Катечкины глаза.
– Он в какой-то момент приставать стал. Я и не против была. А потом… чего-то такое говорить стал. Я и не запомнила. Говорит, я с копытами девочек люблю. В них мяса много. И сопротивляться не могут. Я лапы в кармане нащупала, попыталась примагнитить, чтоб дверь открыть, и тут он меня… молотком.
Лосев коснулся майорского плеча, тот извинился и отошёл с комиссаром в сторону; тот показал его ключи: Знаешь, где он живёт? Съездить к нему надо. Посмотреть.
В середине ночи комиссар и майор прибыли в дом, где проживал Матиас. Звякнули ключи, отворилась дверь. Запах наркоты кинулся в нос. Майор поморщился.
Грязные простыни на незастеленной кровати. Лёгкий срач: пара использованных бумажных платков, пустые бутылки пива и пакеты от уличной еды.
Недопитая водка на столе.
И холодильник, полный мяса.
Когтин отшатнулся и выставил лапу перед Лосевым: Комиссар, полагаю, вам этого видеть не стоит. Здесь… звери.
Лосев задумчиво вздохнул; всё-таки п*дор этот и в самом деле Матиасом оказался; он махнул копытом, прошёлся по комнате: Выгребай всё оттуда. Найди какой-нибудь мешок. И вообще всё осмотреть надо. (он открыл шкафчик прикроватной тумбочки, пошарил там железной лапой, пара засушенный копыт) Ёб*ный ты по голове. Это хер осматривал свои же трупы. Он делал сам себе работу. (открыв второй ящик тумбы, комиссар достал оттуда волчий череп – специально следствие путал, умная падла)
Когтин, бегло разглядывая, выбрасывал контейнеры с мясом в мусорный пакет: Получается… можно волчару того?
Лосев: Каво?
Когтин: Ну, если нашли мы… Звероеда. Получается…
Вопрос был интересный. Но комиссар всё обдумал за прошедшие двадцать минут, пока они ехали к Матиасу.
Лосев подошёл ближе, глянул в полный мяса пакет, кинул туда волчий череп и копыта; поднял глаза на майора, внимательно осмотрел он его лицо: Это будет очень некрасиво выглядеть. И куда ты его выпустишь? К своим? Чтоб они восстание подняли? Вы ж с волчарой не чай там пили, в комнате допросов. Так то, что волчара про нас говорить будет – это ещё ладно. А то, что нас все на смех поднимут, потому что этот ху*сос, особо опасный преступник Звероед, составлял отчёты по собственным же убийствам. Понимаешь, майор? Сами убивали, сами расследовали. Да нас всех погонят.
Это комиссар правильно говорил. Когтин понимал, что слишком быстро вращались теперь шестерни запущенного механизма. Сунешь лапу – и нет её, оттяпает будь-здоров.
Когтин глянул в жуткий пакет: Надо сжечь это. Останетесь, господин комиссар?
Лосев почавкал, окидывая жуткую квартирку: На своих-то и не подумали, майор. А как и сейчас подумать? А может и Шариков этот тоже… Звероед был, помогал ему. Они ж с Матиасом дружками были. А может и ты там что-то!
Когтин пожал плечами и завязал пакет: Хорошо хоть дело закрыли. Теперь-то всё спокойно будет.
Лосев открыл пару кухонных шкафчиков, пошурудил там бионической лапой; а, хер с ним, пусть Когтин со всем этим разбирается: Скажи бойцам, которые там были – пасти пусть на замке держат или постреляем их. Зебру эту навести – денег дай, чтоб молчала. Ну… всё как всегда, в общем. П*дора этого где-нибудь прикопай там… в надёжном месте. А с волчарой по-старому всё. Понял?
Когтин: Так точно, товарищ комиссар. По-старому с ним.
Глава 20
Пуля, выпущенная из короткоствольного револьвера со спиленными номерами, прошла насквозь снизу вверх, лишила лейтенанта Шарикова небольшого куска печени и остановилась в опасной близости от его сердца.
От кровопотери он впал в кому еще в карете скорой помощи. Легкие его больше не могли или не хотели вдыхать кислород. Добрые врачи заставили легкие молодого лейтенанта двигаться принудительно, и свежий воздух вновь хлынул в забытое собачье тело.
За три недели Когтину и Хрюну удалось сшить совершенно нелепое дело с подозреваемым, который понятия не имел, что от него требовалось на следственном эксперименте.
Когтин объяснил основные аспекты, но – стыдно признаться – сам запутался, изучая материалы четырёх убийств. В любом случае – местный суд вряд ли будет слишком подробно изучать дело и сосредоточится на приговоре.
Конечно, Когтин несколько приукрасил перспективы Серова. За четыре жестоких убийства его, возможно, отправят в тюрьму до конца жизни.
И посадят его, скорее всего, не в одиночку, а в общий блок.
Но осужденный перестанет быть проблемой полиции после того, как выйдет из зала суда.
Оттуда его транспортируют в распределительный пункт, а затем – волчара отправится по этапу с остальными заключёнными. Там он может говорить что-угодно, никто не поверит его правде.
Будет чудом, если он, вообще, останется в живых.
Старания Когтина, Хрюна и комиссара окупились. Центр похвалил их за хорошо проделанную работу и отозвал своих агентов, которые уже стояли на низком старте, готовые отправиться в Зверск.
Центр всё же предложил свою помощь в судебном процессе, но комиссар вежливо отказался. Нет. Здесь, в Зверске, они – как и всегда – сами во всём разберутся.
Три недели Шариков путешествовал в мире всех зверей, но для него это длилось лишь несколько мгновений.
Несколько сцен из раннего детства. “Эй, тюфтя, не жди, что наступит день, когда ты дашь мне сдачи! Такое бывает только в кино”. А, черт, он и правда много кому не дал сдачи в своей жалкой жизни.
Много кому не сказал того, что им следовало бы услышать.
Он пообещал себе, что, если найдёт выход из этого «гиблого» места – позовёт Мурку замуж. Заберёт её из этого дряного городка, где никто никогда не полюбит её так сильно, как молодой лейтенант Шариков.
Она будет прыгать и мурчать только на нём и только под ним. Будет завязывать ему галстук по утрам и делать многие маленькие глупые ненужные вещи, которые звери делают друг для друга только из-за любви.
Кажется, и в самом деле не встречал он в жизни женщины лучше, чем его невероятная белая кошка Мурка…
Образы из прошлого перекрывали друг друга, но среди всех этих никчёмных воспоминаний, он так и не смог вспомнить ни одного связанного с его матерью.
Молодой лейтенант никогда не рефлексировал на тему их отношений, но теперь – на пороге смерти – отдал бы многое из того, что у него осталось, лишь бы хорошенько разглядеть её собачью морду и ощутить её нежный запах водки и дешёвого мыла.
На следственном эксперименте присутствовал новый судмедэксперт – молодой енот Вадик; его прислали из центра взамен Матиаса, который бесследно пропал неделей ранее. Это было не похоже на столь преданного делу сотрудника. Ранее барсук никогда не пропадал более, чем на полдня.
Енот Вадик на следственных экспериментах носа не показывал. Делал то, что от него требовалось. Заполнил всю необходимую документацию. Еб*ло почём зря не раззевал.
Он чем-то напоминал Когтину молодого лейтенанта Шарикова: такой же молодой; только в отличие от пса-лейтенанта – более податлив в вопросах расследования и полностью доверяет вышестоящему по званию.
В общем-то никто – ни бойцы спецназа, ни подсадные понятые – особой заинтересованности в происходящем не выказывал.
Так что даже если Серов и надеялся закричать вновь, что он невиновен и мусора похитили его жену и дочь… даже если и надеялся этот несчастный поникший волк сделать что-то подобное – у него не было ни единого шанса привлечь к себе чьё-либо внимание.
Мусора мерились, у кого автомат длинней (а потом понимали, что они все одинаковые).
Панетые вели светские беседы о том, какую дикость они сотворили бы с обвиняемым, будь на то их воля.
Когтин постоянно отводил волчару в сторону и что-то шёпотом говорил, пока остальные ждали, каждый – делая что-то своё. Затем они возвращались и волчара, держа бутафорский нож в лапах, показывал на манекене – так вот, мол, и так; сюда её ударил и сюда.
Молодой лейтенант, бедный молодой лейтенант порой приходил в себя; он с ужасом признавал, что совсем не может пошевелиться. Его, будто, заперли в грязном стакане.
Порой в разуме его рождались жуткие картинки собственных похорон; его запрут в гробу и опустят на дно земли, откуда он ни до кого не сможет докричаться; а Звероед тем временем продолжит убивать бедных девушек, с каждым разом увеличивая свои аппетиты.
А что если он… уже?
Молодой лейтенант пытался всмотреться в это мутное стекло стакана, пытаясь понять, где находится. И он отчаянно боялся разглядеть за этим стеклом древесину гробовой доски.
Чёртов пацан. Да, малой, хехе… Такое бывает. Шмальнул тебя и теперь ты, походу, помер или помрёшь.
А что делать с тем лисом Богданом? Чего он сбежал? Значит – виновен. Или знал виновных. Больше они ни о чём не спросят этого скользкого рыжего гандона, который с дружками чуть не раздел Шарикова до трусов.
Дружки… нужно найти их.
А, чёрт, молодой лейтенант лежал здесь уже очень долго, целую вечность. Что мог он сделать в таком состоянии? Просто слышать обрывки фраз и строить ничем не подкреплённые догадки.
Хорошо, что он одиночка. Никаких слёз на похоронах, никто не будет страдать. Разве что Мурка, да и едва ли мог он довериться чувствам проститутки.
Молодой лейтенант прожил короткую, но яркую жизнь: ловил преступников (во всяком случае, искренне пытался), влюбился в шалаву и задолжал кучу денег сыну мэра…
Когтин ответил на телефонный звонок: Слушаю, товарищ комиссар.
Лосев: Здарова, майор. Как успехи?
Когтин: Потихоньку, тов…
Лосев перебил: Нужно не только потихоньку, но и побыстреньку. Верхи отчёт требуют.
Когтин: Понял, товарищ комиссар.
Лосев: Ещё по какому поводу звоню, майор. Пацан-то этот, лейтенант, непростой оказался. Выкарабкался.
Когтин не знал, как на это реагировать; ему было то ли пох*й, то ли грустно от того, что эта псина снова будет путаться под ногами: Хорошая новость.
Лосев: Нужно будет проведать его сегодня часов в пять. Будь на месте. Там ещё пара зверей из газеты будет. И с телеканала. Много не говори, но и не молчи, понял, майор?
Когтин: Полностью понял, товарищ комиссар.
Шариков ещё не мог даже самостоятельно есть и посещать туалет, но весь город жужжал о его героическом возвращении – во всяком случае, так ему сказала кошечка-медсестра.
А еще передала записку от Мурки. Это лучше любых припарок и капельниц. Только бы на минутку увидеть её…
Медсестра пообещала провести её ночью после того, как молодой лейтенант сможет твёрдо стоять на ногах.
В первый же день после пробуждения Шарикова его навестил комиссар, Когтин и двое зверей – с местного телеканала – белка-репортёр и медведь с камерой.
Мурку они к нему не пустили, а двух ментов и репортёров – без проблем.
Лосев: Вот он, ВОТ О-О-ОН (Шариков прижал уши к голове от громкого звука; в палату вошёл комиссар, а следом – Когтин; затем – оператор и репортёр) Наш молодой герой, лейтенант Шариков. Оказывал непомерную помощь в расследовании и… фактически задержал опасного преступника, серийного убийцу Звероеда.
Белка-репортёр (Шариков не раз видел её по телевизору) спросила у комиссара разрешения на фото; тот дружелюбно махнул копытом и попытался улыбнуться ещё шире, чем до этого.
Мигнула вспышка, и Шариков зажмурился, выгоняя яркий огонёк из глаз.
Затем Белка спросила: Как чувствуете себя, лейтенант? (и сунула микрофон ему под нос)
Шариков: Отлично, спасибо… Спасибо за заботу…
Белка: Собираетесь продолжать карьеру после того, как восстановитесь?
Шариков едва не ответил обещанием, что найдёт этого подонка Звероеда. Но потом вспомнил, что они же… нашли его. Возможно, они и в самом деле нашли его, и убийства прекратятся.
Ах, если бы только они не возобновились.
В противном случае все шишки (как и похвалы – сейчас) полетят на голову молодого лейтенанта, которого комиссар выставил едва ли не единоличным героем в этом дерьмовом расследовании.
Шариков всё же собрался с мыслями и твёрдо заявил: Да… Я… буду продолжать.
Лосев взмахнул копытами: Настоящий герой! Такие парни нужны в полиции, это точно. Выздоравливай скорей, малыш, у нас ещё много дел. (затем комиссар стал говорить в камеру, забыв о молодом лейтенанте) И помните, что вы можете вступить в ряды полиции, достигнув вашего видового совершеннолетия. Это хорошая зарплата, защита государства и захватывающая работа для настоящих мужчин и очень сильных женщин. (Лосев махнул копытом, и камера опустилась) Всё, сделайте свою работу хорошо. Смонтируйте так, чтобы я был красивым и поместился в экран телевизора, охахаха. (белка и медведь, натужно посмеиваясь, вышли и в палате остались лишь три мента) Что говорят, врачи?
Шариков: Я быстро восстанавливаюсь. Сказали – ещё неделю, если не будет осложнений.
Лосев: Охотно верю. Вот, ведь, верно говорят – как на собаке заживает. Да, майор?
Когтин стоял у окна, апатично уставившись на улицу, когда его окликнули: Так точно. Ты молодец, лейтенант. С такими не пропадём.
Шариков: Босс, вы всё выяснили? Что это за мразь и зачем совершила такое?
Когтин: Два раза сидел за схожие преступления, но без смертельного исхода. С ним уже всё. Под тяжестью улик подписал признательные показания и дожидается суда в лазарете.
Шариков: Почему там?
Когтин с толикой раздражения усмехнулся, глядя себе под ноги: Там безопасней. Не забивай голову, малой. Расследование завершено.
Лосев вскинул копытом и глянул на часы: Думаю, вам есть, о чём поболтать, напарники. А мне нужно бежать. (комиссар примагнитил лежащие в карманах пальто бионические лапы и вышел из палаты). Выздоравливай малыш, тебе предстоит сопровождать этого маньяка в суд. К тому моменту ты должен быть в форме. (затем хохотнул) В прямом и переносном смысле.
Шариков опешил, хвост забарабанил по больничной койке: Спасибо, товарищ комиссар. Это честь.
Лосев ухмыльнулся и исчез в коридоре.
Когтин буркнул лейтенанту пожелания скорого выздоровления, и вышел вслед за комиссаром; в коридоре он догнал его и шёпотом обратился: Простите, я… Считаете, это хорошая идея? С сопровождением подсудимого.
Лосев: По закону Заповедника на суд подсудимого должен доставлять сыщик, имевший непосредственное отношение к расследованию. И помнится – ты отказался. Или всё же передумал?
После совершённого злодеяния Когтину трудно было даже выходить из дома. Четвёртую неделю страдал он от тревожного расстройства; оно и ранее преследовало майора, но теперь всё больше походило на бешеного носорога, мечущегося в его голове.
За прошедшие дни у майора случилось несколько панических атак и значительно ухудшился сон. Помогала лишь водка. Да побольше.
Он не хотел иметь ничего общего с расследованием после того, как пройдёт суд.
Когтин с ужасом представлял фото молодого лейтенанта, доставляющего волчару в суд; через много лет, когда всё может стать явным. И подпись: молодой лейтенант пытками и угрозами выбил из подозреваемого признание в четырёх убийствах. С ужасом от мысли, что он может оказаться на месте Шарикова.
Нужно держаться в тени и тогда звери даже не вспомнят какого-то там майора Когтина. В крови майора, в его кошачьей натуре была способность сливаться с окружающей средой, становясь невидимым. И этим он сейчас занимался.
Когтин побегал зрачками по сторонам и наклонился к комиссару: Это связано с тем, что вы не хотите обсуждать.
Лосев: Тогда не обсуждаем.
Когтин: Я боюсь, что лейтенант всё же захочет каким-то образом поговорить с подсудимым. И это… было бы… Зная Шарикова, я бы не давал ему возможности увидеться с Серовым. Он может внести смуту в общее дело.
Лосев нахмурился, глядя в пол: По регламенту в пути следования конвоя все разговоры с подсудимым запрещены. Приставим к Шарикову двух надёжных бойцов, чтобы следили за соблюдением правил. А потом мы эту псину вышвырнем из города – он ничего и понять не успеет. Или думаешь, он может стать настоящей проблемой?
Когтин потер лапами уставшие глаза и тяжело вздохнул: Я уже… по правде сказать, я уже с трудом думаю, господин комиссар.
Лосев: Так, НО. (он хлопнул майора по плечам в попытке взбодрить бывалого мента) Иди, отоспись, майор. Дело почти сделано. Дальше я сам.
Глава 21
Клыкастый олень Бамби любил клуб “Милк”. Здесь прошла его юность. Этот клуб, как и Бордель, ранее принадлежал его отцу, а затем и ему самому. До тех пор, пока Бамби не потребовались деньги на новый быстрый кабриолет и новую быструю наркоту – тогда он продал оба заведения крокодиле Ганзе, мелкому коммерсанту; тот неплохо выиграл от этой покупки.
Однако личная комната VIP в этом клубе у Бамби осталась – Ганза не возражал.
Ах, чёрт, сокрушался олень, неумолимо таяла та сумма, которую он получил за продажу двух самых жирных заведений в городе. Слишком быстро уходили эти проклятые деньги, если с ними не хотели работать. А Бамби не хотел. А также не любил и не умел.
Деньги он всегда рассматривал, как собственность, а не ресурс. В отличие от своего предприимчивого отца, который знал и помнил каждую монетку в своих набитых банковских ячейках.
Ласка могла прийти к Бамби и Младшему так же, как и к прочим подозреваемым. Представиться доверенным лицом влиятельного зверя, услышать от них испуганные отнекивания. Но к тому моменту, как очередь дошла до этих двух, она поняла, что есть способ проще. Хотя как проще…
Платье было коротким, красным, а значит – до безобразия вульгарным. Ласка ёрзала на стуле у барной стойки, поправляя платье, тщетно пытаясь прикрыть обнажённые ноги.
Завидев, как косится на неё та Киска-барменша, с которой они говорили в ночь убийства Малышки Зи, Ласка улыбнулась, помахала ей и поманила к себе лапой.
Киска наклонилась, чтобы сквозь громкую музыку расслышать, что там ей хочет сказать знакомая гостья.
Ласка: Мы с тобой раньше встречались! Но если ты кому-нибудь обо мне расскажешь – я тебе всё еб*ло раскурочу, понимаешь меня?! (Киска отстранилась, мордочка её сделалась беспокойной) Понимаешь?! И дай мне виски, сто. Холодный.
Та испуганно кивнула и поспешила удалиться в другой конец бара.
Ласка успела окончательно пожалеть, что выбрала столь короткое платье к тому моменту, как завидела на горизонте клыки и рога Бамби. Младший, на две головы ниже своего друга, терялся в его тени. Если бы не длинные уши, толпа затоптала бы его во время танца.
Ласка выглядела неряшливо в этом наряде, ей было неуютно.
Но похоже, эта её неказистость и привлекла оленя Бамби, который подошёл к ней и бесцеремонно приобнял за талию: Детка, одна здесь?
Не очень, конечно, приятно ощущать себя бабой из Борделя, но раз уж собралась делать – надо делать до последнего, – подумала Ласка. Затем дурашливо рассмеялась: Ну да, немножко! А ты?!
Бамби: Не, со своим другом! Но ты его не бойся, он зайчик! У нас VIP-комната, не хочешь присоединиться?
Бионическая лапа оленя уже тащила Ласку на второй этаж. Бамби грубо расталкивал посетителей на своём пути. Следом за ними прыгал сын мэра – Косой-Младший.
Бамби был впечатлён тем, как нагло хлещет водку эта смущённая девчонка; а потому – старался не отставать: Милая, ты бы так не налегала. Ещё весь вечер впереди.
Младший рассыпал по столу белый порошок: Да ладно, можно хоть цистерну бухла выпить, если есть эта штука.
Бамби: Да, совсем про него забыл. Знаешь, что это?
Ласка: Кажется, я видела такое пару раз.
Бамби: Пробовала?
Ласка хихикнула: Не-а.
Нюх-нюх. Ласка протёрла нос салфеткой и испуганно осмотрелась по сторонам. В разуме закралась тревога, отчаянно зашелестело израненное сердце, качая по телу хищную кровь. Обострились очертания предметов. И большие клыки оленя Бамби показались ей ещё больше. Размером с саму Ласку.
Она очень надеялась, что не потеряет контроль над ситуацией. Если эти двое попытаются сделать с ней что-то, чего она не хочет…
Беретта была в её клатче – смазана и заряжена. Клатч – в её маленькой крепкой лапке. Она, конечно, очень не хотела бы закончить этот вечер убийством влиятельных травоядных, но ещё меньше она хотела бы быть оттарабаненной этими двумя богатыми гондонами.