– А если в вашей земле так хорошо, то зачем же вы едете к нам?… Но что это такое? испуганным голосом произнес вдруг мой собеседник, показывая трепещущею рукой в степную даль.

Вдали что-то светилось под солнечными лучами и потом исчезало в подымавшейся песчаной пыли: опытный ли глаз мирзы Али или просто инстинкт сказали ему, что это арабы. Несмотря на то, что я вижу вдаль хорошо, я долго не отличал ничего, кроме какой-то движущейся массы: наконец и я мог разобрать, что к нам приближалась группа вооруженных арабов, на светлом оружии которых играло солнце. Когда они подъехали ближе, можно было сосчитать эту группу: оказалось их шесть человек, тогда как мирза возвестил нетвердым голосом о появлении двадцати арабов. Копья держали они наперевес, будто направляясь в битву, и черными клубами неслись впереди волосяные пучки наконечников, символы смерти, по арабскому убеждению. Пестрые, живописные костюмы и рьяные кони резко означались в степной пустоте и одноцветном фоне картины.

– «Я эйя» (эй, эй)! кричали всадники еще издали, но это предуведомление было напрасно: наши персияне давно уже увидали их, осмотрели свои ружья и приготовились на всякий случай, не зная намерений арабов.

– «Эри феккир фи» (посмотри, послушай меня), кричал один из всадников, отделившийся от группы в подъехавший близко к нам.

– «Эвалла» (что такое)? отвечал один из наших чарвадаров, знакомый с арабами и их языком.

– «Я эдьнас»(о люди)! говорил бедуин, потрясая копьем, не видали ли вы здесь гиену, пробиравшуюся с поджатым хвостом? Ей сопутствуют два шакала.

– Признаюсь, на такие вопросы всякий бы счел араба сумашедшим или дурачком, хотя между бедуинами и мало водится дурачков, потому что здесь этим промыслом ничего не приобретешь; но чарвадар наш понял в чем дело, и тотчас же отвечал на живописную фразу араба;

– Здесь был шейх с двумя малыми и уехал с полчаса, вон в ту сторону.

И чарвадар показал рукой по направлению, противоположному той стороне, в которую уехал шейх: никто ему не противоречил.

– «Ишь улюмек» (какое у тебя известие)? спросил чарвадар.

– Гиена подстерегла в долине, на один переход отсюда, благородного, чистоцветного сокола и умертвила его: он из нашего племени. Мы везем труп его и ищем гиену, которой покажем звезды в красный полдень.

Сказав это, арабы пустились по тому направлению, которое указал им хитрый чарвадар. Один из всадников был без плаща, но вез какую-то ношу поперек седла: вероятно это был труп убитого родича, завернутый в плащ.

– «Аля хирет-улла» (с Богом)! воскликнул им вдогонку чарвадар, но всадники уже не слыхали его.

Так шейх, черными красками описывавший своих соседей, был не больше, как скитающийся убийца! И как спокойно и невинно беседовал он со мной, только что совершив кровавое жертвоприношение соплеменника! Но в арабской жизни, как я после присмотрелся и прислушался, такие эпизоды встречаются очень нередко: наверное, два семейства или даже два колена разделял давнишний иск крови, священный закон для бедуина, и, подстерегши свою жертву, араб зарезал ее прехладнокровно, как будто исполнил высокий долг отечеству. Другого взгляда на такие дела здесь и не бывает. Разумеется, очередь теперь за этим арабом, и рано ли поздно ли, пустынная Немезида поразит если не его, так кого-нибудь из его родичей.

Избегая опасного вмешательства в иск крови, чарвадар наш солгал нарочно: за ложь ничего не будет, а за правду можно поплатиться иной раз головою.

Наступило время подниматься с привала: прервалась на сей день параллель трех главных племен южной Персии, друг другу враждебных и осужденных на вечную тревогу – персиян, илиятов персидских и арабов. Ничего не делая для общего блага, ни даже для собственного преуспеяния, они стараются лишь жить одно на счет другого, а над ними тучею голодной саранчи нависло персидское начальство, которое полезно меньше всех, а притязаний имеет больше кого-либо. В этом хаосе преждевременного разложения единственное живоносное начало представляют кочевники.