Костюм прибывших гостей степных представлял некоторую смесь арабского с персидским, но главную черту в этом костюме составляла чалма, а дополнительную – копья и ружья, неизменные спутники в пустыне, где надобность в оружии представляется на каждом шагу. Физиономия старейшего была, очень привлекательна: большой прямой нос, живые маленькие глаза, круглая черная борода и матовый цвет правильного лица, при живописном костюме невольно привлекали взоры на сорокалетнего красавца, очевидно ухаживавшего особенно за своею смолистою бородою, потому что у арабов это украшение ценится очень высоко, и даже в числе синонимов храбреца стоит прозвание: «чистоусый», а в числе клятв – «клянусь твоими усами». Домочадцы его были молодые и мускулистые ребята, одетые налегке, с обнаженными ногами. Все три араба были среднего роста, как и большинство арабского племени, у которого по этому случаю существует даже пословица: «всякий большерослый – глуп».
Старшина подошел к моему лагерю и приветствовать меня, по-арабски:
– Да будет ваше утро подобно сливкам!
Такое странное приветствие срезало меня: я не знал что отвечать, тем более, что арабскую живую речь мне привелось слышать здесь впервые. Поклон шейха не был похож на поклон мирзы Али, который, из корпуса своего, прямого как арабская буква элиф, выделывал изогнутую букву лям.
Поняв мое смущение, старшина обратился ко мне с персидскими приветствиями, между тем как домочадцы расстилали ему ковер и устраивали свой лагерь.
Кальян сближает людей на Востоке скоро: я мог услужить шейху готовым кальяном, а для мусульманина, за исключением пуритан-ваххабитов, нет ничего необходимее и даже приятнее табаку. Шираз производит в изобилии отличный кальянный табак (тубмеки), славящийся на всем Востоке; арабы точно также жадны до куренья, и у бедуинов есть даже свои трубочки, состоящие лишь из двух глиняных цилиндров, без чубука, что они называют неправильно «гальюн». Бедуин без церемоний набивает один цилиндрик табаком «тютюн», а из другого тянет благовонную струю дыма. За кальяном разговор наш с приезжим пошел по-персидски довольно успешно, хотя и лишился фигурного склада бедуинской речи. Араб оказался из тех симпатичных, хотя и плутоватых отчасти, натур, столь обыкновенных в этой породе, и беседа наша не замедлила оживиться. На Востоке не соблюдается европейских правил замкнутости и невмешательства в чужие отношения: вопросы безразлично предлагаются обо всем. Да и как было не предаться полной свободе речи, сидя в вольной пустыне, чуть не глаз на глаз с коренными детьми ее!..
– Напрасно вы величаете нас детьми арабскими «ибн-араб», говорил мне шейх; какие мы арабы? Вышли сюда мы уже давно, и не запомним как давно; большая часть из нас даже перешла в шиитов (при этом шейх бросил косвенный взгляд на соседей-персиян), так что настоящие беду признают нас не больше, как обиранившимися арабами «муста аджем».
– Где же ваши жилища?
– Наши селения не так далеко отсюда, на два или на три перехода, на окраине» Дашти гермсира». Житье наше здесь очень трудное, но воротиться уж нельзя: кочевья наши прежние давно заняты другими племенами. Здесь нас со всех сторон теснят, и между собою мы живем в большой разладице, – забыли старое слово: «раздор спит: проклятие Аллаха тому, кто разбудить его!» Правитель Абушехра налагает на нас разные поборы, которых мы по возможности не даем.
– Ну, это делаете не вы одни, а целый Иран так поступает; только живя в степи, вы можете легко уклониться от поборов.
– Тогда правитель Абушехра старается поднять между нами племя на племя, что нередко ему и удается. С левой стороны близ нас живут бахтияри, разбойничье племя, которому счету нет; главные между ними чефт-ленги и чахар-ленги. Вот об них-то сложена арабская пословица: «он исполняет законную молитву и в то же время тащит потихоньку землю, чтоб украсть что-нибудь». С другой стороны, там далеко, живут белуджи, самые скверные разбойники: степь у них неприступная, с трясинами, ездят по ней только на белуджистанских верблюдах, которые не ходят, а скользят по земле. Коли уж попался в руки белуджам, то жив не выйдешь: ограбят и убьют; даже детям не дают пощады.