Франя

 
Амуром был сражён мужик,
И то, что Франя католичка
Преградой не было в тот миг.
 
 
Когда Амур стучится в двери,
Тогда при выборе жены,
Национальности и веры
Для человека не важны.
 
 
Так неожиданно просватал
Мужик, огромный как скала.
Проплакав на плече у брата
Всю ночь, согласие дала.
 
 
В одной церквушке православной,
Она уже грядущим днём,
По католически зеркально,
Крестилась перед алтарём.
 
 
Всплакнула с братиком немного,
Пролив слезу ему на грудь.
Потом присела на дорогу,
И тронулась в далёкий путь.
 

III

 
Какая ждёт сестричку доля?
Чем повстречает дальний край?
Как колосок в широком поле
Один остался Николай.
 
 
Ему едва минуло двадцать.
Хоть ростом мал, но полон сил.
Не ведая куда податься
Бесцельно городом бродил.
 
 
А время было не простое.
Распоясался хулиган.
Сидел в гостинице «Савойя»
Петлюра – главный атаман.
 
 
А мародёры без устали,
Весь день ходили по дворам
И те квартиры очищали,
Что не успела немчура.
 
 
Стрельцы явились сечевые,
И гайдамаки в зипунах.
Носились всадники шальные.
Вокруг витали смерть и страх.
 
 
Слоняясь в поисках работы,
Шёл по проспекту Николай.
Вдруг на углу окликнул кто-то:
– Иди сюда и прочитай!
 
 
Висела на стене «Савойя»
Доска, на ней белел листок.
Стояли юноши толпою,
Но прочитать никто не мог.
 
 
В недоумении ребята
Смотрели: – что там на доске.
Всё дело в том, что напечатан
Был текст на польском языке.
 
 
Язык своих шляхетных предков
Для Николая был родной.
Он говорил на нём нередко
До расставания с сестрой.
 
 
Вот от внимания робея,
Он объявление прочёл.
И окружившим ротозеям
Его дословно перевёл.
 
 
– Петлюре нужен был сотрудник
Для выполненья важных дел.
Секретных и особо трудных.
Чтоб польским хорошо владел.
 
 
Минуты даром не теряя
Вошёл он, дверь, толкнув плечом.
После беседы с Николаем,
Он принят был секретарём.
 
 
Случилось так, что атаману
С секретарями не везло.
Один из них был вечно пьяный,
Другой – судим за воровство.
 
 
Погиб от артобстрела третий,
Четвёртый неуч был и хам.
Паршивец планы рассекретил,
И убежал к большевикам.
 
 
А пятый был вполне приличный,
Но у него болела мать.
И он, как человек столичный,
Не стал из Киева бежать.
 
 
Всё это мучило Петлюру.
От безысходности грустил.
Достойную кандидатуру
Уже отчаялся найти.
 
 
В провинциальном городишке
Достойных не было, но вот
Явился грамотный парнишка,
И настоящий полиглот.
 
 
И этот парень сероглазый
Был мудр как Козьма Прутков.
Он удивил, промолвив сразу,
Что знает восемь языков.
 
 
Симон Васильевич заметил,
Что парень не имеет сил.
Его в гостиничном буфете
Он первым делом накормил.
 
 
Внезапно парень стал фигурой,
Работу эту обретя.
Все поручения Петлюры
Старался выполнять шутя.
 
 
Хотя печальным было время.
Не разберёшь: где фронт, где тыл.
На плечи непростое бремя
Симон Васильевич взвалил.
 
 
У патриотов в жилах стынет
Кровь. Не поймёшь: кто враг, кто друг.
Схватив когтями Украину,
Порвать стремятся все вокруг.
 
 
В Одессе слышна речь чужая,
Потомков Дюка Ришелье.
Набросились голодной стаей,
Приплыв туда на корабле.
 
 
Решили видно оккупанты:
Раз Дерибас и Лонжерон
Французы, значит у Антанты
Быть этот город обречён.
 
 
Гуляют в поле анархисты,
А с ними Нестор – атаман.
Во Львове и горах лесистых
Ясновельможный польский пан.
 
 
На Юзовку из Таганрога
Идут Деникина полки.
Бандитов разномастных много,
А в Киеве большевики.
 
 
Не помнил Коцюбинский Юра
О наставлениях отца.
Печально размышлял Петлюра
О приближении конца.
 
 
Он часто спорил с Николаем,
Ответ на свой вопрос искал
Ночами, с ним за чашкой чая:
Чем обусловлен их провал?
 
 
Сверлила мысль атамана
О том, что было не резон
Ещё во времена Богдана,
Идти к кому-то на поклон.
 
 
Вздыхая, размышлял мужчина,
Пытаясь отыскать ответ.
Старался рассмотреть причину
Дел нынешних сквозь толщу лет.
 
 
Одним бессонным чаепитьем,
Надвое разделив пирог,
Огромной череде событий
Он дать свою оценку смог:
 
 
– Ценю я подвиг Ярослава,
Когда чредою славных дел,
Могучей развитой державой
Князь сделал киевский удел.
 
 
Продумав всё довольно тонко,
Одно он всё же не учёл.
Не завещал своим потомкам,
Как нужно передать престол.
 
 
От этого меж кровных братьев
Пошла такая чехарда,
Что междоусобное проклятье
Пошло на долгие года.
 
 
Столкнувшись лбами, как бара́ны,
Страну отдали на раздор.
И покорились басурману,
Не в силах дать ему отпор.
 
 
Пришёл захватчик желтолицый,
Народы, угоняя в плен.
Спалил и разорил столицу,
Стал речкой крови Борисфен.
 
 
А на болоте за лесами,
Где жили в страхе и нужде,
Батыю покорились сами
И стали дань платить орде.
 
 
Потом другое поколенье,
На берегу Москва реки,
На право каждого княженья
В орде просили ярлыки.
 
 
У князя меч булатной стали,
У подданных в глазах испуг.
Они ордынцами ставали,
Утратив вольный русский дух.
 
 
Всё больше люд закабаляя,
Ставала крепче власть царя.
Русь превращалась в волчью стаю,
Стремясь соседей покорять.
 
 
Росла как на дрожжах держава,
Всё больше новых лоскутов
Пришито было слева, справа.
Так пали Новгород и Псков.
 
 
Распространялась как саркома:
Казань, Рязань, Кубань, Донбасс,
Сибирь, Алтай, станицы Дона,
Степь половецкая, Кавказ.
 
 
Чернигов, Киев, Львов, Варшава,
Тмутаракань и Таганрог.
Считая, что на это право
Даёт всемилостивый Бог.
 
 
Властитель на Руси считает,
Что сам господь его просил
Ходить везде, освобождая
Народы, не жалея сил.
 
 
А где прошёл освободитель,
Там слышно только свист кнута.
Стоит сгоревшая обитель,
Повсюду грязь и нищета.
 
 
Слышны девиц и женщин стоны,
Плач вдов, сиротских слёз река.
Везде ордынские законы,
И пятна крови на руках.
 
 
Всё это ждёт и Украину.
Горит несчастная земля.
И это мне невыносимо,
Поэтому воюю я.
 
 
Хочу, чтоб было всё по чести,
Я по натуре оптимист.
Чтоб люди все трудились вместе.
Такой я, Коля, утопист.
 
 
Весь мир построен на химере,
Все потеряли ориентир.
А как вести вперёд без веры?
Какой я, к чёрту, командир?
 
 
Порядок в войске – есть основа,
А у меня в полках бардак.
Недавно, перебрав спиртного,
Проштрафился один казак.
 
 
Ворвался с шашкой в дом еврея,
Погром устроил и разбой.
Хозяину порезал шею,
И надругался над женой.
 
 
И я не стал терпеть такое,
Он опозорил нашу рать.
Его, поставив перед строем,
Велел подонка расстрелять.
 
 
Надеюсь, станет ясно люду,
Что наша власть за них стоит.
Итак, враги кричат повсюду
О том, что я антисемит.
 
 
О! Как мне это надоело:
Всё склоки, сплетни и молва.
Берёшься за благое дело,
А слышишь глупые слова.
 
 
А воевать никто не хочет.
Им всем на Родину плевать.
Они не думают про почесть,
Не защитят отца и мать.
 
 
Наверно дрыхнут в карауле,
Заговорились мы с тобой.
За ночь и глаза не сомкнули,
А завтра ждёт кровавый бой.
 

IV

 
Пошли с рассветом как лавина
На Винницу большевики.
Их войны вольной Украины
Отважно встретили в штыки.
 
 
Сверкали шашки гайдамаков,
Косил с пригорка пулемёт.
Солдаты, злые как собаки,
Сражались не щадя живот.
 
 
Упорства хлопцам не хватило,
Давили их со всех сторон.
И под напором красной силы
Рассыпался весь гарнизон.
 
 
Исход войны на бранном поле
Не есть превратности судьбы.
А независимость и волю
Никто не дарит без борьбы.
 
 
Свобода не была желанна,
Ведь малоросс в душе был раб.
Все расползлись как тараканы,
Запрятавшись под юбки баб.
 
 
Враг Украину на колено
Поставил, затянув петлю.
Москву признали сюзереном,
И покорились москалю.
 
 
Бежал Петлюра за границу,
Желая там найти покой.
В Париж, Монако или Ниццу,
И Николая звал с собой.
 
 
Но людям хорошо ведомо:
Чужбина – далеко не рай,
И стены помогают дома.
Вот и остался Николай.
 
 
Промчалось времени немало.
Сестра, живя в чужом краю,
Братишке весточку прислала,
Где описала жизнь свою:
 
 
– Ну, здравствуй! Мой супруг Алёша
Сказал мне: брату напиши.
Муж очень добрый и хороший,
Во мне не чающий души.
 
 
Он очень любит веселиться,
Всегда улыбка на лице.
Я восседаю как царица
В сапожках красных на крыльце.
 
 
Его изба под черепицей.
Хозяйский дом лежит на мне.
Зимой над крышей дым клубится.
Резные ставни на окне.
 
 
А во дворе сарай и баня.
Муж, хоть и не мастак речей,
Но часто повторяет: – Франя,
Ты ясный свет моих очей.
 
 
Визжат в сарае поросята,
Он сам их кормит поутру.
А гуси, утки и цыплята
Весь день гуляют по двору.
 
 
Жаль, что стирается до крови
Моя шляхетная рука.
И Алексей дои́т с коровы
Ведро парного молока.
 
 
Излишек масла и сметаны,
Яички, мясо и творог,
Он брату отдаёт – Ивану,
Всё то, что посылает Бог.
 
 
Не торопясь горбатить спину,
Иван живёт через забор.
И у него с женой Горпиной
Детишек малых полный двор.
 
 
Муж с братом на лицо похожи,
Но Алексей не дармоед,
И споро обувь шьёт из кожи
Уже, наверно, много лет.
 
 
Он обувает всю округу,
И пашет не жалея сил.
Сельчане жалуют супруга,
Он уваженье заслужил.
 
 
Всё хорошо, обильна чаша.
В семье порядок и уют.
Душевный люд. Деревню нашу
Все люди Те́рлицей зовут.
 
 
И это не деревня даже,
Село. Пол тысячи дворов.
В лавчонках бойкие продажи,
На праздник звон колоколов.
 
 
Церквушка есть и даже школа,
А также синагога есть.
Вот только жаль, что нет костёла,
Зато евреев тут не счесть.
 
 
Все лавки держат иудеи,
Весь центр ими заселён.
Заказы есть у Алексея —
Он обувает ихних жён.
 
 
Мой муж хранит, всех дам колодки.
Никто не бегает в лаптях.
Все местечковые красотки
Красуются в его туфлях.
 
 
За вещь красивую еврею,
Не жалко отдавать рубли.
Никто, однако, не имеет
Таких сапожек как мои.
 
 
Они из красного сафьяна,
У них изящный каблучок.
Наверно модницы Милана
Таких не видели сапог.
 
 
Пусть не в Милане, но в округе,
Завидуют все дамы мне.
И ни одной моей подруге,
Таких не видеть и во сне.
 
 
Хотя особо красоваться
Не очень получалось тут.
В местечко лучше не соваться
Когда погромщики идут.
 
 
В чём провинились иудеи?
Они хотят спокойно жить,
Но обожают прохиндеи
Их лавки и дома громить.
 
 
Я очень часто вспоминаю
Пекарню нашу. Тот кошмар,
Когда зверей двуногих стая
У нас устроила пожар.
 
 
От дыма не было нам видно
Кто там устроил ералаш.
Но была во сто крат обидно,
Что с ними был и Лёнька наш.
 
 
А здесь евреев пол местечка.
Когда приходит вуркаган,
Их дети прячутся за печкой
В домах соседей христиан.
 
 
Я тоже их нередко прячу.
Бандит лютует, просто жуть.
Младенцы, и они не плачут,
Боятся лишний раз дыхнуть.
 
 
Лесные банды постоянно
Осуществляют свой налёт.
У них винтовки и наганы,
Порой бывает пулемёт.
 
 
Злодеи режут беспощадно
Старух и маленьких детей.
Повсюду слышен мат площадный,
Пальба и топот лошадей.
 
 
А если попадёт девица,
То разговор совсем другой.
Не постесняются глумиться,
Лишая чести всей гурьбой.
 
 
Хотя разбойников немало,
Крестьян не трогает братва.
Зайдут, попросят хлеб и сало,
И самогона литра два.
 
 
Иное дело продразвёрстка.
Амбары, вычистив до дна,
Увозят целые повозки
Муки, соленья и зерна.
 
 
Амбар пустой, нет даже крошки.
Нас оставляют на бобах.
Но, слава Богу, есть немножко
Съестных припасов в тайниках.
 
 
Потом Советы победили,
Прогнав германцев за порог.
Бандитов всех переловили,
И посадили под замок.
 
 
Крестьянам дали по наделу.
Теперь кто трудится, тот сыт.
Мы можем заниматься делом,
И стал налаживаться быт.
 
 
Грабёж сменили продналогом,
Ушёл в предание испуг.
Стал Алексей трудиться много,
Весь день не покладая рук.
 
 
Не бродят больше хулиганы.
Не страшно ни в ночи, ни днём.
Муж приволок мне фортепьяно,
Я музицирую на нём.
 
 
Минорно мне, мой братец милый.
Живём уже, который год.
Я чем-то Бога прогневила
Раз он потомства не даёт.
 
 
Молю неистово Мадонну,
Однако не растёт живот.
Погиб мой сын новорождённый,
И пару раз теряла плод.
 
 
Так и живу я, милый Коля,
Такой удел послал мне Бог.
Учу письму детишек в школе.
Пойду сегодня на урок.
 
 
Теперь знаком язык евреев,
Я с ними говорю на нём.
Мечтаю встретиться скорее