Франя

 
С тобой одним погожим днём.
 
 
Тебя я встречу хлебосольски.
Наступит ли счастливый миг?
Вот и пишу тебе по-польски,
Чтоб не забыть родной язык.
 
 
Прощай, пиши. Как я мечтаю
Тебя увидеть поскорей.
На свете у меня, я знаю,
Есть только ты и Алексей.
 
 
Письмо заветное читая,
Не отводил распухших глаз.
И на ресницах Николая
Слеза искрилась как алмаз.
 
 
Она жива, сыта, любима.
Уже закончилась война.
И в сердце у него незримо
Плескалась радости волна.
 
 
Промчались лихолетья годы,
Коварный голод не скосил.
Ушли в предание невзгоды,
А он здоров и полон сил.
 
 
В стране крепчает власть народа,
Прогнозам чёрным вопреки.
И вот уже почти пол года,
Как он пошёл в большевики.
 
 
Энтузиазм большая сила.
Его отличный аттестат
Сгодился. Партия вручила
Печатью пахнущий мандат.
 
 
Когда работу не осилил
Один безграмотный матрос,
То Николая пригласили
Прийти на встречу в Губкомпрос.
 
 
Книгопечатанье по свету
Гуляло, и пришло в наш край.
Печатать книги и газеты
Теперь обязан Николай.
 
 
Когда-то в Виннице газету
Печатал отставной капрал.
Теперь от цеха следа нету,
И разбежался персонал.
 
 
Стоял когда-то до пожара,
Иезуитский монастырь.
Теперь остался флигель старый,
Покрытый сажею пустырь.
 
 
А рядом дом одноэтажный.
Сюда явился Николай.
Ему сказал начальник важный:
– Вот тут газету выпускай.
 
 
Ты коммунист, а это значит —
Титан, Антей, я не шучу.
Любая сложная задача
Тебе должна быть по плечу.
 
 
Какой герой из Николая?
Он не Геракл, не Тесей.
А тут прошёлся, всё сжигая,
Своим подарком Прометей.
 
 
Для подвигов не вышел ростом:
Три локтя и вдобавок пядь.
Сказать «вперёд», конечно просто,
А если камень не поднять.
 
 
Он понимал: трудна дорога,
И ждёт его сизифов труд,
А на пути препятствий много,
Но нужно проложить маршрут.
 
 
Глаза наполнились тоскою,
И заиграли желваки.
А перед биржей, близ «Савойя»,
Стояли молча, мужики.
 
 
Он от досады чуть не плача,
Без предисловий и предтеч,
Едва надеясь на удачу,
Им произнёс такую речь:
 
 
– Огромной важности работу
Сегодня поручил Губком.
Желает ли, ребята, кто-то
Со мною стать к плечу плечом.
 
 
Не славы, а идеи ради,
Такой сейчас великий миг.
Должны мы в Виннице наладить
Печатанье газет и книг.
 
 
Скажите, кто помочь желает,
Работу мы найдём для всех.
Почёта я не обещаю,
Но верю, что придёт успех.
 
 
Зарплаты вряд ли будет много,
Зато работы целый воз.
Колючий куст руками трогать,
Чтобы сорвать охапку роз.
 
 
Большую искренность и силу,
Вложить сумел он в эту речь.
Такое это время было,
Что он сумел людей увлечь.
 
 
На город опускался вечер,
Проплыла туча, а за ней
Садилось солнце. Вдруг навстречу
Шагнуло несколько парней.
 
 
Вот так удалось сдвинуть дело.
По Виннице пронёсся клич.
Работа споро закипела,
Достали доски и кирпич.
 
 
Не без подсказки ветеранов,
В старинном доме близ реки,
Под ветхой лестницей в чулане,
Нашлись печатные станки.
 
 
Всё могут сделать пионеры,
И Николай без суеты,
Нашёл толковых инженеров,
Достал бумагу и шрифты.
 
 
Когда газетные страницы
Сошли с печатного станка,
Летали в воздухе как птицы
Фуражки возле потолка.
 
 
Всегда с успехом поздравляют
Того, кто славится трудом.
В пример приводит Николая
Другим работникам Губком.
 
 
Нос, не задрав от этой чести,
Он просыпается чуть свет,
Пытаясь с коллективом вместе
Улучшить качество газет.
 

V

 
Однажды, повстречав красотку,
Он от любви сошёл с ума.
Её изящная походка
Его оставила без сна.
 
 
Когда пушистые ресницы
Поднял проказник Купидон,
В уста медовые девицы,
Как в бездну провалился он.
 
 
Он утонул в объятьях страстных,
И губы жадно целовал.
А молнии из глаз прекрасных
Его сразили наповал.
 
 
С его холодной кровью польской,
Произошёл какой-то взрыв.
У них на свадьбе комсомольской
Гулял весь городской актив.
 
 
Словам на свадьбе мало места.
Лишь пей, и «горько» повторяй.
Сидела юная невеста
И с ней счастливый Николай.
 
 
Начальник, с браком поздравляя,
Незамедлительно вручил
Супруге юной с Николаем
От новой комнаты ключи.
 
 
Добавил, жениха целуя:
– Семья должна иметь свой дом.
Тем более, что честь такую
Ты заслужил своим трудом.
 
 
Умолкли свадебные песни,
Шум голосов и пьяный крик.
Он со своей женою вместе
Пошёл по жизни напрямик.
 
 
Замок, в волненье открывая,
Ликует новая семья.
А комната, хоть небольшая,
Зато отдельная, своя.
 
 
На кухне самовар из меди,
Кастрюли, примус и буфет.
Вдобавок чудные соседи,
И даже тёплый туалет.
 
 
Две небольшие комнатушки
Занял стекольщик Соломон,
С женою – Цилею толстушкой,
Два сына: Фима и Семён.
 
 
Семен – воспитанный парнишка,
Неповоротливый толстяк,
Весь день читал на кухне книжки,
Готовился пойти в рабфак.
 
 
А Фиме места было мало.
Мал, но остёр на язычок.
И канарейка умолкала,
Когда он в руки брал смычок.
 
 
Когда весеннею порою
Он заливался как скворец,
Казалось, с скрипкою своею
В особой дружбе сорванец.
 
 
А в дальней комнате, близ ванны
Жил очень милый человек.
Угрюмый и довольно странный
Седой сапожник – старый грек.
 
 
Пропахший лаками и кожей,
Сидел в сапожной будке он.
Все звали старика Серёжей,
Хоть был по паспорту – Саргон.
 
 
Он ассирийцем был вообще-то,
Когда-то это был их дом.
Их старики учили деток
Владеть сапожным ремеслом.
 
 
Но все их греками считали,
За очень смуглый кожи цвет.
У нас их предки проживали
Уже почти, что триста лет.
 
 
Судьба его не балова́ла,
Он без ноги был – инвалид.
Весь день по дому хлопотала
Жена по имени Лиллит.
 
 
У них когда-то сын был Юра,
О нём и горевала мать.
Его за что-то сам Петлюра
Распорядился расстрелять.
 
 
Хотя и вздорили порою
На кухне за любой пустяк,
Но жили дружною семьёю
Евреи, греки и поляк.
 
 
Никто не пил и не буянил
И за собою убирал.
Бывало, Фима хулиганил,
За что по шее получал.
 
 
А Николай по-молодецки
Был оптимистом той порой.
Он в этот Вавилон советский
Явился с юною женой.
 
 
Они и ахнуть не успели,
Как пролетел медовый год.
Зашевелился в колыбели
Пищащий маленький приплод.
 
 
Жизнь словно зебра полосата,
И вслед за белой полосой,
Приходит страшная расплата —
Старуха с острою косой.
 
 
Печаль ложится болью в сердце
Когда уходит пожилой.
Сто крат больней, когда младенца
Накроют мраморной плитой.
 
 
Кручина, душу разрывая,
Послала непосильный груз.
И на руках у Николая
Скончался милый карапуз.
 
 
Потеря не даёт покоя,
А в голове сплошной туман.
Не в силах справиться с тоскою,
Жена присела на стакан.
 
 
Она так сильно напивалась,
Что не могла идти домой.
И ничего не оставалось
От красоты её былой.
 
 
Расстаться с жизнью захотела,
Бросаясь в прорубь, а потом
Её безжизненное тело
Нашли весною под мостом.
 
 
Чтоб пережить потери эти,
Нырнув в работу с головой,
Он посвятил себя газете,
Смерившись с горькою судьбой.
 
 
Он пропадает дни и ночи
В цеху печатном, и ему
Совсем не нужно женщин прочих.
Никем не заменить жену.
 
 
Одна отрада, что у Франи
Чуть-чуть наладились дела.
Забыла прежние страданья
И двух детишек родила.
 
 
Жизнь продолжалась, очень скоро,
Забывшись в праведных трудах,
Он Троцкого клеймил позором
В своих редакторских статьях.
 
 
Учиться никогда не поздно.
Он стал осознавать сполна,
Что стала стройкой грандиозной
С колен встающая страна.
 
 
На задний план сместились беды,
Явился новый интерес.
Он славил новые победы:
Турксиб, Магнитка, Днепрогэс.
 
 
Утихли постепенно грозы,
Настала новая пора.
Страна вновь созданным колхозам
Передавала трактора.
 
 
Почти не помня о страданье,
Дождливым и ненастным днём,
Он увидал письмо от Франи,
В почтовом ящике своём.
 
 
Сестра описывала муки,
И обращалась к небесам.
Бумага обжигала руки,
Катились слёзы по щекам.
 
 
Письмо без «здравствуй» и начала,
Ему несчастная сестра,
– Пойми, мой брат, – она писала, —
Мне помирать пришла пора.
 
 
Мы все живём потомства ради.
Не исключения и я.
Родились Митенька и Надя,
Теперь они моя семья.
 
 
Вполне по меркам деревенским
Был обеспеченным наш дом.
Была я счастлива по-женски,
Но в ясный день ударил гром.
 
 
Ту землю, что крестьян кормила,
Решили передать в колхоз.
Кто не хотел, отняли силой
Всех лошадей, коров и коз.
 
 
Назначен управлять колхозом
Какой-то пришлый горлопан.
Он был небрит, вонял навозом,
Неряшлив, груб и вечно пьян.
 
 
По-пьянке трактор поломали.
Запчасти про́пил негодяй.
И удивился, что собрали
Довольно скудный урожай.
 
 
Болтун, чтоб избежать позора,
Списал убытки на пожар.
Весь хлеб завез в заготконтору,
И подпалил пустой амбар.
 
 
Наверно думали в райкоме,
Что хлеб растёт от громких слов.
Всё председатель проворонил,
А обвинили кулаков.
 
 
Приехал комиссар с наганом.
Шесть работящих мужиков,
По наущенью горлопана
В Сибирь сослали как врагов.
 
 
В правлении всю зиму пили.
Был председатель вечно пьян.
И ничего не посадили
За неимением семян.
 
 
Вновь комиссары прибежали,
Поближе к осени. И вот
Поля пустые увидали,
Списали всё на недород.
 
 
Пришли в будёновках солдаты
И в сено тыкали штыки.
Съестное вынесли из хаты,
Запаковали всё в мешки.
 
 
Бредёт усталая кобыла,
И непосильный тянет воз.
Забрали всё, что в доме было:
Буряк, картошку и овёс,
 
 
Соленья, сахар, лук, морковку,
Цыплят, гусей, курей, свиней.
Стреляли в воздух из винтовки,
Пугая маленьких детей
 
 
И тех, кто утаил съестное.
И никому не повезло.
В итоге этого разбоя
Осталось без еды село.
 
 
Мой муж – сапожник, не крестьянин,
Семью кормил своим трудом.
Весь день, а иногда ночами
Стучал по коже молотком.
 
 
Собрав какие-то пожитки,
Он их на ярмарку отвёз.
Привёз муки немного житной,
И разной снеди целый воз.
 
 
Делил всё честно, без обмана,
Что позволя́ло нам прожить.
И даже отпрысков Ивана
Чуть-чуть пытался подкормить.
 
 
Муж, понимая, что у брата
Нет никакого ремесла,
А ртов по лавкам полна хата,
Еды немного посылал.
 
 
Так продержались, слава Богу.
Немного обуви нашил,
И брата взял с собой в дорогу,
Чтоб на базаре подсобил.
 
 
Он взял серебреное блюдо,
Платок и полушубок мой.
Моё сафьяновое чудо
Вздохнул и тоже взял с собой.
 
 
Иван пришёл назад без брата,
С глазами полными от слёз.
И глядя как-то виновато
Такую байку произнёс.
 
 
Мол, Алексей мой, голодая,
Купил горячий пирожок.
Куски огромные глотая,
Он пищевод себе прожёг.
 
 
Кровь полилась у Алексея
Из горла, и никто не смог
Остановить её. Слабея,
Он рухнул мёртвым на порог.
 
 
Его похоронили ночью,
Иван полил его слезой.
Он даже не запомнил точно
Где брат лежит в земле сырой.
 
 
Цена иванову рассказу
Дешевле, чем согнутый грош.
В глаза хотелось плюнуть сразу,
Но мужа этим не вернёшь.
 
 
Слаба, интеллигентна, кротка
За сильным мужем была я.
Теперь вдова, и две сиротки
Несчастных – вся моя семья.
 
 
Семья осталась без дохода.
Не знала я, где взять еды.
Пока позволила погода,
Спасали травы и грибы.
 
 
Сын в поле ползал на коленях,
Чтоб не видали сторожа.
Таскал колосья и коренья,
Которые колхоз сажал.
 
 
Как за высокую ограду
Пробраться? Взрослый не поймёт.
А сорванца учить не надо,
В любую дырку проползёт.
 
 
Они не ведая запоров,
Порхали словно мотыльки.
Хотя порой собачья свора,
Мальчишек рвала на куски.
 
 
Он изловчился в кладовую
Под стенкой прокопать нору.
Морковь, картошку семенную
Таскал нередко по утру.
 
 
Но это всё же было мало,
Чтоб прокормить трёх едоков.
Я, голодая, замерзала
Без продовольствия и дров.
 
 
Когда снежком запорошило,
Последний промысел отняв,
В селе последняя кобыла
Упала, сильно отощав.
 
 
Село как будто затихало.
Стал пропадать собачий лай.
И даже кошек стало мало.
Их тоже съели, Николай.
 
 
Пишу, не зная, или смогут
Сегодня почту увести.
Сугробом замело дорогу.
Прощай. За нами не грусти…
 
 
Рука дрожит у Николая.
Рыдает он от этих строк.
И город мёрзнет, голодает,
Но тут есть уголь и паёк.
 
 
Когда во двор вкатили сани,
Через каких-то пару дней,
Уже едва дышала Франя.
Лежали дети рядом с ней.
 
 
Брат накормил их жидким супом,