Заканчивалась многолетняя реставрация собора. Многие маляры получив деньги, уезжали с острова или запивали. Некоторые из наших трудников переобулись на реставрацию, за зарплату. За меня замолвил слово перед бригадиром Данила с Саратова. Данила выступал со стэндапом на камеди, я даже его вспомнил. Большой, черноволосый с бородой. Весил Данила килограмм сто тридцать и бухал каждый день. Год он пытался отойти от алкоголя в своём Санаксарском монастыре, но, похоже, безуспешно.
Последним моим страхом была боязнь высоты. Бригадиру на этот вопрос я ответил, что: «Высота для меня ничто». После шестого яруса раскачивающихся лесов меня стало мутить, на двендцатом ярусе я побледнел. Парень рядом сказал:
– Боишься? Это ничего, меня в первый день посадили в люльку на тридцатом ярусе, на колокольне, там почти сто метров. Ты говорят, только не бойся, система лебёдок такая – что можешь пролететь вниз на пять-десять метров. Только сказали, как рядом мужик полетел вниз со свистом. Только и успел сказать: «Мама».
– Разбился?
– Да нет, метров десять вниз проехал и остановился. Я из синего стал зелёным и попросил меня снять после этого. Но один разбился в том году, с шестого упал.
– Выжил?
– Выжил, только к девушкам теперь не подходит, а подкатывает.
– Понятно.
Брусчатка внизу с утра до вечера напоминала мне: «Сегодня ты сорвешься, сегодня ты упадешь» и молитва внутри происходила сама собой. Я упирался мыслью в Бога и не мог отвести внутренний взгляд от страха. Седых волос у меня явно прибавилось. Каждое движение на куполах собора я сначала просчитывал.
Так как жили мы с Данилой теперь вдвоём, я с утра до вечера слушал его стёб и шутки, иногда удачные. Каждый вечер он выпивал и с будуна лез на леса. Пьяный становился душный и мозг выносил на раз. Так прошёл месяц. Мы докрасили стены и купола. Предстояло «снимать» леса, спиливая их сверху. Огромные деревянные конструкции улетали вниз. Задача пильщика была не улететь вместе с досками, потому что зацепить могла как сыгравшая доска, так и просто гвоздь. Я подержал заведённую пилу минуту, и понял, что не смогу, просто упаду туда вместе со спиленной частью.
Был там, среди трудников, полусумасшедший бородач, который бросил курить, потом опять начал, опять бросил и так далее… отчего один из мужиков ему в итоге сказал, что он ведёт себя как всем доступная женщина. Мужичок был странноватый и очень болтливый, он запросто садился на уши, и отвязаться от него было сложно. Я встретил его у магазина в подпитии и он рассказал мне, что насиловал девочек. Подробно рассказал, как заманивал в квартиру, как снимал видео. Я в шоке спросил:
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Я не могу, вот здесь болит, – он ударил себя кулаком в грудь, – Что я натворил, я не могу, я ужасный, ужасный человек.
Я подумал, что он «исполняет» и не поверил ему, если бы он и вправду такое делал, он бы не рассказал. Но потом он достал паспорт и показал фотку, отчего волосы у меня встали дыбом. Это было лицо демона и глаза демона, это была страшная фотография, но это был он. Только без бороды и худой. Значит всё что он рассказал правда. Почему он не сидит в тюрьме. Я посмотрел на него полными ужаса и ненависти глазами и он ответил на мой взгляд:
– Вот так брат.
– Ты мне не брат. Отойди от меня.
Я был в замешательстве. Рассказать кому? Трудников было много, почти всех я знал, среди них была пара здоровых мужиков. Бывший питерский бандит, который так же по-пьяни признался, что сидел, а брата в девяностые убили и второй – подрывник с Урала. Если им сказать, то они его убьют где-нибудь здесь, просто придушат в лесу. С другой стороны, зачем их вообще вовлекать, я могу всё сделать сам. Сбросить тело в Ладогу, выплывет через пару недель в Сортавале, меня уже здесь не будет. Господи, что он вообще наговорил, какая лютая жесть, это же чьи-то дочери. От этого рассказа было гадко и плохо. Я не спал всю ночь и думал. Неужели Бог хочет от меня, чтобы я его убил. Убить тяжело, но такого я смогу. А может он сам ищет смерти, поэтому мне рассказал. Если бы не фотка в паспорте никогда бы не поверил. Через неделю ко мне подошёл тот самый питерский бандит и спросил,
– Ты слышал, что этот фрукт больной рассказал?
– Да, он мне сам рассказал у магазина неделю назад.
– М-м-м, а мне вчера.
– Ты думаешь о том же, о чём и я сейчас? Ты уверен? Может он всё выдумал?
– Такое не выдумать.
– А фотку он тебе показывал в паспорте?
– Нет, а что за фотка.
– Да его фотография до монастырей видимо. Может он сидел? Почему его не убили тогда на зоне?
– Не знаю, меня гнев забирает так, что я придушу его голыми руками.
– Всё это странно всё-таки. Зачем он про себя рассказывает такое? Может он ищет смерти? Он же как бесноватый.
– Никому не говори. То, что я сказал.
– Да я и сам думал его убить. Это не человек, это чудовище б****. У меня нет слов.
Когда мы с Данилой рано утром отплывали на корабль забежал и этот бородач. Нужно проследить за ним на берегу когда пристанем, подпоить где-нибудь и убить. Забью чем-нибудь тяжёлым. С Данилой придётся расстаться, хоть мы и решили проехаться по святыням Ленинградской области. Придумаю что-нибудь. Не знаю, как, но в порту он затерялся и я его так и не нашёл.
– Илюх так мы едем? Кого ты всё ищешь?
– Да так, никого.
То, что он несёт на себе метку проклятия не вызывает никаких сомнений. В мире где существует Бог, высшая справедливость, такие люди искупают грехи кровью. Его собьёт машина, или забьют в пьяной драке. Да и жизнь у него не лучше смерти, судя по тем страданиям и гону который он испытывает. Я глубоко убеждён, что можно убежать от правосудия, от людей, но от Бога нигде не спрячешься.
Сначала мы поехали в Вырицу на электричке. Данила взял двухлитровую коробку вина. Мы тихонько выпивали в вагоне, правда он всё время ходил в туалет и возвращался с запахом конька. Где-то прихватил ещё и фляжку. Пока мы шли до деревянного храма в котором служил преподобный Серафим, Данила ещё крепился, но скоро его развезло. Я зашел в надгробную часовню. Три плиты, Серафим и две схимонахини, видимо духовные чада. У двери стоял мужчина с молитвословом:
– Вы можете на колени встать у плиты и помолиться, так многие делают.
Я вздохнул и встал на колени рядом с плитой. С чего бы начать. Вся моя жизнь какая-то непонятная карусель. Я не знаю есть ли смысл оставаться мне в монастыре и тяжело на душе от того что я выпал последнее время из литургической жизни, всё как-то не так…
Я рассказывал и рассказывал о себе в надежде на то что преподобный услышит. Так я скатился в саможаление, но вдруг почувствовал прикосновение в сердце. Не такое как в келье Иоанна Крестьянкина или на Анзере. НА сердце становится легко-легко, я заплакал и продолжал молиться о том, чтобы преподобный помог мне и моим родным. Простоял так на коленях минут десять. От незримого присутствия святого и того, что он не погнушался так быстро ответить.
Данила стоял и раскачивался снаружи.
– Ты пойдешь в часовню?
– Да я отсюда помолюсь.
– Блин Данил, зачем ты бегал коньяк пил? Куда мы теперь с тобой таким пойдём?
– Как понять куда? В бар конечно куда-нибудь…
– С вещами? Нас ни в гостиницу ни в хостел пьяных не пустят.
Я попросил женщину в лавке открыть нам храм. Она согласилась и на пару минут мы зашли в церковь. Возвращались на станцию уже в сумерках и по дороге поругались окончательно. Я был слишком резок, конечно, но по-другому он не понимал. Решили ехать вместе через Москву, и на вокзале Данила уговорил меня взять билеты подешевле на маршрутку. Когда мы зашли в салон, там сидел один пассажир. Оказалось, что пока нас не наберется шестнадцать человек, машина не поедет. Я окончательно вышел из себя:
– Всё Данил, ты задолбал пошли выйдем, давно было пора настучать тебе пьяному по лицу.
– Да пошли!
– Только вещи заберём сразу, чтобы в крови их отсюда не вытаскивать.
Мы вытащили вещи, постояли друг напротив друга, и Данила пошёл за примирительной литрухой водки. Ждали и пили часа три. К утру я вышел под Тверью, помятый, уставший, нетрезвый с сорока тысячами в кармане. Шёл по обочине. Холодное ноябрьское утро бодрило. Какого чёрта в моей жизни вообще происходит. Хватит наверное ездить, я люблю монастыри за особый дух и атмосферу, за то что там встречаются по-настоящему верующие люди. Общаясь с ними, ты понимаешь, что этот мир не заканчивается на работе и рутины ради детей, не заканчивается творчеством или мечтой переплыть океан на плоту. Существуют другие ценности, не ограниченные тварным миром. Душа стремится вверх, но мешают не столько страсти, сколько отсутствие сил идти. Потому что идти придётся не день или месяц, а всю жизнь. А вообще хочу познакомиться с какой-нибудь девушкой, может и заморочки пройдут. Мне было интересно как моя «доминантная» сторона верующего проявит себя в миру.
Уставший с рассветом я пришёл домой. Бабушка была сонная и как всегда рада моему приезду. Ночую там, где любят – у бабушки.
Книга Отречения.
Имеешь в виду тех, кто живёт на континенте? Тех, кто несется к финишу? Тех, кто застряли в пути? Или слишком занят, чтобы познакомиться с самим собой? Это всё не для меня чувак. Столько народу спотыкается, пытаясь бежать быстрее, чтобы не упасть… Жизнь и без того тяжёлая штука, так нахрена вы несётесь? Мы здесь чтобы приятно провести время. Я буду так жить, пока всё это не закончится. Быть живым это – грёбанное родео, и я намерен высосать весь нектар из шлюхи-жизни, и коптить пока есть силы.
(Монолог Мундога из фильма «Пляжный бездельник»)
Иногда ты можешь, как бы застрять в жизни. Тебе хочется перелистать несколько глав, но нельзя. Ненавижу, когда всё замирает. Ничего не происходит, что бы ты ни предпринимал. Так обидно, ведь жизнь идёт, а ты даже не учишься особо ничему. Больше всего хотелось каких-то изменений в жизни, чтобы кто-то вытолкнул меня из несправедливой и унизительной реальности. Студенчество пролетело мимо, что дальше? Найди работу, возьми ипотеку, женись, заведи детей, заберись в яму, из которой тебе никогда не выбраться? Все мои приятели «застряли» в развитии после окончания универа. Менялись только их лица. Либо уставшие от жизни, либо искаженные гротескные маски, как следствие грехов и «негативных» мыслей.
Зимой позвонил отец Симеон и попросил помочь отцу Матфею обустроиться. Тот уехал на выселки, на окраину всеми забытой деревни, где благотворители-москвичи зачем-то отреставрировали храм. В разных областях я буду сталкиваться с этими православными бизнесменами, которые реставрируют церкви и даже соборы, в заброшенных деревнях и посёлках, где живут две с половиной бабки. Зачем? Хороший вопрос. Не спрашивайте, я не знаю. Пустые храмы, в которых белый священник с женой и детьми умрёт от голодной смерти, если не займётся хозяйством, для которого тоже нужны подъёмные, плюс машина, чтобы возить продукцию – индейку или козье молоко.
Отец Матфей говорил не больше десяти слов в день. Мы расчищали участки от деревьев под огороды, молились в храме по пять часов, благо там была небольшая библиотека. Так я понял, что от пустынной жизни быстро сносит крышу. Хотелось увидеть любое другое лицо, кроме отца Матфея, с кем-то поговорить.
Ночью вокруг домика ходили и выли волки, поэтому поход в туалет за восемьдесят метров был испытанием на прочность. Я брал топор, брал охотничий нож. Отец Матфей как-то сказал:
– Ты не успеешь ударить волка топором, они разбегаются, прыгают на спину и перегрызают шею. Даже если ты убьешь одного, тобой закусят остальные.
– Я понимаю, но без топора и ножа мне совсем страшно.
– Надейся на Бога, я хожу с чётками с молитвой.
– Я постараюсь.
Господи, как же это было страшно. Переломный момент, когда нужно выходить из туалета и идти обратно в дом. Я стою у двери с щеколдой и слушаю, как они воют совсем рядом, чувствуют мой страх. Я набирал в лёгкие воздуха, говорил себе: «Умру, так умру» и шёл обратно. За зиму совсем приуныл и вернулся в Тверь.
Поехал показать бабушке Печоры. В вербное воскресенье на службе маленький мальчик ободрал освященную вербу, так что почки валялись на полу собора. Проходивший мимо благочинный сделал выговор родителям, сказав, что это не объяснили ребенку и грех лежит на них. Обычно такие нравоучения звучат грубо и неуместно. Но отец Филарет говорил, имея на то «духовное право». То есть это обличение воспринималось как-то уместно и по-доброму, не смотря на строгий тон архимандрита. Этот случай запомнился этим «духовным правом», тем как благочинный отличался от всех кого я прежде видел. Я получил уже третий отказ от гостиничного монаха. Нужно было попробовать по-другому, и я обратился к отцу Филарету, на что тот ответил:
– Это послушание отца N, он отвечает за трудников, и я не могу менять его решения, иначе у нас здесь начнётся неразбериха.
– Ясно, спасибо.
Я вернулся в город, устроился на пекарню в гипер-маркете. Восемь часов таскал мешки с мукой и добавками, остальные четыре часа помогал с выпечкой, мыл огромные дежи для замесов. От мешков болела спина. В конце третьего месяца я проснулся и понял, что на работу больше не пойду. Я позвонил начальнику:
– Доброе утро.
– Доброе.
– Хотел сказать, что я на работу не приду.
– Ты заболел?
– Нет не заболел, просто не приду… Ни сегодня, ни завтра. Рассчитаете меня?
– Эм-м-м, ну хорошо.
Интересно как офисным работникам удаётся тянуть лямку годами? Это же убивает. Если бы у них был шанс, начать всё сначала, неужели они жили бы также?
На завод я категорически не хотел – через полгода станешь как они. На склады меня не взяли, да и не хотелось работать с чёрными. Пойти аниматором? Когда-то я подрабатывал Дедом Морозом, даже утренники проводил. В кафе и рестораны набирали только туда, где постоянная текучка, создают невыносимые условия. Из-за своей неустроенности я стал манипулировать Богом, винить его в моих неудачах, возвращаясь к привычной греховной жизни.
Первое на что я обратил внимание, был «западный» взгляд писателей и режиссеров на безысходное принятие ситуаций. Они не рассматривали страдания и жизненные скорби, как путь очищения и изменения. Православного мировоззрения нигде не было, разве что в фильме «Остров» с Мамоновым.
Устроился на работу кольщиком дров. Прикольная работа. Машешь и машешь колуном до вечера. Спину и руки здорово укрепляет. Раз в две недели, мы напивались с Володькой. Он ушёл из баумановки с третьего курса, не выдержав паршивой бытовой и моральной обстановки. Думаю, он просто выгорел на третий год, и восстанавливаться не хотел. Не только там, но и у нас в универе. Его депрессия уходила корнями в развод родителей, который пришёлся на его семнадцатилетие. Он сам про себя порой говорил, что застрял в этом возрасте.
Весной мы стыканулись с Антохой. Я попросил его разморочить моего деперссивного друга детства. Якунин посмотрел под ноги и признался:
– Знаешь, в общем, я думаю, что Бог есть.
– Да ладно?
– Ага. Мы тут ездили на карьеры с Илюхой-Русским, ну помнишь Русского?
– Само собой.
– Короче поехали на шашлыки, с нами две подруги и на обратном пути остановились у разрушенной церкви. Я пьяный начал там исполнять – глумиться на церковью, над попами… И через пять минут, мы на полной скорости слетаем с дороги и врубаемся в дерево, прикинь. Тачка всмятку, вот так гармошкой, у меня даже фотка есть на телефоне, ща…
– Охереть, как вы выжили то там?
– Ну как, у одной девушки сотрясение, я руку сломал, русский нос, ну и так по мелочи ссадины-синяки. Карма сработала моментально.
– Вас из машины спасатели не «выпиливали»?
– Да нет, друг другу помогли вылезти. Теперь благодарю Бога за «всю херню»… За всё что в моей жизни есть позитивного, хорошего. Смысл как бы просить, если всё равно от твоих усилий всё зависит. Сидеть-одупляться на ветке, пока мне Бог пошлёт кусочек сыра, это какая-то никчёмная жизненная позиция. А? Ты не думаешь?
– Да, жёстко ты приземлился… Бог поругаем не бывает, поэтому всё и произошло. Люди, которые взрывали храмы после революции вообще вырождались целыми семьями. Но видишь как, все считай, отделались лёгким испугом.
Всё-таки удалось познакомить Антоху и Вована. Через пять минут после встречи в баре, когда Вован пошёл в туалет, Антоха сказал: «Этому человеку ничем не помочь».
– Почему? Ты же мастер удачных жизненных зарисовок. Когда я не знаю, как поступить я представляю, что сделал бы ты на моём месте. Попытайся пробудить его от этого бесчувственного и равнодушного сна, он в депрессии уже несколько лет.
– Ладно, но я предупредил. Такие люди в нашем мире чтобы прикручивать розетки… они однобитные. Поел, поработал, поспал. Не знаю, зачем они здесь. Девяносто процентов вокруг таких – нанобайтов.
– Он даже с девушками не знакомиться. Я уже начинаю думать, что он из этих…
– Чтобы познакомиться с девушкой, нужно пойти на риск. Быть готовым к отказу. А такие люди ничего не хотят, они живут в своём «пенале» и их всё устраивает …
– Тихо, он идёт… Вован, Антоха как-раз хотел рассказать секрет своего успеха.
– Начни отжиматься по четвергам и твоя жизнь измениться.
– В четверг я занят.
– Это образное выражение, можешь в пятницу.
– Боюсь, в пятницу у меня тоже не получится.
– Ты шутишь сейчас, хорош дурака валять.
Через пару часов мы попрощались с Антохой. Что-то в его ухмылке было грустно-ироничное. Что-то вроде: «Я два часа говорил с ним и всё в пустую». Он оказался прав. Владимир оставался бесчувственным и безучастным ко всему происходящему.
Уехал домой и Вован, а я взял в баре большой стакан вискаря со льдом и пошёл к сцене на втором этаже, где играли каверы. В тот вечер познакомился с симпотной калмычкой. Мы как-то напились с ней раз-другой, но дальше как-то и не шло. Она сказала, что с алкоголем надо завязывать, я согласился. Пообещал взять себя в руки.
На своё двадцатипятилетие в байкерский клуб на окраине города, меня позвал бывший одногруппник – Тарас. Периодически мы встречались. Он увлекался реконструкцией, одно время бегал в латах (пока голову не пробили), любил мотоциклы, мечтал накопить на свой. Неформал с бзиками. Единственное, чего ему не хватало, так это мужественности, характера. Не могу сказать, чтобы он был прям трусливый… хотя, пожалуй, да, он был ещё и трусливый. Но решался же он как то выходить на бои на реконструкциях?
Среди ангаров я долго искал этот клуб и в конце концов нашёл. Не знаю зачем я пошёл, скорее от скуки. Пятнадцать его друзей и одна девушка – рыжая. Все друг друга более-менее знали, так что я пошёл на улицу жарить шашлык. Тарас разрешил заказывать пиво на его счёт в баре, чем я и воспользовался. Когда всё дожарил, допивал третью кружку. Сверху пошёл виски и через час я был готов. К рыжей девушке подсел на уши молодой смазливый хирург. Надо её спасать от него. Не знаю, почему мне пришла в голову эта мысль – что её нужно непременно спасать…
У клуба собирался народ, пускали только своих. Врубили музыку, и началась дискотека девяностых. Я пошёл танцевать. Когда я говорю «танцевать», то имею ввиду те кривляния, в стиле Александра Гудкова. Облился пивом и пошёл крутиться у шеста. Девчонки любят весёлых клоунов. Я начал доставать местный бомонд в кожанках, и Тараса попросили меня увезти. Он пьяный поручил доставку рыжей, с которой, как потом окажется, встречался какое-то время. Юля меня вывела и я спросил:
– Куда едем?
– К тебе.
– Ко мне нельзя, у меня старики дома.
– Ко мне тоже нельзя.
– Тогда в гостиницу.
– Нет, Тарас попросил отвезти тебя домой.
– Да ладно, не оправдывайся, всё и так понятно, я покорил тебя своей харизмой.
– Это когда ты пивом облился? Очень сомнительно… – подъехало такси.
– Целоваться то будем?
– Какое целоваться, отстань.
Водитель: «Вам куда?»
– Мы молодожены, везите нас в отель.
– В какой?
– Ой, не слушайте его, он пьяный, какой адрес?
– У меня?
– Нет, блин у меня.
– А какой у тебя?
– Так всё, Илья, скажи уже адрес.
– Скворцова-Степанова 20.
В машине темно, мы с Юлей на заднем сиденье, я целую её в щечку и начинаю лапать.
– Так, Илья, руки-руки, держим при себе…
– Расслабься.
– На что я подписалась?! Простите, а можно вперёд пересесть?
– Нет, она шутит, не слушайте. На чём мы остановились?
Мы доехали, Юля со мной идти отказалась и я, шатаясь, пошёл домой.
Утро. Голова раскалывается, сколько время? Одиннадцать. Так, стоп, сегодня же воскресенье, в час должен встретиться с калмычкой. Оф-ф-ф. Как плохо. О Господи. Нужно пиво. Ни ключей от дома, ни телефона. Может, забыл в такси. Написал в ВК Тарасу, чтобы спросил у рыжей. Да, телефон и ключи у неё. Но ей нужно на работу. Встречаемся с ней на пролетарке. Я одел тёмные очки, купил две банки крепкого пива и сел на маршрутку. Еле доехал. Вышел и сразу открыл одну из банок, опять облился пивом. На той стороне дороге стояла Юля, я подошел.
– Ты всё время пивом обливаешься?
– Нужно было лекарство. Очень плохо.
– Даже странно да?
– Да, спасибо за телефон и ключи. Прости, что я так вёл себя вчера… обычно я не такой. Я могу тебя как-то отблагодарить?
– Ничего не нужно.
– Может, в ресторан сходим?
– Не знаю, вряд ли, мне пора на работу, так что…
– Значит в ресторан, я напишу, ладно?
– М-м-м.
– Пока.
По дороге я встретил Андрюху, он как сатана, иногда появлялся, чтобы накуривать меня. Вот и сейчас. Что он здесь делал?
– Илюха, хорошо, что я тебя встретил, ты должен попробовать эту тему.
– Я пил вчера, мне плохо.
– Тем более брат.
– Не-не, мне с девушкой через полчаса встретиться надо.
– Давай, хорош ломаться.
– Да и пох, давай.
За трансформаторной будкой мы накурились. Глаза «в кучу». Всё вокруг какое-то яркое и размытое. Как-то мы с ним курили Сальвию в большой компании, в недостроенном торговом центре, который Андрюха охранял по ночам. Всю ночь пролежали в круге и смеялись, так как никто не мог двигаться. А я всё шёл и шёл, мне нужно было к девушке, мне нужно к девушке, как же тяжело идти…
– Привет.
– Привет! Ты что пьяный опять?
– Нет-нет.
– Сними очки.
– Не стоит.
– Сними, сними, я хочу посмотреть на твои глаза.
– Я просто покурил ещё.
– Ты же обещал прийти трезвым, а ты еще, и накурен, я ухожу!
– Ой, да всё, вали.
Я пришёл домой, нашёл рыжую в друзьях у Тараса и написал. На следующий день она ответила. Вроде как согласна. Так мы начали встречаться. По православному – блудить. Её заводили моя уверенность, дерзость. Это настораживало. Одно дело, когда дама сердца поощряет волевые, умные решения, и совсем другое, когда заводится от напускной брутальности. Я окунулся в похоть, как в первый раз, и уже не мог остановиться. Вероятно, высокое либидо она расценивала как проявление любви. Говорят, что будущая жена должна быть в каком-то смысле «боевой товарищ», но и в этом качестве я её не расценивал. Она постоянно требовала тепла и внимания. Я был не против и так это дать, но когда постоянно напоминают, пропадает всякая охота. Ну и самое главное она уже была несколько лет назад замужем и дома её ждали два спиногрыза. Кормильца она не искала, обеспечивала их сама, работая бухгалтером на несколько фирм и в дорогом бутике. Ездила на джипчике. Мы поговорили о будущем, точнее о его отсутствии. Детям я не отец, и никогда им не стану, а быть «другом для подарков и детских манипуляций» не было никакого желания. Тем не менее, в отношениях мы так глубоко увязли, что выбраться и расстаться, не было ни малейшего шанса. Мы стали друзьями по постели, которым нравится вместе напиваться, разговаривать, но которые не вынесут друг друга при бытовом сближении. Она всегда говорила, что искала и ждала от меня большего. Все отношения, так или иначе, требуют уступок, внутренней энергии, и я был рад избавиться от избытка своей энергии в двадцать четыре, но не более того. Перестал причащаться, реже ходил в храм. Если рассматривать жизнь, как борьбу со страстями, то я проиграл. Слушая меня, Юля заинтересовалась верой, но когда ты сам не живешь, так как говоришь, это пустая болтовня. Мне порой стыдно было отвечать ей на какие-то вопросы, до или после, или лёжа в кровати. Как-то это всё не соотносилось с тем, что я проповедую.
Осенью мы скатались на Селигер. В монастыре гуляли раздельно, чтобы меня вместе с ней не видели. Кроме стыда за себя я ничего не чувствовал. Остановились в хорошей гостинице, в посёлке, и шумом смущали соседей. Что говорить, в каком-то смысле с ней было классно, рыженькие они такие… сложно остановиться, как и с зеленоглазыми девками.
Чем больше я осознавал глубину своего падения, тем поганей становилось. В чём вообще смысл, если семью мы строить не собираемся и просто устраиваем марафоны на съёмных квартирах? Что со мной вообще такое? Как вообще это получилось?
– Вован, посоветуй, что делать?
– Ты серьёзно? Спрашиваешь у МЕНЯ совета про отношения?
– Ну да.
– Окей… Беги. Мой совет бежать. Чего? Ты же сам рассказывал, что твой батя говорил: «Женщины либо подымают тебя вверх, либо тащят вниз». Что-то я не вижу, чтобы с ней ты на крыльях парил… Сам смотри. По мне, все, что ты рассказываешь – какое-то болото. Даже нет, не так – дремучая трясина.
– Умеешь ты поддержать. Знаешь, Вован, надо тебе куда-нибудь съездить, посмотреть что-нибудь, а то сидишь в городе каждое лето… Съезди на Валаам, там много молодёжи тусуется, не только православной. Очень красиво… девиц на выданье много.
– Эх. Да неохота.
– Да ты съезди. Тебе надо развеяться. Честно говоря, я уже устал от твоей унылой рожи здесь. Надеюсь, однажды, позвоню тебе в дверь и мне скажут: «А он уехал».
– Да-да, давай подъ******, сейчас только твоего сарказма не хватало.
– Это кстати из «Умницы Уилл Хантинга» с Мэттом Деймоном.
Вован растопырив локти, закрыл уши руками: «Ничего не слышу! Мне до п****, что ты там говоришь!»
– Ладно, успокойся, вон люди смотрят, подумают, что у меня отбитый друг.
– Изивите б****, что не угодил вам, – Вован делает реверанс в сторону прохожих.
– Так, всё, этому парню больше не наливать, – обращаюсь я к невидимому бармену.
– Ничего подобного, буду бухать, сколько захочу. Ага! Так и бутылка у меня в рюкзаке, охо-хо, это тебе теперь не наливать…
– Ладно, всё, я готов к мирному согласованию.
– Вот! Вот! Все вы суки такие! – примирительно подытоживает Володька.
Месяц мы не виделись, а потом выяснилось, что Вован поехал, но не на Валаам, а на «Нашествие». Я не большой поклонник русского рока, да и компании подходящей, чтобы с палатками выехать, давно не было. Бухать каждый день, чтобы опухшему на берегу целоваться с какой-нибудь неряшливой панкухой, такой себе опыт… К моему удивлению он познакомился с молодыми девчонками. Одна была как батарейка на ядерном синтезе, иногда даже прыгала на месте от избытка энергии, вторая страшненькая. Энергичную девушку звали Яна и она, как некоторые романтические натуры, увидела в задумчивости и серьёзности Вована притягивающую глубину, загадку. Теперь мы гуляли и пили втроём. Но мой друг не проявлял никаких попыток сблизиться, хотя Яна только ещё с плакатом не приходила «ВЫ*** МЕНЯ!!!». На мои расспросы он как-то ответил: «Мне за ней не угнаться. Этот ураган чувств и эмоций… я, я это не вытяну».
– Да откуда ты знаешь, вытянешь или нет пока не попробовал? Ты просто боишься выйти из зоны комфорта. Она же не какая-то динамщица с опытом, чтобы устраивать тебе психо-ад.
– Всё не хочу даже об этом говорить.
– Ты же сам звонишь ей, когда выпиваешь, значит, тебя к ней тянет.
– Только по-пьяни, всё Илюх, прекращай капать на мозги, я сам со своей личной жизнью как-нибудь разберусь.
– Как раз в этом я и сомневаюсь.
Мы напились, залезли на крышу в центре, Вован не зная, как отреагировать на притязания Яны психанул, и ушёл. Я не знал, как ей объяснить его поведение, чтобы она сама не тронулась умом после этого. На время её заворожил мой поток красивых слов и метафор, но она ничего не поняла, потому что и я толком не понимал, что пытаюсь объяснить. То, что у Вована биполярка? Он её одновременно зовёт гулять и через час-другой убегает. Было бы смешно, кабы, не так грустно.
Ещё через месяц я забрёл в какую-то разносортную компанию, с гитарой, выпивающих, на ночной набережной. К нам подошла другая компания молодёжи среди знакомых мне была и Яна. Мы начали разговаривать, Яна как всегда в игривом настроении. А что если расшевелить Вована, хотя бы через гнев? Ну, хоть что-то он должен чувствовать? Может хоть так, я его раскачаю, выведу из зоны комфорта. Через десять минут я взял её за руку и повёл под мост. Мы целовались. Она нагрелась как утюг и пахла карамелью. Я стянул с неё джинсы. И в эту секунду я подумал: «Не буду ли я жалеть всю жизнь о том, что сейчас сделаю. Что подумает обо мне Вован и о дружбе вообще. Нет, так нельзя». Я натянул на неё джинсы обратно и сказал: «Пойдём вернёмся»
– Я же говорила, ты ничего не сделаешь.
– Ага. (Тебя сейчас чуть не поимели под мостом как куртизанку).
Через пару недель я опять накидался, на этот раз с Володькой. Мы шли по тёмной пролетарке. Последние полгода я ходил с кастетом в Твери, на всякий случай. Те драки, которые здесь происходят, всегда с численным перевесом. Вован сказал:
– Дай кастет посмотреть.
– Да на, держи.
Он отстал на пару шагов. От удара у меня посыпались искры из глаз. Я покачнувшись обернулся:
– Вован, послушай, всё не так как тебе могли рассказать!
– Да неужели!?
– Стой-стой…
Он бил изо всех сил наотмашь. Если я не отберу кастет, неизвестно чем эта драка закончится. Прилетело в ухо. Я схватил руку с кастетом, и мы упали на землю. Катались минут пять. Кастет я, наконец, выбил и выбросил в кусты. Я намного сильнее своего друга, но я ничего не мог с ним поделать. Он был в такой праведной ярости, что силы уравнялись. Грязные, уставшие мы встали:
– Может, хватит уже! Послушай меня!
– А-А-А-А! Ненавижу! Ненавижу тебя!!!
– Вован стой. Не было ничего!
– Сука!!!
Он ушёл, а у меня не было сил его догонять, я еле стоял на ногах. Затылок и ухо в крови. Нет, ну с какой-то стороны он прав, но технически они ведь даже не встречались. Мог бы, и объясниться, в лицо ударить, а не сзади. Решил сравнять шансы. Фух. Надо минералки купить кровь смыть. Не общались мы девять месяцев.
Я устроился грузчиком в большое кафе. Разгружал продукты, остальное время сидел, читал книги. Мы с Юлей пошли в клуб, за стойкой я заметил сидящего спиной к нам Тараса:
– Давай не будем ему рассказывать, что встречаемся, а то он ещё расстроиться… Скажем, что случайно здесь столкнулись.
– Он поверит?
– Смотри… Тарас! Здарова, встретил тут Юлю у входа.
– Привет, хорошо, что вы пришли, а то я уже начал унывать в этой рыгаловке. Сегодня акция – стопка любого алкоголя восемьдесят рублей.
– М-м-м. Разумное капиталовложение.