– Короче, как ты уже понял, кроме похорон, праздников у нас больше и нет. Деваться некуда. Это наша своеобразная усмешка смерти, она нас забирает потихоньку, а мы с задором подмахиваем ей. – пояснил дед, и усмехнувшись сделал затяжку.

Я тем временем закурил тоже. Горький дым ненастоящих сигарет, с химическим табаком, вперемешку со свежим воздухом, мгновенно вызвал у меня приступ удушья, я начал так сильно кашлять и отхаркиваться, что и сам почувствовал себя немного Дедом. Затем все улеглось, и пошло как по маслу, как и должно было быть, сигареты по-прежнему убивали меня.

На удивление не все дома были деревянными, некоторые были исполнены из белого кирпича, однако совершенно странным образом. Нет, я конечно не строитель, однако кирпичи были положены в кладке стен набок, то есть две цилиндрические пустоты смотрели прямо наружу, от чего, в них наверняка находили свое жилище полчища мерзких пауков, ос, и прочей живности. Я тут же заметил это на диктофон, пробормотав это в свой карман.

– Что ты там бубнишь сам себе К.? – поинтересовался со смехом Дед. – Сдурел, что ли?

– Да нет, это я просто делаю голосом заметки на диктофон, лень руками писать.

– Диктофон? – удивился Дед.

– Ну да в общем-то. – ответил я.

– Это что, по типу радио? – спросил Дед, и попытался мне в карман передать привет своим внукам.

– Извини, Дед, это так не работает, он просто пишет и все. – пояснил я старику.

Он все так же усмехнулся, и сделав горькую затяжку, выбросил окурок под ноги, и с чертыханием выкашлялся как следует. Часть его мерзкой мокроты даже попала на мои ботинки.

В глубине одного из дворов, чьи дома выполнены в странном стиле бокового кирпича, я увидел очертания черноволосой женщины, лет тридцати пяти, сорока. Он занималась какими-то делами по хозяйству, таскала ведра, и неустанно выливала на пустой огород всяческие мутные жидкости из всевозможных тазиков, банок и прочей тары. Наши взгляды пересеклись. Дед что-то невнятно рассказывал мне, постоянно тыкая своим старческим локтем мне в бок, что вызывало неприятные ощущения, но я переставал предавать этому значение.

– Красивая, зараза. – сказал Дед, и махнул головой в сторону женщины.

– Да, я заметил. Кто это? – поинтересовался я.

– Это Вдова. Таково ее имя. Даже при живом муже, ее так звали. Бедолаге стоило бы быть на стороже, беря в жены такую красоту с таким странным именем. – объяснял Дед.

– Странным именем? И это я слышу от старика по имени Дед.

Он ухмыльнулся, закурил, и продолжил повествовать.

– Ну в общем-то приехали они с мужем из райцентра, к нам в Глушь. Все бросили, все продали, заняли пустующий дом, да и жили себе. Хозяйство держали. Мужик у нее работящий был, крепкий, и моложе ее лет на восемь, и еще на работу умудрялся изредка ездить.

– И что с ним случилось? – спросил я.

– Помер недавно. Тут у всех одна судьба. Недавно умирать. Говорят, что затрахала насмерть, в прямом смысле.

– Да ну, что за бред!? – рассмеялся я, не сводя глаз с Вдовы.

Вдова пристально впилась в меня своими черными глазами, из-под платка выпала неряшливо прядь черных волос, и свисала непристойно со лба, на нос, и пару волос попали к ней в уголок рта. Слишком хороша, чтобы отвести взгляд, слишком коварна чтобы подходить ближе. Прекрасная как утро поздней осени, такая же мрачная и холодная. Она опустила руки и направилась мне навстречу, я как заколдованный сделал тоже. Меня прервала собачонка, приведя в чувства, встав на задние лапы, и преграждая мне путь передними. Я взглянул вниз, и ничего не увидел в ее молочных глазах.

– Будь осторожнее. – опохмелил своим голосом меня Дед. – Тебе еще предстоит иметь с ней дело.

– Думаю справлюсь. – не отводя взгляд с молочных глаз собаки, сказал я.

Вдова изобразила смущение, и с видом неподдельной невинности, как будто нас застукали за непристойным занятием, засуетилась, вытерла мокрые руки о сухой подол, и поспешно скрылась в сенях дома, а затем и дальше.

Казавшийся размеренным лад, в этом хуторе, с моим появлением, сменялся на неприглядную суету. Ветер то наступал, то отступал, то бил словно редко, то пропадал как родитель. Шевелился воздух, беспокоился по неведомой причине. Близорукие слепыши-коротыши сильнее замирали в своих норах. Их темнило светом, прикрывало одеялом из омертвевшей листвы несколько необычнее чем того требовало настоящее время. Дальнозоркие шакалы, завывали в окрестностях, неподалеку, за скотными дворами тех немногих, и взирали в даль, в самое нутро моей души. Я отвечал им одобрительными кивками, и возгласами немыми, всем видом показывая, что я уже готов, что время пришло, и откладывать нечего.

– Жила у нас здесь одна особа, – затянул Дед, – Болотницей звали. Так вот померла недавно.

– Какая жалость. – ответил на его новость я.

– Так ты дальше слушай. Смерть то странная. Никто уже и не помнит сколько ей лет было, очень старая. Знала все окрестности, каждое деревцо, каждый грибок, что иногда бывает хоть косой коси. Это то ее и погубило.

– Коса, что ли? – спрашиваю я.

– И это тоже. – отвечает Дед. – Да только не совсем сразу. Насобирала она значит грибов всяких ядовитых, и приглашала весь хутор на ужин. Настаивала значит, очень сильно. Но никто естественно не явился. С ума сошла, да и все, подумали. Ну вот значит разозлилась она сильно, и прокляла весь хутор, говорит мол все равно за собой утяну. Наварила сама себе поганок всяких и натурально съела. Долго не мучилась. Дня два, да и дух вон. Кляла всех, пока глаза не закатились.