Где-то за Пределом

4

Антон сидел за стойкой бара, морщась от третьесортного виски. Вряд ли в ближайшем будущем ему доведётся выпить. Аромат табачного дыма и разлитого пива въедался в одежду и волосы. В последнее время Антон часто проводил вечера в различных дешёвых кабаках, и во всех пахло одинаково.

Дюран бездумно смотрел на выключенный телевизор с заляпанным экраном. Он уже не надеялся, что Херш пойдёт ему на встречу. Когда директор заговорил о том, что Антону придётся стать умалишённым, у него голове сразу замелькали слова: шоковая терапия, трепанация, лоботомия, – всё то, что на самом деле может сделать из здорового человека овоща, пускающего слюни. Но Херш, конечно, имел в виду не это.

***

– У вас есть спросил Херш.

– Нет, – ответил Антон, и это было чистой правдой.

– Даже девушки нет?

родственники или друзья, кто-нибудь, кто начнёт поиски, если вы пропадёте на длительное время? –

У него была девушка. Её звали Майя. Он даже собирался сделать ей предложение, но она бросила его около года назад. Уже тогда он был одержим идеей попасть в клинику. Тратил кучу денег на крупицы трудно доступной информации. Причём, трудно доступной она была не из-за того, что имела какую-то ценность, а скорей наоборот, потому что была никому не нужна. Антон часто уходил ночами, общался с бывшими заключёнными и людьми, официально выписавшимися из психбольниц.

Как-то Майя застала его дома, распивающим абсент с неприглядного вида бродягой, который ко всему прочему облапал её зад перед уходом. Это стало последней каплей. Майя предъявила чисто женский аргумент: или я, или твои безумства. Тем же вечером она ушла.

– Нет… Девушки нет.

– И вы никому не рассказывали о своей идее? – продолжал допрос Херш.

– Ни одной живой душе… Хотя нет, теперь вы в курсе.

Директор одобрительно хмыкнул.

– Похоже, вы скрытный человек.

– Возможно.

– Вы можете гарантировать, что наш разговор не уйдёт дальше стен этого кабинета?

– Да.

– Хорошо. Поверю вам на слово. Получается к нам вы пришли в первую очередь?

– Верно.

– Почему?

– Решил сразу попытать счастья в лучшей клиники области, – не моргнув глазом, соврал Антон.

– Может и не лучшей, но всё равно лестно слышать. Ну, что ж…

С директора сползла маска добродушия, за которой оказался серьёзный, жёсткий, расчётливый человек.

– Я готов положить вас в клинику с завтрашнего дня, но никто кроме нас с вами не будет знать об этом соглашении, в том числе персонал больницы. Для них вы будете очередным пациентом, требующим лечения. Вам придётся соблюдать режим, принимать лекарства, делать всё, что скажут доктора и медсёстры, и пробудете здесь до тех пор, пока ваш лечащий врач не решит, что вы готовы покинуть клинику. Вы добровольно пришли к нам, но уйти также, не получится.

Антон сглотнул. На такое он не рассчитывал, хотел просто панибратски побеседовать с пациентами, послушать разговоры сотрудников клиники, и уж точно не собирался принимать лекарства и вообще от чего-либо лечиться. Он планировал, что сможет в любой момент свободно покинуть клинику. Ситуация сильно осложнялась.

Дюран рассеяно потёр правую руку. Врачи говорили, что зуд пройдёт, как только нарастёт новая кожа, и сформируются рубцы. Они оказались не правы. Порой ему казалось, что под грубой белесой кожей ползают мелкие червячки, доводя его до исступления своим шевелением.

Директор заметил его движение, но не стал ничего спрашивать.

– Сегодня я видел, как санитары волоком тащили одного из пациентов, – Антон задумался. – Судя по всему, ему как-то удалось сбежать, пусть и ненадолго.

Херш сморщился на мгновение, будто ему ткнули иглой в кариозный зуб.

– Вы про Василькова? Наверное, со стороны выглядело, будто сбежавшего заключенного возвращают в тюрьму. Не так ли? Но на самом деле его побег был сфабрикован. У Василькова очень тяжёлая форма паранои. Я не буду вдаваться в его историю болезни – врачебная тайна, сами понимаете. Но он из тех, кто принимает окружающих, то за инопланетян, желающих покопаться в человеческих внутренностях, то за каких-то сумасшедших учёных вживляющих всем микрочипы, чтобы сделать из людей послушных рабов. Его больная, но, безусловно, богатая фантазия препятствует результативному консервативному лечению. В терапевтических целях мы позволили… даже помогли Василькову покинуть стены клиники, чтобы он понял – в открытом большом мире с его паранойей, ему будет хуже, чем в нашем тесном дружном коллективе. Естественно, он сразу потерял голову, шарахался от каждой тени, даже не смог набраться храбрости, чтобы купить себе еды. Наши ребята еле успели вытащить его из петли и привели обратно.

– Я бы не сказал, что он был рад вернуться.

– Васильков нуждается в долгом и серьёзном лечении. Не забывайте, что он душевнобольной. Обычной логикой нам его действия не объяснить.

– А то, что один из санитаров ударил его, такое в порядке вещей в вашей клинике?

Херш помрачнел.

– Конечно, нет! Я категорически запрещаю персоналу грубо обращаться с пациентами. Но сами понимаете, за всеми сразу уследить не получается. Я узнаю, кто позволил себе распустить руки и приму соответствующие меры.

По безразличному взгляду директора, Антон понял, что никакого наказания не последует. Херш даже искать провинившихся не станет. Скорее всего, он итак знает, кого следует поблагодарить за излишнюю пылкость в работе.

– А вы к чему завели разговор о Василькове? Уже планируете план побега? Начали жалеть, что пришли к нам? – едко спросил Херш.

Антон закусил до боли губу, лихорадочно соображая. Начал ли он жалеть? Ещё было не поздно отказаться. Стоит ли игра свеч или это заведомо провальный гамбит? Чёрт, другой возможности может и не представиться.

– Нет. Есть ещё какие-нибудь требования ко мне? – произнёс Дюран, надеясь, что его метания ускользнули от пытливого взгляда директора.

Херш отрицательно мотнул головой.

– Но с вами мы больше не увидимся, – директор ухмыльнулся. – По крайней мере, до вашего «выздоровления». Вы согласны на такие условия?

– Да, но можно устроить так, чтобы меня лечил доктор Кирцер? – предупреждая вопрос директора, Антон продолжил: – Я прочитал много специализированной литературы, и помнится, как-то мне попалась статья о его достижениях в области психиатрии. Если бы я на самом деле был болен, то хотелось бы, чтобы меня лечил именно он. Думаю, под его присмотром быстрей смогу, как вы выразились, «выздороветь».

С серьёзной миной на лице Антон выдержал повисшую паузу.

– Читали, говорите… – директор задумчиво рассматривал дно опустевшей чашки. – Доктор Кирцер заведует двумя отделениями, и у него остаётся не так много времени для работы в поле, но думаю, что по старой дружбе смогу уговорить его взять под своё крыло ещё одного пациента. И вы верно заметили, вряд ли ему понадобиться много времени, чтобы разобраться с вашим «недугом», поэтому…

Херш открыл ящик стола и достал салфетку.

– …долго разыгрывать комедию не удастся. Так что советую быстро и по-тихому собрать всю необходимую информацию. Тем более, вы должны понимать, что ваше положение будет здесь таким же крепким, как эта салфетка. Стоит вам, скажем так, подмочить свою репутацию… Что будет если намочить салфетку?

– Она станет хлипкой и порвётся.

– Именно. – Херш скомкал салфетку. – Если кто-нибудь попытается вас найти, или вы сами начнёте болтать, кем являетесь, я вышвырну вас из клиники и сделаю так, что вы больше не сможете опубликовать ни одной своей статьи.

Антон не отреагировал на угрозу, его интересовало другое.

– Могу я задать вам последний вопрос?

– Конечно.

– Почему вы всё-таки согласились положить меня в клинику?

Губы Херша медленно растянулись в улыбке.

– Я уже говорил, что любопытен. Соблюдайте наш договор. Мне интересно посмотреть, чем закончиться ваша авантюра.

***

– Будете что-нибудь ещё, – спросил бармен, возвращая Антона из мира воспоминаний.

– Да, повтори.

Он подвинул бармену пустой стакан, в который тут же плеснула светло-коричневая жидкость. Было неудобно рукой в перчатке держать скользкий стакан, но он не любил, когда незнакомые люди таращились на его изувеченную конечность.

Один знакомый бродяга из прошлой жизни как-то сказал ему, дохнув перегаром:

– Знаешь на что похожа твоя клешня? Будто вознамерившись приготовить жирный наваристый супец, ты внезапно осознал, что забыл купить мясо, и не придумал ничего умнее, чем сварить бульон из собственной пятерни.

Ну да, примерно так она и выглядела.

Через два стула от Антона сидел простой работяга, заскочивший отдохнуть в душевной обстановке после изнурительной рабочей смены, прежде чем вернуться домой, где его дожидается вечно недовольная жена, вместо вкусного ужина приготовившая свежеиспечённый набор упрёков. Он заказал пиво. Дюран наблюдал, как по запотевшему бокалу медленно ползут маленькие капельки-слёзы, будто даже у куска стекла сегодня был повод для грусти. Работяга, не вникая в тонкости душевных метаний чувствительной барной посуды, смазал мокрый узор мозолистой рукой.

Проглотив очередную порцию дрянного пойла, Антон расплатился с барменом, сполз со стула и, пошатываясь, вышел на улицу в промозглую сентябрьскую ночь.

5

Захлопнув дверь, не включая свет, Антон скинул верхнюю одежду с ботинками, перчатки и прошёл в гостиную своей маленькой съёмной квартирки. За окном клубилась ночь. Света фонаря пробивающегося через грязное стекло хватило на то, чтобы Антон смог разглядеть на столе стакан и полупустую бутылку виски, которое было немногим лучше того, чем его поили в баре. Он небрежно бросил дипломат на стул, но промахнулся. С грохотом дипломат завалился под исцарапанный стол, призывно звякнула бутылка. Дюран наполнил не мытый, липкий стакан и плюхнулся на недовольно скрипнувший диван, выплеснув изрядную долю виски на руку. Чертыхнувшись, Антон облизал мокрые пальцы, обезображенные давним ожогом.

Херш был прав. Он, действительно, очень устал. Последние несколько месяцев сильно вымотали его, как физически, так и морально. Было потрачено уйма времени, нервов и денег. Хоть липовое редакционное удостоверение не пригодилось, оно могло понадобиться в будущем. Как бы тщательно он не готовился, всегда оставалась вероятность, что и в этот раз, его поиски зайдут в тупик.

На столе рядом с бутылкой стояла рамка с фотографией. В темноте было не разобрать, кто на ней запечатлён. Антон меланхолично посмотрел на тёмный прямоугольник, почувствовал, как шевельнулась застарелая тоска зазубренным гарпуном застрявшая у него где-то между рёбер, поднял стакан и прошептал:

– За тебя…

Залпом опрокинул в себя виски. Этот стакан явно был лишним. Через десять минут он уже сопел, раскинувшись на диване. Стакан выпал из расслабившихся пальцев, звонко ударился о давно не мытый пол, оскалившись влажными осколками. Антон лишь поморщился во сне и повернулся на бок, уткнувшись носом в пыльную спинку дивана.

Глава 2

1

В то время как Антон мирно храпел на продавленном диване, Старик широко распахнутыми глазами со смесью страха и восторга смотрел на приближающуюся к нему девушку. На ней как всегда было полупрозрачное просторное чёрное платье, складки которого колыхались, словно обдуваемые призрачным ветром. Шёлк струился по болезненно бледной коже. Пепельные слегка вьющиеся волосы обрамляли красивое лицо с острым подбородком и высокими скулами. Полные яркие губы, в темноте казались чёрными.

Она появлялась каждую ночь, оставляя после себя лишь шлейф тревожного воспоминания. Ей нравилось наблюдать за бурей эмоций разыгрывающейся на измождённом лице Старика, когда она медленно выходила из внезапно зашевелившихся теней. Уходя же, она небрежно, будто грязной тряпкой, не стирала, а размазывала следы своего пребывания в его памяти. В последнее время только так она и развлекалась. Не понимая, что его гложет, Старик мучился весь день, с ощущением, что как только дежурная медсестра погасит свет, и утихнет шум в больничном коридоре, произойдёт что-то зловещее.

Не обращая внимания на неудобства и аромат давно не мытого тела, девушка присела на край кровати и начала отстранённо гладить Старика по почти лысой голове, устремив мечтательный взгляд в окно на мерцающую полосу разлившегося по небу млечного пути. Комнату наполнило еле слышное жужжание, будто где-то неподалёку включили генератор.

– Время истекло. Сегодня наша последняя встреча. Ты рад? – мягко произнесла девушка, и прикоснулась тонким пальцем к губам Старика, возвращая ему голос.

– Ты не настоящая… Это всё таблетки… Уходи… Я не верю… – зашептал Старик и начал хлопать себя ладонью по голове, пытаясь выбить из неё до ужаса прекрасное видение.

Девушка хлестнула рукой по воздуху, Старик захрипел. Раскрыв в немом крике рот, он забился в угол кровати и тощими руками, с которых свисала морщинистая шелушащаяся кожа, вцепился в поручень, до боли напрягая вялые мышцы.

– Не надо… Я слышала это сотни раз. Всегда, одно и то же.

Старик схватился за крестик на шее. Девушка улыбнулась, отчего на её щеках появились милые ямочки.

– Суеверия здесь не помогут. Ты действительно считаешь, что добрый дяденька спустится с небес тебе на выручку? Я твои Альфа и Омега! – Девушка демонстративно кинула тяжёлый взгляд на распятие, висящее на стене. Крест качнулся и сорвался с гвоздя, сухо ударившись о прикроватную тумбочку.

– Я пришла забрать своё. Так что не обессудь. Ты и так прожил гораздо дольше, чем Он тебе отмерил.

Кроме первобытного трепета в глазах Старика появился проблеск понимания. Когда девушка ослабляла хватку, к нему капля за каплей начинали возвращаться воспоминания. Он обхватил горло ладонью, прося дать ему слово. Девушка сделала пас рукой. Старик закашлялся.

– Но это была не жизнь, – проскрипел он.

Девушка печально вздохнула.

– То, что ты провёл её, заливая страх литрами браги, разругался со всеми родственниками и друзьями, до остервенения убеждая их в существовании некой Королевы мух, которая рано или поздно придёт и сожрёт твою душу, – в этом вини только себя. К слову, твоя душа мне ни к чему. Я брезгую. А вот мои подопечные полакомятся.

Старику показалось, что назойливое жужжание стало громче.

– А всё это… – девушка взмахнула рукой. – Не люблю, когда обо мне болтают. Ты вынудил меня принять меры.

– Дай мне ещё немного времени… – взмолился Старик.

Девушка нахмурилась, её карие глаза потемнели. Сколько раз она уже выслушивала подобные просьбы. Люди не меняются. Она исполняет их самые заветные и дерзкие мечты, и хоть бы раз кто-нибудь сказал ей слова благодарности. Им всегда мало, и рано или поздно они перестают контролировать свою жадность. Особо амбициозные развязывают войны, погрязают в славе, которую не могут переварить, рушат жизнь себе и окружающим. И во всех бедах винят именно её, продолжая выдвигать новые требования. Но её помощь не безвозмездна, чем больше они просят, тем быстрее приходит день расплаты.

– Твои песочные часы лопнули… Уже давно.

Она сжала руку, чтобы покончить со Стариком. По его лицу текли блестящие в лунном свете слёзы. Он пытался укрыться от неё, натягивая на себя вонючее одеяло. Девушка раздражённо поднялась с кровати. Её рука разжалась. Вот так всегда. Почему все видят в ней монстра?

– Хорошо, будь по-твоему, – резко сказала она. – Пусть всё вернётся на круги своя. Как думаешь, сколько бы ты протянул, не заключив со мной сделку. Когда болезнь будет пожирать твою плоть, когда будешь биться в агонии, ты поймёшь, что я хотела быть милосердной. Но ты оттолкнул меня. Опять не смог использовать свой шанс. В конце я всё равно приду за тобой, мои питомцы должны есть.

Девушка сделала шаг навстречу сгустившейся перед ней темноте и исчезла. Тишина облепила Старика глухим коконом. В его голове будто рухнула плотина, и воспоминания затопили воспалённое сознание, смывая с памяти жирный слой грязи. Губы дрожали, тёплая порция мочи излилась в итак уже переполненный тугой подгузник. Когда до него дошёл смысл сказанного Королевой мух, он впервые за пять лет закричал.

2

Зоя возлежала в шезлонге, нежась под ласковыми лучами южного солнца. Невдалеке в выброшенных приливом водорослях деловито копошились белые крабы. Сбиваясь в стаи, вечно голодные чайки галдящим эскортом следовали за прогулочными трамвайчиками и пароходами.

Красавчик с телом бодигарда и длинными белокурыми волосами, протянул Зое высокий бокал с клубничным дайкири и ломтиком лайма на краешке. Девушка оценивающим взглядом окинула культуриста, пытаясь припомнить, как его зовут, или хотя бы где она его подцепила. Впрочем, какая разница? Зоя проследила за каплей пота, скатившейся с его плеча, скользнувшей по загорелому телу и затерявшейся в кубиках пресса. Девушка вздрогнула от мурашек, пробежавших по бедрам. Ночь обещала быть длинной.

Зоя приняла бокал и вытянула шею, требуя поцелуя. Красавчик наклонился к ней, елейно улыбаясь. Девушка прикрыла глаза, чуть вытянула губы, но так и не дождалась желаемого.

Культурист внезапно разразился диким криком.

***

Зоя дёрнулась, опрокинув рукой кружку с чаем. Чай хлынул со стола, заливая кристально белый халат и смывая с девушки остатки сна. Зоя вскочила, подхватив со стола медицинские карты, к которым уже подползала коричневая лужа пахнущая бергамотом.

Кто-то кричал. Для психиатрической клиники, ночные крики были обычным явлением, и в обязанности дежурной медсестры входило пресечение любого шума, дабы один смутьян не поднял на уши остальных полуночников. Как правило, переполошившиеся от кошмара или ночных видений пациенты, добровольно давали себя уколоть и забывались до обеда.

Зоя не торопясь смахнула куском бинта со стола остатки чая, радуясь, что не стала добавлять в него сахар, на автомате достала карманное зеркальце, поправила смазавшиеся тени, заплела в хвост растрёпанные волосы. Захватив из холодильника шприц с успокоительным, девушка отправилась на поиски счастливчика, которому завтра светила внеочередная профилактическая очистительная клизма. По пути она скинула промокший халат в корзину для грязного белья, оставшись в короткой белой майке на бретельках с изображением инопланетянина Стича из диснеевского мультика.

Крикун всё никак не утихомиривался. Зоя подавилась зевком, когда до неё дошло из какой палаты раздаётся крик. Страх холодной рукой коснулся её сердца, пуская его в галоп. Она не стала заходить в палату, а побежала в другой конец отделения за дежурным доктором. Правда она не знала, что тот сейчас кутит на мальчишнике в стриптиз-клубе, оставив вместо себя молодого ординатора.

Морф, как и Зоя пять минут назад, пребывал в сладкой сновиденческой неге, и не был готов к тому, с чем столкнулся в двести семнадцатой палате.

3

Благодаря яркому, но больному воображению пациентов клиники двести семнадцатая палата обросла жуткими фантастическими слухами, как трухлявый пень поганками. Медперсонал относился к этому снисходительно и с долей иронии, но после того прискорбного случая с первым лечащим врачом Старика, никто больше не стремился своим примером развеять блуждающие по клинике байки. Дежурящие ночью доктора и медсёстры старались лишний раз не заглядывать к Старику. Они знали, что тот не спит. Он никогда не спал ночью, просто лежал или сидел на краю кровати, практически не моргая, и сверлил взглядом какую-нибудь точку в тёмном углу.

Морф проработал в клинике лишь три месяца, но уже успел наслушаться разных домыслов. Он замер перед двести семнадцатой палатой, чувствуя себя, как на приёме у стоматолога – страшновато, но идти надо. За дверью крик уже сменился булькающими стонами. Собрав всю храбрость, которой у него никогда особо много и не было, он открыл дверь и вздрогнул, увидев чей-то силуэт на фоне окна. Он решил, что это Старик. А кто это ещё мог быть? Но силуэт растворился в жидком свете потолочной лампы, как только Морф нажал на выключатель.

Выглянув из-за спины ординатора, Зоя тихонько вскрикнула, прикрыв рот миниатюрной ладошкой.

Старик больше не кричал и вовсе не издавал никаких звуков. Он лежал на полу, точнее только верхняя часть его тела. Ноги запутались в одеяле и подёргивались на кровати, а голова и плечи Старика упирались в пол. Одна рука тянулась к ножке кровати, вторая оказалась зажата между грудью и протёртым линолеумом. Лицо почернело от прихлынувшей крови, из-за рта хлопьями сочилась розовая пена. Рот исказился в сардонической улыбке. Выпученные глаза с кровавыми белками от полопавшихся капилляров уставились на Морфа.

Морф обескуражено смотрел на Старика, мысленно проклиная коллегу, который попросил подменить его на ночном дежурстве. Благими намерениями…

Зоя тихонько толкнула Морфа в спину, намекая на то, что он сейчас за старшего и пора уже, что-то предпринять.

Морф на ватных ногах зашёл в палату. Кривясь от запаха исходящего от Старика, поднял его обратно на кровать.

– Что с ним? – шепотом спросила Зоя.

– Похоже, отёк лёгких, – поморщился Морф, рассматривая запачканный мокротой рукав халата.

– Похоже?!

Морф рысью пробежался по закоулкам памяти, нашёл покрытую паутиной коробку с корявой подписью «отёк лёгких» и обнаружил, что она пуста. Он прижал два пальца к шее Старика, почувствовал короткий удар, через семь секунд ещё один.

– У нас есть дефибриллятор? – спросил он с видом матёрого парамедика ежедневно вытаскивающего с того света с десяток висящих на волоске жизней.

– Есть. Но я не уверена, работает ли он. Мы им ни разу не пользовались. Я даже не знаю, как он включается.

Морф облегчённо выдохнул, возблагодарив отечественную медицину, в которой если и выполняются какие-то приказы и постановлении, то чисто для галочки. Мол, положен дефибриллятор, так вот он – стоит, пылиться. А то, что медперсонал не в курсе, где у него находится кнопка «вкл» – это уже совсем другой вопрос.

– Тогда делать мы ничего не будем, – ординатор протянул руку и опустил веки Старика. – Звони в приёмник санитарам, пусть тащат сюда свои задницы и каталку. Дедушке пора в подвал.

Хилая грудь Старика больше не поднималась. Из угла рта вяло стекали остатки тягучей пены.

Зоя заворожено смотрела на худое безжизненное тело. Она заметила на шее Старика длинные красные полосы, на которых местами выступили гранатовые капельки крови. Он расцарапал себе шею, когда начался приступ удушья. Зоя почувствовала, как глаза невольно закрывает пелена слёз. Само собой, в клинике пациенты умирали и раньше, но первый раз это произошло в её дежурство. Девушка отвернулась к стенке, достала из кармана штанов одноразовый бумажный платочек, промокнула глаза и только сейчас обратила внимание, будто в комнате что-то тихо жужжит. Причём, жужжит недовольно, как растревоженный улей с пчёлами.

Девушка направилась к выходу, чтобы с поста вызвать санитаров, но на пороге Морф задержал её, взяв за руку.

– Хотя, нет. Давай сами отвезём его в морг. Меньше свидетелей – меньше вопросов. А завтра скажем, что на ночном обходе нашли его уже мёртвым. Хорошо? – сказал Морф.

Зоя мотнула головой, отгоняя назойливое жужжание.

– Что? А, да… Ладно. Я тогда пошла за каталкой.

– Ага. А что это у тебя в руке?

Зоя с удивлением посмотрела на шприц с успокоительным, который всё это время сжимала в кулаке.

– Диазепам.

– Сгодится.

Морф взял шприц, снял колпачок, сел на стул и всадил иглу себе в бедро. Внимательно посмотрев на ахнувшую девушку, Морф заговорщицки улыбнулся и прижал указательный палец к губам в древнем жесте молчания.