07.2. Судьба
Когда вернулась из храма, все уже разошлись и мальчика нигде не было видно, а хотела поподробнее расспросить его о прибытии чужаков. Вскоре вернулся другой отряд, и из рук одного воина на землю пало тело того самого мальчика, и пока все стояли в остолбенении, сама кинулась к нему, и меня, старую женщину, даже не заметили, когда протискивалась среди воинов.
Заметила, что не было больше мальчика, который только что стоял у берега. Время исчезло. Cuca нашла лежащим в песке, пропитанном кровью.
– Внучок, внучочек! – провопила, подняв обвисшее тело мальчика и поцеловала его холодный лоб. – Что с ним? Что случилось?
Все стояли не двигаясь, разинув рты, не зная, что произошло и что делать. С ближайших окраин главного поселения, некоторые выглядывали в недоумении из своих каменных хижин с ветхими деревянными крышами. Лишь у воина, который принёс мальчика, проплывала в мыслях сцена, как один из его товарищей нашёл странное оружие белых людей, оставленное на поле сражения на севере Guimar, откуда они только что вернулись. Похоже, именно его чужаки использовали для атак с расстояния специальными древками с пёрышками на одном из концов, одно из которых сейчас упиралось в плотно натянутую поверх тяжёлого гладкого дерева толстую нить. Старший товарищ воина осматривал это оружие и не знал, как им воспользоваться, но вдруг с резким натиском ветра оно чуть не выскочило из рук, нить соскочила, а прячущийся неподалёку мальчик рухнул наземь.
Моё лицо залилось слезами. Похоже, мальчик умирал.
– Внучочек, миленький, единственный мой, ненаглядненький! Что ж ты меня оставляешь, а! Умру ж ведь без тебя, любимый мой!
Ясновидела смерть близких в крови их врагов. Держала его поникшее тело у себя на руках, прижимала его к груди и смотрела вдаль, вдоль берега до горизонта. Мы были самыми счастливыми людьми до этого времени, ибо вижу будущее перед собой. «Ты лила слёзы, как водопады, и нет им конца», – с обращением проносится у меня в голове образ из будущего.
– Это злой знак, слышишь? – обращаюсь к сыну-королю, уже стоявшему подле меня. – Что-то надвигается. Прилив меняется. Ты придёшь ко мне на священный ритуал, когда Amen будет высоко в небе.
– Что уставились? Несите его в храм! – скомандовала окружившим меня мужчинам, передав им бездвижное тело мальчика.
…
Ох! Как же тяжело забираться в гору к храму. За что меня наказали болью в ногах? Как же мне надоело, когда ночами не помогали целительные заговоры и часто и подолгу не могла уснуть. Лишь бы добраться до дома. Хоть бы уснуть сегодня и не мучаться от этой проклятой боли в суставах. Конечно, старалась изо всех сил никому не показывать этого. Но этой ночью у меня больше всего болели бока, поэтому сначала легла на спину и ждала, когда взойдёт прекрасное лицо Матери. Пока что меня только трепало тёмными лоскутками мыслей…
… Король повиновался и пришёл к провидицам на следующий день. Их пирамидальный, ступенчатый храм был расположён на склоне священной горы. Одна из девственных жриц и помощниц старшей видящей несёт прямоугольный камень с круглым отверстием посередине и исходящими от него концентрическими кругами и шестнадцатью линиями. Перед входом в храм, она поднимает его над головой так, чтобы солнце светило через отверстие.
Ясновидение, казалось, отображало как почерневшие, уплотнившиеся куски лавы перемешивались и тонули в жёлто-красной крови вулкана, заточённые в самом его сердце. За освобождение и просветление Mayec, компаньонки, которых звали mawada, пели без остановки, умело держа ноты, вдыхая по мере исходящих голосов, которые словно поднимали их в воздух и облегчали вес всего вокруг. Мерещилось, или же правда тускло мерцали вытянутые, цилиндрические сосуды, развеваемые только сильными порывами ветра или руками. Начала великая жрица, его мать:
– Как и говорил zahori Wanamena, с прибытием белых людей грядут последние времена. В моей голове также проплывают картины ужаса и страданий. Но сперва увидела откуда мы произошли. В былые времена, когда Тейде ещё называли Эчейде и когда Wayewta заточил Mayec, тьма пала на наш мир. Но спасибо мольбам, посвящённым Achaman, «свет» вернулся восвояси – Mayec взошёл на небо и стал нашей Achimayec. Однако же, былые шрамы остались, как на наших предках, так уже и на немолодой Тейде. Как и древнее царство Отцов наших, затонувшее в aemon под всевидящим, грозным оком Великой Матери Amen, мы уйдём в небытие. С одним восходом, нас заберут. Ни один род не вечен. Мы провинились перед Матерью за грехи наши, которые забыли её дети. Также забыли нас Отцы, которые привели нас сюда и поселили здесь, и мы осиротели. Наш род грешен, и мы должны смириться с его вымиранием. Нам нельзя узнать будущего, не зная прошлого.
Король выслушивал речь с вниманием. Его лицо окаменело от гнетущей тяжести, нависшей на сердце. Он не шевельнулся до того момента, пока старшая видящая не закончила прорицать.
– Мать, в случае чего, мы будем сражаться до последнего. Мы ни за что не склонимся перед завоевателями. Ты права, мы смиримся со смертью, но только если таковая сомкнёт наши очи и только после того, как мы ляжем на поле брани в последнем, овеваемом вечным спокойствием, сне…
Жестом показала ему, чтобы он сел на колени предо мною, и, нежно расправив его волосы, поцеловала в лоб.
– Вы не умрёте все сразу. Вам предстоит долгое сражение, и много тягостей повстречаются на вашем пути. Только прошу не впутывать женщин храма и детей, сын мой. На остальные подвиги тебя благословляю. Ты и наши люди станете великими. Они прославятся на долгие годы вперёд. Да услышит Mayec мои слова.
После благословения матери король вернулся к главному поселению племени. Они должны были укрепить свой дом-крепость Ченерфе.
Ему предлагали идею по вооружению: круглые пластины драконового дерева. Они напоминали щиты, которыми пользовались чужаки. Королю нравилось данное защитное устройство, ибо оно смогло бы помочь им выстоять атаку на расстоянии из тех страшных метательных орудий. Также создавались дротики, tavonan, banotan, сучковатые палицы и дрессируются боевые серые собаки породы Cancha, похожие на волков.
– Мы дети Ченерфе и вулкана Тейде, матери Amen и отцов Achaman и Mayec. Мы знаем свою судьбу, своих богов и богинь.
07.3. Любовь среди слёз
Cижу под этим огромным деревом с бесчисленными ветвями, уходящими высоко в небо, словно лапы неведомого животного, с кровавым соком, и в это мгновение воспоминания проносятся в моей голове.
Она была самым ярким моментом в моей жизни. Её звали Olora. Влюбился в неё, наблюдая за её лицом и сияющими глазами, пока она рассказывала мне о себе до позднего вечера. Но у неё было много поклонников и был очень влиятельный отец, zahana, высоко ценимый королём. Однако, мы с Olora уже любили друг друга и решили встретиться с ним, и он, как мы и боялись, не был мною доволен. Его невозможное условие, чтобы добиться руки его прекрасной дочери, было следующим:
– Вот тебе палка. – Он бросил мне заплесневелый обрубок под ноги. – Если из неё что-нибудь вырастет через неделю, тогда ещё подумаем. А теперь убирайся, пока тебя не побил ею же. Тоже мне умник…
Что мне оставалось делать? Любовь заставляла меня пытаться достичь невозможного. Поднял эту палку. На холме, неподалёку от песчаного берега, вонзил её в землю, где было поменьше камней. В любом случае – это был бы мой символ любви. Ходил туда каждый день, в течение семи дней, и поливал эту палку, рассказывал ей о моей несчастной любви к красавице нашего острова. Но ничего не выросло в срок. Как страдал тогда, как терял надежду снова увидеться с возлюбленной. А строгий отец не выпускал мою любовь, невесту моей мечты. Однако, сам не переставал приходить на этот холм, мой холм, где посадил не палку (так никогда не называл её вслух), а древо, мой символ любви, в который верил. Там садился рядом и спрашивал:
– Древо, что ты знаешь о любви? Какова она?
В ответ, под ветренными порывами, нежно шелестела трава.
Там плакал, орошая эту палочку слезами, делился с нею своими чувствами и мыслями, рассказывал о своей любви. Познал каждую мельчайшую извилинку на ней, чувствовал каждый бугорок и трещинку. Недалеко стоял засохший и обтрёпанный ветрами лавр, странно расположив свои ветки, а с него, вдруг, напугав меня, слетела coraja и полетела в более густую зелень на склонах выше. Вдаль, по её следу из будто бы зависших и плавно поднимающихся в синеву среди сосен криков, уносился взгляд, туда, где одиноко, но ничуть ни грозно, выразительно виднелась тёмная макушка Тейде, нашей родной и всеми любимой. Отсюда, вид на долину Orotava поражал воображение. Для меня это был один из самых прекрасных и запоминающихся видов острова.
Оставался один со своими мыслями о любви и любовался красотою. И в один прекрасный день, на палке сверху появился росток. Маленький, жёлто-зелёный. С каждым днём он упорно рос вверх. И со временем даже жители деревни заговорили об этом чуде. Отцу невесты ничего не оставалось, как прийти и посмотреть на «эту палку». Она медленно превращалась в молодое деревце. Драконово дерево с красным, словно кровь, соком. Он допустил меня к своей дочери, и мы дали друг другу клятву в вечной верности и сыграли обряд на этом холме. Мой саженец, взлелеянный нашей любовью, переживёт многие поколения, станет самым большим деревом и великим символом наших жизней. Через него мы прославимся за пределами предназначенных нам отрезков времени…
У корней такого же дерева, уже давно состоялось собрание девяти королей, старейшим из которых выступал Mencey Taoro именем Bencomo. Там также присутствовали люди, которые прибыли на белых домах по голубой воде. И эти люди пришли с предложением, чтобы мы приняли их веру и стали их zahanan, так как наша земля принадлежит их королю. Но на это им ответил наш Великий Bencomo:
– Нам не нужна ваша вера, так как у нас есть своя. Вы можете быть нашими друзьями и союзниками. Ибо сам родился не для того, чтобы подчиняться, а для того, чтобы править, – так говорил он с разгорающимся пылом, и поэтому решил успокоиться и закончил:
– Мы свободные люди, такими всегда были, и такими же мы и останемся.
После этого ушли белые люди с негодованием. Возможно, они ещё вернутся.
И они вернулись с новыми силами, и произошло тогда сражение. Испанцы группировались на возвышенностях и там на специальные подставки устанавливали длинные орудия с чёрными утолщениями, которые стреляли с оглушительным громом. Сотни островитян из разных королевств полегли в тот день. Сопротивлявшихся идти в плен жестоко убивали. Их крестили мечами и пламенем.
– В вышнего светлого и любящего – вот в кого вам следовало веровать, – отходили и смеялись они в компании своей. – Наша церковь любящая, пресветлейшая, и верные служители её, верующие в «вышнего живаго» и истинного.
И крикнули палачу:
– Не дари им быструю смерть. Надо ведь, чтобы они мучались в аду, вот мы и создадим им этот ад. Во имя «сына папы и сына церкви», мы посвятим их в истинную веру, да поможет нам всевышний! – Они несли отрубленную голову Великого Короля Bencomo за волосы и пугали ею других пленников.
И от глубоких душевных переживаний и волнений, пленники, которых по воде гнали в оковах к лодкам, дёрнулись вдруг, да напрасно, так как их тут же остановили режущими оружиями из блестящего «камня».
Брызги крови разлетались в стороны и смешивались с прозрачной солёной водой.
Всё время с начала сражения, на холме, за деревьями, стояли вместе с Olora. До нас доносились предсмертные крики воинов нашего острова. С ужасом оторвав взгляд от их пыток, посмотрел на мою возлюбленную, у которой золотистые длинные волосы красиво переливались в лучах солнца. По её стройному телу пробегала дрожь. Её голубые глаза покраснели, и слёзы медленно текли по её прекрасному лицу. Уверен, она долго их сдерживала, но в конце концов не смогла удержать. Прикоснулся к ней, чтобы стереть слёзы… нет, просто по слезе коснулся её лица в этот момент нашего величайшего душевного колебания. Её сопереживания нашим соплеменникам передавались ко мне волнами, словно пульсами, так что сам мог хорошо чувствовать происходящее вокруг даже с закрытыми глазами. А вот она решительно глянула на меня, и в её потемневших глазах мог прочесть ненависть к тем, кто так издевался над нашими земляками. Понял, чего она хотела. Её глаза говорили, что она сейчас же ринется на врагов, и взглядом она заставляла меня сделать то же самое. Она уже не сдерживала плача, а ногти на её пальцах больно вцепились в мои руки, которые она сильно сжимала, и поэтому не мог ответить ей тем же в данный момент, не мог освободить себя из её рук. Её лицо нежной кожей прикасалось к моему, а её слёзы уже текли по моей щеке. Так мы продолжали стоять молча, не то чтобы в обнимку, но соприкасаясь в душевном оцепенении.
И в тот день мы нацелились на битву с ними. Но наш король решил повременить и пока не учавствовать в этой битве, так как до него донесли, что враги без особых потерь для себя очень скоро истребили армии других племён. Нашему королю казалось, что чужаки с их новым вооружением были непобедимы, и он побоялся за свой народ. И Bencomo был убит, а значит, пока не выбрали нового Великого короля, люди острова были разобщены и особенно уязвимы. Однако, мы были не согласны с королём и, вопреки его решению, не могли позволить врагам свободно расхаживать по нашей земле. Поэтому, вместе с Olora собирали людей на бой, но по сути мы шли на верную смерть. Мы были в первых рядах, когда присоединялись к островитянам из других племён.
Земля дрожит, волны бьются о каменный берег, высоко в синем небе падает пустельга, а в руке колеблется от переполняющей меня энергии banot моих предков. Вот появляются волны врагов. Время тянется упругой нитью. В крике широко разеваю рот, поднимаю ногу для баланса, а той рукой, которую вытянул сзади до предела, кидаю banot. Оно замедленно поднимается, соскальзывая с моей руки. Копьё устремляется остриём в небо, где касается солнца и, извергая кольца энергии, продолжает свой полёт с яснослышимым рёвом, словно пикой вспарывая живот извивающегося змея… но без ожидаемого мощного удара впивается в безжизненный берег, не задевая ни одного из наступающих многочисленных врагов. Но, в этот продолжительный момент, удары проиcходили в наших сердцах, и мы готовы были к битве.
Мы чувствовали это внутри, и сердца произносили нашими устами следующее вслух:
– Мы больше их, сильнее и быстрее. Им стоит нас бояться.
Мы ничего не боялись, и никаких речей нам было не нужно. Мы кинулись с tavonan на врага, чтобы разодрать его или самим погибнуть в бою.
Мы бежали с криком. В брата павшего короля Bencomo, нашего ведущего, попало вражеское древко, сначала одно – он защитился щитом, но затем второе остриём впилось ему в горло, но даже после этого он продолжал бежать, а вот третье уже его остановило. Он падал, но сам успел подскочить к нему и выхватить чёрный, длинный tavona, отмеченный символом его племени – Тейде – и освящённый нашими дедами и их предыдущими поколениями с начала мира, с истоков рек времени. Выхватил его tavona и сразу захотел найти жертву, в плоть которой он войдёт.
Настигли одного убегающего, отстающего от своего отряда стрелка в лёгкой броне, и со всех сторон пытались сорвать с него доспехи. С бегающими глазами и отчаянно пытаясь вырваться, он быстро и жалобным криком просил о пощаде, но, когда погрузил глубоко в его живот свой новый чёрный tavona, мне понравилось, как тот пронзил его плоть, меня захлынуло чувство победителя и продолжал трясущейся рукою, по локоть в тёмной крови, тянуть клинок вверх по его груди, одним взмахом вытягивая оружие вместе с брызгами его горячей крови и предсмертным воплем моего разорванного и обвенчанного длинным разрезом врага. Остриё при этом раскололось и осколок остался внутри него.
Но исход битвы снова переходил в их пользу, когда они рванулись с новой силой против нас. И так быстро пронеслись мгновения сражения, что даже не заметил, как меня окружили враги. В замешательстве стоял перед ними без оружия, как на суде, но у меня был секрет и поэтому не показывал страха к их разочарованию. Секретом внутри меня был невидимый tavona, которым стремился всех перерезать в один нескончаемый миг. И тогда, этим «последователям кафоличности», как они себя называли, достанется всеобъемлющая смерть. Принесли иноземцы свою подстриженную веру против нашей, исконной и истинной, нашей веры живой, ибо мы дышим ею и в сердцах наших живёт она, да услышите вы это прежде того, как погубить нас, прежде, чем вы вонзите свои иглы в мою душу, прежде, чем умру здесь, защищая родину и свой народ…
Моё сердце сильно бьётся, отуманивая мысли. И в этот момент моего опасного промедления, Olora выпрыгнула из-за спины врагов, и с налёту в прыжке палицей проехала по челюсти ближайшего противника. А за ней неслись другие смелые женщины нашего племени, которые прикрыли нас щитами, и вместе с ними и оставшимися воинами мы разделили врагов, некоторые из которых попытались бежать, но было уже поздно. Мы не отставали от них ни на шаг. Мы неслись за ними, словно ветер, словно их скакуны или наши разъярённые псы. Мы настигали их, так как они бежали не в ту сторону, обратно в глубину острова. Мы их загнали, и они оборонялись, как могли, а мы кружили вокруг, словно каждый из нас был guirre, предвкушающим скорую добычу, так что они даже не могли попасть в нас из своих стреляющих при помощи ветра орудий. Женщины с палицами, прибежавшие на подмогу, прыгают на них, искусно дерутся и гибко уворачиваются, и, в конечном итоге, окружают их, подходя практически вплотную. Мы их зажали, а наши храбрые девушки копьями столкнули их с обрыва под наш боевой клич и крики врагов. Мы сбросили этих отбившихся от основного отряда, пытающихся выбраться и зацепиться за крутой склон утёса, сбросили и избавились от них, наконец.
Мы возвращались изнурённые и все в крови, если не в нашей собственной, то в трофейной крови врагов, и так мы принесли эту победу в наш дом. Olora была чем-то очень обеспокоена и продолжала постоянно рваться куда-то, независимо от того, были там враги или нет. С неё не сходил азарт и пыл боя. Она была в его кровавом венце, и дух его крепко её одурманил. Сначала думал, что она вправду увидела кого-то ещё в зарослях кустарника, но потом оказалось, что она их выдумывала.
– Смерть… им, – произносит она.
– Да… – это было всё, что мог сказать.
07.4. Гроза
Когда мы вернулись к королю, ожидая пир в нашу честь, он гневно обратился к нам, обрушив наши надежды:
– Мы не можем допускать таких дерзновенных поступков, чтобы не усугубить начавшуюся войну в ущерб нам самим. Но вы ослушались меня. Вы видели насколько они могущественны и поставили нас всех под угрозу, и поэтому вы будете изгнаны за границы круга. – Был уверен, что король испуган и совершает ошибку. И моя бабушка, старшая жрица, не могла помочь нам сейчас, не могла переубедить его, чтобы он изменил своё решение. Теперь она была с нашими предками.
После главного сражения, которое проиграли другие короли, наш король – Mencey Guimar с именем Acaimo – принял сторону захватчиков. Все наши потери и наша победа казались напрасными. Король настоял на своём и не собирался нам уступать в этом споре.
Нас было несколько десятков, а напротив нас стояло пару сотен наших соплеменников, повиновавшихся королю. Мы были вынуждены покинуть нашу землю, хижины и пещеры. Даже родные по-другому смотрели на нас. А когда мы уходили в сосновый лес, нас вообще никто даже не провожал взглядами. Мы организовали лагерь, чтобы остаться там на ночь. Казалось, что вместо победы, мы получили полное поражение. Но также казалось, что это всё скоро закончится, что завтра наступит новый день, который принесёт радости жизни и всё уладится, всё станет как прежде.
Ночью Olora не могла заснуть, вся тряслась и часто рвалась. У неё очень горячий лоб, и она испытывает боль от даже лёгкого касания. Её прежде прекрасная кожа воспалена. И так уже несколько дней с момента изгнания. Её лицо покрылось волдырями. Потом её кожа стала лосниться, начала темнеть, местами казалась синей. Моя жена страшно увядала на глазах, превращаясь в иную сущность. Какие tibicenan вселились в неё? Пусть они сгинут!
Мы сразу же обратились за помощью к нашему племени и тогда же узнали, что с теми, с кем недавно мы столь безжалостно воевали, король заключил перемирие. Ради спасения наших жён и детей. Они спасут нас? Может быть. Но в голове крутилось: «Они спасут нас? Никогда!»
Также оказалось, что похожая страшная болезнь охватила ещё некоторых из племени. Важным завоевателям и их святейшим позволили вторгнуться в наши родовые пещеры и храм, где новую жрицу ещё не избрали, а девственниц разогнали. Даже наши собаки не помогли им защититься – всех животных расстреляли. Пришлые люди сказали, что наши предки виновны в бедах, что axon от tibicenan. Те, кого они также называли xayon, были наши отцы, деды и прадеды, наши матери, бабушки и прабабушки. Но в отчаянной вере в исцеление наших заболевших близких, мы поверили словам странных чуземцев и разрешили им вытащить xayon из глубин пещер и храма, и их сожгли на больших кострах. В опустевшем храме затем поселились чужеземные магистраты.
Хорошей новостью было наше возвращение домой, к нашим родным и близким, и принятие нас королём, который выглядел сильно постаревшим и понурым в последнее время.
Этой ночью с востока поднялся пронзительный и непривычно сильный ветер. Верхи пальм и кустарники метались из стороны в сторону и издавали громкий шелест, который был похож на возгласы боли. Но у нас в пещере было очень тихо. Иная атмосфера царила здесь. Мы в молчании молились Achaman и Wayaxerax.
Но болезнь не отступала, а, наоборот, сжимала свою хватку. Olora чахнула на глазах, как это делают цветы, за короткое время становясь коричневыми и обвисшими в тени чёрного присутствия. Она была словно затухающая свечка.
Принесли ahorer, тёплую, подогретую для неё, чтобы она поела и поправилась. Мы также зарезали chivato. У их мяса с кровью были целебные свойства, которые не раз восстанавливали тяжело раненых. Но страшная, смертельная слабось поселилась в ней, и Olora, как бы мне тяжело ни было это говорить, умирала. Она не могла даже пошевелить рукой, чтобы взять меня за руку, как это было у родового дерева или на холме, с которого наблюдали издевательства захватчиков над нашими соратниками. Не понимал, что происходит с ней. Мы никогда раньше не болели. Мне так хотелось, чтобы она спросила меня о чём-либо, просто мечтал услышать её тонкий голосок и снова почувствовать прикосновение её руки. Но она даже не узнавала меня теперь.
– Achit Olora! Живи…
Но она в ответ, еле слышно:
– … аккха… акх… аакккаах… ахха… хаа…
В голове путались мысли, переворачивались и сталкивались, тяжёлые и тёмные, словно небесные волны, где гневаются вышние в худые времена. Что со мной случится, когда меня коснётся небо? Умру ли сразу? Или просто изменюсь? Представлял тропу, по которой мне предстояло пройти. Выбежал наружу, чтобы показаться перед вышними. Там, высоко надо мной, переливалось тёмное небо и оттуда лились небесные слёзы, теперь стекающие с моих длинных волос. И прокричал тогда раздирающим горло воплем, что есть мочи:
– Yacoron Atmayec Wayai Xiraxi! Zahana Wayohec! Agonec Wayaxerax! Покажи себя! Лучше возьми мою душу и подари жизнь моей жизни!!! – Упал на колени и не мог сдержать накопившиеся слёзы, быстро слившиеся с каплями дождя, но продолжал свою речь: – Лучше отбери бренную жизнь твоего преданного раба, если заберёшь возлюбленную жизнь его жизни!
Пусть накажет меня, если есть за что! Вдалеке небо тревожно громыхало. Вспышки вышнего пламени соприкасались с землёй. Ждал, пока меня ударит вот так же. Пронзит насквозь до самых пят, чтобы запомнил, каково чувствовать это – остаться одиноким без своей любимой на всю оставшуюся жизнь.
Верни её.
Но никто не ударил в меня небесной искрой. И остался один.