ДОМ 2121

Его знаний языка было вполне достаточно, чтобы объясняться с надзирателями и служащими наместника. Его произношение и словарный запас были даже лучше, пожалуй. Аборигены говорили на странном наречии, которое на слух очень походило, на то, что он выучил дома. Но они, скорее, не то лаяли, не то отрывисто гаркали друг на друга и активно помогали себе жестами. Понять смысл сказанного стоило большого труда. Благо – понимать аборигенов было не обязательно, – их старшие кое-как, но всё же изъяснялись на оригинальном языке.

За прибытием в Центральный Хаб последовала переброска на Север. Как он узнал позднее – вся территория известная миру, как Промышленный Сектор, делится на индустриальные сектора, частные владения под протекторатом цивилизованных секторов. Северный Сектор – лишь обобщенное обозначение основной климатической зоны.

Пребывание здесь его угнетало. Почти круглый год в этих местах господствовал холод. Когда отступал снег, можно было видеть, как природа зализывает раны случившейся трагедии. Трава наползала на громадные воронки, покрывавшие местность, в которой когда-то был большой город. Повсюду встречалось дикое зверьё. На него никто не охотился, аборигенам было запрещено, а приезжий персонал, к счастью для всей этой живности, охотиться не умел. Несмотря на огромное количество зелени летом это всё же была унылая брошенная земля.

Первые два года, как и положено новичкам, Навин работал на вредных химических предприятиях. Там он и подорвал здоровье. Его даже отправили в Хаб на реабилитацию. Парня страшила мысль о возвращении на Север и через старых знакомых дяди, с которыми он сошелся в Хабе, ему удалось выхлопотать себе тёплое местечко здесь – в центре, за хорошую сумму, которую он уже мог себе позволить. Его оставили на строительстве, как здесь это называлось, культовых сооружений. Сама идея подобной стройки приводила его в изумление. Циклопические строения, подобные пирамидам Египта, виденные им в отцовских учебниках по истории, здесь были разбросаны на холмистой равнине на территории около тысячи квадратных километров. Какие-то пять тысяч километров от дома, два часа лёту на транспортнике – и прибывший оказывался за пару тысячелетий до новой эры. Именно этим временем датировались пирамиды в учебнике. Навин командовал здесь рабами. Официально эти человекоподобные значились, как строители.  Однако, после недельного пребывания на Пирамиде, не оставалось никаких сомнений в статусе работающих аборигенов. Фараонов в этих местах не было и не предвиделось, и для кого это строилось было не понятно. Стройку изредка посещал наместник Хаба. Жили тут военные, ждущие переброски, надсмотрщики-инженеры вроде Навина, кучка торговцев и прочий люд со всего света, ловящий крохи, падающие из карманов хорошо зарабатывающего местного сословия погонщиков. Рабы прибывали сюда на старинных грузовых поездах и на баржах, которые сами же и тянули на синтетических тросах посменно вдоль берега реки. На месте, по прибытии, им выдавались комбинезоны. Аборигенам объявлялось, что одежда выдаётся на 3 недели. Далее об этом забывали, и раб ходил в своём одеянии от четырёх месяцев до полугода. Уже через месяц полиамидный костюм превращался в лохмотья. Мыться рабам было негде, и в бараках стоял невыносимый смрад.

Глава 3

– Что ж ты делаешь, Язь, – гаркнул дед, – Глыбу разломаешь – прибьёт тя господин.

– Ну, велено же стучать, – отдышавшись, ответил плечистый парень, меньше минуты назад валявшийся в судорогах на каменной глыбе, на тридцатиметровой высоте.

– Тебя сюда на выздоровление отправили, щенок! Грейся на солнышке, стучи помаленьку, баланду хлебай утром и вечером, воды хоть залейся. Глядишь, и кашель пройдёт. А ты машешь как здоровый! – продолжал Дед назидательно и уже в полголоса.

– Через пару месяцев на баржу и домой на нары на полгода – ешь, да спи. А так увидят, что ты здоровый и обратно тя на рудник, в стужу.

Язь чесал затылок – Дед дело говорит. После того как ему дали отлежаться, и он почувствовал себя лучше, он машинально стал работать, что есть мочи. Ему с младших говорили, что только так и можно жить. А иначе за что мы баланду хлебаем.

Дед глянул на горизонт – солнце садилось, надо начинать спуск, а то поломаемся в темноте и найдут только завтра утром.

А всё равно хорошо, что господин инженер заметил, как я разошёлся, – подумалось Язю, и он довольно и гордо хихикнул. Краем глаза, он видел, как тот пристально смотрел за его работой до того, как ему сделалось плохо. Таких работников, как он, немного – выносливый, сильный, с цепкими лапами, зубами может дерево разгрызть – пробовал даже. Уже много сезонов он работал на Рудниках и всё еще был силён. Глядишь – ещё проживёт. Лучше, чем ходить дряхлым стариком таких никто не уважал. Дед иногда говорил, – «Ты мне во внуки годишься». Язь не понимал, что за «внуки».

Старик рассказывал, что было такое время, когда в одной семье жили младший, старший и старший старшего. Язь и другие слушали бредни и посмеивались.

Своего Старшего он помнил смутно.

Крепкий, грубый человек, он почти не разговаривал в бараке. Он возвращался в Утробу три сезона. Потом сгинул где-то на рудниках, в Кормилице. Старшая нашла себе другого. Язя отдали пропопам. Почти сразу он стал полезен. В Утробе, где старшие отдыхали, работали младшие.

Вот и все воспоминания из той молодой жизни, сохранившиеся в памяти.

Вечером, в бараках у подножия пирамиды все садились есть. В дальних частях Кормилицы ели из общих корыт. Здесь разрешалось пользоваться своими кормушками.

Барак тускло освещался в центре, там на корточках сидел пропоп. Люди собирались с едой вокруг него, ели серые резиновые лепешки и прихлебывали баланду, ложками всё больше чесались.

Язь и Дед садились подальше от центра – там дышалось посвободнее. Раньше Язь не бывал в этой части Кормилицы – его с остальными возили в деревянных коробках без окон по дороге из двух ржавых железных полос.

Уже пять сезонов подряд он ездил на рудники. И теперь ему сказали, что он заболел и должен подлечиться, и отправили сюда на пирамиду.

Такого развлечения, как свой пропоп, на рудниках не было. Там они возвращались в барак, ели руками из корыт и ложились спать. На драку и разговоры ни у кого не оставалось сил. В Утробе, конечно, пропопов хватало, но там они были очень важные и подходить к ним близко было страшно, да и не за чем.

У подножия великой рукотворной горы жизнь проходила несравнимо легче, а вечерами можно было слушать «мудрого старца», так его называли, хотя старым он не был, который всегда ждал их в центре барака сидя на корточках. Всех старших он называл уважительно чушкарями. На рудниках к Язю вообще никак не обращались. Он просто просыпался вместе со всеми, делал то же, что и все, и с удовольствием ел суп в конце дня. Он привязывался к тем, с кем работал целый сезон на руднике. Когда сезон заканчивался, и приходило время ехать домой, люди в блестящих одеждах с овальными зеркалами вместо лиц, ставили всех рядами и, проходя мимо, прикладывали к шее сзади стальную палку. После этого ритуала кого-то оставляли здесь же, как говорили, до следующего поезда, остальных везли в Утробу, где по пути высаживали кучками у разных поселков вдоль дороги, когда состав из коробок замедлял ход. Язь никогда повторно не встречал никого из тех, с кем трудился на рудниках. И каждый раз, только вернувшись в Утробу, начинал ждать времени, когда вновь увидит своих в деревянной коробке на пути в Кормилицу. Но снова и снова с ним ехали новые лица.

Язю казалось, что Старика слушать интереснее, но уж очень убедительно толковал пропоп.

Тот вещал.

– а потом настала она – Вопа, но Он пришёл и спас нас. Целый сектор – Утробу и Кормилицу спас от смерти, голода и войны. Вернее, сам Вопу уже был здесь, когда она проклятая пришла.

Кто- то из сидящих ближе, и совсем молодой, нерешительно спросил: – Как может, настать что-то, что уже было здесь. И, если это был человек, тот как он может настать. Он же не зима или чего такое?

Пропоп, ничуть не смутившись, слыша подобный вопрос в сотый раз, продолжил заученный рассказ.

– До того, как пришёл конец старого мира, он был с нами в другой своей ипостаси, она называлась Влапу. В то время он только говорил Дело, но не мог его делать, потому как не переродился, а пока говорил, его никто не слушал. Все задабривали Его, поднося дары, и прятали глаза от его всепроникающего, полного любви и понимания взгляда. Он хотел помочь всем сразу и говорил, говорил, говорил Дело. А когда всё случилось, Он принял новое обличие, обрёл новое вечное имя. И повелел, что отныне все мы свободные люди, – произнося эти слова, пропоп выпрямился, расправил тощие, бурые от загара и пыли плечи, свёл кустистые, измазанные засохшей баландой брови, вздернул подбородок и посмотрел куда-то вправо и вверх, сфокусировав туповатый взгляд в далеком незримом пространстве героической истории. Замерев в такой позе на мгновение, демонстрируя всем своим видом повадку свободного и избранного народа.

– Все, кто не слушал его, – продолжал со сдвинутыми бровями пропоп, – были изгнаны, за окраину нашего огромного и могучего сектора. А нам, честным людям, он – Вопу, дал Кормилицу, Утробу и Горб. И с той самой поры нам не надо думать, где находить еду и крышу над головой.

Все с пониманием кивали.

– Иногда случается, – продолжал пропоп, – что кто-то из нас не возвращается из дальних уголков Кормилицы. Они гаснут, как свечи, когда приходит их час. Бывает, что Наместник или ещё кто, глянет на кого из наших старших, и тот падает в судорогах, а иногда и того, – пропоп указал пальцем вниз, – в землю, – Так знайте, это Горб отзывается на Око Вопу. Наместник или инженер не сами смотрят на нас, потому на них Око, а они только бошками крутят. Око видит, если зло, какое за нами числится, и оно само решает – есть грех на Горбе или ошибка. Оступился, значит, свободный человек и, если можно его простить, то стеганет его с неба, Тот поболеет малость и встанет. Это я вам точно говорю, чушкари. Я в это верю и вы – верьте. Нету греха за тобой, не хочешь ты зла, так и знай – око это увидит. На том и стой. И помните, когда Кормилица забирает чушкаря, тот оказывается навечно во Въялте.

– А это чего такое? – спросил кто-то.

– Этот такой курорт, куда попадают лучшие из нас.

На несколько секунд воцарилось молчание. Потом кто-то спросил.

– а наш Вопу, злой он или добрый к нам свободным людям?

– Наш Вождь Пути не злой и не добрый к нам, – ответил пропоп, – хоть и карает многих, но не так ужасен он, как другие путевые за границами нашей державы.

Пропоп, решил помочь себе руками и начал активно жестикулировать в такт своей речи, вытянув указательный и мизинец правой руки в козу, символически раскладывая факты на полочки своего мировосприятия. Он глянул на задавшего вопрос и заговорил.

– Ты вот поднялся утром с нар и сразу можешь идти, куда тебе можно ходить. А там, – он мотнул головой за левое плечо, – надо воду искать, чтобы морду умыть, или даже брить её морду-то, одежды на себя много надевать. Иначе нельзя идти. А одежду надо покупать и еду тоже – всё с горба снимают. Мы-то едем в Кормилицу, мотыгами, да кирками помашем, и нам так еду дают каждый день. В Утробу отлеживаться приезжаем – опять же барак дармовой. Очку разрешат завести – на тебе отдельный барак.

– а где ж они столько благодати берут, чтобы за всё платить? – спросил очередной пытливый ум.

– а Вопу их знает. Это их беда и никто за них не думает, что жрать, что пить, где жить… Понял ли? – ответил вопросом на вопрос пропоп, и ткнул в задавшего его растопыренной козой.

– у них, выходит, тоже Горб есть? – удивился кто-то несправедливости, – откуда у них наше?

– Они украли наши технологии, – пропоп погрозил невидимому врагу пальцем, сделав особый акцент на слове «технологии», – думали заживут как мы. Да, что-то не выходит пока, – усмехнулся тощий философ.

Глава 4

Женева.

Совещание проходило на уровне владельцев компаний – никаких управляющих, президентов и прочих нахлебников. Обсуждали масштабы, последствия и направление каналов утечки информации в своих структурах. Вот уже три года, как эти сборища стали регулярными. По сути это был кружок психологической взаимопомощи. Воротилам-владельцам Сектора было необходимо выговориться. Удостовериться, что петля медленно, но верно затягивается и вокруг остальных шей участников благородного собрания.

По завершению официальной части и небольшого фуршета, все разбрелись разминаться перед основной попойкой и оргией.

С террасы кафе на крыше отеля открывался чудесный вид. Здесь – в Швейцарии виды были умиротворяюще скромны, блюда изысканны, девушки и кэшгёлз на мероприятиях очаровательны и внимательны к любым самым экзотическим пожеланиям гостей, а банкиры дьявольски любезны.

Аслан пил коньяк и смотрел на Сергея дружески и проникновенно. Сергей не сомневался, что пристрелил бы он его с таким же выражением лица, если бы на чаше весов было достаточно аргументов «за». Впрочем, и Сергей Петрович не сомневался, что, если бы имелась возможность сделать всё тихо, без свидетелей, он зарезал бы Аслана хоть ножом для бумаг. Аргументов у него накопилось с лихвой.

Когда-то Аслан обратился к нему с просьбой. Он упросил предоставить ему место в Каракатице, для переезда своей относительно небольшой нефтяной компании с активами в известной географической точке. Аслан попал в поле зрения TRACFIN³ и был уверен, что они знают о каждом его шаге. Это было похоже на правду. Его офис был куплен много лет назад у французской компании быстро и на выгодных условиях. Отца Аслана вероятность слежки не беспокоила, старик вёл дела чище наследника, предпочитал дружить с властями, занимался благотворительностью – он грезил быть принятым в свет. В те времена подобные надежды питали многие беглецы. Свою Каракатицу Мамонтов строил сам. Капиталы и дела семьи позволяли сделать это с размахом. Отец Сергея, к тому моменту отошедший от дел, одобрил затею. За интересным архитектурным решением, представленным на презентации проекта в мэрии Парижа, местные власти не увидели, что Сергей Петрович на территории нескольких гектаров престижного делового района на берегу Сены, фактически возвёл семейную крепость и укреп район. В тот раз он переиграл их.

За переезд Аслан предложил долю в компании, однако Сергей предпочёл алмазы и солидную арендную плату, ссылаясь на необходимость оплачивать ссуду, якобы взятую на строительство. На тот момент он не имел ничего против Аслана, однако в сводке личной разведки попадались донесения о сомнительной деятельности компании приятеля. Сергей был не в восторге от возможного соседства. Не смотря на грабительские условия сделки, Аслан согласился. По всему видно было, что припекло его не на шутку. Переезд состоялся. В конце концов, услуги его семьи могли и пригодиться в будущем, да и Аслан не был тем человеком, которому в сложившейся ситуации можно было просто отказать.

Устроившись в дальнем крыле-щупальце комплекса, нефтяной магнат быстро обжился и окопался. Однажды его часть крыла стала не доступной для сканирования стационарным оборудованием. Пришлось бурить бетон снизу с большой глубины и разворачивать дублирующую аппаратуру, которую ещё и приходилось менять – люди из охраны гостя время от времени выжигали сенсоры, наугад активируя глушилки.

Через несколько лет и несколько трупов сотрудников разведки Сергея, купленных гостем и работавших на две кормушки, от приятельских отношений не осталось и следа.

– У тебя что-то есть для них, Серёжа? – медленно и с характерным деланным акцентом, спросил Аслан.

Сергей, не предполагал, что он прямо задаст вопрос и всё же ждал чего-то подобного. Видимо, его люди, постоянно копая, догадывались о скрытной активности, однако из-за скудных технических возможностей не могли дать достаточной информации. Аслан, понимая, что упускает, что-то, не выдержал и решился спросить в лоб.

Примитивно – сдали нервы, – подумалось Сергею. Теперь ясно, что его ходы скрыты даже от соседа по офису. Очевидный минус, что он закипает от безрезультатных слежки, прослушки и прочего. Важно не дать и намека на суть происходящего. Аслан не информирован, не в ладах с властями и полицией, своими теневыми операциями он разрушил репутацию семейной компании, арабский протекторат в Промсекторе с падением экономики Панарабии ослабевает, нефтяной поток с его тамошних месторождених почти иссяк. Отец Аслана – мудрый человек, внезапно отошедший в мир иной – предвидел с погрешностью до трёх-пяти лет происходящие ныне события и с протекторатом, и с естественным спадом добычи, поэтому, как и дед Аслана, стремился избавиться от кровавого шлейфа тянувшегося от истоков их бизнеса, от криминальных сородичей, которым отказал в финансировании и не пускал на порог, рискуя быть устраненным физически. Он не учёл лишь кровожадный нрав сына, тёмные делишки которого привели ещё и к падению сбыта – клиенты не желали, чтобы на них падала его тень. После смерти отца за десять лет Аслан восстановил прежние связи. Наладил контрабанду комплектующих из промсектора для дешевых бионик в Азию, что подразумевало наличие тайной фабрики смерти где-то на подконтрольной ему территории. Азиатские партнёры поставляли по его каналу вещества в десятки раз сильнее и опаснее легального эйфа. В Панарабии его не одобряли, но отказать единоверцу в защите не спешили. Это означало снижение и без того ослабевшего влияния. И это было не всё. Иначе диверсифицировать свои активы Аслан не умел.

И сейчас коварный социопат пытался припереть Сергея к стенке намёком на свою осведомленность.

Ситуация не располагала к открытому противостоянию. Он озадачит Ноэль. Пускай она, пользуясь своим влиянием, подкинет этому бандиту хлопот, чтобы он отвлёкся от операции Сергея.

– Аслан, все мы здесь в гостях. ANDRA⁴ предлагает мне новый этап сотрудничества. Их специалисты перепроверяют меня в том числе из-за соседства с тобой. Я не лезу в твои дела, однако, интерес ко мне со стороны спецслужб вырос в разы с того дня, когда я пошёл тебе на встречу и разместил у себя. И для того, чтобы сделка с агентством была продлена, я готов к тому, что их люди поселятся прямо в моей приёмной. Всех нас терпят здесь лишь пока мы полезны. Я иду на уступки ради семьи. Мои проекты, которые вызывали подозрения свернуты. Тебе я советовал то же самое. У тебя достаточно денег даже для того, чтобы просто отойти от дел. Но ты не останавливаешься, и это твои проблемы.

Версия о проверке инициированной всесильной ANDRA выглядела правдоподобно.

– Твои поездки в министерство и к Ноэль никак не связаны с ANDRA. Ты не договариваешь, Серёжа. Мы оба это знаем.

Их столик располагался у самого края на крыше Ле Берге Женив за стеклянной перегородкой. Отсюда открывался вид на улицу внизу. Сергей непринужденно взял паузу, глядя на реку. Его взгляд скользил по спокойным водам, перекинулся на мост Мон-Блан и далее, на приветливо махавшую ему пушистую листву деревьев миниатюрного островка Руссо. Сергей уловил странность – между мостом и шапками деревьев, растущих на островке, почти прижавшись к перилам, над водой завис серый блестящий яхтмобиль. Яркие флаги с гербом кантона на перилах моста колыхались над водами Роны по всей его протяженности через каждые 20 метров и создавали дополнительное укрытие для носа и кормы авто. На мосту, чуть в стороне от авто, отвлекая внимание прохожих, стояла симпатичная девушка в ярком откровенном платье, миниатюрном не по погоде. Он присмотрелся к яхте и с удивлением обнаружил сидящего на капоте. Тот был облачен в маскхалат, от чего очертания фигуры размывались, и сама она походила на бесцветную прозрачную медузу. Голова седока обращена в сторону крыши отеля, а взгляд, Сергей это чувствовал, устремлён прямо на них с Асланом. Впервые он мысленно порадовался навязчивой опеке Монседам Майсоннуэв. Ему стало спокойней. Повернувшись, он холодно взглянул на собеседника.

– Сверх того, что я сейчас сказал, Аслан, мне добавить нечего. Подробности сделки с ними я, естественно, раскрыть не могу, – ответил Сергей, – попробуй спросить что-то в том же духе у любого из тех, кто сюда приехал сегодня и получишь похожий ответ. Мы все сотрудничаем с ними. Все прогибаемся под их требования. Все стучим друг на друга. Никто не соскочит, в том числе и ты, дружище.

После этих слов он отпил коньяк и, достав из пачки старомодную Marlboro, не спеша прикурил и выпустил облачко дыма, которое тут же унесло прохладное дыхание Роны.

Сев в машину, Мамонтов старший позвонил сыну.

– Кирилл, здравствуй. Ты уже говорил с Этькой?

– здравствуйте Сергей Петрович, – обиженно отозвался тот, поспешно выключая звук развлекательного канала, где милая ведущая вариативного пола принимала в студии гостей из нового бойсбэнда – почему такая срочность? Почему ты не едешь со мной? Я в чём-то провинился?

– Сын, это очень важно. Просто следуй плану, который тебе изложил Этьен. Я не могу поехать и не могу обсуждать это на расстоянии. И я не злюсь на тебя, хотя ты мог бы быть скромнее на всех этих тусовках. Слетай в Сектор и возвращайся. Будь осторожен – это не место для твоего легкомыслия. Ты мой наследник. Почувствуй это.

– Хорошо, пап, – у Кира отлегло, – отец не сердился. А экскурсию можно и потерпеть, тем более, если отец сам сказал, что это особый случай, а не воспитательная мера, – как скажешь. Сделаю всё, как надо.

– Удачи, сын, – Сергей скинул связь.

Настроение после эйфа с виски и беседы с отцом, улучшалось. Он откинулся на сиденье яхты, прибавил звук программы, где в студии бойсбэнд уже вовсю совокуплялся с вариативной ведущей, не забывая и о друг дружке.

Приближалась ночь – сеанс связи с агентом.

Тот подал сигнал, и Сергей активировал канал.

– Серёжа, мы должны срочно его вывозить. Без пересадок, с охраной и максимально быстро, – прозвучал тяжёлый спокойный голос.

– Транспорт будет в ближайшее время. Отправка в безопасную зону на третьи сутки после прибытия. Мой транспорт имеет несколько задач. – Не годится. Сегодня он чуть не погиб и постоянно подвержен опасности, – ответил голос.

– Ты уверен, что это то, что нам нужно?

– Никаких сомнений, это твой счастливый билет.

– Наш, – поправил Сергей. – когда транспорт будет на месте, я дам знать. Вам не обязательно входить в контакт, под вас будет оборудован контейнер, вы не замёрзнете и не задохнётесь при перелёте, активация по любому твоему идентификатору.

– Меняй расписание. Три дня это слишком долго.

– Ты находишься там годами, а он всю жизнь, – Сергей не хотел ничего менять. За каждым его шагом следили и, как выяснилось, не только Ноэль. С той стороны молчали. Это означало, что агент не согласен с ним и ждёт другого решения, – Ладно, транспорт прибудет днём, и вы отбываете в ночью.

– Принято. Отбой. – вместо «до свидания» эфир выплюнул раздавленный стекло-металлический скрежет, не успев отключиться вместе с голосом. Это могло означать, что на его закрытом канале связи висел еще один участник. Тревожно. Ключ, рассчитанный лишь на двоих участников общения, с помощью сенсора снимал степень напряжения голосовых связок и трансформировал в вибрации непосредственно в среднем ухе собеседника. Необходимо было специально учиться, чтобы общаться таким способом. Со стороны коммуникация выглядела скорее как обмен мыслями – звуков не было совсем.

Входящий вызов –Этьен. Ответ.

– Сергей Петрович, – тщательно выговаривая все «р» – Мамонтов не любил обращения «мсье» от подчиненных или обслуги, от остальных терпел, – добрый вечер. Кирилл, посетил офис. Я проинструктировал его во всех подробностях. Мне показалось – он был расстроен. Он вылетает в назначенное время.

– Я понял, – отозвался Сергей и скинул, не попрощавшись.

Этьена выводило из себя такое обращение. Происхождение предполагало, что кровь его была голубой, как небеса. Его отец – легкомысленный пройдоха, пустил по ветру состояние и родовое поместье, когда был в возрасте Этьена, теперь. Не завидная участь для семьи в обществе, где элитарная верхушка утрамбовалась окончательно лет двести назад, а социум неформально делился на людей с родословной и на всех остальных. Хотя, безусловно, все здесь были равны в известной степени. Толпу в этом уверяли многие десятилетия. Однако, родившись в такой семье, как у Этьена, можно было считать, что партия сыграна уже в день рождения. Если бы этот мерзавец не промотал всё. Теперь молодой граф де Ренар служил на побегушках. Эта должность в действительности была поводом для зависти многих, но его волновало мнение той пены общества, к которой он формально относился, к которой он и сам себя законно причислял. С этими людьми он общался по праву рождения, но его оскорбляли деланные сочувственно грустные лица приятелей, подбадривающих его словами вроде: «старик снова лютует», «видели, как ты загружал своего феодала в лимузин ночью», или «Как ты выносишь такое обращение?». Самого Этьена раздражало странное слово «холоп», которое Сергей произносил на родном языке, в его адрес в беседе со своими, кто был ему ровней по размеру кармана. Молодой дворянин чувствовал кожей, что это безразлично брошенное через плечо – «холоп», гораздо обиднее отборной русской матерщины, которой Мамонтов крыл его на чём свет стоит, пока тот вместе с Жаком тащил его под руки из любимого борделя или казино до яхтмобиля. Этьен тихо закипал от этого слова, но продолжал улыбаться. Мамонтов платил ему солидное жалованье. И по большому счёту он был его правой рукой во многих делах. Ренар знал, что когда-нибудь пытка закончится. Ему это обещали.

Глава 5

Навин, выпил немного рома. Ему захотелось пройтись и подышать. Воздух был свеж, дневная пыль улеглась. Где-то вдалеке слышалось присутствие патруля. Десяток людей бродил по окрестностям, обмениваясь грязными шуточками, посмеиваясь и безобидно, вяло переругиваясь. Иногда ночью вспыхивали стычки между патрулем наместника Хаба и прибывающими вместе с партиями оборудования или припасов подразделениями протекторатов. Случалось – патрули пытались прихватить, что плохо лежит или излишне развязно вели себя на правах хозяев. Случались и жертвы от неожиданных ночных встреч. Сегодня всё как будто было спокойно. Навин взглянул на пирамиду – он так и не привык за эти пару лет к огромному сооружению. С колоссальными размерами могла тягаться лишь столь же колоссальная бесполезность. Через вершину сейчас восходила луна, была видна стая птиц, темными точками кружащих над остывающей после дневного зноя громадиной. Сама по себе рукотворная гора отражала так много света, что с подлунной стороны всё было видно, как днём. С теневой же ночная тьма, усиленная тенью, становилась почти ощутима физически. Пробираясь в ней, так и хотелось разгрести её руками, как чёрную холодную воду. Глассы видели в темноте на ограниченном расстоянии и Навину становилось жутко, от того что кто-то или что-то, может быстро выскочить на него из-за пределов видимого пространства. Поэтому он предпочитал гулять рядом с освещенной стороной, не используя прибор. Если тень пирамиды оказывалась ближе или было темно из-за облаков, он оставался в блоке и предавался мечтаниям, лёжа на кушетке и закинув руки за голову.

Сегодня было спокойно и светло. Нав замечтался на ходу. Мысленно он вернулся в Махараштру, заплатил полиции, чтобы нынешнего мужа его когда-то возлюбленной невесты, упекли за решетку и там тихонько повесили или зарезали. Муж был торговцем средней руки. Навин прикидывал, в какую сумму ему обойдётся затея. Он пришёл к выводу, что вполне сможет себе это позволить. Родителям девушки не останется ничего, кроме как согласиться выдать вдову за Навина. Её отец сообразит, что к чему и, если не захочет последовать за зятем, пойдёт навстречу старому-новому жениху. Да и Нав уже не тот юнец, что был прежде. В своём городке он и вовсе будет богач. Если бы удалось вывезти с собой и Глассы – обойдётся и без полиции, сэкономит деньги.

Господин инженер пребывал в мыслях о собственном превосходстве над будущим покойным зеком, когда на него налетел дикарь. Тот не спешил, а просто шёл уверенной походкой, но был так крепок, что замечтавшийся Нав отскочил от него, как каучуковый мячик. Опрокинувшись на спину, он кувырнулся назад через голову и плюхнулся на живот в холодную песчано-кирпичную пыль. Мгновенно придя в себя, он начал подниматься. Дикарь растерянно стоял, не смея пошевелиться. Навин увидел, что напавшее из темноты существо всего лишь бессловесный абориген – строитель пирамиды. Среднего роста и всё же выше субтильного инженера почти на голову. В лунном свете кожа казалась голубоватой. Хорошо сложенный, с рельефным поджарым торсом и мускулистыми руками, он был словно высечен из камня. Спокойный, хоть и слегка растерянный взгляд, крепкая густая борода, мощная шея, прямой крупный нос и четко очерченные брови. Он был похож на божество. Навин во всем великолепии инженерской формы, защитных латах и Глассах выглядел против него жалким. И, как слабый чувствует сильного, он ощутил это всем телом. Почему-то вспомнилась ночь на Марин драйв. Откуда-то из пяток, где только что было его сердце, поднялась обида, остановилась комком в горле и вытолкнула из глаз господина инженера предательские слёзы, которые быстро скатились вниз по его округлым щекам, остановились на маленьком подбородке и сорвались в пыль между мысками крепких офицерских ботинок смешного детского размера.

Навина охватил гнев. Как смеет это животное стоять перед ним?!

– На колени, раб, – гневно вскрикнул он.

Язь вздрогнул от его визга, но не уловил, чего от него хотят, продолжая растерянно стоять. Навин негодовал.

– На колени, – снова повторил он. И тут только понял, что говорит на родном языке. Он исправился и повторил на понятном.

Обычно инженеры не обращались так к аборигенам. Надзиратели спешно под угрозой оружия или хлыста ставили на колени, обыскивали, если требовалось, или просто били. Здесь, в потемках, без всякой причины его заставляли встать на колени, а Язь долго соображал, для чего это делать. Он не украл, не нападал, не грубил. Тогда для чего,

Пока Язь думал, Глассы подсказали – днём система уже соприкоснулась с этим тугодумом. Нав огляделся. Поблизости ни души. Постройки рядом были темны. Предвкушая пищу для оскорблённой гордости, господин инженер дал импульс.

Напряженное, вытянутое в струну болевым шоком тело дикаря повалилось на спину с вытянутыми руками и ломающимися от боли в неестественных изгибах пальцами. Навин приблизился, угрожающе нависая над корчащимся от боли дикарём. Вместе с импульсом он блокировал и его речевые центры, и тот не издавал ни звука.