Прошло ещё несколько минут, а в комнату вошёл третий солдат, на короткостриженой голове ещё не обсохли светлые волосы, рост и телосложение было таким же крупными как у двух других, его серые глаза вопросительно уставились на смуглого солдата, тот снова начал свой рассказ со слова Мануэль, теперь я был почти уверен, что это его имя, правда радоваться мне или бояться ещё больше я уже не знал, как тут словно гром прозвучал его вопрос, он то сказал его обычным голосом, а меня будто током ударило.
– Ты правда из Германии? – спросил он по-немецки, а я оживился будто собака услышавшая свист, – из какого города?
Через несколько мгновений я пришёл в себя.
– Мы жили около Берлина, – солдаты немного напряглись, особенно тот, что бил нас.
– А что ты тут тогда делаешь?
– Мы переехали три года назад.
– Кто мы?
– Я и мои родители.
– А где они тогда сейчас? Что ты вообще делаешь тут с этой старухой.
– Я работаю у неё, она забрала меня, когда родителей не стало.
– Их убили?
– Отец умер от болезни, а мать, – я подумал, что ответить и не нашёл, – не знаю.
Мануэль стал снова говорить на английском о чём-то с солдатами, Светлана сжимала в кулаке одеяло, пытаясь унять свою боль. Солдат тем временем снова обратился ко мне:
– Как тебя зовут и сколько тебе лет, кем ты работаешь у неё? – он, глядя на меня кивнул на Светлану.
– Забираю деньги за квартиры, хожу за едой, делаю всё что не может она, у неё больные ноги, – ответил я, – хожу в школу. Мне десять сейчас.
– Понятно, – ответил Мануэль.
И он снова произнёс пару реплик на английском.
– Что вы будете делать с нами? – спросил я без разрешения.
– Тебе повезло, а эту, – он теперь сам ударил, её уже по второй ноге, – повесим, зачем нам эта… – Мануэль будто не придумал оскорбление и так и оставил предложение незаконченным.
Моё сердце заколотилось, нет от страха за себя и не от радости, что мне «повезло», мне было страшно за Светлану, не знаю откуда у меня взялись эти мысли в голове, я почти каждый день думал, о том, что, когда она помрёт, моя жизнь улучшится в бесконечность раз, я так не боялся даже когда моя мать пропала, да и ещё почти чувствуя её боль, видя каких трудов ей стоит хотя бы от части скрыть её, я, наверное, переживал один из худших моментов в своей жизни. Получается, что разница между одним из лучших дней и одним из худших составила меньше суток.
Глава 15
– Не нужно, – сказал я по-немецки, выходящему из комнаты Мануэлю, – она никому не вредит.
Однако он сделал вид, что не слышал меня и пропустив вперед себя двух солдат, закрыл дверь тихо, будто думая о своих будничных делах, не знаю это искажение памяти или так и было, но кажется они даже посмеивались. Видимо за месяцы пути в Печору эти солдаты действительно вешали и резали ни в чём не виноватых людей, конечно, у них уничтожили дома и семьи, им больше некуда вернуться, но ни один из мирных жителей, не был в этом виноват. Может быть если бы так поступили со мной, если бы у меня была семья и дом, родина, свой город и друзья, может и я стал бы таким же. Но тогда, когда мне было десять, я сидел на диване, испытывая смесь отчаяния и ненависти, немного разбавленные жалостью. Из-за этого сами по себе из глаз полились слёзы, которые кажется текли только сильнее от того, что я пытался их сдержать, меня накрыло волной всех тех чувств, которые я гасил в своём сознании с тех пор как пропала мать, я не всхлипывал и не кричал, а только закрывал лицо от Светланы, лишь бы она не заметила моей слабости. Всё мне виделось крайне нечестным, я думал, что не сделал ничего плохого, чтобы со мной случалось столько происшествий, меня до потери речи злило, что мой соотечественник убивает того, что кто обеспечивал мою жизнь, хоть и не безвозмездно (мне безвозмездно и не нужно было), только из-за своей прихоти.
– Что случилось-то? – спросила необычно по-доброму Светлана, – домой тебя забирают? – как-то смогла пошутить она.
Я мог только мотать головой, не находя в себе сил остановить свои слёзы и начать нормально говорить.
– Что они тебе наговорили такого? – всё спрашивала Светлана, наверное, сильно смущаясь от моего необычного поведения.
– Они сказали, что они тебя, – и я не мог договорить, – тебя…
– Я знаю, что они сделают, Тобиас, – Светлана тяжело вздохнула, и будто бы опасаясь прикоснулась к моей голове, погладила, как гладят рычащих собак, чтобы те успокоились.
Солдаты забрали ключи и закрыв двери куда-то ушли, но нас из квартиры пока никто не выбрасывал, весь день их не было дома, я пытался уговорить Светлану сбежать куда-нибудь, может за горы, туда, где правит Мусаев, там же только русские, но она отказывалась, говорила, что на таких ногах, тем более избитых она даже из подъезда не выйдет. Я почти целый день просидел у окна смотря на освещённую солнцем улицу, а там происходили настоящие чудеса: многолетние лужи на дорогах оттаивали, таял нападавший недавно снег. Это было бы весьма прекрасное время, если бы не явившиеся к нам гости.
Под вечер они заявились обратно, почти все были пьяные, в сумках было полно еды и алкоголя, они шумели, курили, били посуду, тогда видимо я впервые испытал ностальгические чувства. Вряд ли люди часто говорят о ностальгии имея ввиду пьянки, но что поделать, тогда это меня даже немного рассмешило, я конечно не начал смеяться как в школе от чьего-нибудь неожиданного пердежа, но носом хмыкнул. В ту ночь я не мог заснуть и не хотел, я ждал пока они пойдут ложиться спать в другой комнате, у меня уже целый день был в голове план. Но похоже до рассвета они и не собирались ложиться, где-то в середине ночи солдаты зашли к нам в комнату и сказали Светлане встать.
– Она не может, – сообщил я Мануэлю по-немецки, он не мог сфокусировать нормально взгляд на мне и то говорил хихикая, то становился злым и понижал свой голос, – она давно уже плохо ходит, а сейчас совсем не может.
– Я сказал ей встать! – теперь рявкнуло «стандартное» лицо, он тоже оказался немцем, но почему-то не желал этого показывать в основном, общаясь на английском, – старая сука прикидывается, чего она такая жирная тогда, раз не может ходить, видимо, чтобы пожрать она пройтись может.
И им всем стало смешно, тут стандартный, отвесил ей пощёчину, щека мгновенно покраснела, я стал просить Светлану встать, хотя она догадывалась и без меня о чём её просят иностранными словами и международными жестами. Хозяйка слезла на край дивана и поставила ступни на пол, отталкиваясь руками и раскачиваясь она пыталась подняться на опухшие ноги, но ничего не получалось и за каждую неудачную попытку она получала пощёчину, но не переставала пытаться, боясь снова получить по ногам. Всё же она поднялась и стала выпрямившись. Стандартный смотрел на Светлану тяжело дыша, а она смотрела на пол с коричневым ковровым покрытием, держась за шатающуюся дверь пытался удержать равновесие Мануэль, а в кресле около дивана, похоже засыпая, сидел смуглый, слипающимися глазами он следил за тем, что же сделает Стандартный, а он замахнулся и носком ботинка врезал ей в ногу так, что она вскрикнула и повалилась на пол, этот удар будто в меня пришёлся, я вскочил со своего места, а через считанные секунды уже пытался вцепиться в этого урода своими руками-лапами, правда даже с помощью потока русского мата из моего рта, шума, который я издавал фыркая и злясь на всех их троих у меня ничего не вышло. Стандартный поймал меня за одежду, я не смог даже поцарапать своего врага, зато он вполне легко смог выбить из меня дух, но потом, поразмыслив, всё же стал избивать меня, видимо рассчитывая силу, а то может там бы моя жизнь и закончилась.
– Хватит, – сказал Мануэль, – он всё-таки наш, хоть и привык к этим русским кускам говна, это пройдёт.
– Эти ублюдки все одинаковые, – кричал Стандартный, – его воспитали эти суки, он такой же.
А избиение двадцати килограмм обтянутых кожей костей продолжались.
Когда они ушли я затянул Светлану на диван, не знаю, как мне только тогда хватило сил, а ночью украл нам немного еды, ещё тогда, когда жил с матерью в семь лет я понял, что пьяные не замечают ничего, частенько обворовывая друзей матери, я называл это штрафами.
Прошло несколько дней, может быть неделя как настал день вешаний, мне по крайней мере кажется, что они делали это в какой-то определенный день. Двое незнакомых солдат, без Мануэля, зашли в комнату, взяли и так еле живую Светлану и потянули из квартиры, а я бежал за ними расспрашивая на немецком, которого ни один, ни второй похоже не знали, куда они её тянут, ответ был очевиден и так, пытался им мешать, пока не получил по своему, совсем не зажившему от предыдущих побоев, лицу. Её выволокли на улицу и забросили в машину, я даже не замечал, что первый раз в жизни бегу по растаявшей грязи, как и не замечал плюсовой температуры на улице. Изо всех сил я рванул за чёрной военной машиной, угловатой с заклёпками и совсем маленькими окнами, лобового стекла вообще будто не было, солдаты видели куда ехать скорее всего только благодаря камерам.
Я бежал, волосы под шапкой потели, я снял её и чувствовал, как ручьи пота стекают по щекам и вниз по спине под одеждой. Естественно машина уехала, но я знал куда идти, площадь в Печоре только одна. Через какое-то время я добежал и туда.
Было полно народу, наверное, родственники тех, кого будут вешать, как и Светлану, толпа стояла так плотно, что я не мог протиснуться. Не смотря на такое количество людей, здесь была практически гробовая тишина, изредка можно было услышать, как солдаты переговариваются на английском. Когда не получилось пролезть сквозь, я стал обходить людей с боку, край толпы я видел, и тогда изо всех сил побежал к нему. Я и сейчас не знаю зачем это делал и что хотел увидеть, точней понятно, что, но ради чего.
Я бежал под ногами расплёскивались лужи, а вода затекала в старые дырявые ботинки, но это нисколько не могло меня затормозить. Не понятный для меня язык становился всё громче и напористей, но резко речь оборвалась, не было никаких звуков кроме, тех, что издавал приятный тёплый ветер, но эта тишина разорвалась от множества женских криков и плача, когда после выстрела в небо, видимо, людей повесили. Я заметил, что толпа двинулась в сторону где, предположительно стояли солдаты, но несколько автоматных очередей остановили их и тогда люди бросились в рассыпную. Мне повезло, что я был почти у края толпы и успел отбежать в бок, так бы меня затоптали, может я был бы и не против в тот день, но инстинкты решили иначе. Тем не менее бежал я в ту же сторону, что и все, так как выстрелы время от времени повторялись и ловить пулю у меня не было никакого желания.
Через какое-то время людей около меня стало меньше, и я потянулся к Светлане домой, потому что куда ещё я мог пойти. Двери не были закрыты, потому что когда я выходил мне было не до этого, дома никого не оказалось тоже, тишина давила на меня снова, и как когда-то в Смоленске я расплакался, от того, что не знал, что мне нужно делать, чтобы просто жить, потому что когда ушла мать, я наверное где-то внутри смирился с тем, что умру скоро, от голода или от болезни.
Со Светланой же я снова привык к жизни, чувствовал себя нужным, даже необходимым, бегая за деньгами и едой, а теперь я даже ума не мог приложить, что делать, даже в школу не нужно ходить больше, так как по объективным причинам уроки отменены. Настала ночь, никто из моих новых сожителей не возвращался, и какая-то неизвестная сила потянула меня обратно на площадь.
Картина открылась передо мной во всей красе. Работал только один фонарь, но всё было видно и вглубь этой картины, если можно так говорить. В лицо дул тёплый ветер, на улице не слышно ни одного звука, а на виселицах покачивались десятки людей, я тогда не считал, но количество их может быть доходило и до ста, я не замечал Светланы, я и не хотел её увидеть, так как знал, что ничего хорошего не почувствую, она тоже висела где-то там в темноте, там, где нельзя было рассмотреть лица. Среди повешенных в основном оказались мужчины, старики или подростки, которым ещё рано идти на фронт, и они как бы сторожили город пока не вернутся назад русские солдаты. Так ж как я бежал сюда днём, я побежал домой, иногда на пути были люди, которые почему-то сильно заостряли на мне внимание, но только не я на них. Пулей я влетел в подъезд, а потом на свой пятый или шестой этаж, немного отдышавшись я тихо повернул ручку входной двери – не хотелось будить солдат, ничего хорошего это бы мне не принесло. Так же тихо я прошёл в комнату, где мы жили последние дни со Светланой, в одежде, рухнул на её диван и лежал, давая бурлить внутри себя отчаянию, страху, ненависти и обиде. А потом мне в голову снова пришла мысль, которая один раз уже не успела воплотиться в жизнь.
Я встал и пошёл в комнату к солдатам, тихо отворив дверь, я заметил, что Мануэля нет, а в комнате спят только двое, в нос мне ударил мерзкий и почти невыносимый запах перегара, я тихо начал подкрадываться к кому-то из них, в темноте не получалось рассмотреть к кому именно, ведь все короткостриженые и крупные, подойдя ближе, я увидел, что стою возле Стандартного, стал толкать его в плечо, но он в эти моменты только сильнее храпел, тогда я начал так же тихо красться обратно.
В коридоре, в грязном белье я нашёл колготы или штаны Светланы. «Это подойдёт», – подумал я тогда. Так же тихо вернулся в комнату, аккуратно продел эти штаны через прутья на спинке кровати и медленно опустил на шею Стандартного, он спал так, будто ждал меня, откинув голову назад. Я делал спокойно каждое своё действие, ровно дыша, смотря прямо, тогда я не испытывал ни капли страха, даже подумать не мог, что зайдёт Мануэль или Смуглый проснётся. Я натянул штаны или колготы на шее солдата, свободные концы намотал на руки, потянул, медленно, но прилагая все силы что у меня были. Пьяный ублюдок настолько нажрался, что не просыпался, даже когда мне казалось, что сейчас эти штаны порвутся, я напрягся так, что сжимая зубы чувствовал в них боль, болели пальцы, я даже, наверное, издал какие-то звуки, но не останавливался. Наконец-то он похоже проснулся и стал выплевывать вместо слов какое-то сопение, кашлял и пытался стянуть свою удавку, но было поздно, жизнь выходила из него, как из меня выходила моя детская доброта, Смуглый всё так же спал, Мануэль не приходил, мы будто остались вдвоём, и если какие-то боги есть, то сейчас они давали мне силы, чтобы завершись начатое.
Через время сопение прекратилось, а я пошёл свою комнату, по пути выкинув те колготы или штаны обратно в ящик для грязного белья.
Глава 16
Мануэль зашёл домой только под утро, немного пошумев в коридоре, он двинулся комнату где расположились солдаты, я же лежал в другой и не мог заснуть, в течение ночи во мне росла тревога и страх, которых вообще не было в первое время после моего поступка. Я думал, что меня раскроют сразу и в лучшем случае повесят, хотя, думал я, за убийство солдата не вешают, а делают что-то похуже. Но тут стала слышаться ругань на немецком, встав со своей кровати натянув тряпки, выполнявшие роль одежды, на тело, я взъерошил волосы и держал глаза так, будто только что проснулся. Через мгновение стоя в проёме открытой двери, я мастерски изображал ничего не понимающего ребёнка. Мануэль что-то орал теперь уже на английском Смуглому, а тот похоже до сих пор был пьяным и мало что понимал.
– Кто приходил сюда? – рявкнул Мануэль на меня, – кто ещё тут был, кроме них?
– Никого не было, – копируя непонимание Смуглого ответил я.
Мануэль дал Смуглому пощёчину, это немного привело его в себя, потом похоже ещё пару ударов подействовали совсем уж целительно, и вместе с пониманием ситуации стал появляться испуг, а я всё так же стоял, смотря то на одного то на второго, Мануэль что-то орал, а Смуглый, похоже отнекивался, они примерно так и разговаривали несколько минут, пока Смуглый не кивнул на меня. Тут вот мне в грудь и ударил воображаемый разряд тока, наполнив каждую клетку моего тела зарядом страха.
– Он говорит, что ты его душил ночью, подумал, что ему снится и поэтому не вставал, – сказал Мануэль, – это ты?
– Как я его задушу? – оживлённо, трясущимся голосом ответил я.
– Он говорит, что какой-то тряпкой.
– Что, рот ему заткнул? – говорил я, сбиваясь, проглатывая слова.
– Нет, накинул сзади и душил.
– Я не понимаю, – почти заплакал я, по-настоящему, я уже думал, что моя жизнь подходит к концу, но какая бы она не была, мне не хотелось ещё её заканчивать.
Тут Мануэль подошёл ко мне, схватил за руку, и подтащил так, чтобы я стоял прямо перед Смуглым, вблизи его.
– Снимай одежду, кофту, майку, – сказал мне мой немецкоговорящий знакомый.
Я тут же повиновался и через секунду стоял с голым торсом, Мануэль же опять заговорил со вторым солдатом, показывая на меня, потом схватил мою руку и чуть не вырвав её из тела поднёс к его глазам, видимо показывал мускулы, точней их полное отсутствие, да и еда которую мы тут ели, консервы, мало способствовали здоровому виду, я был худым, с сероватым лицом и с длинными грязными волосами, которые только несколько раз в год получалось сбрить, когда было настроение у Светланы, теперь же видимо им суждено расти, пока я не заработаю на парикмахера.
– Вышел отсюда, – сказал мне Мануэль и я пошёл к себе.
Он ещё долго что-то орал, потом так хлопнул дверью, что даже предметы в моей комнате затряслись, зайдя ко мне наш старший солдат стал так, будто загораживал мне дорогу, хотя я сейчас никуда бежать и не пытался, долго на меня смотрел, я же, изображая дурачка что-то пел себе под нос и демонстрировал занятость, всячески избегая встречи глазами с Мануэлем. Резко схватив меня за волосы, он повернул мне голову так, чтобы я наконец-то уже посмотрел ему в глаза, что я и сделал.
– Что ты слышал? – спросил он.
Я не знал, что ответить, и молчал тяжело дыша, потому что сердце выскакивало из груди, тут он вмазал пощёчину и мне.
– Что ты слышал, я спрашиваю, они дрались? – и дёрнул мою голову так, что мне показалось что волосы, останутся у него в руке, а мозги разлетятся по комнате, но всё осталось на месте.
Горло сжал ком, я будто забыл, как разговаривать, всё же собравшись, выпалил:
– Да, – и сделав сильный вдох ждал, что теперь он точно со мной что-нибудь сделает, что будет похуже вырванных волос.
– Так я и думал, – он отпустил мою голову, встал и пошёл во вторую комнату.
Я же остался сидеть там, где сидел, понимая, что только что я убил второго человека, по крайней мере тогда я был уверен, что Мануэль сейчас его пристрелит, но никакого выстрела не раздалось, они вдвоём стали что-то орать, потом похоже была драка, а я всё так же боялся сдвинуться с места, к тому же теперь мне совсем не хотелось видеть Смуглого, я даже не знал его имени, и он, в общем-то, никогда ничего не делал ни мне, ни Светлане.
Я поступил очень подло, но тогда за меня думал не мой мозг, а только инстинкты и страх, правда горькое чувство презрения к себе всё равно разливалось по телу.
Через какое-то время Мануэль вывел Смуглого в коридор, откуда тот ворвался в мою комнату и схватил меня за горло, за ним влетел и Мануэль, и стал сразу оттаскивать от меня, он нанёс Смуглому несколько сильных ударов, а я казалось уже был на пути в другой мир, как тут снова смог вздохнуть. С усилием получилось сфокусировать зрение и взглянуть на своего душителя, его бешеные глаза лавиной изрыгали на меня ненависть, а его животный рык мог бы пробудить страх даже в каменной статуе. Я оцепенел ещё больше, а Мануэль посмотрев на вот эту картину, только кажется убедился, что нашёл убийцу,
Он увёл его, а пришёл только ночью и сильно пьяным, это был один из самых долгих дней в моей жизни, я решил не трогать Мануэля и не лезть сейчас со своими вопросами, как и ещё пару дней потом мне было страшно его о чем-либо спрашивать, но прошло дня три и страх выпустивший меня из своих оков позвонил задать вопрос:
–Ты убил его? – спросил я валяющегося на диване солдата.
Сначала он посмотрел на меня, так, что мне опять стало страшно, хотя после его взгляда так становилось каждый раз, но всё же ответил:
– Нет.
– А где он тогда?
– Он теперь будет рабочим.
Мануэль видимо посчитал этот ответ исчерпывающим, я же не очень понял, позже другие дети мне объяснили, что солдаты, провинившиеся по разным причинам, отправляются на принудительные работы. Там они делают всё что угодно, роют каналы или окопы, ямы для могил, чтобы не напрягать обычных солдат или технику, кого-то отправляют в шахты, если они где-то есть на местности, в общем-то работы для них хватало всякой, в основном туда отправлялись русские мужчины, пленные солдаты и просто мирные жители, если кому-то этого хотелось. Ходили слухи, что оттуда почти никто не возвращается, точней будешь ты там в любом случае до смерти, но вот прожить долго не получится, потому что еда в подобных заведениях – в лучшем случае что-то просроченное, то что уже не смог бы есть нормальный человек, но в основном это просто объедки и другие отходы, условия содержания такие же как еда: деревянные сараи, заброшенные многоэтажные дома без окон, дверей, а только с цепями, чтобы «рабочие» не могли никуда сбежать, про электроэнергию и отопление можно даже не заикаться.
Тогда, когда Мануэль ответил мне, что Смуглый остался жив, я опять впал в свой почти цепенеющий страх, только сейчас додумавшись до того, что он может вернуться и он будет, мягко говоря, очень разозлён на меня. После того, как я разузнал, куда именно попал Смуглый стало чуть спокойней. Я понял, что вроде бы его шансы вернуться не сильно большие, и через несколько дней боязни мой страх стал постепенно угасать, со временем пропав совсем, зато появилось какое-то чувство безнаказанности, один раз я даже чуть не рассказал своим редким друзьям во дворе, что я сделал. Тогда русские люди не особенно выпускали своих детей из домов, особенно боясь выпустить девочек, но всё же иногда получалось увидеть старых знакомых. Правда их родители старались позвать своих детей, как только замечали их со мной, я понимал, что это из-за того, что я приезжий, а сейчас ещё и живу с европейским солдатом в одной квартире.
Но всё же у меня хватило ума сохранить свой секрет.
Я несколько месяцев прожил с Мануэлем, в общем-то неплохо, конечно иногда он мог меня и избить, зато одежда и обувь у меня появились получше, как и наша еда, точней еда Мануэля, были получше, той, чем мы питались со Светланой. Я прекрасно понимал откуда это берётся. Отбирают у русских. Иногда Мануэль был пьяный, тогда он становился почти добрым, я расспрашивал его о Германии, он говорил, что тут в России один большой свинарник, и лучше было захватывать кого-нибудь другого, говорил, о том как было хорошо там, дома, я спрашивал как он попал в Печору, оказалось, что они были той частью, что заходила с самого севера, а потом через несколько дней после ядерного удара и метаний руководства их около тысячи человек пошло добывать пропитание , только получилось так, что вместо захвата магазинов, они захватили и опустошили город, а потом следующий, а потом и до Печоры добрались, и тут оказалось довольно пусто, что в плане женщин, что в плане еды или оружия, поэтому дальше на восток похоже пока нет смысла двигаться, может быть скоро они отправятся на юг. Он мне ещё много чего рассказывал, но не так уж часто я слушал пьяные россказни так же внимательно, как это изображал.
Как-то в один из осенних дней я бродил по своему двору, как и во многие те дни, школа не работала, был, наверное, октябрь, а может быть и ноябрь, тогда для меня дни слились воедино, я ждал весны, потому что Мануэль говорил, если в следующем году весна всё-таки наступит они уедут из «тухлого болота, которое тупые русские называют городом».
Прошедшим недавно летом не зацвели ни цветы, ни листьев не было на деревьях, но температура была такой, что я даже не надевал своё пальто, из которого порядком вырос, а нового Мануэль не приносил. Вот в такой же ничем не отличающийся от других день, я бродил в знакомых окрестностях, отойдя на пару дворов от своего, я уселся на остатках скамейки под ветвистым деревом без листьев и, наверное, изучал узоры, которые получались с помощью веток и неба.
– Ты здесь живёшь? – услышал я мужской голос впереди себя, а опустив голову заметил мужчину, протягивающего руку, чтобы поздороваться прям как со взрослым, чем к моему удивлению сразу расположил меня к себе.
Это тогда я в голове назвал его мужчиной, реально же ему было лет девятнадцать.
– А что такое? – почти весело спросил я в ответ.
– Да просто так, я может тут квартиру сниму. Мне говорили, что можно найти тебя и ты договоришься со Светланой. – Обыденно спросил он, будто Светлана не висела где-то на площади, а сидела дома, читала новости.
– Не договорюсь, – внутри помрачнев ответил я, не особо желая продолжать эту странную беседу.
– Почему это? – с улыбкой спросил он.
Я только глянул на него как на идиота, я конечно понимал, что он не знает, что Светлана может быть убита, но с какой стати я должен отвечать на эти вопросы.
– Так, а что с ней случилось что-то? – не отставал этот русский от меня.
– Повесили.
– Да, – слишком наигранно, что даже ребёнок разгадал бы это, удивился парень, – а кто?
Тут я уже окончательно решил, что это, кажется, самый глупый человек, что я видел в России, и чтобы избежать дальнейших гениальных вопросов, развернулся глядя на него и пошёл домой.
– Пока, – крикнул он мне вслед, – я ещё приду.
Следующие дни я выглядывал в грязные окна подъезда, чтобы выследить своего нового «друга» и не выходить на улицу, если вдруг он где-то там, иногда он был, но как правило нет. Как-то я забыл о нём выходя на очередную бессмысленную прогулку по нашему прекрасному двору, состоящему из асфальта с дырами и старинных машин, покрытых ржавчиной и грязью. В русских домах часто было две, идущие друг за другом, двери на входе, открыв первую я в полной тьме подъезда только и успел схватиться за ручку второй двери, как на плечо упала лёгкая рука, а дальше прозвучал уже знакомый голос.
– Не дёргайся, Тобиас.
Я, учтя этот «совет», не дёргался, но медленно обернулся назад будто что-то мог увидеть. А там стоял загадочный знакомый, внешность которого еле проступала из тьмы, так как входную дверь я всё же немного успел приоткрыть, не специально конечно.
На голове кепка, некоторые говорят бейсболка, черного цвета, такого же цвета были его борода и волосы, он мог быть похож на меня, если бы не голубые глаза, выдававшие в нём русского, высокий и худощавый, он довольно по-доброму стоял и смотрел на меня.
– Сейчас уйди куда-нибудь со двора, но медленно, чтобы ты оставался у меня в поле зрения, уйди туда, где тебя не будет видно из твоей квартиры, ты понял, друг? – спросил меня он, – ничего плохого не случится, я только задам тебе пару вопросов, но не здесь. Всё, иди.
И он подтолкнул меня в спину, а я, немного испугавшись, сам не зная зачем, пошёл, медленно и прочь со двора, как мне и сказали.
Часть 4. Глава 17
Пройдя несколько дворов, я остановился в таком, где каждый дом был оставленным, с выбитыми стёклами, вокруг припарковано пару старых и проржавевших до самого основания машин, всю дорогу я оглядывался и всю дорогу видел, как за мной примерно на одном и том же расстоянии следует мой новый знакомый.
Его одежда была довольно необычной, он как будто прибыл не из нашего времени, являясь человеком, который должен был бы жить лет сто назад: черные брюки заправлены в высокие ботинки до самого колена, черная водолазка и старый черный плащ, на голове не было ничего кроме кепки, хотя в то время ещё стояли холода. За спиной болтался рюкзак, а руки он постоянно держал в карманах. Посчитав место подходящим, я остановился. Сейчас трудно представить о чём я думал, слушаясь того, кого вижу можно сказать, второй раз в жизни, почему я вообще не побежал к Мануэлю, рассказать об этом придурке? Хотя он мне сказал не дёргаться, думаю если бы я тогда решил проверить что будет, то это был бы последний эксперимент в жизни.
Незнакомец был всё ближе ко мне, по пути тоже постоянно оглядываясь, а когда подошёл, то наклонился и посмотрев прямо в глаза сказал:
– Я ничего не сделаю тебе, иди за мной сейчас, не бойся, – его лицо было крайне серьёзным, не таким как в предыдущие разы.
После этих слов он пошёл уже впереди меня, а я шёл за ним, он завернул в подъезд, а я, да, это было очень тупо, последовал за ним. Но всё же древние инстинкты самосохранения проснулись перед самым входом, где осталась только неподвижная часть от металлической двери, на ней можно было бы набрать код, чтобы поболтать с жильцами, которых нет, чтобы они открыли нам дверь которой тоже нет. Я стал как вкопанный на самом входе в подъезд.
– Не стой, иди сюда, – немного раздраженно сказал он, и позвал меня рукой.
– Зачем? – неожиданно для себя, а уж тем более для него, спросил я.
– Да иди ты…, – прибавив очередное весёлое русское слово, – сюда, я ничего вообще тебе не сделаю, даже не дотронусь.
И я пошёл, тогда кстати в лет десять, я почему-то думал, что я довольно умный, но сейчас очевидно, что тогда я был до крайности тупым и то, что я не умер в промежуток с лет десяти до тринадцати это чистое везенье.
В подъезде резко стало тихо, не было никакого шума от уличного ветра, который часто высекал из глаз слёзы, как камни высекают искры, когда бьются друг об друга. Вот и сейчас я стёр воду с краёв обоих глаз и вопросительно посмотрел на этого странного человека.
– Меня зовут Максим, – начал он, – я тебе ещё раз скажу: можешь точно не бояться, потому что я тебе ничего не сделаю. Мне нужна одна услуга от тебя.
– Какая? – спросил я, совершенно не понимая, что может быть нужно от меня, этому взрослому, где-то восемнадцати или двадцатилетнему человеку.
– Если всё правильно, то ты же живёшь с солдатом из Европы, да?
В голове я срифмовал ответ так, что ему бы, наверное, не понравилось, но молчал, совершенно не понимая зачем он это спрашивает.
– А что такое? – немного позже спросил я встречно.
– И как? Тебе с ним нравится, может быть ты уйдёшь теперь с ним куда-то?
– Он не хочет меня брать, да и я не хочу идти с ним.
– Почему это? Ты ж его понимаешь, он вроде тоже немец, как и ты.
– Ну да, но он сказал повесить Светлану, – я сказал так, будто этот Максим, знал её так же хорошо, – я бы хотел, чтобы он ушёл, иногда пьяный он может меня побить, а его девки сильно орут по ночам.
– Ого, – задумался Максим, – он решает кого вешать, он, наверное, важный парень.
– Да. – подтвердил я, мне казалось, что важный.