Город встретил свежим запахом мокрого асфальта, умытыми окнами небоскрёбов и сияющей россыпью дождевых капель, висящих на веточках и травинках, бритых по установленному образцу газонах. Потоки чистой воды убрали улицы гораздо лучше муниципальных дворников, вяло махающих рабочим инвентарём в симулированном трудолюбии. Исчезли разноцветные, но вонючие окурки сигарет, аляповато-бесстыдная мишура оберток, белые, похожие на россыпь подросткового акне, точки плевков и комочков жвачки, неустанно жующейся в тщетной попытке скрыть неприятный запах изо рта. Определённо, улицы проснулись, неся в своих потоках группы сонных граждан, спешащих по утренним делам. Душные кишки подземки неутомимо поглощали и извергали ручейки синих и белых воротничков в перистальтическом движении стремительных поездов, которые не ведали усталости. Муравьями копошились ремонтники, восстанавливающие городские электрические нервы; человекоподобные термиты в жёлтых касках убирали ветки и поваленные деревья, лежащие в глубоком нокдауне после боксёрского поединка с залетевшим на ночь гостем; негромко спорил сосед в шикарном белоснежном халате, курящий тонкую иглу дамской сигаретки, склонившись над лобовым стеклом, покрытым замысловатой паутиной трещинок. Из мешанины реплик и ответов становилось ясно, что разговор шёл со своим страховым агентом, которого с утра уже задергали пострадавшие клиенты.
Город отряхивался, подобно старому серому псу, вылезшему по зову хозяина из прохладного ручья, фыркал автомобильными выхлопами, скребся дамскими шпильками по плитке, плевался одноразовыми стаканчиками из-под кофе и скалил белоснежные зубы в лицемерной улыбке. Обещал всегда больше, чем мог выполнить; предлагал услуги, в которых никто не нуждался; увиливал от своих обязанностей, если знал, что никто не заметит.
Рутина рабочих процессов ласково укутала белым шумом голосов, обволакивала мягкой упаковкой тасков и баюкала работников неоновым мерцанием мониторов. Ланч прошёл в обсасывании костей вчерашней бури в поисках вкусных мозговых тем, вялотекущий обед через четыре часа не добавил радости белым воротничкам. Рабочих задач оставалось мало и офисы, один за другим, погружались в тишину, прерываемую клацаньем мышек и пластиковой трескотнёй дешёвеньких клавиатур. Сотрудники постепенно погружались в просмотр сайтов, не относящихся к работе, лениво перекидывались несмешными мемами в рабочих чатах и тоскливо смотрели на часы в ожидании конца очередного дня сурка в веренице хомячкового колеса.
Казалось, пятьдесят девятая минута шестого будет длиться как минимум, час, но, нет, секунды объективно дотикали положенный шестидесятеричный круг и ручейки людей с расслабленными галстуками и кроссовками, сменившими надоевшие шпильки, торопливо потянулись к выходу, чтобы растечься в синеющем свете города. Мисер неторопливо поплёлся знакомым маршрутом, решив по пути зайти в супермаркет за холостяцким набором полуфабрикатов на ужин. Здание встретило гудящей вывеской, несколькими попрошайками при входе и полупустыми, как обычно бывает после каждой бури, полками. Все мы задним умом крепки. Скрипящее колесико тележки норовило увести её влево, серый бетон пола и потолка усмехался наплывами цемента и подозрительными потёками. В блестящую решётку пасти полетел знакомый набор продуктов: дешёвое пиво, чипсы, замороженные пиццы и гамбургеры, пара яблок и томатов (привет здоровому питанию), макароны, фарш и пара соусов в бутылках, чтобы отбить неприятный привкус холостяцкой стряпни.
Дом встретил недружелюбным запахом нечищеной пепельницы, которую парень в очередной раз забыл вычистить. Вздох, окна нараспашку, содержимое пепельницы – в мусорный пакет, плотно завязать и не забыть вынести утром. Жёлтый свет холодильника, лёгкий беспорядок из объедков и полупустых баночек с непонятным содержимым, пицца – в микроволновку со включенным режимом гриля, влажный шлепок соуса сверху и шипящий звук от выдернутого колечка первой пивной жестянки. Писать не хотелось, поэтому мозг погрузился в новый контент, который ютуб услужливо выдергивал из подписок и странных алгоритмов. Современный человек не выдержит и недели в лесу, ведь для еды нужна не только пища, но и доступ к широкополосному интернету, в идеале – без лимита и с высокой скоростью. Старое кресло приняло уставшую спину в объятья их привычных промятостей и бугорков, приглушённый свет монитора ласково заполнил тёмное пространство, обжигающе-горячий кусок пиццы, пахнущий сыром и пепперони, был запит ледяным глотком пива и сознание полетело по развлекательным видео, которые вытесняли из памяти весь прошедший день, чтобы набить его псевдоинтеллектуальным, трижды переваренным калом и нативной рекламой.
Желудок набит высококалорийным фастфудом, в жестяной банке шипит остатками пива первый ночной окурок; алгоритмы удержания внимания подкидывают всё более интересные и отупляющие искусственные поленья цифрового материала в топку цепенеющего восприятия, полузакрытые глаза воспалённо прикованы к многоцветью новенького монитора, а руки слепо шарят по столу в поисках свежей сигареты и зажигалки.
8. Давящие оковы самоизоляции всё туже сжимали сердце, закидывая черные цепи отчаяния в глубины психики, которая периодически отвечала апатией и снижением производительного тонуса. Костёр радости жизни угасал в худосочном теле, лишь изредка прорываясь искорками в ответ на вкусную еду или случайное внимание симпатичной девушки. Лишь в глубине, под стянутыми в гордиев узел чёрными якорными канатами одиночества ещё тускло светили редкие тёмно-оранжевые угольки оптимизма. Маловато оставалось вещей, которые могли бы по-настоящему обрадовать Мисера и истории Сказкоплёта входили в этот небольшой список. Хотя сам паренёк никогда бы не признался в этом вслух, мучительно завидуя таланту анонимного творца.
Очередная черная полоса, засасывающая имеющиеся небольшие островки светлого в его жизни, в этот раз решила поменять положение в психическом пространстве и протянулась не поперёк, как на шкуре зебры, а вдоль, образовав своеобразный бордюр, в обращенном цвете прямой трассы. Хандра вела себя как наглый кот, раскинувшись мощными лапами по участкам фрустрированной психики, роняя ценные предметы на пол и смотря на осколки, которые недолго переливались в свете жизненного солнца. Повсюду вонючие кучки токсичных отбросов, состоящих из негативных эмоций и переживаний, поцарапанные обои воспоминаний, яркий рисунок которых местами выдран безжалостными когтями сожаления и желания повести себя по-другому. Привычные ритуалы из комбинации витаминов, алкоголя и фастфуда помогали мало, депрессия лишь становилась похожа на чернильный океан, который просто откатывался волной цвета воронового крыла лишь затем, чтобы вернуться вновь, неся на гребне отчаяние и безнадёгу.
Как обычно, в ночи приходили мысли что пора всё бросить и изменить себя, чтобы красивые женщины обращали внимание и мужчины завистливо смотрели. Как обычно, все эти мысли и планы таяли утром быстрее, чем лёд в Сахаре. Хомячок в бетонной клетке, бегущий во вращающемся колесе в вечность. Утренняя пробежка снова осталась во снах, вместо неё привычный просмотр сайтов и коротких видео в тщетных попытках поднять себе настроение. Снова кофе с сигаретой, оставляющие мерзкий кисловатый привкус во рту, снова ежедневная рутина, состоящая из умывания, туалета, выбора рубашки и торопливого забега на работу, чтобы вечером опять зайти в знакомый супермаркет в поисках привычных деликатесов, на которые есть скидка. Молодой человек уже давно не выходил на свидания, оповещения с многочисленных сайтов знакомств игнорировались, поскольку писали ему девушки явно ниже среднего по всем, даже его невзыскательным стандартам, а иногда и стрёмные мужики в поисках гамморических утех на одну ночь.
Офис снова встретил гулом голосов, работа испанским галстуком стянула шею и барабанила пятками дедлайнов по спине и затылку, подгоняя неразумное стадо, норовящее спрятаться в курилке или около кофейных автоматов на полный рабочий день. Невкусный обед, разогретый в давно не чищенной микроволновке, казалось, впитал в себя запах всех блюд, разогретых ею с момента, как была сорвана мужской рукой девственная пленка упаковочного полиэтилена.
За час до окончания рабочего дня, Мисер успел расправиться о всеми задачами, с хрустом потянулся и выдохнул в потолок десяток отборных проклятий, понятных любому работнику обслуживающей сферы. Можно было быстро поскроллить любимые сайты, так как время работы – иллюзорно, а время отдыха – ещё иллюзорней. В ветку обсуждения Сказкоплёта кто-то выложил картинку, очень похожую на описание старой статуи, первая сказка, прочитанная Мизеру ещё матерью. Автор без юзерпика, вместо имени – набор символов нарушенной кодировки, одно единственное сообщение на форуме, то есть эта картинка и больше ничего. был в сети четыре часа назад, личные сообщения закрыты. Понятно. Очередной тролль. Но картинка врезалась в лобные доли, пробуждая десятки ассоциаций память, подобно запаху свежей выпечки, который возвращает в беззаботное детство, когда ты бежал в булочную и грыз корочку хлеба, выпеченного утром, роняя крошки, подобно Гензель и Гретхель из ещё более старой сказки. Именно такой представлялась сказочная статуя во времена, когда мир был больше, а из обид – сломанная игрушка и потерянная конфета. Юноша застыл, сверля монитор глазами, которые наполнялись светлой влагой и в моменте блестящая капля детской слезы, невыплаканной в прошлом, скатилась из уголка глаза.
Сохранить, отправить себе по почте. Редкое сокровище, которое нуждалось в том, чтобы его оберегать в недрах личного жёсткого диска и прятать вдали от чужих глаз. Сегодняшний вечер обошёлся без привычного фастфуда. Вместо привычной сетевой жрачки, Мисер зашёл к мяснику за небольшим стейком, в пекарню за позабытыми чувствами и половинкой домашнего хлеба и в овощной. Кружок сливочного масла едва успел растаять в горячих объятьях сковороды, как сверху на него навалилась мясная тяжесть, пахнущая солью, розмарином и чесноком. Кухня наполнилась ароматом жарящегося куска плоти, специями, запахом зелени и овощей, быстро нарезаемых в нехитрый салат. Тончайшая струйка растительного масла паутинкой полилась вниз, молотый перец чёрным снегом закружился в миске тонко нарезанных товаров зеленщика с тем, чтобы остановиться в ожидании нескольких тёмных капель бальзамического уксуса и кристалликов сладкого сахара, завершающих целостность гастрономической картины.
Мясо отдыхало. нежась в постели из жира, масла и фольги, а молодой повар рылся на полках в поисках бутылки вина, случайно купленного пару месяцев назад на экскурсии. Рубиновая струя ударилась о стенку бокала, распространяя воспоминания о палящем солнечном свете, жужжание ос, лакомящихся виноградным соком и веселые крики сборщиков, шутливо переругивающихся в дымке бескрайних полей. Нож в правой руке родил образ отца, бородатого мужчины с уставшими глазами, который учил, тогда ещё десятилетнего мальчугана основам этикета и поведения за столом.
– Вот так, вилку втыкаешь в мясо, правой рукой аккуратно проводишь черту перед зубцами, постепенно вдавливая острие в стейк. Прижми локти, не сутулься, не шкрябай ты так ножом по тарелке, нас мама убьёт, – папа сделал страшные глаза, пряча улыбку в усы, когда мама приносила миску с печёной картошкой и усаживалась за стол. Солнечный луч, заглянувший в распахнутое окно, ласково позолотил мамины кудряшки, уложенные по последней моде. Потеплевший взгляд отца, остановившийся на мгновение на лице жены, выражал слова любви красноречивей, чем все древние поэты, певшие сладкими голосами своим красавицам.
Великолепный ужин, полный счастливых воспоминаний, перебираемых, как бусины удивительно красоты в чётках мудрого старца, закончился сонной сытостью уставшего человека. Мятая постель приняла счастливое тело в прохладу простыней и мягкость подушек.
9. Яростная латынь утренней молитвы резала сонный мозг Джона, очищая от мороков ночного кошмара. Заря многотрудного дня тихо освещала старую келью тёплым светом грядущего жаркого дня. Сегодня было решено замостить дальнюю тропинку булыжниками, работа, требующая усилий всех братьев, соединённых в едином порыве. Сытный завтрак из яичницы с колбасой по случаю окончания поста, россыпь сыров, вымытых фруктов, блестящих алмазами воды, булочки с маслом и корицей и крепкий чай улучшили всеобщее настроение. Ровный гул сонных голосов прерывался всплесками смешков и хихиканья над добродушными и незатейливыми шутками простых мужчин, не ведающих о тьме, что давно поселилась в пустынных коридорах аббатства.
Грохот разбираемых инструментов, стук кирок, быстрые движения рук и скрип спин постепенно заполнял обитель звуками строительства. Камень откалывали в старой штольне, расположенной в нескольких километрах от комплекса зданий, мозолистые руки толкали тележки, крепко держа рукоятки тачек. Чтобы доставить булыжники к месту подгонки и укладки. Обедать решили позже, ланч привезут на таких же тачках повара. Работа спорилась, Джону нравилось махать кайлом в прохладе рукотворной пещеры, пока другие обливались потом на весеннем солнце, которое пекло немилосердно. Всё равно, через час, по справедливости, люди менялись, чтобы все понемногу делали другую часть общей работы. Поэтому, в ожидании момента, когда придётся управляться с гружёной тележкой, стоило побольше наколоть крупных и плоских плит, которые он же потом и будет тесать и укладывать.
Странное эхо, заполнившее тёмную выработку, навевало тягостные воспоминания о десятилетиях кошмарных ночей. Люди тревожили покой скалы и скала платила той же монетой. Око за око, зуб за зуб и не подставить левую щеку под удар, если никто не бьёт. Оставалось лишь стиснуть зубы в прохладной тьме, заполненной звериными огоньками свечей и прыгающими тенями и рубить породу. И, как всегда, когда ожидаешь назначенного срока, время, издевательски скрипя шестерёнками, замедляло свой ход, заставляя сомневаться в существование минут и часов. Грохочущий ужас вползал в каждую трещинку и щель, которые множились под ударами металла о камень, отскакивал от редкой, сорвавшейся искры, чтобы вновь приникнуть к прохладным стенам и стиснуть людские души ледяной рукой. Никто не замечал этого неспешного, плавного движения, порабощающего волю, лишь Джон, следящий за мраком уголком глаза, ощущал присутствие тяжелого, незримого духа, который обитал тут задолго до того, как обезьяны научились убивать острым кремниевым осколком.
Звонкий темп работающих вокруг мужчин разносился по закуткам подземелья, гулкими ударами пробуждая мелкую подземную жизнь, которая в тревожных движениях пыталась убраться подальше от раздражающего и пугающего источника неведомого шума. Но эти же звуки, распугавшие мелких животных, не знающих, что такое свет, привлекали и притягивали одного из древних богов, избравшего эти скалы и полости для своего обитания. Неслышно перелетая от свечи к свече, робко касаясь разгоряченных от тяжкой работы тел своими ледяными пальцами, сотканными из морозного пара, он забирался всё дальше вглубь. Где-то в темноте разливалась сладкой вибрацией особенная душа, закованная в оковы хрупкой плоти. Неведомый слепо растянулся по всем закоулкам длинными нитями, пытаясь отыскать манящий источник. О! Вот и он, одинокий мужчина, рубящий каменное тело в тщетных попытках убить. Тянущиеся щупальца обрели, наконец-то, цель и медленно колыхаясь, поползли к пышущему духовным жаром сердцу, чтобы поглотить тепло, которое будет греть неведомое создание долгими зимними ночами.
До слабого тела, которому суждено истлеть в тиши могилы, оставались считанные миллиметры, когда из самого мрачного угла на древнего уставились глаза, темнее беззвёздной ночи. Молчаливая схватка двух детей первородной тьмы, что не могут быть поняты человеком, длилась недолго. Пришелец властно заявил права на горячую душу тяжелыми мыслями, полными тысячами голосов странно умиравших жертв, неслышными скрипами ночных храмов, покинутых молчаливыми жрецами ещё тогда, когда искра разума едва теплилась в человеческих умах. Тяжёлый разум, не раз всматривающийся в широко открытые глаза бездны. Воля, что была плотнее окружающего их камня. Духовная пневма, суть которой была тень. Отростки цвета воронового крыла с сожалением начали втягиваться обратно в самую мрачную дыру.
Джон чувствовал миг нечеловеческого противостояния, но вряд ли до конца понимал, что происходит. Был лишь момент, когда позвоночный столб на краткий миг охватило чудовищное напряжение, от которого, казалось, лопнут позвонки, оставив парализованное тело один на один с равнодушным камнем, который не ответит на крики. Монах и сам был напряжённо предела, чутким слухом пытаясь уловить отзвуки битвы, что происходила прямо над головой. Он стоял, уставившись в темноту, вытянутый в струну мышечного тонуса и ждал хоть какого-то понятного знака. Но пространство вокруг лишь заполнял рабочий шум и выкрики товарищей, которые не подозревали о разыгравшемся прямо среди них сражении. Голос Конни окончательно вырвал сознание из чернильных грёз.
– Пора уже и на солнце попотеть, а то, я смотрю, ты тут прохлаждаешься, – он весело хлопнул друга по плечу и с грохотом уронил громоздкую тачку. Тепло человеческого присутствия быстро согрело стынущее сердце, Джон улыбнулся одними глазами и, хрустнув натруженной спиной, обменял деревянную рукоятку кирки на повизгивание колёс.
– Тебе не кажется, что тут кто-то есть, кроме нас и Бога? – простой вопрос, заставивший Конни вздрогнуть.
– Шесть качеств имеют демоны, тремя они подобны людям, а тремя – ангелам. Как люди, они едят, размножаются и умирают. Как ангелы, они имеют крылья, знают будущее и ходят из одного конца мира в другой. Кто знает, возможно один из них решил вздремнуть тут в прохладе и отлынивает от дьявольской работы, прямо как ты? Эхо мужского смеха ещё долго гуляло под сводами каменоломни, провожая Джона, который толкал гружёную тачку к выходу.
10. Серая змея тропинки с укатанным хребтом колеи прихотливо вилась, огибая древние валуны и причудливые статуи, ведя путника от входа в каменоломню до дальней тропы. Поскрипывание уставших досок, скрепляющих воедино тележку смешивалось с похрустыванием камешков под ногами и не отвлекало от тягостных мыслей, которые всё чаще посещали в свете дня. Джон явственно помнил ощущение присутствия двух врагов человеческих, затеявших краткую, но яростную битву за право обладанием его душой. Неужели Бог покинул его, оставив на съедение падшим нелюдям, которые когда-то давно послушали сладкие речи Искусителя и покинули Эдем? Кажется невероятным, но ведь сказано в Писании, что не даётся нам испытаний больших, чем мы сможем вынести, а, следовательно, это посильное искушение и терпимая боль.
Изгиб проторенной дорожки, усыпанной скатившимися с десятков тележек камушками, вывел к статуе Девы, одной из старейших в обители. Покорная, укутанная в складки ткани фигура просительно склонила голову к сложенным ладоням, моля Спасителя позаботиться об овцах своих и не бросать стадо на поругание зверям ночным. Вытесанная из единого монолита белого мрамора, который был подарен при основании безымянным жертвователем, за годы немой молитвы под злыми ветрами зимы и беспощадным солнцем лета, была белоснежной, как в первый день созидания. Прекрасное лицо не портила печаль, навечно застывшая в выбитых умелым резчиком линиях глаз и губ. Ослепляющий полуденный свет ещё сильнее выделял белизну чужого камня на фоне унылых серых скал, поэтому было сложно долго всматриваться в выражение лица Марии, которые через несколько ударов сердца начинали резать глаза, оставляя огненный отпечаток на сетчатке при каждом моргании.
– Ave, Maria, – начальные слова ангельского приветствия сами сорвались с пересохших губ, – gratia plena.
– Господь с тобою, – раздался весёлый бас из-за камня, стоящего неподалеку от статуи, брат Лусор бодро катил пустую тележку, – какая же красивая мать у Спасителя. Он весело подмигнул в ответ на улыбку Джона, прекрасно зная, что именно из-за таких шуток на грани суровый аббат постоянно накладывает на него очередную суровую епитимью, и так бывшую самой тяжкой во всем братстве и служащую неизменным предметом постоянных шуток. Как будто это его чему-то научит и заставит исправиться. В последнее время ходила хохма, что брат Лусор – это испытание для аббата, только он никак не может понять смысла урока. Естественно, шутили очень тихо, чтобы не получить такого же наказания и не стоять в одном ряду с самим предметом шутки, выполняя наложенные молитвы, поклоны или ещё чего хуже. Глупо полагать, что монастырь был полон шутников и всегда был полон беззаботного веселья и радости, отнюдь. Большая часть многотрудной жизни аскетов проходила в тишине и спокойствии, а старших братьев вполне походили на вырезанные статуи, но во время работы, вдали от строгих старцев и самого настоятеля, энергия, бьющая ключом в молодых мужских телах, находила выход и прорывалась ручейками здорового смеха над простыми шутками и побасёнками, в которых было мало грешного. Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Божье.
Вот и дальняя тропа, с каждой привезённой тачкой камня тянущаяся всё дальше от материнской породы, которую выламывали монашеские руки. Тут тоже стучали молотками, работали лучшие каменотёсы и воздух посерел от пыли. Огромный паззл дорожки постепенно протягивался к выходу из монастыря, по кусочкам удлиняя очередную артерию, удобно связывающую обитель с внешним миром. Больше гостям не придётся уныло шлёпать по грязи раскисшей почвы, при хорошем ливне грозившей прочно ухватиться щупальцем тёмной жижи чернозёма за лодыжку нерасторопного странника. В отличии от старых, поколениями натоптанных тропинок, которые причудливым клубком вились по территории, эта дорожка задумывалась как идеально прямая, кратчайший путь от грешного невежества к Богу. Джон наклонил тачку, камни с шумом присоединились к братьям, лежащим в огромной куче в ожидании момента, когда их соединят в прочное полотно под ногами ищущих свет истины, и вытер пот со лба. Неподалёку находилась бочка с водой, окруженная жаждущими братьями и звуками обычной трепотни, пока никто не обращает внимания. Деревянная кружка ходила из рук в руки, утоляя жажду и охлаждая разгоряченные от работы лица. Утолив жажду, он забрал свою тачку и покатил её за новой порцией твёрдой пищи, которая должна была утолить голод стройки.
– Джон! Джон! Как будешь на каменоломне, скажи всем, чтоб бросали все дела и шли на ланч, – биновский помощник уже начал раздавать первые порции людям, стоявшим неподалеку. Джон кивнул и неторопливой походкой привыкшего к долгим переходам человека, двинулся обратно за гранитом. Налегке путь казался приятней и занимал значительно меньше времени и, вскоре, группы потянулись на запах еды. В этот раз, слова Бина по то, что голод – это лучшая приправа, оказались истиной в последней инстанции. Хотя, грех был жаловаться на ланч. Сэндвичи с рыбой, говядиной и сыром в сливочном соусе с дикими травами и брусничным морсом, в котором плавали кубики льда, были восхитительны. Еды было много, ближайшая рощица тенями укрыла толпу жующих аскетов, забывших на время о своей аскезе. Час отдыха и дремотного сна под куполом свежей зелени листьев позволил накопить достаточно сил для работы и вновь потянулись вереницы тачек и тележек с камнем, вновь застучали кирки и молотки, выбивая искры и странный ритм, объединяющий разнородную массу людей в единый инструмент, подчинённый цели.
11. Поиск по сохранённой накануне фотографии выдал результат, не вызывающий сомнений. Аббатство находилось в пятистах километров от родного города, прямых рейсов не было, но услужливый интернет легко проложил сложный маршрут с учётом расписания автобусов. Настроение портило лишь одно получасовое ожидание на предпоследней остановке, но решение уже было принято. Ближайшие выходные Мисер решил провести в поисках оригинала, так похожего на описание в старой истории. Завтрак пролетел в перечитывании истории, которую когда-то своими словами пересказывала по вечерам мама. Недостающие детали её рассказа быстро были заполнены строчками из интернета, который помнил всё. Энергичная прогулка на работу, трудолюбивая суета в кондиционированной атмосфере огромного офиса и неторопливая прогулка в закатной атмосфере отдыхающего города. Привычная рутина, бессознательно пролетавшая мимо мозга, погруженного в глубокий колодец депрессии с кофейным запахом вперемежку с синим туманом бесчисленных сигарет, наконец-то обрела смысл.
Он не верил в знаки, но если они сулили доброе – то верил. Возможно, цепочка случайных и не связанных на первых взгляд событий привели его к такому итогу. Провидение в своём милосердии разрешило ему один раз заглянуть за изнанку мира, прикоснуться к тайне Сказкоплёта или хотя бы своими глазами увидеть место, которое совпадало с одной из сказок. Даже эта незначительность наполняла подавленное состояние ламповым светом свечи, которая одиноко освещала тёмную пустоту одинаковых дней. Ожидание выходных не тяготило, как это бывало в школьном детстве, а наоборот, стимулировало синапсы на выработку небольших доз дофамина, того самого, который делал ожидание небольшого чуда гораздо приятней самого сюрприза.
Прохладный вечер Мисер провёл в исследовании монастыря, поиске дополнительной информации и попытках прогуляться по окрестностям, используя вездесущие гугл-карты. Территория была доступной, можно было посетить мрачный главный храм, посмотреть на окрестности из узких башенных окошек звонницы, прогуляться по дорожкам ухоженного сада и даже взглянуть на огромную кухню, но… Часть территории была недоступной, скорее всего, трак, производящий съемку, банально не мог туда проехать, оставляя огромное белое пятно неизвестности на откуп фантазии. В интернете были карты, успевшие устареть ещё до того, как трудолюбивый архивариус закачал их для ознакомительных целей. Так что выбора не оставалось, надо было ехать. Он вздохнул, закрывая длинную линию вкладок и полез на любимый форум, посвященный сказкам. Пост с фотографией не привлекал ничьего внимания и после суток простоя без комментариев, был автоматически удалён системой. Мысленно похвалив себя за предусмотрительность, Мисер погрузился в очередное бесполезное обсуждение, пытаясь выловить рыбку полезной информации в мутной воде холиваров и шуток про жирных мамаш.