– Не твое дело, тебя туда не звали, – начинал выходить из себя брат, потому что Таня лезла не на свою территорию, да еще в присутствии интересующей его особы.
Совсем распустилась, вырвавшись на волю, ничего не соображает. Надо будет, как следует, втемяшить в ее кудрявую головку – где что можно говорить, а где нужно молчать. Потом, наедине. И, вспомнив, что сегодня он должен, во что бы то ни стало, понравиться Лизе, которую уже начинало коробить от таких семейных разговоров, к которым она совсем не была готова, он срочно переменил тон:
– Танюша! Она это делает исключительно в твоих интересах. Я же удаляюсь из дома, чтобы не мешать тебе, в чисто дамском обществе, завоевать их симпатии. Ты же хочешь, – он специально сделал упор на этом слове, – чтобы тебя принимали в лучших домах города? А тетушкино окружение – это те дамы, которые могут создать то, что называется мнением. Постарайся сегодня, сестренка.
Им отвесили отборного чая и расплатившись с торговцем, Сергей готов был продолжать путь.
– Ну, придется помучиться, – вздохнула себе под нос переубежденная Таня и, вспомнив о вежливости, церемонно поинтересовалась: – Ну, Лиза Полетаева, говори, в какие ряды мы еще должны проследовать?
– Нет, нет! – Лиза с ужасом подумала, что эта перепалка будет продолжаться и дальше.
В ее семье ни о ком и никогда в таком тоне не говорили, ни в лицо, ни за глаза. И еще она себе и представить не могла, как будет что-то выбирать под ожидающим «увеселений» взглядом Татьяны. А потом с этими покупками, куда ей деваться?
– Спасибо, я уже вчера все нужное купила.
И Таня с радостью повлекла всю компанию в ту часть ярмарки, где скопились цирк, театр, зверинец и различные балаганы. Улучив момент, когда они пробирались сквозь толпу каких-то зевак, Сергей цепко взял под руку свою сестрицу и, отстав от Лизы на пару шагов, четко прошипел Тане в ухо:
– Если ты, еще хоть раз позволишь себе обсуждать мои дела или визиты при посторонних, то этот раз станет последним, когда я тебя взял с собой куда-либо. Ясно тебе, сестренка?
– Отпусти, мне больно руку! – попыталась отвязаться от него Таня.
– Ты, видимо, не совсем понимаешь мои слова, – сквозь зубы продолжал Сергей. – Я тебе – не твои институтские дуры! Ты мной вертеть даже не затевайся! Тебе руку больно? Я могу сделать и больнее. Отвечай коротко – ты меня поняла?
– Да, – Таня кротко улыбнулась оглянувшейся в этот момент Лизе.
– Вот и славно, – поставил точку в разговоре Сергей.
Они посмотрели кукольное представление, пожалели, что не попали в большой цирк, куда надо было приходить вечером, но застали уличное выступление акробатов, гимнастов и фокусников. Видели различные механические диковины в одном из балаганчиков, волшебный фонарь из Парижа и решили не заходить в зверинец из-за запаха. Катались на горках, качелях и каруселях и, сойдя с них, пошли, наконец, искать гадалку.
– Я к ней с вами не пойду, – сказала Лиза.
– Ты что, боишься? – все еще запыхавшись после катания, смеялась Таня. – Да глупости все это! Ты же ей деньги платишь. Велишь говорить только хорошее, она и не посмеет ослушаться. Уф, как жарко!
– И пить сильно хочется, – присоединилась Лиза.
Они спрашивали у прохожих про гадалку, и те несколько раз отсылали их в разных направлениях. Наконец, они нашли заветную дверь с вывеской, поверх которой висело от руки написанное объявление: «Переезжаю на Выставку. Здесь буду только по понедельникам».
– Вот незадача! Всё. Больше не могу, – застонала Таня. – Пить хочется.
– Зайдем в чайную? – спросил Сергей.
Чайные и трактиры во множестве располагались на площади, с которой они недавно ушли, но возвращаться было уже лень. Заметив еще одно такое, затерявшееся на отшибе, питейное заведение по дороге, Сергей увлек, было, девушек прямиком к нему, но именно в этот момент из дверей вывалилась компания загулявших мужиков. Они, может, были и не совсем пьяные, но вызвали такой ужас на лице у Лизы, что о посещении данной забегаловки больше не могло быть и речи.
– Ну, что все-таки придется возвращаться на площадь, там и водопровод есть? – оглядывался Сергей. – Правда, далековато уже ушли.
– Или как тем летом? – заговорщицки спросила Таня брата о чем-то известном только им двоим.
Он коснулся указательным пальцем плеча сестры, словно говоря: «Точно!», как будто она вспомнила что-то стоящее. Они пошли куда-то, свернули всего два раза и снова оказались в торговых рядах. Таня показала на большой металлический бак, такие уже не раз попадались им сегодня на глаза, но тогда никто не обращал на них внимания.
– Мне никогда не разрешали пить из таких, – испугалась Лиза.
Сергей и Таня переглянулись.
– И правильно, – тут же нашелся Сергей. – Потому что принцессы не должны пить из общей кружки на цепочке. Лесные Царевны должны пить из чашечек цветов. Подождите секунду!
Он огляделся и увидел невдалеке торговок, продававших семечки. Идя вдоль ряда и не обращая внимания на их призывы наперебой, он что-то искал глазами. Большинство из них фасовало свой товар в кулечки из обрывков газет, но вот ему попалось то, что он хотел. Выхватив у торговки несколько листочков крафтовой бумаги, Сергей бросил ей какую-то мелочь, и та осталась вполне довольной. Вернувшись к девушкам, он скрутил из них три конуса и провозгласил:
– Сии бокалы нарекаю цветками лилии!
– Но ведь лилии, кажется, ядовиты? – улыбалась Лиза, смутно вспоминая какой-то разговор.
– Ах, Лиза, Лиза! Как же нам быть? Может, Вы прикоснетесь к ним, прошепчете волшебное слово и снимите с них чары, о, Лесная Царевна?
– Он тебя все время Лесной Царевной зовет, – съябедничала Таня, но тут же испугалась и замолчала, вспомнив предупреждение
Но на этот раз Сергей не рассердился, а Лиза смутилась:
– Почему?
– Наполним сначала чаши.
Сергей налил Лизе первой, и та выпила залпом, не разбирая вкуса напитка, уверенная, что пьет воду. Татьяна тоже выпила все до дна и попросила налить еще:
– Пока бокалы не размокли.
Теперь, утолив первую жажду, Лиза пила медленней и заметила:
– Какой странный вкус, немного с кислинкой.
– Так там же подмешано вино! – засмеялась Таня. – Ты что, не знала?
Лиза тоже засмеялась. Все вокруг показалось вдруг смешным. И то, что она Лесная Царевна, и что они не нашли гадалку, и весь этот ряд торговок.
– Я – Лесная Царевна! – объявила она им всем. – Я сама, кому хочешь, погадаю. Мы сейчас свой балаган тут откроем! – Лиза снова громко рассмеялась и совсем по-свойски обратилась к Сергею: – А налейте-ка мне еще!
– У-ууу! Елизавета Андреевна, а, наверное, Вам достаточно. Давайте, девочки, двигаться к выходу.
– Полетаева! Ты что, запьянела что ли? – удивленно приподняла брови Таня. – Да с чего? Там того вина-то с гулькин нос!
– Я? Я запьянела? – Лиза тоже попыталась изобразить что-то бровями. – Фи, Горбатова, что Вы говорите такое! Я вина отродясь не пила и пьянеть просто не умею.
Тут она споткнулась, и Сергею пришлось подхватить ее за талию.
***
Лев Александрович соскучился по работе, по сослуживцам, по своему кабинету. Он сразу окунулся в знакомую атмосферу, быстро принял меры к решению той проблемы, которая и явилась поводом к его вызову, и за несколько часов вник почти во все изменения, произошедшие в его отсутствие. А после возвращения с обеда, сидя степенно за столом и разбирая бумаги, ощутил, что все-таки ему чего-то стало здесь не хватать. Что ему здесь, как бы это точнее выразиться? Тесновато стало. Выставочный павильон, в сравнении с городскими и ярмарочными масштабами, был, в общем-то, объектом не очень крупным. Но на его строительстве Лева получил нечто, чего прежде никогда не испытывал, и теперь скучал, да, скучал! По окрикам на рабочих, по их метким ответам ему, по внезапно закончившимся материалам, которые надо было на ходу чем-то заменять, по тщательным расчетам впрок во избежание повтора подобных ситуаций, по суете, по радости побед, по восторгу вдохновения. А больше всего по тому, что, хотя все это весомой ответственностью лежало только на нем, но и решения он принимал тоже только сам. И в очередной раз к нему вернулась мысль о создании проекта своего собственного дома.
– Лев Александрович, – обратился к нему инженер, чья часть реставрационных разработок сейчас обсуждалась на стадии чертежей, – завтра мы продолжим здесь, или у Вас иные планы?
– Павел Афанасьевич, думаю, что недельку мы с вами еще просидим за бумагами. А уж потом на объект. Так что завтра я, конечно, буду.
В дверь постучали. Неловко просунувшись всего на половину своей длинной фигуры, секретарь конторы удивленно доложил:
– Извиняюсь, господа, за вторжение. Но там барышня пришли-с. Вас спрашивают, Лев Александрович. Что ответить-то? Отказать неудобно, да и барышня из благородных. Вы бы нас заранее предупредили, так мы б сюда сопроводили-с. А так не смеем-с.
– Да, да, я сейчас сам выйду. Благодарю Вас, – Лева слегка встревожился.
Барышня? Лиза? Так она не знала, где именно находится архитектурное бюро. Конечно, могла спросить, узнать и найти, но тогда наверняка произошло что-то экстренное? До оговоренного времени оставалось еще больше часа. Он вышел в приемную.
– Татьяна? Как Вы меня нашли? – Лева в душе начал злиться, решив, что Таня Горбатова все-таки устроила себе экскурсию, вопреки его вчерашнему отказу, и решил с ней особо не церемониться. – У Вас до меня какое-то дело? Извините, временем не располагаю.
– Лев Александрович, а я ведь к Вам за помощью, – она увидела его нахмуренные брови и решила разыграть беспроигрышную карту. – Ах, мне дурно!
Танюша как бы в изнеможении сползла на стулья, стоящие длинным рядом вдоль стены, и уже сидя продолжала:
– Мы были, видимо, неосторожны, и съели что-то не то. Я еще держусь, а Лизе совсем плохо. Вы вчера говорили, что будете сопровождать ее до дома, вот я набралась смелости к Вам прийти. Мы не знаем, что делать. Брат остался с ней.
Лева кинулся к ней:
– Вам плохо? Может быть врача? А Лиза, где Лиза? На улице? – он махнул рукой обомлевшему секретарю и тот догадался принести стакан воды. Таня пила маленькими глотками:
– Ей совсем нехорошо, она не смогла бы сюда подняться. Вы можете ее проводить?
– Да, да, конечно. Одну секунду! – Лева вернулся в кабинет, собрал свои вещи, извинился и простился до завтра.
Поддерживая Татьяну, он спустился вниз. Перед Главным Домом был разбит небольшой круглый скверик с торговым павильоном посередине, вокруг которого росли деревья, и было расставлено несколько лавочек. На одной из них вчерашний курильщик трубки поддерживал то ли засыпающую, то ли почти теряющую сознание Лизу.
– Подождите! Я сейчас подгоню пролетку, – Лева сам сел за возницу и через минуту был уже снова на месте. Они вдвоем помогли Лизе аккуратно переместиться на сидение.
– Лиза, вы меня слышите? Таня, а Вы как? Совсем плохо? – переживал Лева. – Давайте подвезу, как-нибудь все уместимся.
– Благодарим Вас, Лев Александрович! – отвечал Горбатов. – Я о сестре сам позабочусь, Вы быстрее Лизу доставьте. Я вечером пришлю справиться о ее здоровье.
Лева кивнул им и погнал что было мочи. Оставшись вдвоем, брат и сестра переглянулись:
– Да! Надо быть поосторожней с такими тепличными растениями, – Сергей достал свою трубку. – Ну, что, сестренка, тебе уже «лучше»?
– Кажется, удачно спихнули! Я прямо перепугалась, – Татьяна расправила плечи. – А мы с тобой еще в синематограф успеем! Это что-то совсем новенькое, все говорят обязательно надо посмотреть. Побежали?
– Нет уж, давай в другой раз, – Сергей махнул рукой, подзывая извозчика. – На сегодня приключений достаточно. И впереди еще целый вечер, надо бы почиститься, переодеться. Да и поесть хорошенько не помешало бы. Так что двигаемся к тетушке. Голубчик! – обратился он к вознице. – Притормози у любой аптеки по дороге. Трогай!
***
Лева гнал лошадь, но, проезжая по мосту, услышал, как Лиза тихо постанывает и сбавил ход. Он помнил адрес, по которому присылал Лизе Ростана, но дороги точно не знал, и на самых подступах, слегка запутался в переулках. В одном из них он остановил пролетку и пересел к Лизе:
– Лиза, как Вы?
– Ах, давайте так постоим? Когда не трясет мне как будто легче.
– Я болван! – Лева стал искать по карманам чистый платок. – Так спешил, что даже не подумал намочить платок. И вообще, взять воды. Вам сейчас хорошо бы попить!
При этих словах тело Лизы напряглось и по нему пошли мелкие судороги. Вдруг сообразив, что именно происходит, Лева быстро повернул ее лицом от себя, перехватил одной рукой под грудью, а другой наклонил голову за поручни повозки. Лизу стошнило. Он вытирал ей лицо платком, как маленькому ребенку, а она плакала, потому что ей было ужасно стыдно всего происходящего.
– Лиза, Лиза, ничего страшного не случилось. Наоборот, Вам сейчас станет легче. Ну, не плачьте, пожалуйста.
– Не-не-не… не-смо-три-те-на-меня, – всхлипывала она, и размазывала слезы по лицу Левиным платком. – Где-мо-мо-моя-шля-па? – Лиза рукой провела по волосам.
– Да вот она, господи! – Лева поднял соскользнувшую под ноги шляпу.
– А зо-о-о-нтик?
– И зонтик цел. Вы-то в порядке? Вам лучше? – Лиза молча кивнула. – Тогда, может быть, поможете мне сориентироваться? Мы где-то рядом с Вашим домом, но, кажется, я заблудился.
Лиза огляделась. Издалека, но довольно отчетливо доносились резкие команды: «Ра-аааавня-йсь! Сми-ии-рна! Шагом-а-ааа-арш!».
– С Рождественской надо было раньше свернуть, а так мы почти до кадетского корпуса доехали, нам надо назад. А можно отсюда поехать прямо, а возле Вознесенской церкви свернуть направо. Лев Александрович, а как я с Вами очутилась? – спросила она у спины Борцова, когда тот снова вернулся на место кучера.
– Лиза, Вы, что же, ничего не помните? Что ж такое вы съели там?
– Я со вчерашнего вечера ничего не ела, утром только чай, а почему Вы спрашиваете? – растеряно вспоминала Лиза.
– Так Ваша подруга сказала. Она и привела к Вам.
– Да нет, я все помню. Мы ничего не ели. Мы только это противное вино пили. То есть воду, – И Лизу опять замутило.
– Как это? Так вино или воду? Не надо, не надо, не вспоминайте сейчас! Лиза. Лиза?! Вы меня слышите? Думайте о чем-нибудь другом. Мы правильно едем?
– Да, сейчас туда сверните, и будут наши ворота.
Дворник оказался при исполнении и, узнав дочь хозяина, открыл им ворота. Лева подъехал к самому флигелю.
– Вы позволите войти с Вами? – спросил он, подавая Лизе руку. – Я просто хочу убедиться, что о Вас есть, кому позаботиться.
– Да, конечно, и спасибо Вам большое, – Лиза снова вспомнила недавние события, раскраснелась и закрыла лицо ладонями. Так ее и застала, вышедшая на крыльцо Егоровна.
– Батюшки! Да это что ж делается! – Егоровна увидела мятую блузку Лизы, бледно-зеленоватый цвет ее кожи, закрытое ладонями лицо, и, вопросительно посмотрела на незнакомого ей, но, с первого взгляда, вроде бы приличного, мужчину. Потом взгляд ее опустился ниже и она увидела, что весь его пиджак заляпан какими-то подозрительными пятнами. – Ирод! Ты что ж с дитёнком-то нашим сотворил! Да я сей же час велю городового сюда свистнуть! – И она замахнулась на Льва Александровича тряпкой, которую держала в руках.
Лиза уже отняла от щек ладони и попыталась остановить няню.
– Егоровна! Ты что! Это Лев Александрович, мне стало плохо, а он помог. Он меня домой привез.
– Плохо? Что с тобой? Идем, идем, там мне всё расскажешь, не при этом, – приговаривала, уводя Лизу Егоровна, все еще подозревая Борцова во всех смертных грехах.
– Егоровна, он наш гость.
– Гость! – бубнила Егоровна на весь коридор. – Я б ентому гостю! – И она увела Лизу в ее комнату.
Лев Александрович остался в длинном коридоре один. Он подергал пару дверей – они были заперты. Наконец, ему повезло, и он наткнулся на открытую комнату, посреди которой стоял круглый стол, по центру которого громоздился самовар, но и графин с простой водой присутствовал тоже. Борцов устало опустился на один из стульев и хотел намочить пресловутый платок, чтобы хоть немного привести себя в порядок, но увидел, что тот безнадежно испорчен. Тогда он просто сложил руки на коленях и стал ждать. Минут через десять послышалось, как где-то напротив хлопнула дверь, и на пороге столовой возникла Егоровна. Она сложила на груди руки и молча смотрела на Леву.
– Что там Лиза? – под таким взглядом Лев Александрович действительно как будто начал ощущать за собой какую-то вину. – Егоровна кажется? Может быть мне за врачом съездить?
– Какая я тебе Егоровна! – с прищуром процедила Егоровна. – А ну, рассказывай, как дело было?
– Егоровна… Простите! Няня. Я же Лизу только привез, за мной ее подруга прибежала. Вроде они отравились чем. Но с Лизиных слов понял, что они что-то пили. То ли воду, то ли вино.
– Вино? Это ты ребенку-то вино наливал?!
– Почему я наливал? – растерялся Лева. – Я только предлагал. Вчера. Но Лиза отказалась.
– И вчера тоже? – Егоровна уперев руки в боки, стала наступать, и Лева испугался, что сейчас состоится самосуд Линча. – Сегодня, значит, подруга прибежала. А вчера кто прибегал? Ты где мою девочку вином напоить хотел, а, разбойник? И зачем, скажи на милость?!
– Что тут за шум? Егоровна, что у нас за военные маневры? – на пороге стоял хозяин дома, приезд которого они даже не услышали. – Лев Александрович, вы уже приехали? Не думал, что так рано!
– Андрей Григорьевич, милый! Спасите меня от вашей воительницы. Произошло какое-то роковое недоразумение. Ну, хоть Вы ей скажите, что я не тать!
– Тать, не тать, а Лизу привез полуживую! – потрясала тряпкой Егоровна, все еще пребывая в раже.
– Что с Лизой? – воскликнул Полетаев и пулей метнулся в комнату дочери.
Оставшись вдвоем, Борцов и Егоровна сохраняли нейтралитет. Первой не выдержала она:
– Благодетеля моего откель знаешь?
– Нас познакомил Савва Борисович Мимозов, – послушно доложил Лева.
– Савва Борисович? – в голосе Егоровны послышались нотки непререкаемого уважения. Она всмотрелась в гостя внимательней. – А ты ему кем доводишься?
– Я? Я ему близкий друг.
– Ну, садитесь, садитесь, господин хороший! – Тут же перешла на «вы» Егоровна. – Я сейчас чайку принесу свеженького. Сейчас, самоварчик поставлю. Вы пиджачок-то скиньте, я почищу.
– Да неудобно, няня. Я уж так до дома доберусь.
– Да зовите уж как все – Егоровной. Разрешаю.
– А я, Егоровна, разрешаю звать меня на «ты». Я уж и привык как-то, – и они вместе рассмеялись.
Егоровна унесла самовар на кухню и вернулась за пиджаком.
– Да ты не стесняйся, скидавай!
– Как же так, Егоровна? – уже совсем доверительно жаловался ей Лева, снимая пиджак. – Вчера за столом у Саввы от хорошего вина отказалась, а сегодня какой-то дряни, прости-господи, не побоялась на жаре выпить?
– Ну, если и траванулась чем, то я это легко выведу. У меня такие травки есть, как рукой снимет.
В столовую вернулся Полетаев.
– Ну, вы меня, братцы, напугали! – он сел за стол рядом с Левой. – Они просто очень хотели пить, и напились из общих баков. А там, знаете ли, из опасения перед холерой, воду красным вином разводят. А Лиза не знала, ей и хватило пары глотков.
– Холера? – Лев Александрович, услышав это слово, сам на глазах побелел. – Так к этим бакам человек по сто в день прикладывается. Вот вам где и холера! – Он выхватил у оторопевшей Егоровны свой пиджак, и, натягивая его обратно на себя, предупредил Полетаева: – Я за врачом! Срочно!
***
Днём всё казалось решенным, а теперь, к вечеру, когда Сергей намылся-начистился, и уже собрался было выходить из дому, сомнения снова обуяли его разум. Ну, вольется он в толпу обожателей Черной Дамы. Не станет, конечно, петь дифирамбов, а будет покуривать в углу, презрительно поглядывая на этот паноптикум, и что толку? Не ходить совсем? Но, отдать должное Мамочкиной, ее салон уже набирал вес и известность в городе. Отколоться от пишущей братии – так через пару месяцев вообще никто не вспомнит. Ходить в старый клуб? Так он и так ходит, но там скука и все такое. Сама мадам не вызвала у него никаких амурных порывов, хотя, если честно, то давно уже никто не вызывал. У него случилась в юности пара-тройка интрижек с теми девицами, что вьются в литературных салонах, иногда и сами что-то там рифмуя. Но это оказалось очень утомительным, да и требовало постоянных трат.
На загадочности и легком пренебрежении к дамочке можно было продержаться первую часть отношений, заинтересовать и привлечь. «Только бы быть с тобой!» – вот всё, что в этот период было их стремлениями. Но все как одна, они почему-то резко менялись в желаниях, считая, что уже заполучили его в собственность. Начинались капризы, «чувствам» требовались подтверждения, которые со временем обретали очертания конкретных и не всегда дешевых знаков внимания. Отказать – значило стать предметом пересудов и обвинений в прижимистости, что доброй славы вовсе не несло, но зато разлеталось по городу как семена одуванчика. А уж расставания! Нет, слишком много мороки.
О финансовой независимости он думал, наверное, более, чем о каком-то ином предмете. И не за ради дамочек, а для себя самого. Думал, думал. Жаждал. Вот сегодня он смог купить лекарство на сдачу, оставшуюся от покупки чая. Его хватит дня на два-три. А потом? Снова ждать случая? Экономить, как гимназист, на завтраках? Унизительно-то как! Но лекарство нужно ему постоянно! Примерно с полгода назад у него состоялся разговор с тетушкой по результатам подобных раздумий, но успехом он не увенчался.
– Скажи мне, что у тебя за хворь, и я сама буду покупать все необходимое, – резонно отвечала Удальцова на его невнятные требования.
– Тетушка, ну зачем Вам лишняя волокита, я сам способен позаботиться хотя бы о себе. Выделите мне некую сумму, которой я смогу свободно распоряжаться, вот все, о чем я Вас прошу.
– Для этого у вас есть отец, – твердо отрезала Удальцова. – Обращайся к нему. Я для вас делаю и так немало, давая вам кров, еду, одежду, положение в городском обществе и возможность учиться. От последнего ты сам отказался.
– Тетушка, ну Вы же знаете о моем ослабленном организме! – снова сворачивал Сергей на тему, близкую его потребностям. – Какая учеба! И что именно предлагаете Вы сделать предметом моего изучения? Я не вижу других призваний в себе, кроме поэтического. Но для него нужны вдохновение и божественный дар. При чем тут университеты?
– При том, что они дают общую культуру, представление об истории и той же литературе, воспитывают в человеке личность.
– То есть меня личностью Вы не считаете?
– Я не могу считать сформировавшейся личностью человека, который ничего не делает! – нравоучительствовала тетка. – В чем твоя состоятельность? В чем твоя ценность – для себя, для семьи, для государства?
– Ну, Вы хватили! Сразу уж для государства! А мои издания?!
– Это было сто лет назад. А что ты приносишь в этот мир ежедневно? Чем занята твоя душа, твои руки?
– Я мыслю! – выспренно воскликнул Сергей.
– Браво! – генеральша сделала несколько хлопков ладонями. – Продолжай в том же духе. Для этого финансового обеспечения не требуется.
– Но как же мое лекарство? – уже теряя надежду, продолжал выпрашивать Сергей.
– Доктор не находит у тебя никаких явных болезней. Да, были детские недуги, но все они выправились с возрастом. Общая слабость? Так ты сидишь целыми днями в доме, хоть бы окна отворял, проветривал! Займись трудом. Или хоть гимнастикой. Развивай себя физически. А лекарств тебе никаких не требуется. – После небольшой паузы, Удальцова продолжила уже мягче: – Я не изверг – будет указание врача, будут все необходимые лекарства. А так, от хандры и собственной беспечности или даже по привычке – не дам тебе травиться ерундой!
Вот такой разговор. Конечно, все женщины так глупы и эгоцентричны! Все! Все? А Лиза, спросите вы? Лиза действительно была светлым пятном во всей этой тьме женского коварства. Но ведь это же так временно. Пока она еще только вылетела из-за парты и не почуяла своей скрытой силы. Вот сейчас бы ее и поймать, не дать распуститься. Сделать женой, посадить где-нибудь в ее любимой усадьбе за белым роялем, а самому вести жизнь городскую, светскую. Такую спутницу не стыдно и показать в обществе – прилично образована, играет на фортепиано, вхожа в лучшие семьи. Пусть и два, да даже три раза в год ее придется вывозить в люди. Зато, какая свобода все остальное время, финансовая прежде всего. Правда там имеется бдительный родитель. Ну, так увезти ее за границу после венчания! Поселить на съемной квартирке, а самому вообще не знать там никаких ограничений. Глупа? При всей своей образованности, конечно да.
Сергей вообще считал ученость и ум понятиями не обязательно совместимыми. Вот он – не учился после гимназии ни дня, но ведь не отнять ни дарования, ни явного превосходства над многими, хотя бы над теми, что топчутся вокруг той же Варвары… А она и рада! Да. Все бабы глупы. Его сестра глупа, хотя вдобавок хитра и беспардонна, Варвара глупа и похотлива, Лиза – глупа своей «чистой душой». Как она сегодня дергалась при каждом Татьянином выпаде. А уж окончание прогулки – вообще ни в какие ворота не лезет! Хоть бы с ней всё обошлось. А если с последствиями, то пусть с Татьяной связывают это ее «приключение», но не с ним. Ни в коем случае никого не посылать и о здоровье не справляться! А то запомнят. Это он днем сгоряча пообещал, не подумав. Лучше всего просто забыть эту мелкую неприятность, а после сделать вид, что ничего и не было. Тем более, что адреса-то они не знают, вспомнил он только сейчас. Отлично! Само так вышло.
***
Доктор уехал, успокоив домашних тем, что никаких признаков холеры он у Лизы не обнаружил. Рекомендовал теплое питье и денька два полежать, да понаблюдать – мало ли что проявится. Вдобавок к его словам, Лиза уверяла, что к самому баку они даже не прикасались. Ей стало уже значительно лучше, чему способствовали то ли капельки, прописанные доктором, то ли травки, заваренные Егоровной, то ли сознание того, какое всеобщее беспокойство было вызвано последствиями ее сегодняшней прогулки. Лизе было еще немного стыдно того, что взрослый посторонний мужчина видел ее в неподобающем виде, но ее сильно клонило в сон, и все произошедшее стало как будто отходить куда-то вдаль и затянулось сейчас полупрозрачной пеленой. Егоровна сушила в кухне почищенный пиджак, а Полетаев и Борцов, который после доктора ездил еще и к аптекарю, наконец-то спокойно пили чай.
– Ну, вроде всё обошлось, слава Богу, – Лева прислушивался к звукам в коридоре.
– Вы нас так сегодня выручили, Лев Александрович, мы так Вам благодарны, – старик Полетаев повторял это уже в сотый раз.
– Прекратите, Андрей Григорьевич, вы ж знаете, что я ничего особенного не делал, – Лева смущался от слов Полетаева. – Главное, чтобы с Лизой все было хорошо. А как Вы думаете, она еще не заснула, я смогу с ней попрощаться?
– Вы уже собираетесь уходить?
– Конечно. Пора. Надо всем вам дать отдохнуть. Да и мне завтра с утра на службу.
– Загляните к ней. Я, думаю, она не заснет, не попрощавшись с Вами.
Лева постучал и после тихого разрешения вошел в Лизину комнату.
– Вот, Лиза, – бегло осмотрелся Лева, чувствуя себя не в своей тарелке. – Теперь я буду иметь представление о том, как Вы живете. Вам лучше?
– Гораздо лучше, Лев Александрович.
– Я зашел попрощаться.
– До свидания, и еще раз спасибо. И, простите меня, пожалуйста.
– Да за что же, Лиза?
– Ну, за все. Видите, как оказалось, я не все и помню, – слабо улыбнулась она.
– Прошу Вас не беспокоиться по пустякам, все было очень пристойно.
– А там? – Лиза, видимо, долго собиралась с силами спросить что-то важное. – А он меня такую видел?
– Он? – не сразу понял Лева. – А! Брат подруги Вашей? Он Вас помогал пересадить ко мне в пролетку, до этого поддерживал Вас, переживал. Обещал к вечеру прислать кого-нибудь справиться о Вашем состоянии. Сестра его, как я понял, тоже пострадала.
– Переживал? Поддерживал? – Лиза снова покраснела.
– Да, уж. Мы сегодня все за Вас переживали. Так что выздоравливайте, Лиза. Я пойду.
Когда дверь за Борцовым закрылась, Лизе, видимо пришла какая-то мысль в голову. «Да как же он пришлет справиться? Он же не знает моего адреса!» – думала она, засыпая.
А утром от вчерашней болячки не осталось и следа. То ли волшебные снадобья подействовали, то ли молодой организм не желал долго пребывать в болезни, но Лиза чувствовала себя прекрасно. Егоровна и слышать не хотела о том, чтобы разрешить Лизе встать из кровати и держала ее там до обеда. За столом она силком заставила Лизу выпить чашку бульона, а потом сжалилась и позволила сидеть в кресле у окна. Лиза смотрела на пустующий двор, на голую клумбу посреди него, и к ней снова стал возвращаться стыд за вчерашние приключения. Во-первых, подняла на ноги весь дом, потом оторвала от работы занятого человека, и все это, когда у самой полно важных дел – и цветы, вон, не посажены, и папино выступление не отпечатано. А ведь сегодня четверг! Ох, как совестно! Да еще эти ужасные минуты в переулке и в результате – испачканный пиджак Льва Александровича. Позор!
Стыд укоренялся в душе, пускал длинные ветки молчаливых размышлений и делал душевное пространство Лизы непролазной чащей. Если бы можно было чем-то отвлечь себя, занять делом, чувствовать свою нужность или хотя бы полезность. Она хотела было прямо сейчас приступить к своим секретарским обязанностям, но Егоровна, заметив, что Лиза направляется в кабинет отца, пригрозила запереть его на ключ. Пришлось послушаться.
Следующий день стал просто невыносим Лизе от вынужденного безделья. Папа снова уехал на Выставку, а Лиза промаялась до обеда, а потом решительно пошла в свою комнату, переодеваться. Результатом вынужденной диеты стало то, что на Лизе застегнулось прошлогоднее летнее платьице. Очень нежное и милое, почти детское. К платью нужен был какой-то совсем простой головной убор, и Лиза надела соломенную шляпку, украшенную полевыми цветами – васильками, ромашками и одним ярким маком. Шляпу звали «Прогулочная». Егоровна, увидев одетую для гулянья Лизу, встала, раскинув руки в дверном проеме:
– Не пущу!
– Няня, ну прекрати! Я же не арестант. Я тебе обещаю, что ничего в городе есть и пить никогда больше не стану. Только если с папой.
– Куда собралась? Одна?! Мало тебе? – Егоровна стояла как стражник на воротах осажденного города.
– Егоровна, ну все равно же когда-то придется привыкать ездить и одной. Ну, а когда папа в Луговое уедет? Прикажешь мне под домашним арестом сидеть? Я уже взрослая теперь. Привыкай.
– Взрослая! – Егоровна продолжала оборону, но с прохода отошла. – Видела я намедни, какая ты взрослая.
– Ты мне теперь, сколько это поминать станешь? – Лиза покраснела, но упрямство взяло верх. Оно же заставило ее прихватить в прихожей давешний зонтик. А губы поджимать она умела не хуже Егоровны. – Всё, я так решила. Буду к ужину. Жди.