Рапсодия для двоих

Больше всех усердствовала конопатая бабулька неопределённого сословия и возраста в жёлтой шали с огромными засаленными кистями. Пожилая женщина явно метила на главную роль в рыночной пьесе с роковым названием «Укрощение молодой воровки с помощью жёлтой шали». Или нового бестселлера, написанного неугомонным Печёнкиным, фонтанирующим злободневными фельетонами и скандальными фото.

«Жёлтая» женщина нервно теребила облезлую шаль, то снимая её с дряхлых плеч, то прижимая к своей обвислой груди, высоко вздымающейся то ли от настоящего волнения, то ли от наигранного возмущения. Пухленькие ручки что-то суетливо искали в широких складках потёртого бархатного платья цвета свежесваренного баклажана. Сама женщина походила на сломанное колесо, натужно кряхтящее в тщетных попытках свернуть в сторону от назначенного судьбой пути.

Истекающая потом старушка то жеманно сморкалась в маленький носовой платочек, то заводила трескучую песню о том, как жилось раньше, и какие честные были все люди. Копейки чужой никогда не поднимут с полу, не то, что нынешняя молодёжь. Вон какие вымахали, а толку нет. Воруют и бедокурят, последнее отберут, лишь бы не работать и родителям не помогать.

Потёртая тётушка провозглашала прописные истины так пафосно, как если бы рекламировала с высокой трибуны захудалого кинотеатра новый фильм про «жисть».

Тонечку насмешили до привычной икоты не столько скорбные вздохи и причитания фиолетовой женщины, а то, как она это проделывала. Нелепые фокусы с жёлтой шалью, широкие взмахи пухлых ручек, неравная борьба с тоненькими ручейками пота, медленно стекающими на седые букли, придавали её трескучему экспромту цирковую окраску.

Едва ли кто-то, кроме самой женщины, думал о том, как она выглядит на фоне своего яркого платья и вылинявшей шали, давно мечтающей принять хотя бы оздоровительный душ.

В кульминационный момент поучительного монолога Тонечке послышалось, как кто-то произнёс, чуть заикаясь, её собственное имя. Замогильный голос показался ей очень знакомым, но таким колючим и отстранённым от происходящего, что девушке почему-то стало жутко холодно и страшно. Тонечка, по природе неприхотливая и ласковая, в этот момент решительно не хотела поворачиваться на зовущий её голос. Да и Капитолину Адамовну с мальчишками, продолжавшими жгучую перепалку то между собой, то с дяденькой-милиционером, выполнявшим свой служебный долг, ей тоже не хотелось оставлять в беде.

Возможно, это безобразие продолжилось бы до самого вечера, если бы не вынырнувший из ниоткуда Евгений Маркович, принёсший долгожданную свободу всем пострадавшим от Тонечкиной беспечности.

– Там женщину обворовали. Кошелёк, полный денег, увели. Воришку уже поймали и ведут в милицию. Вам бы тоже не мешало поприсутствовать на допросе, ведь вы тут самый главный, – вкрадчиво произнёс мужчина.

– А женщин и пацанов я сам доведу до дома, чтобы снова что-нибудь не натворили, – уверенно закончил Евгений Маркович свою речь, явно рассчитанную на разношёрстную публику и на младшего сержанта Кобелева.

Базарным кумушкам, принимавшим самое активное участие в разборе полётов малолетних преступников и их старой предводительницы, ничего не оставалось, как покинуть место предполагаемого преступления.

Разочарованные товарки, освобождая насиженные местечки, продолжали по привычке крутить головами во все стороны в надежде высмотреть новый криминал. К примеру, скоропостижную смерть молодого бомжа, кровавую разборку воровских авторитетов или жестокое избиение бродячей собаки за украденный кусок говяжьего мяса.

Тем временем, Тонечкины руки начали свой обычный танец. Вначале торопливо потёрлись друг о друга, сложившись в подобие петушиного гребня. Потом начали приглаживать несуществующие кудряшки на разбитых коленях, пытаясь соединить разорванные края чулочков.

Евгений Маркович, заставший всю честную компанию в весьма плачевной ситуации, на самом деле, не собирался ни выручать, ни провожать до дому никого из задержанных, как он сгоряча пообещал строгому блюстителю порядка. Но, увидев растерянный взгляд девушки, её заплаканные глаза и покрасневший носик, он решительно передумал.

Сходу сочинив подходящую для этого щекотливого случая речь, улыбающийся во весь рот мужчина не преминул сыграть в гусарское благородство, не единожды воспетое в эпических пьесах и романтических фильмах.

Делать нечего, назвался груздем – полезай в кузов.

Почему-то именно эта поговорка пришла ему на ум, фактически принудив встать на защиту великолепной четвёрки и проводить до дому хотя бы одного человека из всей компании.

Конечно же, самого беззащитного и слабого. И, как ни странно это звучит, самой слабой и беззащитной оказалось не юная Тонечка, а старенькая учительница Капитолина Адамовна.

Бережно погладив пожилую женщину по плечу, будто говоря:

– Не надо беспокоиться, всё будет хорошо, – он взял её под руку.

Надёжно зафиксировавшись в таком положении, нежданный помощник повёл растерянную женщину к выходу на рыночную площадь, где уже начинал накрапывать мелкий, моросящий по-осеннему дождик.

Тонечка заметила в руке у мужчины вместительный саквояж, похожий на те, которые носят с собой врачи. Вот оттуда-то он и достал чёрный складной зонтик – полезное новшество, специально изобретённое для таких досадных случаев, когда необходима срочная защита от жаркого солнца или проливного дождя.

Усмехнувшись чему-то своему, Евгений Маркович ласково провёл кончиками пальцев по Тонечкиной щеке, как бы прощаясь с ней и одновременно давая понять, насколько она хороша, как женщина.

Опешившая девушка испуганно отшатнулась от его руки и тихо прошептала, оглянувшись в сторону притихших пацанов:

– Ну что вы такое придумали… И нет необходимости нас провожать. Вон сколько нас много.

Евгений Маркович слегка нахмурился, явно не желая продолжать закрытую милиционером тему. Новоявленный гусар бережно потянул Капитолину Адамовну под огромный купол своего иссиня-чёрного зонта, похоже сделанного по спецзаказу, настолько безупречным он показался Тонечке.

Не обращая внимания на случайных прохожих, Евгений Маркович заливисто захохотал и мастерски повернулся на каблуках. Лихо щёлкнув ими, как шпорами, перед дамой своего сердца, он неожиданно протянул Тонечке огромный сахарный петушок на длинной палочке. Довольный собой мужчина гордо вздёрнул вверх подбородок и быстро встал впереди всей компании, как полноправный хозяин настоящего львиного прайда. А проказник-ветер, как специально, растрепал его роскошную шевелюру, придав ей полное сходство с львиной гривой.

Тонечкино личико всё ещё помнило лёгкие прикосновения чужих пальцев, таких горячих и ласковых. Но она решительно не желала даже думать о близком знакомстве с их таинственным владельцем. Ей страшно даже было представить, что бы сделала с ней матушка, поймав её в самый пикантный момент.

Тревожные мысли будущей грешницы невольно прервала старенькая учительница. Утомлённая длительной прогулкой по рынку, Капитолина Адамовна резко остановилась, чтобы отдышаться и переждать самые громкие раскаты грома.

Стоя рядом со своим провожатым, она слегка привстала на цыпочки и тихонько произнесла:

– Не знаю, как Вас и благодарить, молодой человек. Если бы не Вы, то наше приключение могло бы закончиться в отделении милиции и строгим выговором с занесением в моё личное дело.

В ответ на её благодарность Евгений Маркович лишь молча кивнул головой и радушно улыбнулся. Предприимчивый мужчина тут же воспользовался дарованной судьбой остановкой. Как бы невзначай, он захватил в плен тонкую девичью талию, якобы лишь для того, чтобы замедлить быстрый шаг её хозяйки.

Тонечкина реакция весьма удивила даже видавшего виды Евгения Марковича. Юная скромница не отшатнулась от его объятий, как она это делала всего пару минут назад, а страстно прижала его мокрые пальцы к своему телу. Заигравшаяся девушка сделала это достаточно уверенно, чтобы дать понять мужчине, что она хорошо осознаёт, чем это может закончиться.

Тонечкино эго просто зашкаливало. Горячий адреналин радостно бил в затуманенную любовью голову. Ослабевшие ноги вдруг стали ватными и не желали двигаться дальше.

Темнота – друг молодёжи. Не зря ведь кто-то придумал эту расхожую фразу, разом возведя её в ранг непреложной истины. Беззащитные по-детски пальчики, лишь только укроются дурманящим вечером, становятся по-взрослому сильными и смелыми. Глаза, стыдливые и робкие, начинают извергать из себя любовное желание и даже взрослую похоть. Розовые очки мгновенно с них спадают и навсегда разлетаются на мелкие осколки.

Вот и Тонечка воспользовалась первой же возможностью поиграть во взрослую игру со взрослым мужчиной, наскоро припомнив всё то, что она когда-то читала или слышала от своих продвинутых подруг. Тем более, что стремительно надвигающийся вечер этому способствовал.

Жеманничать и кривляться девушка пока не научилась. А вот громкая, продолжительная икота от смущения или испуга стала её визитной карточкой. Быстрый шаг, задержка дыхания, прохладная вода и глубокие приседания иногда снимают раздражающие икотные спазмы. Но эти простые народные приёмы никогда не помогали несчастной Тонечке.

Вот и в этот раз она умудрилась проикать почти всю дорогу от рынка до дома Капитолины Адамовны. Евгений Маркович, не обращавший внимания на это досадное недоразумение, снова и снова поглаживал кончики её пальцев, чтобы удостовериться, что он понял её правильно.

Заигравшаяся парочка не заметила, что уже не было рядом ни пацанов, давно разбежавшихся по домам, ни старенькой учительницы, зашедшей в подъезд многоквартирного дома, вежливо поблагодарив Евгения Марковича и вернув ему закрытый зонт.

– Ну, вот я и дома. Спасибо, что проводили, – отстранённо прошептала Тонечка, медленно открывая надрывно скрипящую калитку.

Евгений Маркович вдруг осознал, что эта девочка может стать для него самым дорогим существом на всём белом свете. Забытое чувство, очень похожее на любовь, вспыхнуло в его сердце так же внезапно, как уголёк, попавший в самое пекло раскалённой докрасна печи.

Поскольку лукавить и притворяться недотрогой Тонечка тоже не умела, то не стала ни кричать, ни вырываться, когда Евгений Маркович крепко прижал её к себе и буквально впился в её маленький ротик своими мягкими губами, вкусно пахнущими хмелем и карамелью.

Тонечке пришлось даже отступить от него на шаг, чтобы удостовериться в том, что всё это происходит именно с ней.

Верный друг, тенистый садик укоризненно покачивал вишнёвыми ветками, настоятельно советуя девочке немедленно зайти в дом, где её уже давно поджидала мать, готовая дать ей выволочку за позднее возвращение.

Даже дворовый пёс Горыныч начал тихонько поскуливать, словно предчувствуя скорую смерть близкого человека.

– Вот, если бы Машка меня сейчас увидела, умерла бы наверняка от зависти, – мечтательно прикрыв глаза, подумала Тонечка.

В этот самый момент горячие руки Евгения Марковича проскользнули под её новенькую блузку и нежно коснулись груди. Тонечкины пальчики стали мокрыми и как-то совсем уж неловко попытались остановить вражеское проникновение на секретную даже для матери территорию.

Решительно оттолкнувшись от Евгения Марковича, она торопливо застегнулась на все пуговицы, не забыв при этом ласково коснуться его дрожащих пальцев и застенчиво посмотреть ему прямо в глаза.

И вдруг жалобно заплакала, точно малое дитя, застигнутое грозной нянькой за самым непотребным делом. Евгению Марковичу никак не ожидавшему такой развязки, ничего не оставалось, как вежливо проститься. На всякий случай он негромко произнёс довольно-таки избитую фразу, до сих пор действовавшую безотказно на любую представительницу прекрасного пола.

Глядя в глаза плачущей девушки, он проникновенно прошептал:

– Простите меня за мою назойливость. Но вы так прекрасно благоухаете, что я просто не удержался от желания понюхать ваши чудесные волосы и, хотя бы, прикоснуться к вашему божественному телу.

Намеренно отвернувшись в сторону, великий хитрец ласковым шёпотом закончил:

– В следующий раз, если вы, конечно же изволите снова со мною встретиться, я ни за что себе этого не позволю. Разрешите с этим откланяться, милая Тонечка.

Досадные провалы вряд ли по-настоящему расстраивали опытного пикапера, разве что приносили ему дополнительный опыт обольщения особо несговорчивых. Для таких случаев он выработал специальные приёмы: ласковый шёпот, тяжкие вздохи и картинное закатывание глаза на предполагаемый восход или закат, в зависимости от времени суток совращения милой дамочки.

Тонечке, не приученной к таким экивокам, пришла в голову шальная мысль. А не пойти ли с Евгением Марковичем прямо сейчас в сенки, где в это время никого не было, и там продолжить взрослые игры. Уж очень ей хотелось хоть что-то рассказать девчонкам, чуть ли не каждый день выдающим на-гора подобные истории.

Но в это самое время распоясавшейся девчонке почудилось, что её зовёт не то мать, не то нянюшка. Это заставило её скорчить самую милую гримаску, выученную назубок перед зеркалом, и укоризненно покачать головой.

– Руками попрошу меня не трогать, а то закричу, – промурлыкала доморощенная интриганка, вмиг научившись старинному женскому искусству обольщения.

Евгений Маркович вовремя спохватился: на дворе стоял поздний вечер. Да и калитка в его дворик, как назло, была широко распахнута, что вряд ли способствовало налаживанию близких отношений с несовершеннолетней девочкой. Он отчётливо понял, что юной Тонечке явно не понравилась его напористость, не раз помогавшая ему одерживать победу даже над самыми недоступными женщинами. Тем не менее, девчонка почему-то не торопилась домой, хотя время стояло позднее. Это поневоле наводило взрослого мужчину на нехорошие мысли о вседозволенности в Полукеевском семействе и явных пробелах в материнском воспитании.

Хорошенько всё взвесив на своих внутренних весах, Евгений Маркович удручённо вздохнул и дал себе самое честное слово навсегда выкинуть взбалмошную девчонку из своей головы. Приняв вид очень занятого человека, он неуверенно побрёл в сторону своего дома, по-военному размахивая руками и грустно насвистывая незатейливый мотивчик.

Степенность, не свойственная молодости, вырабатывается с годами. Тонечкиному ухажёру явно её не хватало, хотя годков ему стукнуло этак сорок с небольшим гаком. Евгений Маркович так и не сумел привыкнуть к своему солидному возрасту и заменить подпрыгивающую мальчишескую походку на степенный мужской шаг. Тонечке, мечтательно глядевшей вслед несостоявшемуся любовнику, даже показалось на одну минутку, что пожилой мужчина вдруг превратился в её одногодку.

Осторожно присев на самый краешек отцовской кушетки, она счастливо засмеялась и по-кошачьи прищурила глаза в предвкушении чего-то очень романтичного и загадочного. А вспомнив, что сама отправила своего кавалера восвояси, начала кукситься, как малое дитя, получившее на завтрак вместо вкусной конфетки прогорклую кашку без маслица. Но дело сделано. Слово не воробей, вылетело – не поймаешь. В который раз она убедилась в бесспорной правоте своей старенькой нянюшки, каждое утро потчевавшей свою крестницу поучительными афоризмами и житейскими байками.

Законная жена Евгения Марковича была абсолютно уверена, что её благоверный не стал бы заниматься любовью в полевых условиях, разве что не грянет война. Добропорядочная женщина даже не предполагала, где успел побывать её муженёк в поисках чего-то новенького, не испытанного в унылой супружеской кровати.

Старый сеновал, развесистые кустики у реки, заброшенное кукурузное поле, затоптанный подъезд многоквартирного дома – вот далеко не полный перечень тайных местечек, опробованных стареющим ловеласом.

Несмотря на такое разнообразие, Евгению Марковичу постоянно не везло в любовных приключениях.

То грудь оказывалась не такой уж большой, как ему мечталось, глядя на одетую женщину.

То нижнее бельишко не такое уж опрятное.

То запах изо рта очередной пассии был настолько убийственным, что хотелось тут же всё бросить и сбежать хоть к белокурой продавщице заморской рыбы.

Никогда ещё Евгению Марковичу его жизнь не казалась такой безнадёжно скучной. Такой же унылой и пустой, как его старушка жена, не умевшая ни умного слова молвить, ни проделать в постели абы какой трюк.

Полное осознание произошедшего события приходит чаще всего не сразу, а лишь спустя какое-то время после него. А оставшееся послевкусие привносит незримое очарование в то, что мы иногда называем судьбоносной встречей.

Вот и Тонечка не сразу осознала, что её неудачное свидание с немолодым даже по её житейскому опыту мужчиной и было на самом деле той самой судьбоносной встречей, о которой мечтает чуть ли не каждая вторая, а то и первая девушка на выданье.

Сломать свою судьбу легче всего в самом начале жизненного пути, когда каждая тропинка кажется такой же загадочной и притягательной, как стоны из родительской спальни. Но по мере взросления и вступления на скользкий путь полового созревания большинство запретов теряет свой таинственный ореол.

Тонечке иногда казалось, что всё происходит не взаправду, а лишь повторяет немудрёный сценарий сказки про Золушку. Ей тоже хотелось получить всё сразу и немедленно стать взрослой, красивой и, конечно же, богатой. Многое из того, что она уже успела узнать и обсудить с любимой подругой Машкой, очень напоминало ей любовные приключения тётушки Ариши, совратившей её старшего брата Егорушку.

Едва не каждый второй шептал за Матрёниной спиной, что молодой парень неспроста угорел в семейной баньке после любовных утех с женщиной чуть ли не в два раза старше его самого. Явно, без колдовства и чёрной магии тут не обошлось. Рождение у сорокалетней блудницы розовощёкого бутуза, точной копии Егора Полукеева, вовсе не удивило окрестных кумушек.

Глазастые соседушки вовремя заметили не только округлившуюся талию помолодевшей лет на десять Ариши, но и подозрительные перипетии, происходящие с младшей сестрой почившего в бозе парня.

– Россказни всё это, – покрикивала Матрёна на распоясавшихся товарок, – сплетни и наговоры на невинного дитя.

Сложно было материнскому сердцу понять наивную подростковую влюблённость, едва не приведшую к краху всех её мечтаний о сладкой жизни. Ну никак не могла её единственная дочь разрушить в прах последнюю материнскую надежду на безбедное будущее. Никогда бы не посмела послушная девушка, выросшая в благочестивой семье, пойти против воли самого Господа.

Так убеждала себя опозоренная мать, со страхом ожидая неминуемой расплаты за своё ротозейство и явные огрехи в воспитании.

Иногда родители, особенно любящие матери, не замечают того, что происходит у них под самым носом.

Будь то романтическая влюблённость несовершеннолетней дочери, плавно перешедшая в незапланированную беременность.

Или лишние карманные деньги, возникшие из ниоткуда у патлатого дитяти, веселящегося в разбитной компании таких же бездарей, как его воскресный папаша.

Или золотое колечко на пальчике приёмной малышки, подаренное ей не за просто так сводным братом. Никогда ещё не было так плохо матери юной развратницы, как в тот миг, когда она услышала от самой девочки страшное признание в совершённом грехе.

Матрёна никогда бы не поверила, что её простоватая доченька сама улеглась в постель со взрослым мужчиной, даже не пискнув от испуга или стыда перед своими родными.

– Денег что ли дал ей, окаянный, или платьице пообещал купить? – обескураженно шептала женщина, глядя куда-то поверх головы своей падшей дочери.

Тонечкина вседоступность, по мнению Матрёны, не только закрыла самой девушке дорогу в приличные дома, но и сломала жизнь всех её родных, умевших разве что пиликать на стареньком баяне да постреливать ворон из дедовой мелкашки.

Растерянная женщина не нашла ничего лучшего, как обратиться к бабке-повитухе, имевшей большой опыт избавления порядочных семейств от ненужных прибавлений в виде нагулянных младенцев.

Тонечкино благоразумие неожиданно для неё самой дало огромную трещину и встало на защиту не рождённого дитя. Матрёне пришлось изрядно потрудиться, выбивая из строптивой дурёхи всякое желание родить прижитого гадёныша, уже начинавшего подавать первые признаки жизни. Будущую бабушку при одном только взгляде на беременную дочь начинало трясти, а рука сама тянулась к ремню.

– Матушка, не надо меня бить, – тоскливо шептала несчастная девушка, прикрывая руками роковой животик от хлёстких ударов отцовского ремня.

Грозное орудие исправно выполняло свою функцию чуть ли не каждый день, не давая ей ни поплакать в одиночестве, ни помечтать о новом диванчике, где она смогла бы поместиться вместе с Егорушкой. Тонечка почему-то была абсолютно уверена, что родится именно мальчик, такой же пухленький и тихий, как соседский Николушка.

Терпение матери не безгранично. По крайней мере, так думала сама Матрёна, протискиваясь сквозь узенькую дверцу в чистенькую кладовку. Там, в самом дальнем углу, лежала её исподняя рубашка, в которой многодетная мать рожала всех своих детей, и которую мечтала в недалёком будущем передать своей дочери. Но кто бы мог подумать, что многоликая судьба вдруг отвернётся от Полукеевского рода и преподнесёт безутешной Матрёне такой грязный подарок, от которого ей вовек не отмыться.

Заблудшей Тонечке как-то приснился страшный сон, в котором её не рождённый ребёнок громко кричал по-немецки какую-то невообразимую чушь, больно кусался оскаленным в дикой злобе ртом и испражнялся прямо на руки своей будущей матери.

Девушка проснулась в холодном поту, обречённо потрогала подросший живот и жалобно заплакала почти в голос, испуганно поглядывая на родительскую кровать. Торопливо перекрестившись куда-то в потолок, будущая мать по привычке куснула тоненькую цепочку с крестиком и быстро перевернулась на другой бок.

Поутру она снова и снова прокручивала в голове и немецкую речь своего сыночка, и его зубастый, как у акулы, рот, и свои дурно пахнущие руки. Никогда прежде не снились ей ни кошмары, ни злобные младенцы, гадившие куда ни попадя. Испуганной Тонечке безумно захотелось забыться самым долгим сном. А лучше просто умереть. Умереть, чтобы родиться заново в другом мире, где бы не было ни папенькиного ремня, ни грозной матушки, и даже её самой, уродливой плаксы, отвратительно икающей при всяком удобном случае.

Выдуманный ею мир рисовался очень просто: ласковое солнышко, лёгкий ветерок, голубое море, белый песочек и целый миллион прекрасных цветов, среди которых была и она – белоснежная лилия или алая роза. А ещё лучше, чтобы она росла одиноко на самом высоком месте под раскидистым деревом, и чтобы никто не мог ни сорвать её, ни даже понюхать. Разве что стрекозки или бабочки изредка прилетали на её чудесный аромат, принося с собой приветы с далёкой родины.

Роковые стечения обстоятельств часто портят идиллическую картину, рождённую в человеческом мозгу во время редких минут полного уединения с самим собой где-то на самой окраине вселенной. Будь то королевская опочивальня или старенькая раскладушка, горделивый лайнер или утлое судёнышко без названия.

Тонечкиным мечтам вряд ли было суждено сбыться. Вовсе не потому, что её желания были слишком далеки от реального мира. Просто она была беременна и несчастна, как все брошенные на произвол судьбы женщины. И слишком молода, чтобы это осознать в полной мере.

Очень долго Тонечкино интересное положение никого не интересовало. Даже её собственная мать не придавала особого значения ни волчьему аппетиту своей дочери, ни тяжким вздохам и всхлипываниям, изредка раздававшимся среди ночи из тёмной кухни.

Девственностью не надо гордиться, ею надо дорожить. Эти слова любимой нянюшки всё чаще вспоминались Тонечке.

Легкомысленные мысли уносили девушку по узенькой дорожке, проторённой её соплеменницами задолго до её рождения. Куда-то вдаль от той странной жизни, которую ей приходилось теперь вести.

С одной стороны, Тонечка оставалась всё такой же наивной дурнушкой, какою она себя продолжала видеть в зеркале.

С другой стороны, она превращалась во взрослую женщину, обременённую растущим, как на дрожжах, животом.

Невесёлые думки целыми днями роились в её кудрявой головушке. Больше всего ей хотелось всё рассказать матери, выплакавшись в пухлую материнскую грудь, пропахшую потом и грудным молоком. А иногда хотелось броситься поздно вечером под какую-нибудь самую большую машину, выбрав её наобум. Посчитав, на всякий случай, до десяти или даже до пятидесяти, чтобы уж точно не попасть под малолитражку или, хуже того, мотоцикл.

Но самым скверным мечтам, как правило, не удаётся проникнуть в нашу жизнь. Так и Тонечке не пришлось ни признаваться в содеянном, ни кончать свою молодую жизнь под колёсами бешено мчащихся мимо её дома авто.

Бантики в косичках – уже полдела. Как если бы не было ни тяжкого грехопадения, ни кровавой баньки. Девушкам на выданье не положено разглагольствовать о своём прошлом, каким бы мерзким или завлекательным оно не было.

Вот и Тонечка не решилась рассказать хоть кому-то ни печальную сказку о своей несбывшейся мечте, ни страшную байку о бабке-повитухе, походя сломавшей не одну девичью судьбу.

С тех пор прошло лет тридцать или даже пятьдесят. По крайней мере, так воспринимала прожитое время сама женщина, стоящая за руку с Кузьмой Гордеевичем, весело глядящим ей прямо в глаза. Тонечкина ладонь снова, будто невзначай, ласково погладила уродливую кляксу под его модным пиджаком. Тонкие пальчики тут же заполыхали огнём от прикосновений к разгорячённому телу, а прищуренные глаза наполнились непрошенными слезами.

Мужские мечты иногда очень похожи на детские придумки. К примеру, Кузьма Гордеевич, будучи уже вполне смышлёным юнцом часто представлял себя за штурвалом поезда, который мчится в далёкую страну, где нет ни богатых, ни бедных, ни больных, ни одиноких. Став постарше, он продолжал похаживать на вокзальный перрон. Но его заветные мечты неожиданно переросли в некую фантасмагорию.

В замудрённой головушке Кузьмы Гордеевича чего только не побывало. И черти с острыми вилами, и жирные девушки с огромными попами, и дядька Феофан из самой цивильной городской цирюльни, где не только можно было подстричься, но и испить сладкого кофейку.

Подраставшему Кузьме не давали покоя женских прелести, воспетые ещё русскими монументалистами, откровенно описывающими свои любовные победы. Каждый раз, проходя мимо смазливой красотки, а то и её мамаши, он рисковал отхватить плюху за откровенное разглядывание, многозначительные подмигивания и влажное облизывание ухмыляющихся губ.

Горбатого юношу трудно было не заметить в привокзальном кафетерии, или попросту тошниловке. Забытое Богом заведение уже к обеду заполнялось под самую завязку не только местными попрошайками и хулиганами, но и такими же неприкаянными пацанами, как Кузьма.

Среди своих сверстников смуглый паренёк выделялся беспокойным нравом, бойким поведением и тоскливым взглядом. Мальчишеское тело, сбитое, как добрый кусок маслица, всегда скрывалось под бесформенными пиджаками с большими карманами и длинными полами.

Казалось, даже мир удивлялся нескладному горбуну, шатающемуся по привокзальной площади в поисках подтверждения цыганскому пророчеству.

В те проклятые времена даже сопливые девчонки с рыжими косичками, бегущие мимо него по своим девчачьим делам, могли бы спасти его заблудшую душу, ищущую не то божественное успокоение, не то гробовую тишину.

Глядя на привлекательного мужчину в наимоднейшем костюме, благоухающего самым дорогим парфюмом, Тонечка никогда бы не подумала, что он и есть тот самый закомплексованный подросток в цветастой рубахе навыпуск, тоскливо заглядывающий в лица всем рыжеволосым женщинам.

Прошедший огонь, воду и медные трубы Кузьма Гордеевич разительно изменился не только внешне. Проведя чуть ли не полжизни в поисках рыжей целительницы, он научился не придавать особого значения ни новым знакомствам, ни женским причудам, ни шальным деньгам.

За всё это время ни одна рыжая женщина так и не стала для него тем стимулом, ради которого стоило начать всё заново. Очерствевшего душой мужчину появление Тонечки в его холостяцкой жизни поначалу позабавило и ничуть не удивило. Чёрная богомолка показалась ему очередной пустышкой, не стоящей и гроша ломаного. Да и сам факт совращения чужой жены ничего не значил для него по сравнению с собственным спасением из геенны огненной, куда он поневоле скатывался.

– Ну, что, милый? Прокатимся к реке, смоем наши прегрешения перед Господом нашим? – Тонечкин грудной голосок прозвучал неожиданно громко, разорвав густую пелену молчания, накалившуюся ещё больше при появлении на горизонте её муженька с ружьём наперевес.

Трусоватому Федоту всегда хотелось вот так выйти на улицу в одних портках с оружием в руках и громко крикнуть всему белому свету:

– Эй, ты!!! Вот он я. Ну, и что ты мне можешь сделать? А ничего. На-ка, выкуси!!!

И тут же стрельнуть в стаю голубей, мирно пасущихся на травке возле дома. А то и в соседскую корову Зорьку, уныло бредущую с дальнего пастбища, позвякивая самодельным колокольцем. Непременно досталось бы и соседским кумушкам, не обсудившим разве что бородавку на лице Федота, и их прыщавым отпрыскам.

– А ружьишко-то не заряжено, – прошептала Тонечка в ухо своему кавалеру. – Патроны я, на всякий случай, в подполе схоронила.

В это самое время автомобильный клаксон истошно всхрюкнул, призывая неорганизованный митинг к порядку. Как бы вторя ему, за спиной Федота раздался визгливый хохот, принадлежность которого едва ли можно было определить с налёта.

Резкие звуки настолько напугали полуголого мужчину, что тот от неожиданности и ружьё выронил, и сам притулился к дверному косяку, чтобы не упасть.

Никто бы не подумал, что так может смеяться маленький ребёнок, подвывая на разные голоса, по-медвежьи взрыкивая и пуская от удовольствия слюни и сопли. Тонечкина рука невольно вздрогнула, но продолжила свои поглаживающие движения, чувствуя, как под её дрожащими пальцами округлый нарост на мужской спине нагревается и даже уменьшается в размерах.

Людские запреты не всегда срабатывают или срабатывают как-то неправильно. Вот и новорождённая пара не сразу поняла, что совершает что-то уж очень нехорошее.

Многострадальная Тонечка просто просыпалась от многолетней спячки, в которой она прожила полжизни или даже целую жизнь. А Кузьма Гордеевич готов был перевернуть земной шар ради этой женщины, укоризненно смотревшей ему в глаза, читая там абсолютно всё, что происходило с ним до встречи с ней.

Реки ведь не текут вспять? Да и горы не бегают по пятам за своими покорителями.