– Нет, всё обойдётся. Ведь сказали же, что опасности уже нет – повторяла она себе, набрасывая пальто и выбегая из школы. Марина и не заметила, как оказалась перед дежурной медсестрой. Та велела ей обождать и вызвала врача. Женщина нервно металась по коридору, пока подошедший, наконец, доктор не сообщил ей все подробности случившегося несчастья. Лишь тогда она села на стул и стала терпеливо ждать. В палату к сыну её пустили не сразу, только под вечер. Алёшка лежал полусонный и смотрел на неё виноватыми глазами. Она подбежала к кровати, упала перед ней на колени и стала неистово целовать ребёнка.

– Прости, мама, – шептал он дрожащим голосом, а она не могла остановить бегущие слёзы.

На другой день Марина пришла в госпиталь с гостинцами, ругая себя за то, что вчера не поблагодарила спасителя сына. Посидев с Алёшкой, она попросила медсестру проводить её к тому самому офицеру. Медсестра охотно согласилась и, проведя её по тёмному коридору, открыла дверь в небольшую длинную палату. Она указала на кровать, стоящую слева у окна. Мужчина, кажется, спал, и медсестра уже предложила, было прийти в другой раз, когда он открыл глаза. Марина почти бесшумно подошла к его кровати. Она взглянула в его лицо, и их взгляды встретились.

Ещё несколько минут назад Марина и представить себе не могла, кого увидит перед собой. Такое знакомое, когда-то дорогое лицо, горящий взгляд карих глаз, крепко сжатые губы – всё это мгновенно напомнило ей о давнишней трагедии и уже утихшей боли. Павла она узнала сразу, но от неожиданности все слова куда-то пропали, к горлу подкатил комок, а ноги перестали держать её, и она почти упала на стоящий рядом стул. Мысли путались, нужных слов не находилось. Собрав остатки сил, она прошептала что-то и выбежала из палаты. Зайти к нему ещё раз Марина не решилась.

* * *

А дома её ждала бессонная ночь и череда накативших воспоминаний. Оказывается, она очень многое помнила. И их знакомство в поезде (оба возвращались домой через Москву), где они провели несколько часов за весёлыми разговорами. Он ехал в свой очередной курсантский отпуск, она – на первые студенческие каникулы. Павел выходил раньше, но ему так не хотелось покидать вагон, что он чуть не проехал свою остановку. А на другой день он неожиданно позвонил в дверь её квартиры.

Так они стали встречаться. Весь свой отпуск он приезжал к ней на утреннем автобусе и возвращался назад на самом последнем. А потом они писали друг другу длинные письма, с нетерпением ожидая каждых следующих каникул, которые и проводили всегда вместе. Через год после окончания училища Павел сделал ей предложение и в декабре, получив долгожданный отпуск, приехал, чтобы сыграть свадьбу. Марина хорошо помнила тот день, сохранила то восхитительное чувство радости, которое переполняло её тогда. Как недолго длилось их счастье, а ведь поначалу казалось, что оно будет бесконечным.

Радостные воспоминания сменили грустные мысли о тех последних днях и об их тяжёлом расставании. Сначала, где-то в глубине сердца, она таила надежду, что Павел одумается и вернётся, попросит прощения, и они снова будут вместе, но вместо этого она получила всего лишь официальное уведомление о разводе. И всё же она так сильно любила его тогда, что решись он вернуться и повиниться в своей невообразимой глупости, она простила бы его и приняла. Но он не вернулся и даже не написал.

Шло время, она замечала, как каменеет её сердце, уходит надежда, а постоянные хлопоты о детях притупляют когда-то такие горячие чувства. Боль стала утихать, и ей сделалось легче.

Вот тогда-то и появился в её жизни Александр, который стал её новой любовью и новой болью. Они прожили вместе почти десять, очень счастливых лет, и, наверное, самым главным в их жизни было то, что он не воспринимал мальчишек, как детей другого мужчины. Это были его дети, и он любил их как своих родных. Они были единой семьёй, и Марине иногда казалось, что не было в её жизни никакого Павла, и она всегда любила одного Александра. Даже внешняя несхожесть мальчишек с ним уже давно не бросалась ей в глаза.

И вот теперь эта новая встреча! Она представила себе лицо Павла. Он стал заметно старше и как-то мужественнее. Даже на больничной койке он не показался ей слабым. Да, разве бросился бы в ледяную воду, чтобы спасти тонущего ребёнка, слабый человек? Марина горько усмехнулась.

– Вот так, Павел, довелось тебе спасти собственного сына, а ты и не знаешь об этом. Ты, вообще, не знаешь о том, что у тебя есть сын. Видно судьба. Судьба? А что же делать теперь? Увидимся ли мы ещё? Захочет ли он новой встречи? И что делать мне, если мы всё же снова встретимся? Должна ли я сказать ему чьего сына он спас? И обрадуется ли он, узнав об Алёшке? Каким ты стал, Павел? Как живёшь теперь? Есть ли у тебя новая семья? Дети? – все эти вопросы она задавала себе и, не находя ответа, металась от беспокойства и неизвестности.

Но мысли несли её дальше. Она спрашивала себя, что почувствовала, увидев бывшего мужа, когда-то горячо любимого, но давно забытого и затерявшегося где-то на жизненных дорожках. Её преследовал взгляд его карих глаз, когда-то смешливых и весёлых, но теперь переполненных непонятной и какой-то неизбывной болью. Она прислушивалась к себе, к своему сердцу, и странное беспокойство разрасталось в душе.

* * *

Вечером третьего дня, когда её сынишка был уже выписан из госпиталя, и они всей семьёй собирались сесть за большой обеденный стол, Павел позвонил в их дверь. Она открыла ему и на миг застыла на пороге, поражённая его непонятным тоскующим взглядом. Потом молча пропустила его в квартиру. Он вошёл неловко, не зная ещё, что сказать, снял шапку, и снова она встретилась с его глазами, наполненными невыразимым страданием. Из кухни выбежали мальчишки, и Алёшка восторженно закричал:

– Дядя Павел пришёл. Дядя Павел.

Марина собралась с духом и пригласила его на ужин. Павел как будто обрадовался, разделся и пошёл на кухню вслед за мальчиками. За столом разговор наладился, и Марина, справившись с неловкостью, тоже что-то говорила, спрашивала и отвечала. Главной темой было происшествие с Алёшкой, и тот, оказавшись в центре всеобщего внимания, то смущённо молчал, то начинал взахлёб рассказывать о том, что почувствовал, свалившись в воду, когда накрыла она его с головой, а рот наполнился чем-то противно солёным и холодным. Дети активно включились в разговор, а Марина с Павлом, словно плывя по течению, лишь вставляли короткие и ничего не значащие фразы.

Вечер, в общем, прошёл незаметно и спокойно. Дети были довольны. Ничего неловкого сказано не было и перед уходом Павла, они были уверены, что приобрели нового, хорошего друга. И только взрослые знали, что тяжёлый разговор ещё ждёт их, что он лишь отодвинут на время, но избежать его не удастся. У дверей Павел задержался на миг и, взглянув на Марину последний раз, тихо спросил:

– Можно я приду к вам ещё?

– Можно, – так же тихо выдохнула она.

* * *

Перед сном Алёшка огорошил её неожиданным сообщением, о том, кто передавал им деньги.

– Значит, он давно знает о нас. Но почему? Зачем он это делает? – новые вопросы лишили её сна.

Павел и Марина

Несколько дней спустя Павел стоял на мостике, уходящей от берега лодки. Берега, ставшего ему таким родным и желанным. Берега, на котором оставались самые дорогие для него люди. Он видел перед собой личико Никиты, серьёзный взгляд его карих глаз. Тут же всплыло и лицо Алёшки, так похожего на названного брата, тоже темноволосого и кареглазого. Он представил себе маленькую девочку, такую же светлую, как мать, и вспомнил виденную им фотографию Александра, красивого блондина со светлыми глазами.

«В кого же тогда пошёл Алёшка?» – подумал он, прикидывая, что мальчик всего лишь чуть младше Никиты.

– Чуть младше и так похож. Значит?.. Значит, и Алёшка, Алёшка тоже мой!.. Какой же я идиот! Какой идиот! – застонал он, – Два сына! У меня два сына, а я столько лет не знал о них. Столько времени потеряно! Столько случилось бед! И во всём этом виноват я сам. Такие чудесные пацаны выросли, а меня не было рядом и я для них всего лишь «дядя Павел». Теперь только «дядя». Поделом мне за всё! Поделом!

* * *

С этих пор Павел стал приезжать к ним в редкие свободные воскресенья. Дети быстро привыкли к нему и радовались его появлению. Мальчишки делились с ним своими мужскими секретами, он помогал им решать трудные задачки по физике и математике. Маленькая Дашенька полюбила качаться у него на коленях и просила послушать, хорошо ли она научилась читать. Он привозил им куклы и конструкторы, и дети радовались его подаркам. Он чинил потёкшие краны, вечно ломающиеся электроприборы, изо всех сил стараясь быть полезным. Сидел с ними за обеденным столом, радовался их жизнерадостному смеху, слушал нехитрые детские новости, но каждый раз сильнее начинало стучать сердце, когда он сталкивался с грустным и тревожным взглядом Марины. Как хотелось ему положить ей на плечи руки, дотронуться до шелковистых светлых волос и поцеловать в пушистые ресницы. Но Павел не мог позволить себе этого. Что-то говорило ему, что этого-то, как раз, и нельзя. И кто знает, получит ли он когда-нибудь право снова назвать её своей.

Казалось, Марина уже привыкла к его приездам и всё радостнее улыбалась ему, когда он появлялся на пороге их квартиры. Им стало легче общаться друг с другом, и у Павла появилась надежда, что стена напряжения, так явно ощущавшаяся в его первые приезды, вот-вот рухнет совсем. Он с нетерпением ждал редких свободных дней и несказанно дорожил недолгими часами, проведёнными с Мариной и детьми.

Приближалось лето. Марина готовилась к отпуску, беспокоилась о билетах, а он собирался в очередной поход, своё первое командирское плавание.

* * *

В свой последний приезд перед боевой службой он впервые застал Марину одну.

– Детей пригласили на День рождения, – объяснила она.

Они оба смутились оттого, что оказались в квартире наедине. Марина провела его в комнату (Павел хотел дождаться детей, чтобы попрощаться с ними на несколько долгих месяцев). Разговор не клеился. Они то начинали говорить о каких-то мелочах, то вдруг замолкали и торопились отвести повлажневшие взгляды. Марина хлопотала по дому, он вызвался помогать ей. Время медленно тянулось, и оба чувствовали, что вот теперь и настал черёд настоящего разговора, и оба боялись его, не зная, как и с чего начать.

Первой не выдержала Марина:

– Алёшка сказал мне, что это ты передавал нам деньги после гибели Саши. Почему?

– Я увидел тебя во время похорон. Я не знал раньше, где ты живёшь. Слышал только, что вышла замуж.

Марина смотрела на него своими чудесными глазами, и он, пересиливая себя, свой стыд, продолжил:

– Я искал тебя потом, когда понял, что натворил и каким был идиотом. Жаль только, понял не сразу, потому и не успел. Твоя подруга сказала, что ты вышла замуж, а за кого и где тебя искать, говорить не стала. И про Алёшку она мне тоже не сказала. Про него я не знал ничего. Скажи, он тоже мой сын?

Марина удивлённо вскинула глаза и медленно проговорила:

– Да, Алёшка твой сын. Но… Но почему тоже?

«Значит, она всё-таки не знает, кто отец Никиты», – понял Павел. Он вздохнул глубоко и начал свой невесёлый рассказ о Ларисе, о себе, о её неожиданном признании. Он рассказал о первых сумасшедших днях после своего отъезда и о своём малодушии, когда хотел, но боялся встретиться с ней, как, наконец, решился, но было уже поздно. Поведал он и о своих роковых встречах с Ларисой, обе из которых привели к неисправимым результатам: одна к рождению сына, другая – к поспешной и глупой женитьбе. Павел не останавливался на подробностях своей незадачливой жизни, не жаловался, но чувствовалось, что он горько сожалеет о разводе с Мариной и о тайне, выданной ему, наконец, женой. Он рассказал ей всё, не смог сказать только о гибели дочки. Это была ещё одна незаживающая рана в его душе, и о ней он не произнёс ни слова.

Пока он говорил, Марина внимательно слушала, не сдерживая слёз и не задавая вопросов. Потом они долго молчали. Павел ждал, что Марина скажет хоть что-то, может быть, рассердится, закричит, обругает его, но она просто вытерла слёзы и положила свою маленькую руку на его плечо. Он схватил её пальцы, поднёс к губам и с жаром поцеловал. Она освободила руку, погладила его по волосам и сказала ласково, как когда-то в детстве говорила ему мать:

– Ничего, всё пройдёт. Всё будет хорошо.

И после этих простых слов стало у него на душе тепло и спокойно.

* * *

В дверь позвонили. Прибежали из гостей дети, и дом наполнился их звонкими голосами. Взрослые, спрятав свои волнения за радостными улыбками, слушали их рассказ о празднике, смеялись вместе с ними и, лишь иногда, встречаясь друг с другом взглядами, Марина и Павел смущённо замолкали.

Полярный день сбивал с толку своим ярким солнцем и, когда Павел взглянул на часы, то с удивлением обнаружил, что пропустил последний автобус. Он виновато посмотрел на Марину.

– Ничего. У нас есть кресло-кровать. Сейчас устроим тебя в комнате мальчиков, – сказала она.

– Ура! Дядя Павел остаётся! – обрадовались мальчишки.

– И ты успеешь дочитать мне книжку, – Дашенька дотронулась до его руки.

– Конечно, успею, – проговорил Павел дрогнувшим голосом.

Вечер пролетел, дети наконец-то угомонились в своих кроватях, и они с Мариной расположились на кухне, выпить чаю. Они сидели напротив друг друга, и он не сводил глаз с её лица. Кажется, они о чём-то говорили, но слова сейчас были совсем не важны. Его взгляд выражал больше, чем могли бы сказать любые слова. Он протянул руку к её руке и взял её в свою ладонь.

– Господи! Марина, что я натворил! Как я мог потерять тебя? Какой же я дурак! Простишь ли ты меня когда-нибудь? – Он видел, как задрожали её губы.

– Не говори больше об этом. Не надо. Теперь ты знаешь, что у тебя есть сыновья. Ты не один. Придёт время, и они узнают, кто их отец. Тогда тебе понадобится много мужества, чтобы рассказать им обо всём. Наверное, и мне тоже. Но до тех пор мы больше не будем вспоминать об этом. Не будем, – и она грустно улыбнулась.

* * *

Лёжа в комнате мальчиков, он долго не мог заснуть. Всё прислушивался к шагам Марины, тихо ходившей в соседней комнате. Хотелось подняться, броситься к ней, но он, словно, чувствовал, что этим только разрушит, то хрупкое чувство единения, которое едва начало зарождаться между ними.

Утром она поднялась рано, приготовила ему завтрак и проводила до двери. Они молча постояли у выхода, и он так и не решился обнять и поцеловать её, хотя именно этого хотелось ему сейчас больше всего. Он с сожалением шагнул за порог. Уже на лестничной площадке Марина окликнула его:

– Подожди. Вот возьми. Откроешь, когда будешь в море. Это дети приготовили для тебя, – и она протянула ему небольшой пакет. Он на миг задержал её руку в своей ладони, и Марина снова натолкнулась на его тоскующий и ждущий чего-то взгляд.

– До свидания! Счастливого пути! – тихо сказала она и пошла назад в квартиру. Павел помедлил ещё немного и стал спускаться вниз.

Этот дорогой пакет он взял с собой в плавание. Его и дочкину куклу. Потом уже в море он открыл его и нашёл письма мальчишек, смешной рисунок Дашеньки и фотографию всех детей. Марины на снимке не было. И не было ни единой строчки, написанной ею. Она, словно, боялась снова войти в его жизнь, но понимала, что дети уже стали дороги ему и нужны. Но во время всего похода вставало у него перед глазами её лицо, а ладони, словно сохранили тепло маленькой руки, пожатой им на прощание.

* * *

Перед уходом в море Павел снова нашёл Николая Сергеевича и попросил его навестить осенью Марину с детьми. Тот пообещал и к 1-му сентября повёз им подарки от Павла. Дашенька в этом году шла в первый класс, и в доме царило приподнято-взволнованное настроение. Марина радушно встретила гостя, покачала головой, увидев подарки, привезённые детям, поблагодарила, и, осмелев, стала расспрашивать его про Павла.

Вот тут и услышала она печальный рассказ о гибели дочки, о проблемах с женой, разводе и о многих горестях его семейной жизни. Марина и представить не могла себе, как больно побила Павла жизнь. Собственное горе и потери учат понимать и сострадать несчастьям других, и, обретя свой горький жизненный опыт, Павел тоже научился понимать и сострадать, стал терпимее и добрее к людям, осознал свою ответственность за судьбы близких, почувствовал всю мимолётность и хрупкость счастья, научился бороться за него и оберегать. Марина сердцем угадала в нём эту перемену.

– Позвоните мне, пожалуйста, когда они будут возвращаться из плавания, – попросила она, и Николай Сергеевич пообещал.

* * *

Работа в школе и дети, о которых приходится заботиться одной, проблемы, которыми не с кем поделиться, и вечная усталость не оставляют много времени для раздумий. И всё же Марина не могла не думать о Павле. Что-то другое было теперь в её отношении к нему. То ли жалость, то ли материнская забота. Помнились его зовущие глаза, и хотелось снова ощутить тепло его рук. Она вспоминала и об Александре. Нет, она не сравнивала их. С Сашей ей всегда было хорошо и спокойно, она чувствовала себя любимой и желанной, а с рождением дочери она поняла, что и сама по-настоящему любит его. Но Саши уже не было, а Павел, появившись в её жизни снова, вдруг напомнил ей о когда-то большой и горячей первой любви. Нет, старые чувства не вернулись. Они ушли вместе с тем, взбунтовавшимся и непримиримым парнем, оставив ей только боль. Нескончаемую боль, отзвуки которой и сейчас ещё отдавались в сердце.

Но теперь она встретилась с другим Павлом, раненным жизнью и научившимся понимать людей и бережнее к ним относиться. Он, действительно, стал иным, но не слабым и плаксивым. Он шёл по жизни своей дорогой, делал своё дело и не сгибался под ударами судьбы. И её Марину он ни о чём не просил, просто старался быть рядом и помогать. Сейчас он вызывал уважение, и она смотрела на бывшего мужа уже иначе. Она простила его и чувствовала, что он снова становится частью её жизни.

Её поразило известие о том, что Павел оказался и отцом Никиты, о котором она уже давно не думала, как о подкидыше. Со временем мальчик стал ей очень дорог, и Марина не отделяла его от других детей. Нет, сейчас эта новость не заставила её ревновать. Узнай она об этом сразу, и всё могло быть иначе. Кто знает, как сложилась бы их судьба? Решилась ли бы она оставить себе чужого ребёнка и простить измену? Ответа на этот вопрос не было. Сейчас Никита был её сыном, её настоящим сыном, и её испугало только одно: Лариса жила где-то рядом в соседнем гарнизоне. Они могли встретиться. А что, если ей захочется вернуть мальчика? Ведь теперь у неё не осталось никого, а злобный и мстительный характер (да, и одиночество) мог толкнуть её на что угодно. Нет, это ей не удастся. Ведь тогда, представившись Мариной и записав мальчика на её имя, она сама лишила себя возможности доказать, что это она, Лариса, родила ребёнка. Марина успокоилась немного, решив, что у Ларисы нет шансов. О ней она больше не думала, но Павел всё не шёл у неё из головы.

В сентябре к концу его плавания, она вдруг с удивлением поняла, что с волнением ждёт Павла. Действительно ждёт. Что-то происходило с ней, непонятное и необъяснимое. После затяжных осенних дождей и холодных ветров уползли с неба тяжёлые тучи, выглянуло ослепительно яркое солнце, отразилось в прозрачных водах озёр и раскрасило сопки в весёлые яркие цвета. Марина снова открывала для себя эту дивную красоту осени и чувствовала, как пробуждаются в ней новые надежды.

* * *

Накануне возвращения Павла позвонил Николай Сергеевич, и Марина неожиданно для себя спросила, нельзя ли им приехать на встречу лодки. Тот, видно, удивлённый такой просьбой, заволновался сначала, а потом заверил Марину, что сделает всё, чтобы им помочь. Марина услышала радостные нотки в его голосе, и ей самой стало легко и радостно.

– Значит, правильно. Значит, так и должно быть, – решила она и стала готовиться к встрече.

Своё обещание Николай Сергеевич сдержал, и за ними пришла машина. До базы, где служил Павел, добирались долго. День был прохладный, но ясный. И они любовались открывавшимися перед ними увядающими сопками с последними разноцветными листьями на деревьях; голубыми озёрами, жёлтыми мхами, серыми мрачноватыми скалами и водами залива временами, появляющегося перед их глазами. Дорога уходила то вверх, то вниз, петляла между сопками, пугала крутыми ущельями, нависая над шумящими внизу ручьями, бросала под колёса машины свои крутые виражи и, словно, дразнила своей непредсказуемостью и бесконечностью. Но они не замечали времени, захваченные предвкушением скорой встречи.

Водитель что-то рассказывал про ремонтный завод и посёлки, мимо которых они проезжали, про гарнизон, где служил Павел, и они незаметно подъехали к последнему на их пути КПП.

Город лежал внизу у подножия сопки. Справа виднелось огромное озеро, впереди в центре городка другое, поменьше, в кольце пешеходных дорожек. А за ним и где-то за домами мелькали воды бухты. Там по этой стальной глади должна была сейчас двигаться лодка Павла. Они притихли, ожидая близкого окончания своего путешествия.

– Успели вовремя, – сказал водитель, – в самый раз.

* * *

Лодка, сопровождаемая буксирами, входила в базу. Перископ был давно поднят и смотрел в сторону берега. Плаванье прошло хорошо. Павел готовился сойти с корабля и впервые сам отрапортовать командующему об успешном окончании похода. Он много раз уходил в море и возвращался назад, а потому хорошо знал, что там, на берегу уже ждёт их толпа волнующихся и счастливых женщин и детей, знал, как торопятся всегда моряки поскорее ступить на пирс, отыскать глазами своих, броситься им навстречу и сжать в объятиях.

Его, Павла, встречали только однажды. Встречала женщина, случайно ставшая его женой и не принёсшая ему счастья. Та встреча была единственной и не оставила ему дорогих воспоминаний. Потом, каждый раз возвращаясь в базу, он не спешил выбраться из лодки. Ему было невыразимо больно видеть радость на лицах своих друзей и горько понимать, что ему эту радость пережить не суждено. Обычно он сходил на берег одним из последних, когда все уже расходились по домам, чтобы не травить себе душу. Но сегодня ему, командиру, предстояло выйти из лодки первым, и он знал, что на этот раз ему доведётся увидеть эти чужие радостные лица, улыбаться самому и скрывать свою боль.

Лодка медленно причалила к пирсу. Павел, как и положено, первым сошёл по трапу раскачивающейся походкой. Там, справа, у пирса, уже бурлила разноцветная нарядная толпа, и доносились взволнованные голоса. У самого трапа стоял командующий в окружении офицеров штаба.

Командир вскинул в приветствии руку, отрапортовал по всем правилам. Потом его заключали в объятия, хлопали по плечам. Экипаж сошёл с корабля и выстроился вдоль борта. Последовали приветствия и поздравления командования. Он видел нетерпеливую радость на лицах подчинённых, видел, как стремились их взгляды в эту яркую толпу. Сам он старался не смотреть туда, пытаясь подавить в себе нарастающее волнение и свою извечную горечь. Наконец, были даны команды «вольно» и «разойдись» и подводники ринулись по качающемуся пирсу к берегу. Туда, где их ждали горячие объятия и слёзы радости.

Всё ещё не решаясь взглянуть в сторону женщин, Павел повернулся к ним спиной и заговорил с офицерами из штаба. Неожиданно кто-то хлопнул его по плечу, и он услышал весёлый голос:

– Командир, это тебя встречают. Иди.

Вздрогнув от неожиданности, Павел медленно развернулся.

У края пирса, чуть в стороне от других, в нерешительности стояла невысокая хрупкая женщина, окружённая тремя детьми. Сначала он застыл от изумления, не в силах поверить своим глазам, а потом бросился к ним со всех ног, уже не видя и не слыша ничего больше вокруг себя.

И ничего больше не существовало на свете, кроме прижавшихся к нему тёмноволосых мальчишеских головок, звонкого смеха Дашеньки и огромных Марининых глаз с пушистыми ресницами, к которым он, наконец, приник истосковавшимися губами. И эти губы шептали сейчас самые важные слова в его жизни:

– Я люблю тебя, Маринка. Я так тебя люблю!

Женщина не отстранилась, а напротив прижалась к его лицу и обхватила руками. Детские руки тоже обнимали его, и они стояли так, словно единое целое.

Чей-то голос донёсся до него:

– Ну что ж, Павел Дмитриевич, скоро будем гулять на свадьбе?

Он повернулся на этот голос и, счастливо улыбаясь, произнёс:

– Познакомьтесь, это моя жена, первая и единственная.