Немчиновка

– Счастливо! – крикнул Денис, заскакивая в набитый вагон.

Он хотел чмокнуть Катьку на прощание в щёку, но вдруг застеснялся и не чмокнул.

***

Александр Клюев – Сашка – с удовольствием ехал на работу в строительную компанию. Основатель и глава фирмы, он мог приходить в офис, когда угодно, но старался делать это не слишком поздно ради сохранения дисциплины сотрудников. Дела в порядке, погода дивная, самочувствие на уровне, чего ещё желать.

– Ох ты ж мать твою! – он затормозил на светофоре.

Перед ним переходила улицу большая толпа, из которой Сашка выделял лишь женщин.

«Сисястая, задастая, кривоногая, короткошеяя, а эта самое то!» – провожая их глазами, мысленно он раздевал эту толпу, подчиняясь возникшей ещё в подростковом возрасте привычке. Сильная сексуальная озабоченность с годами не пропадала, и теперь он почти вынужденно таращился на "голых" женщин всех мастей и комплекций: от тонких длинноногих девчонок до разъевшихся матрон с кошёлками. На работе он занимался примерно тем же. Некоторых сотрудниц ему удавалось действительно затащить в постель; с другими он регулярно совокуплялся мысленно в своём прекрасном мире, населённым голыми женщинами.

Женат Сашка никогда не был. Не то чтобы принципиально, просто лишь однажды в институте у него получилось серьёзно увлечься одной единственной голой женщиной, но та не ответила взаимностью, и он вынужденно переключился на других.

Склонность к порногрёзам успешно сочеталась в Сашке с добротной деловой хваткой. Он окончил Плехановский институт, поработал в паре строительных фирм и, приобретя некоторый опыт, открыл свою. Умея быть обаятельным, смог привлечь клиентов и партнёров, а также ангажировать на работу предприимчивых сотрудников, поэтому за несколько лет Сашкина фирма выросла и здорово окрепла. Занимались они строительством коттеджей в Подмосковье. Сама фирма возвышалась над столицей, словно большое жирное растение, разбрасывающее вокруг Москвы семена, прораставшие новыми цветами – богатыми домами самых разных архитектурных стилей. Сашка старался угождать любым запросам новых богачей: хотите средневековый замок – пожалуйста; русский терем – без проблем, восточный дворец с минаретами – да нам это раз плюнуть!

Дачу в Немчиновке Сашка любил. Его похожая на крольчиху бабушка умерла, когда Сашка ещё учился в институте, но родители сохраняли участок, хотя и не могли поддерживать его в идеальном порядке. Разбогатев, Сашка снёс все старые постройки и возвёл на их месте внушительный довольно мрачный дом из тёмно-красного кирпича, плотную кирпичную ограду и ещё пару строений поменьше из того же материала. Выглядело это так, будто владелец показывал всем проходящим мимо: во сколько у меня кирпича! да я просто кирпичный король! В Немчиновку Сашка наведывался не то, чтобы еженедельно (за домом следили специальные люди), но три-четыре раза в месяц обязательно туда выбирался.

Катькин звонок застал его за просмотром вечерних новостей. Изредка она звонила посоветоваться о каких-нибудь делах, связанных с немчиновским хозяйством, а вот на дружеские посиделки они давно не собирались. Неожиданно Катька сказала:

– Представляешь, тут Денис приезжал!

– Хм-м-м? Не понял…

– Ну, Дениска – наш бывший дачник. Забыл?

– А, да, конечно!

Сашка немедленно вспомнил такую сцену – дико закатывая глаза, он пересказывает маленькому Денису «Вия»: «в страхе очертил он вокруг себя круг… ещё страшнее была она, чем в первый раз… труп опять поднялся из гроба синий, позеленевший…» От ужаса Денискины глаза становятся огромными, взгляд – затравленным, а Сашка, упиваясь собственным красноречием, злорадно шепчет: «Перед сном начерти вокруг кровати круг мелом… обязательно…» – «Да, да, да», – захлёбывается Дениска. Тут в Немчиновке такое может водиться! Дениска ведь боялся даже глупой безобидной караморы. После Сашкиных рассказов долго ходил и выпрашивал у девчонок мел.

– Может, нам всем встретиться, поболтать… столько времени не собирались… – продолжала между тем Катька.

– Я – за, – Сашка тут же прикинул, какую пользу он может из этого извлечь. – Одна только просьба: позови Игорька. Никак не могу его выцепить, а у меня к нему дельце… очень серьёзное…

Катька нервно вздохнула.

– Не уверена, что он согласится.

– А ты попробуй!

– Позвони ему сам.

– Он меня избегает… кажется.

– Ну, ладно, может и попробую, – Катька подумала о чём-то своём, недоступном, несбыточном. Несбыточное, но… вдруг эта общая встреча сделает его хоть капельку реальным.

Предстоящему событию Сашка обрадовался (всё-таки разнообразие, не единой же обнажённой натурой жив человек) и поручил секретарше заказать пару бутылок французского вина дабы отправиться в Немчиновку не с пустыми руками.

***

Алексей и Анна Рубцовы – Лёшка и Анька – ужинали дома на небогатой, но уютной кухне. Анька не столько ела, сколько смотрела, как маленький Владик балуется с куриной котлетой. Куда прикольнее вилкой вырезать из котлеты звезду, нежели отправлять её в рот и жевать!

– Влад, ну сколько можно?! – притворно рассердилась Анька. – Перестань в еде ковыряться!

– Ань, не надо опять, прошу, – страдальчески пробормотал Лёшка.

Анька зыркнула на него недобро.

– Оставь свои замечания при себе! Это мой сын!

– Анечка…

На измученный взгляд мужа Анька внимания не обращала. Ребёнок поглощал её полностью. С нежностью разглядывала она слегка вьющиеся волосы Владика, его курносый нос, чуть заметные веснушки на скулах, маленькие ручки, неумело держащие детскую вилочку. Когда-то она равнодушно относилась к собственной учёбе, но теперь строила планы для сына: в какие кружки будет ходить Владик, какой он будет умный, талантливый и красивый, как другие родители будут ей завидовать.

У Лёшки зазвонил лежавший в прихожей телефон, и он поднялся ответить.

– Лёш, не надо, перезвони после ужина.

Аньке хотелось, чтобы они ужинали семьей.

Лёшка лишь с досадой отмахнулся:

– Ань, отстань!

Анька, прикрыв на секунду глаза, вздохнула. Отобрала у Владика вилку и принялась раздражённо кромсать котлету на маленькие кусочки, насаживать их на острие и настойчиво запихивать сыну в рот.

Из коридора доносились Лёшкины удивлённые возгласы. Разговор длился около пятнадцати минут, а по возвращении Анька заметила на лице мужа беззаботное и немного детское выражение. Она уже и не помнила, что когда-то Лёшка часто бывал таким. Анька удивилась.

– Представляешь, – возбуждённо сказал Лёшка, забывая, что и сам ещё не доел котлеты. – Это Катька Клёнова! Когда же я говорил с ней в последний раз?

– Год назад мы встретили её на Запрудной, и она задолбала тебя проблемами с электричеством.

– Ну да, ну да, – согласился Лёшка. – Так вот она приглашает в гости на эти выходные. Хочет позвать Сашку, возможно Игоря, и ещё Дениса – маленького дачника. Помнишь его?

– Ого!

– Ань, давай съездим. Ты развеешься, вспомним хорошие старые годы.

– А Владик? – заметалась Анька.

Лёшка поморщился, крутанул шеей.

– Я договорюсь с мамой, она посидит.

Не желая расставаться с сыном, Анька артачилась, но в конце концов вдруг подумала, что встреча с друзьями детства поможет воскресить в Лёшке переродившиеся во что-то вялое и аморфное чувства, бывшие раньше живыми и восторженными. После того чудесного лета, когда Лёшка признался ей в любви недалеко от калитки дома, где обитал очень злой рыжий чау-чау, восхищавший всех синим языком, их отношения не прервались, как это часто случается с летними подростковыми романами. Они продолжали встречаться в Москве, и Анька, хотя и не влюблённая в Лёшку столь пылко, как он в неё, невероятно гордилась тем, что у неё есть парень. Поженились они, когда им исполнилось по двадцать лет. Так сбылось проведённое в Немчиновке гадание. Девчонки брали чьё-нибудь обручальное кольцо (Анька стащила на время мамино), подвешивали на нитке и держали его над стаканом с водой. Через некоторое время кольцо начинало раскачиваться (по уверениям гадающих – само по себе) и ударяться о стенки стакана. Сколько раз кольцо звякнет, во столько лет и выйдешь замуж. Аньке тогда выпало двадцать.

Замужеством она тоже гордилась. Ещё бы! Многие подружки до сих пор без официальных ухажёров, а она под руку с мужем проплывает по двору на зависть молодым соседкам и бабкозаврам у подъезда. Учиться Анька не хотела, закончила из-под палки курсы делопроизводства и на этом успокоилась. Родители её, сами люди простые, считали это нормальным, а вот Лёшка нервничал. Сын вузовских преподавателей, он, по мнению Аньки, преувеличивал роль образования. Лёшка поступил на истфак, пропадал в библиотеке и постоянно готовился к каким-то загадочным коллоквиумам («Вот так идиотское словечко», – думала Анька и коверкала его на все лады: «кулёквиум», «каляквиум»). Пока она, щёлкая семечки, поглядывала одним глазом в телевизор, Лёшка закончил аспирантуру, а Анька не читала даже дамских романов. «Всё враньё в книжках-то этих», – говорила она, словно старая неграмотная бабка.

Была в их жизни одна беда: у Аньки никак не получалось забеременеть. Шли годы, и она нервничала всё сильнее. Лёшка вроде смирился с бездетностью, а Анька не могла оторвать взгляда от женщин с колясками, часами бродила по отделам детской одежды и игрушек, разыскивала в Интернете советы по воспитанию, заговаривала с детьми на улицах, пугая порой их мамаш.

Она уже бросила ходить по врачам, как вдруг долгожданное событие наступило. Причём Анька восприняла это совершенно естественно, а вот Лёшка был потрясен. С появлением сына что-то в нём надломилось. Он сделался каким-то жалким. Наверное, как многие мужья почувствовал себя заброшенным, менее любимым. Сначала Аньке не было до этого дела – Владик занимал всё её существо – но со временем, заметив перемену в Лёшке, она огорчилась. Ей хотелось, чтобы семья выглядела идеальной хотя бы со стороны. Так вдруг встреча со старыми друзьями подействует благотворно? А ещё…

– Значит, Игорёк будет? – спросила она внезапно.

Лёшка поморщился.

– Тут загвоздка. Катька считает: он откажется, если просить будет она. Может, ты ему позвонишь? Или я?

– О! – воскликнула Анька, отрываясь от Владика, – да, я позвоню, обязательно позвоню, сейчас только посуду вымою.

***

Игорь Лапин – бывший Душа Общества – закончил юридический факультет и женился на дочке бывшего дипломата, отдавшегося ныне бизнесу. Это был взаимовыгодный брак по расчёту и по человеческой симпатии. Супруги жили в гармонии, то проводя время вместе, то занимаясь каждым своим делом. Детей заводить не собирались.

В Немчиновке они отстроили приличный особняк, но наведывались в него нечасто, хотя Игоря в Немчиновку тянуло, поэтому он здорово обрадовался неожиданному звонку Аньки. Ух ты! Конечно, он с удовольствием встретится со старыми друзьями и особенно с тобой, Анечка. И Денис будет? Ну, ничего себе! Нет, жена совсем не возражает.

– Насть, ты ведь не против?

– О, я с радостью проведу пару дней в шезлонге в изоляции от всего мира.

Их участок окружал высокий глухой забор.

Игорь чуть поморщился, подумав о Сашке. Ну да ладно, может его присутствие и к лучшему. Пусть видит, что Игорь его не избегает.

А ещё в душе слегка кольнуло. Будут все, кроме Ники. Порой Игорь вспоминал её, понимая умом, что Нику полагается жалеть. Скорее всего именно он был причиной самоубийства. И умом, конечно, Игорь её жалел. Девчонка, молодая, неразумная, не справилась с эмоциями, а ведь, как говорится жить да жить и всё такое, но это же её выбор в конце-то концов.

В другое время накатывало тщеславие. Она утопилась из-за него, а не из-за прыщавого пошляка Сашки. Шутка ли, внушить девушке такие огромные чувства, избавиться от которых можно только на глинистом дне пруда. В глубине души Игорь собой гордился, иногда неискренне укоряя себя за это.

В пруду они набирали глину и лепили из неё кто что мог, в основном фигурки собак, кошек, лошадей. Потом их сушили на солнце и раскрашивали. Однажды он слепил для матери большую пепельницу в форме сердца и покрасил её гуашью в алый цвет. Вот мать он любил, это точно. Если бы её, а не Никино тело погрузилось на глинистое дно, он бы по-настоящему горевал.

***

Городская жизнь набросилась на Дениса с присущей ей наглостью. В понедельник, в шесть сорок пять утра позвонил начальник и сообщил: срочное совещание назначено на восемь. От Дениса требовалось немедленно продрать глаза и, не завтракая, прибыть в офис. Ну а дальше всё совсем закрутилось. Десятки электронных писем (на одно только их чтение уходили целые часы), приём клиентов и ответные визиты к ним, редактирование документов. В перерывах – кофе и трёп с коллегами на тему, кто с кем переспал. Вечерний путь домой по залитому красивыми огнями городу, пробки, удобные для наблюдения за беззаботной молодёжью на элегантных верандах кафе; приготовление на скорую руку консервов с недоваренным или переваренным гарниром, просмотр новостей и плюханье в кровать с быстрой отключкой.

Несмотря на столичный круговорот, состоящий из сугубо материальных вещей, Денис никогда не чувствовал себя так скверно, как теперь, ведь Немчиновка свои позиции не сдавала. Беспокойство Дениса из-за увиденного на улице и у пруда только росло. Немчиновка подсунула ему картинки, отделаться от которых не удавалось. Руки холодели и покрывались липким потом, в висках стучало, стоило ему вспомнить собаку, обелиск на берегу, Нику у плотины, телефонную будку. Он гнал от себя мысль, что окажется больным, как бабушка. Вместо этого задавался вопросом: может, не зря в детстве, живя в Немчиновке, начинал верить в потустороннее? Как многие молодые современники, Денис прочитал немало фантастических книг, посмотрел массу фильмов-фэнтези, поэтому в голову ему лезли мысли о порталах – проходах, соединяющих разные миры. Порталы – двери, позволяющие призракам и тварям из тонких миров проникать в наш грубый мир, чтобы блуждать здесь ночами, пугая людей. Он цеплялся за эти нелепые сказочные мысли, как алкоголик за бутылку. Прикидывал, как бы узнать, видела ли Катерина что-либо подобное. И, если да, то как реагировала? Эх, да разве теперь спросишь! Такой разговор представлялся совсем уж глупым. Привет! А ты когда-нибудь видела утопленницу Нику у пруда? Нет? Ну, извини, это я так, случайно вырвалось.

***

В среду позвонила бывшая жена Светка.

– Слушай, есть у тебя совесть или нет? – выдала она истерично. – Приезжай, своди Лизку хотя бы на мультфильм или в парк. Ты – отец или кто? Ребёнок через год в школу пойдёт, а ты её видел считанные разы!

Ох, Лизка! Она висела на нём, словно тяжёлый громоздкий рюкзак. От этой ноши нельзя было избавиться, её надлежало всегда тащить на себе во что бы то ни стало. Больше того – ноша ещё и росла. Нет, в принципе, Денис гордился тем, что оказался состоятелен как мужчина и, вообще, как человек, то есть смог произвести на свет нормальное здоровое потомство. Но дочь по-прежнему раздражала его буквально всем. Внешностью (нос Лизы, сильно похожий на тёщин, вызывал у Дениса особое отторжение), голосом, плачем из-за сломанной игрушки, соплями и кашлем, привередливостью в еде, тем, что быстро вырастала из одежды, и ей постоянно требовались разные вещи и витамины. «Хорошо, только, когда она спит». Денис в очередной раз задумался о своей холодности, но никакого приемлемого объяснения ей не находил. Ему было неудобно и перед Светкой, и перед собой, и перед дедушками-бабушками. Он никак не мог полюбить собственную дочь, хоть в лепёшку расшибись. Конечно, он давал деньги на ребёнка, но большего сделать не мог. Ну, не мог. И точка.

– Ну так как? – требовательно спросила Светка, – сходишь в эти выходные погулять с дочерью?

Денису стало стыдно. Ещё и Катькин вопрос вспомнился: «Общаешься?» «Да, она, блин, права. Надо встречаться, хотя б иногда».

– Схожу, ты только не нервничай. Погуляем, мороженое сожрём или пиццу.

– Отлично! – повеселела Светка. – Тогда подъезжай в субботу, к двенадцати.

– Угу.

Разговор с бывшей имел место в среду, а в четверг вечером телефон заиграл стандартную мелодию и, взглянув на экран, Денис с некоторым трепетом увидел, что звонит Катька.

– Привет! – её глухой голос доносился из мира, где обитают Пиковая Дама, черти, гномики, а теперь ещё призрачные собаки и девушки с подёрнутыми тиной глазами.

– Привет! – Денис смотрел на улицу, заполненную прозаичными людьми, спешащими по делам пешком или в автомобилях. Какой бы транспорт они ни выбрали, их суета всё равно оставалась будничной и скучной. Рутина, тягучая неподатливая, словно невкусная нуга.

– Тут вот что, – торопливо сказала Катька, – я позвонила вчера Сашке и рассказала ему, что ты приезжал. Он, знаешь, очень проникся к моему рассказу. И мы позвонили Лёшке с Анькой, и потом ещё (она слегка замялась) Анька позвонила… Игорю. В общем, мы хотим в эту субботу собраться у меня дома все вместе и пригласить тебя. Посидим, потреплемся. Ты свободен? Как тебе идея?

– Я – да, я – за, – ошарашено сказал Денис, не ожидавший столь скорого продолжения истории с Немчиновкой.

– Тогда подъезжай к пяти. Думаю, будет нормально.

– Ага, удобное время.

Действительно, он ещё успеет сводить Лизку в идиотское детское кафе и покатать на аттракционах. Он и вправду надеялся успешно отбыть отцовскую каторгу, но, когда в пятницу вечером Светка позвонила, чтобы подтвердить субботний визит, язык Дениса сам собой произнёс:

– Слушай, извини, у меня тут неотложка по работе нарисовалась. Нельзя ни перенести, ни отменить. Давай в другой раз. Вот через пару недель, например, а? Но завтра никак, завал просто, ужас, понимаешь…

Светка долго молчала, а потом выкрикнула со слезами в голосе:

– Не желаешь встречаться с дочерью, купи ей хотя бы игрушку, урод!!

В аппарате коротко запикало.

– Да иди ты, – пробормотал Денис, старательно убеждая себя, что ему всё равно.

***

«Все, наверное, выпивку притаранят», – думал Денис, слушая позвякивания бутылок в сумке. Он вёз водку для мальчиков и итальянское вино для девочек. Странно было угощать спиртным друзей детства. Раньше вместе они пили только воду из колонки, иногда в дождливую погоду – чай у кого-нибудь в гостях. На шестнадцатилетие Катьки подавалось шампанское, но родители запретили ему пробовать.

Фи-ли, звякнули бутылки. Се-тунь. Нем-чи (чин-чин)– нов-ка.

Денис соскочил на перрон, купола уже знакомой церкви приветственно сверкнули на фоне голубого, без единого облачка, неба. На этот раз Денис решил пройти мимо храма и направился вправо от Советского проспекта. Вокруг церкви громоздились неаккуратные хаотично настроенные заборы. На одном из них какой-то неумеренный гуманист размашисто написал белой краской: «Да будут счастливы все существа во всех мирах!» «Нет, в Немчиновке точно творится что-то странное». Но в дальнейшем больше ничего странного не попадалось. Только сильно запахло водорослями у пруда. Этот запах ещё в детстве казался Денису таинственным, напоминал о подводном прудовом мире, невидимом с берега.

Оказалось, он явился к Катьке последним. Все уже набились в большую комнату и лениво болтали. Сашка с Анькой сидели на диване, Лёшка с Игорем стояли у окна и шёпотом обсуждали, в каком безобразном состоянии теперь Катькин участок.

– А вот и наш Дениска, – весело сказала хозяйка.

Они вытаращились на него, как на фантом. Да он и был для них фантомом ушедшего детства, таким же, как для него самого был весь посёлок Немчиновка. Они повскакали с мест, окружили Дениса и трогали его за плечи, хлопали по спине, жали руки, вглядывались в лицо, желая обнаружить в огрубевших чертах того мальчишку, каким его помнили. После долгих объятий и громких восклицаний («Ну ты ваще здоров!» «Надо же, какой ты стал красавéц!» и тому подобного) все наконец уселись за стол, разлили напитки, выпили за встречу и принялись за еду, но на самом деле ждали, кто откроет вечер воспоминаний. Это сделал Игорь:

– А помните, – спросил он с надеждой, – как мы ходили смотреть на за-а-атмение? Это было в восемьдесят первом…

– Ага… помним, помним, – загалдели все. – На стройку ходили, рентгеновские снимки добывали.

– Кстати, я тогда толком и не разобрал, где там солнце, где луна, – засмеялся Денис. – Просто не понимал, куда смотреть. Но всё равно запомнилось.

Зябкое утро. Они встали в рань-раньскую и пошли на беспощадную в своей нескончаемости советскую стройку, находившуюся за всеми Запрудными улицами. Который год там сооружали большой автосервис. Взобравшись на какую-то грязную кучу, они ловили мгновения, когда лунный диск постепенно закрывал солнце. Денису казалось, что там должна была собраться масса желающих увидеть такое явление, но взрослые люди, занятые серьёзными заботами, считали свои дела интереснее небесного чуда. На пустынной стройке застыли в напряжении и восторге семеро подростков: Сашка, Катька, Лёшка, Анька, Игорь, Денис и тогда ещё живая Ника. Зябко поёживаясь, вглядывались они в небо, где мироздание разыгрывало свой таинственный спектакль.

– Точно, это в восемьдесят первом было, – сказал Сашка, – а помните, в восьмидесятом олимпийский забег устраивали?

– Помним, помним…

Девятнадцатого июля олимпийский огонь зажёгся в греческой Олимпии, чтобы через месяц, преодолев города и страны, прибыть в Москву. Вся компания наблюдала за этим событием по телевизору, и когда после просмотра они собрались на Запрудной, у Сашки горели глаза, и румянец полыхал на его легко краснеющей коже:

– А давайте свой олимпийский огонь пронесём! По всем Запрудным!

Идею восприняли восторженно. Факел сделали из крепкой палки с прибитой к нему сверху пустой консервной банкой. В неё помещалось что-то горючее (сейчас никто не мог вспомнить, что именно). На протяжении маршрута факелоносцы менялись, ведь в эстафете должны были поучаствовать все. Забег запомнился Денису на всю жизнь: вот они трусцой двигаются по Запрудным и по берегу пруда, огонь в банке исправно горит, а попадающиеся по дороге люди улыбаются, аплодируют и кричат что-то подбадривающее.

Потом вместе с родителями они ездили на Можайское шоссе встречать настоящий олимпийский огонь. Долго ждали у обочины, чтобы на короткие мгновения перед ними мелькнуло оранжевое пламя и факелоносец в костюме белом, как оперение голубя мира.

Во время Олимпиады никого из ребят в Москву не пускали, объясняя запрет так:

– Иностранцы будут предлагать отравленные конфеты и жвачки, будут дарить авторучки, которые потом взрываются!! Да ещё страшные болезни с собой привезут!

А ведь всем ужасно хотелось хоть один день провести в Москве, потому что для кого же тогда Олимпиада, если не для простых людей?! Впрочем, иностранные злодеи, только и ждущие момента, чтобы нагадить советским детям с самыми чистыми в мире сердцами – это серьёзно, это не обсуждается! Каждый день Денис со страхом ждал сообщения о том, что какой-нибудь непослушный пионер погиб от взрыва империалистической авторучки, но ничего подобного так и не услышал.

Во время Олимпиады они устроили в Немчиновке свои соревнования (прыгали в длину и в высоту, бегали), вот только полный набор дисциплин ни у кого в памяти не сохранился. Тогда они стали вспоминать игры: штандер-стоп, городки, вышибалы, война (у Дениса перед глазами возникла Ника, изображающая истекающего кровью раненого бойца), салки, казаки-разбойники, бояре, а мы к вам пришли, съедобное-несъедобное.

– А мне нравилось большие фигуры на асфальте рисовать, – сказала Анька.

Рисовали фигуры все, не только девчонки. Особенно удачными вышли два экземпляра: лягух в фиолетовом фраке с оранжевым галстуком-бабочкой в белый горошек и прекрасная принцесса, изображённая со всеми принцессьими причиндалами: короной, пышным платьем и роскошными волосами. Вся эта красота раскрашивалась цветной гуашью и жила довольно долго, особенно в сухое лето. Если же дожди шли часто, то краски постепенно смывались (впрочем, не слишком быстро), и от этого становилось грустно, но не так, чтоб рыдать.

– А помните, как за столом в домино резались?

– Помним, помним…

Однажды Вольдемар с Сашкой соорудили на правой стороне Запрудной стол и пару скамеек. Просуществовала мебель два сезона, а на третий год исчезла без следа. Кто-то из постоянных жителей Немчиновки не мог спокойно наблюдать за столь нерациональным использованием полезных предметов (зимой, весной и осенью они торчали на Запрудной просто так) и уволок их в своё логово.

В те годы, когда стола не было, время проводили в канавах, предназначенных для оттока дождевой воды. Они располагались по обеим сторонам улицы, рядом с тропинками, ведущими вдоль домов. Положив поперёк канавы доски, компания просиживала там часами, нехотя отлучаясь лишь на обед или ужин.

В канавах они пристрастились к картам. Девчонки увлекались колодами давно, правда, о таро тогда и не слышали, так что обходились обычными картами из «Союзпечати». Раскладывали сложные пасьянсы (особо замороченный назывался гробница Аполлона), гадали. Со временем картами увлеклись все. Сначала просто резались в подкидного, после научились в переводного и понеслось.

– Помните французского дурака? – спросил Лёшка.

– Помним, помним…

– А в Кинга сколько партий отыграли, эх… помните?

– Помним, помним…

– А в какашку?

Странная игра в какашку заключалась в том, что, передавая друг другу закрытые карты, нужно было набрать четыре одинаковых и торжествующим воплем «какашка!» выбросить их на стол.

К тому моменту, как дошли до "какашки", все уже довольно сильно опьянели, несли много чуши и были готовы на глупые поступки невозможные для трезвых взрослых людей.

Воюя с запечённой свининой, запивая её водкой, Денис хотел было спросить, остались ли в Немчиновке водозаборные колонки, но тут Сашкины глаза вспыхнули хмельным огнём и забегали, как это случалось с ним в детстве, когда он собирался выдать очередную пошлость. Сашка задал вопрос, давно крутившийся у него на языке:

– Ну, а «Клуб» помните?

Послышались пьяные смешки.

– Помним, помним!

Теперь, почти двадцать лет спустя, Сашка, стреляя глазами вправо-влево, предложил:

– А давайте сыграем, разок-два?

– Да ну нафиг, – отмахнулся осоловевший Лёшка.

– У нас же вечер воспоминаний! Хотя в нашем возрасте можно и на что-то покруче сыграть. Хо-хо-хо!

Анька нервно дёрнулась.

– Ну, извини, Лёш, извини. Я к твоей жене ничего не имею.

Игорь молча осклабился, показывая, что он не против.

– А давайте, – сказал Денис, внезапно ощутивший, что вокруг него расцветает какая-то странная фантасмагория.

За окном сгущались тени. Они скрывали неухоженность и заброшенность Катькиного участка, и, казалось, что прошлое приблизилось к Денису вплотную. Прошлое дышало ему в лицо, источая запах деревянных полов, яблочной падалицы и извлечённой из комода старой колоды карт. Никто не заметил, как и куда исчезла Агаша. Она будто растворилась без следа, потому что в том времени, о котором все сейчас думали, её ещё не существовало. За столом они теперь сидели одни – старая компания в полном составе, кроме, естественно, Ники.

Катька немного расчистила стол, поставила две свечи в бабушкиных подсвечниках. Зажгла. В отблесках живого пламени лица казались моложе. Лёшка вообще выглядел пацаном, да и Анькино лицо сделалось более юным, мелкие морщинки вокруг глаз Игоря пропали.

– Валяй, Кать, ты хозяйка, тебе и раздавать.

Катька медленно перетасовала карты, затем протянула Игорю:

– Сними.

Игорь сдвинул верхнюю часть колоды – снял «шапку». Катька, не торопясь, начала сдавать. От долгого лежания в комоде некоторые карты слиплись, и Катерине приходилось прилагать усилия, чтобы их разделить. Получая карту, Сашка, как обычно, гримасничал, Анька что-то кудахтала, Игорь улыбался, Лёшка выглядел абсолютно спокойным, а у Дениса продолжало нарастать ощущение нереальности. Вдруг одна из свечей погасла.

– Фитиль старый, – заметила Катька, не прекращая сдачи.

Но Денису почудилось, будто в комнате находится кто-то ещё. Отсутствующий по уважительной причине член их сообщества. «Ника?»– спросил он мысленно помимо своей воли. В углу что-то отчётливо зашебаршило. По комнате пронеслось не то, чтобы дуновение, но воздух перед Денисом явно заколебался. Только, похоже, кроме него, никто ничего не заметил. У Дениса затряслись колени. Опять? Почему именно здесь? В детстве верил тут во всякую нечисть, теперь вот снова…

– Так-с, – плотоядно ухмыльнулся Сашка, – трефовый туз у меня! У ко-го-о…

– Бли-и-н, пиковый мой, – разочарованно протянул Игорь.

В общем-то такая ситуация ожидалась, учитывая, что женщин было всего две.

– Ничего, Игорёк, сдадим заново.

Сдали. Аньке выпал трефовый туз, Игорю – пиковый. Анька быстро по-птичьи клюнула его в щёку. Раздали в третий. Катька показала трефовый, а пиковый снова оказался у Игоря. Катька вздрогнула и покраснела так, как краснеют только рыжие люди – мгновенно и ярко.

– Опять невезуха! – Сашка недовольно зыркнул на Игоря – всё время тебе!

Катька встала с места, чтобы подойти к обладателю пикового туза. Денису показалось, что вокруг неё сгустилось текучее облако жара. Катька наклонилась к Игорю. Её ресницы подрагивали, пламя свечи метнулось к потолку.

В этот момент в подвале дома что-то страшно грохнуло. Пол тряхануло, тревожно звякнула в серванте посуда.

– Господи! – взвизгнула Анька, хватая Лёшку за руку.

В первый момент показалось, что Катька ничего не услышала. Она прижала свои губы к Игоревым губам и лишь затем нервно вскрикнула:

– Агата!!!

Она бросилась к лестнице на второй этаж, где находился спуск в погреб. Вся компания устремилась ей вслед. Гурьбой столпились они у лестницы, уставившись в чёрную дыру в полу. Крышка люка оказалась снятой, снизу неслись жалобные всхлипывания:

– Мама, мамочка, помоги!

В погреб вела приставная лестница, лежавшая теперь частично на дне, частично – на ноге распластанной на полу Агаши.

– Вот как тебя угораздило! Вечно лазишь, где не надо! – суетилась Катька.

Денис мельком взглянул ей в лицо и, к своему удивлению, заметил искривлённые губы и злые искры в глазах. «Не понравилось ей, что прервали поцелуй с Игорем». Сердце Дениса неприятно ёкнуло.

Расстояние между дном погреба и входом в него было изрядным. Тот, кто спускался туда без лестницы, рисковал, по крайней мере, сильно ушибиться, если не поломать кости.

– Кать, тащи фонарь, я спрыгну! – выкрикнул Денис.

Катька метнулась за фонарём (он оказался совсем близко, висел возле входной двери), посветила вниз, чтобы Денис, прыгая, не наступил на Агашу. И Денис сиганул в квадратную чёрную дырку. Ему удалось неплохо приземлиться. Агаша лежала под упавшей лестницей без слёз, но страшно бледная. По ноге её струилась кровь.

– Встать можешь? – спросил Денис.

Она отрицательно помотала головой.

Денис осмотрел ногу и с испугом увидел, что торчавший из лестницы ржавый гвоздь, проткнув девочке кожу, глубоко вонзился в икру. Денис принялся тянуть деревяшку на себя, настолько медленно, насколько мог. Агаша заревела в голос. Сверху причитала Катька, кто-то пьяно охал, Сашка бормотал «ничего-ничего», Лёшка держал за плечи Аньку, пищавшую, что, если с Владиком случится подобное, она упадёт в обморок, но бледнел почему-то Игорь.