Берег Алисы Скеди

Глава 7

С переездом в «мешок» началась самая яркая и необыкновенная часть жизни Алисы, несмотря ни на что.

Она училась в школе имени героя Заслонова, организатора антифашистского партизанского движения в районе железнодорожной станции Рошанск.

Каждое утро в коридоре этой школы выстраивались в шеренгу классы и читали речитативом: «Вспомним всех поимённо, горем вспомним своим… Это нужно – не мёртвым! Это надо – живым!». И затем перечисляли имена партизан, учившихся в школе.

Стенам школы, городу, Родине, миру, каждым вдохом, единым хором клялись они памяти павших быть достойными.

Это был долгий, с четвёртого по десятый класс, оседлый отрезок в одном городе и одной школе. Поэтому Аля нашла настоящих друзей с полноценными отношениями, их падениями и взлётами. От этого осталось ощущение, что в Рошанске прожила всю жизнь, от начала и до конца.

Встретили новенькую в классе прохладно. Цеплялись к русскому выговору. Однако смелость и открытость Алисы быстро покорили мальчиков и, как полагается, вызвали ревность у девчат. Какое-то время те были похожи на суетливых хлопочущих кур в курятнике, но через несколько месяцев всё улеглось-утряслось и обстановка нормализовалась.

Идти в школу обычно не хотелось. Но не из-за самой школы.

Просыпаться нужно было рано. Дрожа, вставать босыми ногами на холодный пол, бежать в туалет во дворе. Выносить, держа на вытянутых руках подальше от себя, помойный таз, полный мочи, окурков и всякой гадости, стараясь не дышать и не заглядывать.

Умыться холодной водой, иногда постирать, погладить и пришить воротничок и манжеты, которые быстро пачкались о парту. Погладить смятые складки у форменного платья (от горячего утюга без отпаривателя они лоснились), капроновые ленты и алый шёлковый галстук. Несмотря на цейтнот, уделить пристальное внимание простым светло-коричневым чулкам в тонкую резинку.

Чулки тогда были хлопчатобумажные. Гладкие, без рисунка и в широкую резинку носили женщины (Фу! – деревня, и в тонкую – длинные, до попы, их ещё можно было подкручивать – то, что надо!) Чулки должны были быть так сильно натянуты на ноги, чтобы на коленях не оставалось ни морщинки. Во время переменок, перво-наперво в туалете, школьницы натягивали чулки.

Заплести косички, повязать галстук хорошо за один раз, чтобы не переглаживать, заметить, что один край уже начинает осыпаться, но всё равно этот, с необработанными краями, ей нравился больше, потому что концы получались лёгкими…

Заметить, что времени в обрез, смахнуть со стола пятак, схватить портфель и почти лететь до самого дома подружки Ларисы на Октябрьской улице…

Там, в полутёмной прихожей с раскочегаренной печью, ждать в широком проёме двери.

Смотреть на большую чугунную сковороду жаренной кружками на сливочном масле картошки и на горку сочных домашних котлет в эмалированной миске, стараясь не дышать. Исходить слюной и напрасно сдерживать бурчание в животе.

Иногда её угощали. Мама Ларисы работала на железной дороге и неплохо зарабатывала.

Известно: самые крепкие группы состоят из трёх человек. Но их команда включала четверых. Аля думала, что связано это было с местом их проживания. Лена и Галя жили в одном районе, недалеко от школы, Лариса – в «мешке». И, когда семья Алисы приехала жить туда же и девчонки взяли её в компанию, получился квартет.

По прошествии времени она поняла, что «квартет» был, а «круг» не образовался.

Широкий школьный въездной проём с бетонными столбами по бокам был временным порталом.

По одну сторону оставалась скучная рутина жизни.

Без перспективы, словно неиспользованная и пожелтевшая страница. По иронии судьбы она находилась в центре путей сообщения. Сутками напролёт длинные составы проносили мимо грузы, цистерны, похожих на манекены в окне детей, женщин и мужчин – пассажиров из других мест, оставляя в юной душе смутное беспокойство.

Жители «мешка» порой ходили «в город» через мост над переплетением жил из стали на рынок, в промышленный магазин, в фотоателье, больницу или к парикмахеру.

Изредка на узких улочках можно было увидеть скорую помощь и пару местных сплетниц рядом. В положенный срок – жидкий хвост из провожающих в последний путь покойного соседа за открытыми бортами грузовика. Всё самое необходимое на каждый день было под рукой, в своём районе.

Никто из их окружения даже не задумывался всерьёз, что можно собрать чемодан, купить билет и увидеть что-то новое за пределами станции.

По другую сторону проёма начиналась удивительная, многоцветная, бесконечная страна, которая простиралась до позднего вечера несмотря на то, что занятия в школе заканчивались днём.

Это четвёрка из «б» класса создавала другую реальность.

Каждый день, будучи неразлучными до поры, когда глаз уже не отличает оттенков чёрного. В любое время года находились в центре так называемой культурно-воспитательной школьной работы.

Летом выступали с концертами для рабочих. Танцевали и пели. Простые, не одарённые талантами девочки. Ставили номера, репетировали, шили костюмы.

Самой талантливой и красивой из них была Лена. Отличная гимнастка, с точёной фигуркой и чудесным голосом. Смешливая до слез.

Недавно Алиса увидела фотографию Лены-бабушки, выложенную Сашей в «Одноклассниках». Главным оказалось не то, что унесло время.

А то, что Лена сохранила и что заставляло других оборачиваться ей вслед. Вся талантливая романтичная натура подруги была, словно в порыве, обращена к людям.

На фото сейчас она выглядела моложаво, благодаря тому же стремлению и нежному взгляду.

А в детстве была магнитом в их группе. И неразлучная «четвёрка» фонтанировала идеями.

Ежегодные ведущие «снегурочки» на школьной ёлке. Костюмы делали только сами. О, эти костюмы! Им надо отдать должное.

Из белого или розового ситца шили простое платье с рукавами. Украшали его вместо ваты льняной пряжей, которую мама Алисы приносила для этого случая с работы. По горлу, подолу и рукавам. Волнистое, гладкое на ощупь, сияющее волокно, напоминало кукольные волосы. Из него заплетали роскошные косы и прикрепляли к шапочке. На ткань сверху с помощью силикатного клея (он ещё когда засыхал, оставлял жёлтые пятна) клеили россыпь «снежка». Так называлась мелкая слюда, что продавалась за копейки в бумажных пакетиках. И измельчённые деревянной толкушкой новогодние игрушки – для блеска.

Как же это всё кололось! А ноги, обутые в тонкие тапочки всё из того же ситца и украшенные тоже, к концу утренников кровоточили…

Организовав вокально-инструментальный ансамбль, разучивали и репетировали песни, имея один голос на четверых. Голос Лены.

В отличие от остальных та потому и пела хорошо, что хорошо слышала. Пару раз за выступление на сцене Леночка начинала тихо, сотрясаясь всем телом, смеяться. По щекам текли слёзы. В какой-то момент, не выдержав, уходила. За ней сразу убегали Галя и Лариса – домой менять белье. Последней, стараясь защитить честь своих подруг, пусть даже ценой возможного собственного позора покидала сцену наша героиня.

Девчата верили безусловно в свою необходимость школе. Летними вечерами на детскую площадку «Солнышко» отдохнуть и посмотреть развлекательную программу высыпали ближние и дальние соседи с малышнёй и внуками. Подружки танцевали, читали стихи и показывали смешные сценки. А после играли в прятки, волейбол, салочки, «классики», качались на качелях.

Качели были высокими. Приваренные к металлическому турнику и укреплённые брёвнами с двух сторон скобами. Самые смелые вставали на доску ногами и раскачивались до момента, когда железные прутья ударятся о верхнюю перекладину.

Можно было видеть всё небо, а задрав голову, и землю под собой, когда ноги оказывались выше головы.

Этот момент пропустить никак было нельзя.

Однажды её подвели кожаные подмётки сандалий. В момент удара подошвы соскользнули, и она упала плашмя. Когда смогла вздохнуть, закричала от нестерпимой боли в ладонях. Над ней склонились головы друзей. Взрослые отнесли в беседку…

Словом, одно дружное советское общежитие.

Их четвёрка шефствовала над пожилыми, ветеранами и ближайшей воинской частью… Выступала на спортивных соревнованиях, в залах и на местном стадионе. Они играли в «Зарницу», сдавали нормы ГТО, собирали металлолом… Спасали выброшенных в общественные уборные слепых котят…

С таких девочек и мальчиков писал своих тимуровцев Гайдар, а им, наивно восхищавшимися бумажными героями, было невдомёк.

В тёплые майские дни собирались вчетвером, набирали в авоську картошку, хлеб, сало, лук, бутылку с водой и уходили вдоль железной дороги через посадки в сторону моста, под которым протекала речка Рошанка.

Посадками называлась заградительная полоса вдоль путей. Здесь сажали ели в два ряда. Их обрезали, создавая прямоугольные длинные заграждения от снега. Внутри они напоминали заросшие ходы, но лазать там было неудобно: много острых веток и пыли. А вот по верху девчонки бегали, качались на упругих кронах, иногда проваливались, обдирая руки и ноги.

Недалеко от берега разжигали костёр. Запекали в золе картошку. Жарили на ветках сало. Ели с луком и хлебом, запивая водой.

После под железнодорожным мостом, где речка из-за наваленных камней оставалась мелкой, прыгали по мокрым и скользким валунам, с одного берега на другой. В прозрачной воде от камней тянулись зелёные космы тины и травы. Пуская в быстром месте цветные платки, долго смотрели, как вода разговаривает с ними, играет и, раздувая пузырём, старается вырвать из рук.

Порой Алиса брала велосипед и уезжала из дома одна – ещё дальше, за «мешок». Сначала по улице Строителей, где находился одноимённый клуб и завод.

На его неохраняемой территории по воскресеньям она с друзьями забиралась на всё, что поднималось над землёй больше, чем на метр. На сложенные в огромные стопы шлакоблочные плиты с острой и ржавой арматурой. На пустые вагоны. На крышу цеха по галерее с транспортерной лентой внутри, крытой железными с рваными краями листами.

Сколько раз можно было упасть, получить увечье, но Бог миловал…

Разогнавшись на спуске, проскакивала под мостом, мчалась сквозь «липки». Эта липовая сумрачная аллея ассоциировалась у неё только с Буниным. Потому что не вписывалась в привычный ландшафт. Словно тот, кто мог себе это позволить, пошутил или ошибся: вырезал кусок пейзажа из другого времени и места и перенёс в совсем уж неподходящую картину унылого колхоза.

В перспективе аллеи воображение рисовало лощёных денди и декольтированных дам с собачками в поскрипывающих рессорами открытых ландо…

Перетащив велик через одноколейку и взобравшись на насыпь, оказывалась в царстве шиповника и луговых трав. Здесь, по узкой, утрамбованной тропинке среди ржи и васильков ехала не спеша, слушая разговор спиц с колосьями.

До той поры, пока рельеф не делал резкий уклон. Мимо еврейского кладбища до самого берега реки.

Это место преодолевала на максимальной скорости, расставив ноги в стороны от педалей. Дорога была неровной, с ямами и глубокими морщинами, вымытыми талой водой. Вцепившись в руль, почти ослепнув от слёз, под аккомпанемент свиста ветра и дребезжания багажника Аля отрывалась от земных забот.

После стояла на берегу, наблюдая изменения цвета и фактуры текущей воды. Река то покрывалась рябью, то проливалась бархатом. В ней отражались серые близнецы облаков.

Со щёк сходил жар, и она падала в мягкую траву. В гости к её ароматам, разноцветью, маленьким и оттого безобидным жителям – косиножкам, стрекозам, божьим коровкам, пчёлам, бабочкам, блестящим жукам.

Трава редкой кисеёй закрывала от глаз высокое-высокое небо с заблудившимся в нём звоном жаворонка. Солнце на склоне дня было просто светом…

Тогда девочка ещё не знала, что рай и ад случаются только на земле.

Глава 8

Солнечный луч наконец-то добрался до оголённого уха и немилосердно стал что-то нашёптывать. Она почувствовала, как онемела спина от статичной позы, перевела взгляд на море: ослепительные блики, танцующие на волнах, и марево на горизонте.

Обычный жаркий полдень на подходе. Пора. На террасе никого не осталось. Сунув купюру под блюдо и крикнув в сторону двери: «Grazie!» и «Ciao!» вышла из-под тента.

Луиджи, оторвав взгляд от монитора, с интересом посмотрел, как шёлковые брюки, волнуясь вокруг её ног, соревнуются в изяществе с мягкими сандалетами. Прищёлкнул языком, и его внимание вернулось к рутинным заботам. Жена обещала показать образцы ткани для новых скатертей, отобрала несколько оттенков красного, и ему предстояло не только обсудить варианты, но и смириться с новым обликом кафе.

Маленький слоник «Лянча» так нагрелся, что пришлось с заведённым двигателем ждать минут десять, пока кондиционер не охладит салон.

Первые километры Алиса вела машинально, ещё под впечатлением оживших картин из прошлого, но эмоциональные итальянцы, привыкшие к скорости, быстро вернули её в русло шоссе, а заодно – к живописным картинам, мелькавшим за стеклом.

Она надеялась, что на этой итальянской сцене в обрамлении восхитительных живых декораций занавес закроет долгую и непростую главу её жизни и поднимется для оваций и «браво» новой и неизведанной, где время не значит ничего.

Таким, достойным одобрения, мыслям способствовало и отменного качества дорожное покрытие.

Первое чувство признательности зарубежным дорогам-трассам, автобанам, улочкам, сродни любовному, она испытала, преодолев шестичасовое дорожное родео между военным посёлком Алакуртти и финской Салла, где находится пограничный КПП.

Алиса тогда впервые отправилась за рубеж.

Как только пересекли границу – будто попала в другой мир, где, в каком-нибудь Брюгге, можно пройтись по тротуару и в носках.

К нашим провинциальным убитым дорогам приходится привыкать, чтобы не тратить времени на поиски причин такого их плачевного состояния. Тайна сия есть – это в том числе и о наших дорогах сказано. Без сомнения, русские классики, в знак поддержки, сейчас дружно заикали.

В той поездке она сделала не одно важное открытие. К примеру, не зависимо от страны и состояния трасс водителей всего мира, как оказалось, объединяет азарт в рискованной игре в покорение пространства и времени и обретение в ней себя.

В подтверждение припомнился один случай на альпийском перевале. В переполненном туристическом автобусе с двумя водителями – ребятами из Польши. Профессионалами высокого класса.

Вечерело. Уже несколько часов они провели на маршруте из Италии в Германию. В австрийских Альпах ждал транзитный отель. Сменный Микош спал, откинув спинку сиденья. За окнами проплывали потрясающие горные пейзажи. Гид, устав живописать, вовлёк в разговор водителя Владека.

Обычно сдержанные, застёгнутые на все пуговицы галантные мэны под натиском симпатичных туристок отступили. Владек отвечал на вопросы о семье и даже спел песню. Ему подпевали и громко хлопали.

По горной трассе, расплёскивая свет и беспечную радость катил высокий синий автобус Данилы «Мокуса».

Когда дорога по серпантину стала подниматься в гору, Владек уступил место напарнику.

Веселье продолжалось, но теперь от автобуса к пассажирам передалось ощущение скованности. Алиса посмотрела в окно. Встречной полосы не было.

Автобус играл с дорогой в головоломку, потому что его прямоугольная конструкция не вписывалась в петлю поворота. То и дело над обрывом зависал то зад, то перед. У неё перехватило дыхание. Чтобы не закричать, наклонилась над своей сумкой в ногах, делая вид, что что-то ищет.

И тут они встали. В салоне наступила гробовая тишина. Люди сидели, закрыв глаза. Казалось, если кто-то чихнёт, они полетят вниз. Водители молчали. Минуту или две – всё равно что вечность – Микош принимал решение.

Завёлся мотор, их слегка качнуло, покачнуло сильнее, и…, может, оттого что внутри уже все вымерли и не мешали найти недостающие сантиметры, чтобы вписаться в поворот, сипнув амортизаторами, автобус миновал опасное место.

Пока их не довезли до самого высокогорного альпийского отеля, никто не произнёс ни слова. Но каково было изумление поляков, когда высыпавшая из салона толпа женщин стала их обнимать, кружить и целовать.

Отель всеми силами пытался помочь снять стресс. Предложил лёгкий ужин и крепкий Mozart, а после – роскошные постели под невесомыми пуховыми одеялами.

В три часа ночи, исчерпав весь запас успокаивающих приёмов, она разбудила соседку, и, поскольку лекарство осталось в автобусе, женщины до рассвета бродили в окрестностях и восхищались величественной панорамой горных хребтов, наколовших на свои вершины спящие облака.

Утром за завтраком Владек взял слово. Объявил, что у водителей, как у врачей и моряков, есть свои приколы. И что они благодарят русских пани за поцелуи. Ему едва удалось закончить речь и убежать. Микош тоже улыбался, но чувствовалось, что этот навык ему придётся некоторое время восстанавливать.

Действительно. Человек может построить дорогу (плохую или хорошую), но не приручить её. Потому что она превращается в путь, полный сюрпризов.

Пережитая опасность взрывает мозг осознанием пульсирующей в тебе жизни и непостижимой загадкой обречённого разума. Стремление испытывать такое чувство сродни наркотику – неистребимо. Но на гребень волны выносит только сильных духом.

Водительское братство не даст соврать.

Нашим подружкам, уже отправившимся в путь, подобное только предстояло постичь.

Взрослея, они замечали некоторые физические изменения. Большинство ровесниц двенадцати-пятнадцати лет толком не знали, чем девочка отличается от девушки. Физиологически созревали позже современных девиц. У родителей спрашивать о «таком» не было принято. Раз тема взрослыми замалчивалась, значит вызывала острое любопытство. Все чувства направлялись на извлечение информации.

Кошки, собаки, свиньи, козы и кролики демонстрировали им отношения между полами и их результат. И девчата, как истинные исследователи-учёные наблюдали процесс рождения котят, щенков, поросят, козлят и крольчат.

Случайно подсмотренные сексуальные отношения родителей не удовлетворяли запрос, поскольку вызывали такой страх, какой вообще подавлял все когнитивные способности.

Книг просветительского характера не было, а художественные произведения в стране писали либо евнухи, либо оскоплённые цензурой классики. Но бывало и так, что цензоры, напившись писательской крови, засыпали мертвецким сном, и в библиотеки «просачивались» зарубежные мастера: Боккаччо, Бальзак и Ги Де Мопассан.

Книги последнего тогда считались верхом разврата. Самые дерзкие читали подобное с фонарём на чердаках. С выпученными глазами и колотящимся сердцем – не дай Бог кто застукает.

Ниже талии, тем не менее, чувства не опускались. Девчата, словно серые с большими почками ветки, торчали из ноздреватого апрельского снега, не зная, что их ждёт через две недели.

Прежде всего, в качестве утешительного приза, пришло осознание, что в бытовых ситуациях можно выбирать, как поступать. Пусть и по мелочи, но уже из жизненной колоды взрослых людей. И это окрыляло.

То есть социально её ровесницы взрослели быстрее. Этому способствовал уклад советской семьи, когда дети были предоставлены сами себе день напролёт. Когда школа брала на себя воспитательную работу с подрастающим поколением. И когда активная позиция самих воспитанниц удобно укладывалась в эту схему.

Так, с большой радостью Аля и Лариска заменили еженедельные обязательные и уже некомфортные походы в общественную баню на посещение пристанционного душа. Ходили по вечерам, когда душ не был занят рабочими.

От её дома это совсем недалеко. Просто пересечь тускло освещённую улицу, пройти узким глухим переулком, где боковое зрение выхватывает мелькающие щербатые, кривые и посеревшие доски заборов и любое движение. А острое обоняние – запахи из дворов – цветов и готовящейся еды. После подняться по уклону, пересечь ещё одну улицу, что вдоль рельс привела бы прямо к вокзальному переезду.

– О, сколько было с ним связано надежд! Главная – вырваться из «мешка».

Но ходили подружки через железнодорожные пути напрямую, как и все местные: так ближе. Вечером из-за повышенной влажности запахи полыни, шиповника, цикория, что росли вдоль дороги и шпал, пропитанных креозотом, усиливались. Узкие, заросшие травой места на тропинке, перепрыгивали, пытаясь не намочить холодной росой босоножки, ноги и подол платья.

Глаз привычно отмечал тусклое свечение рельс и пятен мазута на щебне. Фотографировал очертания деревьев, кустов, вагонов на запасных путях, приближающихся пристанционных строений. Слух взрывал лязг маневровых. Ноги привычно и легко находили безопасные места в сплетении железных жил…

Душ затерялся среди безликих дощатых пристанционных строений, выкрашенных в один красно-коричневый цвет. У него было окно, раздевалка и душевая с двумя стояками, разделённая открытой перегородкой. А у них – ключ и время на то, чтобы не спеша хорошо промыть длинные волосы, согреться и отдохнуть. Свет на всякий случай выключали.

В тот раз за разговорами не сразу разобрали: «Девочки, покажитесь!» Прерываемый тяжёлым дыханием голос раздался рядом. Страх на мгновение парализовал, но уже в следующее в Алиных руках оказалась тяжёлая влажная табуретка и громкий крик: «А ну, пошёл вон! Сейчас милицию позовём!» спугнул местного педофила.

Как яблоко не замечает, что наливается цветом и соком, так юные девы не замечали, как меняются. Но замечали другие. А некоторые вожделели откусить от запретного плода вопреки суровой морали авторитаризма.

– В жизни ей не раз приходилось бывать в передрягах более отчаянных. И это самое лучшее, когда ты встречаешь тёмного ангела с открытым забралом. Так тебя закаляет жизнь, которую ты выбираешь сама и проживаешь, день за днём, так или иначе, борясь за выживание, когда обострены все твои чувства.

А как иначе узнать, что на другом конце качелей упирается в доску и растягивает верёвки Счастье? Как иначе понять, что ты можешь выбрать другой конец доски?!

Всё так. Нежная юность подобна мотыльку, её питает надежда. И она вновь и вновь летит на пламя.

Тёплый летний вечер. Подружки торопятся. Уже часа два прособирались на танцы. Волосы расчёсывали и на косой, и на прямой пробор, перемерили туфли и босоножки (свои и чужие). И все кофточки. Подходили и отходили подальше, оценивая друг друга, незлобно подшучивая.

И, наконец, тёмными, но знакомыми до камушка переулками родного «мешка (где от заборов и притаившихся за ними садов струится, перемежаясь, то прохладный, то тёплый воздух) слегка возбуждённые и весёлые, болтая и то и дело прыская со смеху, они чуть ли не летят по воздуху, напоённому жасмином, флоксами, полынью и Бог ещё знает какими волшебными ароматами. Словно юные богини, покорять всех и навсегда.

Вдалеке, с круглой пристанционной площадки, едва-едва, но сразу сладко и щемяще слышится: «Поздно мы с тобой поняли, что вдвоём вдвойне веселей…»

А потом, уже на самой площадке, они слушают «Песняров»:

Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся.

Бывай, смуглявая, каханая, бывай.

Стаю на ростанях былых, а з поднебесья

Самотным жаўранкам звініць і плача май.

Глазеют на танцующие пары, надеясь, что и их пригласят и как раз будут играть любимое: «У берёз и сосен тихо бродит осень»…

И вот она танцует с мальчиком, и думает о своём, и ощущает его тёплые несмелые руки: одну – чуть выше талии, другую – своим кулачком. Она совершенно доверяет ему, и они одновременно близки и далеки, словно две вселенные.

Близки тем, что почти ровесники, что учатся в одной школе, где всё пропитано патриотизмом и верой в светлое коммунистическое будущее. Жизненным укладом: потому что большинство родителей – рабочие железки или льнокомбината. Тем, что свободное время они проводят на велосипедах, гоняя по окрестностям и улочкам привокзального частного сектора, да на старой детской площадке за игрой в волейбол или лапту. И всегда босиком. Им кажется, что они так хорошо знают друг друга, точно брат и сестра.

Только это заблуждение. Потому что детство кончается, а порой кончается внезапно, как улица в сплошном тумане.