Заря над Скаргиаром

Аскер был чрезвычайно любознателен. Он хотел знать о Сиа все, что было известно самому Кено, а потому однажды попросил его:

– Учитель, расскажите мне о Сиа. Откуда она пришла в наш мир?

Был хмурый вечер, за окном завывал ветер и лил дождь, – словом, погода была как раз такая, когда на улицу и носа не высунешь, и не остается ничего другого, как сидеть у камелька и рассказывать разные истории.

Кено закрыл глаза и выпрямился на табурете.

– Сиа? – переспросил он. – В свое время я задал своему учителю тот же вопрос и услышал вот что. Давным-давно далеко отсюда жили мыслящие. Это не были аврины, но многое у них было так, как у нас. Это был великий народ, могучий народ. Дети этого народа рождались с мыслью, что они – цари мира сего. И верно, ни в чем им не было преград, потому что у них была Сиа. Словом «Сиа» они называли некую субстанцию, всепроникающую и всепоглощающую, связывающую вещи воедино. Они считали, что Сиа везде: и в звездах на небе, и в самой малой травинке у них под ногами. Эти мыслящие владели Сиа так, как владею я, и даже намного лучше. На основе Сиа они построили всю свою цивилизацию – и науку, и культуру, и философию. Они возвели сооружения, которые, быть может, стоят и поныне. Они много ездили по миру, и следы их есть даже у нас, в Скаргиаре, – это знаменитые Каменный Путь и Великий Мост через Глерин. Тогда еще на этих землях не было ни наших народов, ни их предков. Так вот, эти мыслящие, видя, как покорна им природа, возгордились и стали все вокруг переделывать на свой лад. Там, где плескались моря, они воздвигали сушу, а на месте гор стали рыть пропасти, чтобы добраться до драгоценных камней. Ведь физические удовольствия им были заказаны, и им ничего не оставалось, как тешить свое самолюбие таким способом. Кроме этого, у них было еще одно занятие: игра во власть. Перепакостив всю свою природу, они принялись друг за друга. Степеней Сиа у них тогда было гораздо больше, чем пять, и вот они соревновались, у кого же Сиа сильнее. Они развивали свои способности и в результате дошли до того, что могли двигать взглядом горы и одним дыханием насылать смерчи. И родились среди них двое мыслящих – близнецы, брат и сестра. С самого детства они соперничали между собой, и всегда их силы были равны. Люто возненавидели они друг друга, и сама мысль о том, что другой живет, ходит по той же земле и дышит тем же воздухом, отравляла жизнь каждому из них. Они были очень сильны, эти двое. И стали они искать себе сторонников, что с их силой было нетрудно. Общество раскололось пополам, и после ряда мелких стычек разразилась великая битва. Все, от мала до велика, принимали в ней участие. Два лагеря расположились друг против друга и стали посылать противнику мысли о самоубийстве. Слабые умерли тотчас: кто зарезался, кто повесился, кто разбился, упав с высоты, а сильные продолжали борьбу и, истощив свой нервный запас, тоже падали замертво. Последними умерли близнецы. Так Сиа наказывает тех, кто использует ее во зло.

– А если бы силы оказались неравны?

– Ну, тогда бы горстка мыслящих выжила, но ненадолго. Вся их цивилизация была порочной и неминуемо должна была привести к краху.

– Это ужасно. Жаль, что Сиа не учит, как находить гармонию со всем миром, а не только с самим собой. Но неужели общество так отвратительно, как вы все время повторяете, учитель?

– Увидишь сам… – сказал Кено, сочувственно глядя на Аскера.

Аскеру не терпелось увидеть, и он тратил на учебу почти все время, кроме тех трех часов, в течение которых он спал. Наступил месяц кутлирен, и четвертая ступень была преодолена. Уехали последние из тех шестерых учеников, что были у Кено год назад, а новые не приехали. Аскер удивлялся: как же так, разве никто не хочет получить могущество? Кено смеялся и говорил: получить могущество хотят все, да не все могут. Удивительно скорее то, что он учил семь учеников одновременно, считая Аскера, потому что обычно бывает не больше трех.

Но не одна лишь Сиа занимала мысли Аскера. Однажды Кено застал его за таким занятием: Аскер, укрывшись от нескромных взглядов за сараем, ходил взад-вперед, заложив руки за спину, и говорил сам с собой, придавая своему голосу самые невероятные интонации.

– Аскер, что это с тобой? – спросил удивленный Кено. – Что за блажь на тебя нашла, что ты, вместо того, чтобы совершенствовать свое мастерство в упорных трудах, вышагиваешь тут, задравши подбородок в небо, и болтаешь сам с собой?

Аскер оторвался от своего занятия и пояснил:

– Учитель, уверяю вас, с головой у меня пока все в порядке. Это всего лишь еще одна слабая попытка стать чуточку совершеннее. Возможно, это все бабушкины сказки и преувеличения, но в одной книге в Валиравине я читал, что некий господин Соогран обладал настолько завораживающим голосом, что ухитрился стать правой рукой для трех королей Гедрайна подряд.

– Ах, вот в чем дело, мой любезный ученик! Ты про эту историю… – насмешливо протянул Кено. – Хотел бы я знать, хватило ли у тебя терпения дочитать до того места, где его казнили по повелению четвертого короля, которого он тоже пытался охмурить, но который был умнее своих предшественников?

– Подумаешь! – не смутился Аскер. – Господин Соогран интриговал напропалую и сам же себя и погубил, а я не собираюсь повторять его ошибки.

И, неуловимо и плавно изменив интонацию, глубоким воркующим голосом он сказал, сопроводив свои слова красноречивым взглядом:

– По-моему, любому аврину приятно, когда с ним так разговаривают.

– Да, я вижу, ты времени зря не терял, – улыбнулся Кено. – Что ж, удачи тебе, и смотри мне, не зарвись, когда придет время.

Весь следующий год Аскер чувствовал себя волшебником, заключенным в запечатанный сосуд: силы бурлили в нем, а применить их было негде. В самом деле, не начать же ему двигать скалы или поворачивать Юнграй вспять. Кено видел мучения своего подопечного, но только качал головой: у него самого на весь курс ушло восемь лет без малого, из которых на достижение пятой ступени – три года.

Но, как говорится, терпение и труд все перетрут. Рвение Аскера было вознаграждено в середине месяца вендуарат 2168 года, когда Кено сказал ему, что наука постигнута, Сиа торжествует и выпускник может лететь на все четыре стороны. Он настоял только, чтобы Аскер, прежде чем пускаться в путь, дождался весны: как-никак, дорога зимой через горы была очень опасной. Аскер согласился, но не столько потому, что его просил об этом Кено, сколько в надежде, что с приходом весны у него появятся новые ученики: он не хотел оставлять учителя одного.

Его ожидания оправдались: в конце месяца немлирен в хижине на берегу Юнграй появились два неофита, и Аскер, сдав им Кено с рук на руки, двинулся на юг. Кено проводил его до моста и долго смотрел ему вслед, а в душе у него шевелилась надежда…

* * *

С тех пор, как Аскер начал свою учебу у Кено, он сильно изменился. Его шерсть восстановила прежний белый цвет, а движения стали плавными, как движения кошки или змеи. Вся его манера поведения обрела неуловимый налет аристократизма, но эта неуловимость была достигнута долгими и упорными стараниями. Но больше, чем благородством манер, Аскер гордился своим голосом. Его голос стал глубоким, гибким и с легкостью принимал любые интонации, которые желал ему придать его хозяин. Казалось бы, зачем все это адепту Сиа? Но рассказы Кено о придворной жизни запали в его душу глубже, чем, пожалуй, того хотелось его учителю. Зная, что внешность зачастую играет важную роль, Аскер уделял совершенствованию своего внешнего вида большое внимание и часто, глядясь в свое отражение в воде, говорил себе:

– Лио, друг мой, ты – лучшее, что я видел в этой жизни.

Теперь-то уж точно никто из авринов не перепутал бы его с животным!

Кено дал Аскеру в дорогу кое-какую одежду, котомку с сухарями да суковатую палку. Если бы кто-нибудь увидел, как изящный аврин, который может поспорить красотой с холеными щеголями самых блестящих дворов Скаргиара, в латаном балахоне штурмует перевалы и преодолевает пропасти, он бы очень удивился. Но Аскера это пока не смущало. Вокруг него были только скалы и небо над головой. Кругом лежал снег; для травы было еще рано, а звери пока не вернулись из предгорий, куда они уходили зимовать.

Но так не могло продолжаться вечно. На пятый день пути Аскер услышал впереди шум. Подойдя ближе, он различил рычание и приглушенные стоны. Аскер осторожно подкрался, выглянул из-за каменного уступа – и разглядел следующую картину: с дюжину ларганов возились около трупа аврина, отдирая от него исходившие паром куски мяса, а рядом, под скалой, стоял оседланный берке. Его передняя левая нога попала в ледяную расселину, и он судорожно пытался высвободить ее оттуда.

Аскер оценил обстановку и решил, что здесь можно использовать свои способности. Отложив в сторону котомку и палку, он выскочил из-за скалы и издал звериный рык. Ларганы оставили труп в покое и оглянулись.

Перед ними стоял зверь, какого они в своей жизни еще не видели. Вид его был ужасен: глаза метали синие молнии, острые загнутые крюками отростки рогов сверкали на солнце, два ряда безупречно ровных перламутровых зубов щерились в диком оскале. Зверь стоял, изготовившись к нападению. Все его тело было натянуто, словно тетива, готовая послать стрелу в смертельный полет.

Ларганы почувствовали ужас. Он нахлынул внезапно, волной, и был совсем не похож на обычный страх перед неизвестной опасностью: истоки его крылись гораздо глубже. Это был первобытный, первозданный ужас мрака и небытия, высасывающий из души всю силу и саму жизнь. Волна накатилась и откатилась, и ларганы на секунду вздохнули с облегчением, готовясь к бою. Но новая волна уже настигала их, и передний от ее натиска покачнулся, вдруг обнаружив, что ноги отказываются ему служить. Ледяная рука сдавила сердце, пытаясь растереть в пыль комочек трепещущей плоти. С диким воем ларган развернулся и побежал без оглядки, а за ним – его товарищи, будучи больше не в силах сопротивляться. Они со всех ног кинулись наутек, даже не рискуя жалобно выть о потерянном обеде, и были счастливы, что унесли ноги.

А Аскер вернул своему лицу нормальное выражение и подошел ко всаднику. Тот был мертв: лицо и руки были изодраны в клочья, голова плавала в луже крови. Богатая кольчуга и внушительных размеров меч не смогли защитить своего хозяина. Следы на снегу говорили о том, что ларганы окружили всадника, когда его берке застрял, а один из них бросился на всадника сверху, свалив его с берке, так что тот даже не успел воспользоваться мечом. Причиной смерти аврина стала роковая ошибка: он ехал по горам верхом, в то время как ему следовало вести берке в поводу. Тот потерял равновесие, поскользнулся и застрял, что и дало ларганам возможность напасть.

Все это Аскер выяснил, осмотрев место происшествия, а мы добавим то, чего он знать не мог. Незадачливым всадником был буистанский принц Халисар, младший сын короля Игерсина Истилиса. С детства он ненавидел придворную жизнь с ее коварством, интригами, необходимостью скрывать свои мысли и чувства. Поверив древним легендам, он пустился искать носителей культа Сиа, взяв с собой только самое необходимое и едучи инкогнито. Собственная неосмотрительность погубила его, когда он почти достиг цели.

Убедившись, что всадник мертв и что ему уже ничем не поможешь, Аскер подошел к берке. Ему достаточно было всунуть свою палку в трещину, чтобы лед раздался и освободил ногу скакуна. Берке дико всхрапывал и косил медового цвета глазами, но Аскер быстро его успокоил. Результаты осмотра ноги обнадеживали: кости были целы, только на внутренней стороне пута кожа была содрана. Аскер оторвал от плаща мертвого всадника кусок ткани и забинтовал ногу, а затем занялся содержимым сумки, притороченной к седлу. В сумке были лепешки, сушеное мясо и орехи, с луки седла свешивалась фляга с вином, а в особом кармане, пришитом к спинке седла, лежало изрядное количество золотых леризов (видимо, всадник рассчитывал платить за свое обучение). Сбруя берке была более чем скромной, из черной лакированной кожи, зато сам скакун был хоть куда. Он был поистине великолепен – стройный, тонконогий, с высоко поставленной шеей и изящной легкой головой. Масти берке был очень редкой, вороной, с золотым подшерстком, и до настоящего момента на его атласной шкуре не было ни единой белой, рыжей или бурой шерстинки. В Буистане и Сайроле, в степях, водились лучшие берке во всем Скаргиаре, а так как этот жеребец был из племенных королевских стад Буистана, то он был лучшим из лучших.

Аскер пока не знал, какое сокровище попало к нему в руки. Он переложил свои сухари в сумку всадника, отстегнул от пояса всадника меч, привязал его за седлом поперек чепрака, взял свою палку и, ведя берке, как и положено, в поводу, двинулся дальше на юг.

Чем дальше Аскер шел, тем ниже становились горы, тем чаще попадались по пути деревья и меньше было наметено в долинах снега. Благодаря умелому лечению рана скакуна быстро затягивалась, и после четвертого или пятого сеанса врачевания на месте содранной кожи появилась новая, розовая. Лед приморозил рану, и кожа утратила свой прежний черный цвет. Стало ясно, что когда рана окончательно заживет, у берке на путе будет белое пятно.

Горы на пути Аскера мельчали, острые пики уступили место пологим склонам, поросшим густым кустарником. Горы сбегали на юг широкими грядами, увлекая за собой, и в один прекрасный миг расступились, открыв взору плодородную равнину, окаймленную рощами молодых деревьев. Здесь заканчивался Баяр-Хенгор и начинался Шергиз.

Аскер впервые видел столько ровного пространства в одном месте. Молодая травка пробивалась из-под земли, деревья простирали ветви с набухшими почками навстречу солнцу, из поднебесья раздавались звонкие трели птиц. Начиналась весна, третья весна в жизни Аскера. Воздух, какой бывает только весной, вливался в легкие, кружил голову, отчего хотелось лететь куда глаза глядят, все равно – куда, лишь бы только вперед. Одним махом вскочив в седло, Аскер хлопнул своего берке по крупу, и тот понесся, уминая копытами жирную землю и раскидывая во все стороны комья грязи. Солнце еще не высушило землю после таяния снегов, и она липла к копытам, делая ноги берке тяжелее. Но, несмотря на эти затруднения, скакун, вырвавшись наконец из гор на свободное пространство, показал все, на что был способен. Он несся над землей длинными скачками, едва касаясь ее кончиками копыт. Казалось, расстояние для него – ничто, и, как огонь пожирает сухую траву в степях, так этот берке пожирал своим летящим галопом гину за гиной, унося своего седока на край света.

Мысли о крае света или, скорее, о чертовых куличках, пришли, видимо, и в голову Аскеру, потому что он поспешил остановить своего скакуна. В глазах рябило, дышалось с трудом, а горы маячили уже где-то за спиной, у самого горизонта. Да, впору было перевести дух после такой скачки, к тому же надо признать, что наш герой держался в седле довольно нетвердо и не свалился с берке просто чудом.

«Не берке – огонь! – восхищенно подумал Аскер. – Как там его… Ах, я ведь даже не спросил, как его зовут!»

Аскер соскочил с берке и, взяв его за морду, положил ладонь ему на лоб. Его сознание коснулось сознания скакуна, и он, медленно и осторожно раздвигая его пласты, проник в самую середину. Берке еще не оправился от трагической гибели своего прежнего хозяина, постоянно возвращаясь мыслями к схватке под скалой, но наряду с этим в его душе росло чувство благодарности к своему спасителю, который не оставил его в горах одного.

«Как тебя зовут?» – спросил Аскер.

«Огненогий, – был ответ. – Так меня прозвали за стремительный бег, равного которому нет во всей округе».

Берке не уточнил, что под округой он подразумевает пол-Скаргиара.

Итак, скакуна звали Огненогим. Аскер стал называть его Сельфэром, потому что именно так образ, увиденный им в мозгу берке, звучит на хенгорском языке.

Познакомившись со своим скакуном, Аскер собрался снова сесть в седло, чтобы ехать дальше. Он положил руку на холку берке, собираясь вскочить к нему на спину, но тот, увидев это, подогнул передние ноги.

– Ах, Сельфэр, ты меня позоришь! – покачал головой Аскер.

Берке только мотнул головой в направлении своей спины, словно говоря: «Какие тут могут быть церемонии!» Они оба отлично знали, что Аскер совершенно не умеет ездить верхом.

Улыбнувшись, Аскер сел в седло, и Сельфэр, поднявшись с колен, двинулся вперед осторожной рысцой. Убедившись, что Аскер достаточно уверенно сидит в седле на этом аллюре, берке прибавил ходу, и так до тех пор, пока его седок не начинал сползать с седла. Тогда Сельфэр делал движение в ту же сторону и восстанавливал утраченное равновесие.

Ехать было одно удовольствие. Кругом расстилались луга да перелески, которые, отдалившись от гор, начинали образовывать леса. Все чаще на пути среди зеленеющих деревьев попадались настоящие исполины, дорогу преграждали поваленные бурей стволы, ощетинившиеся частоколом острых сучьев. В конце концов Сельфэру это надоело, и он, как следует потянув носом влажный воздух, решительно свернул вправо, не обращая внимания на попытки Аскера вернуть его на прежнее направление. Его упорство было вознаграждено: через полчаса в просвете деревьев показалась тропа, достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать телега.

По этой дороге Аскер доехал до небольшой деревни. Деревеньки были и в горах, но аврины селились все поближе к дороге на Валиравину и в низовьях реки Юнграй, а Аскер в тех краях не проезжал. Деревню он видел впервые и потому смотрел во все глаза. Дома в деревне были деревянные, сложенные из толстых бревен, и низкие, словно вросшие в землю. Маленькие окошки виднелись над самой землей, и те, в которых горел свет, щурились, словно глаза какого-нибудь лесного нелюдима, глядящего из-под своей лохматой шапки. Крыши были крыты бревнами, а поверх них – корой, большими пластами лежавшей по скатам и сплошь заросшей мхом, который зелеными лохмотьями свисал с кровли, еще больше затеняя подслеповатые окошки. Дворы по краю были обнесены высоким частоколом, чтобы оградить хозяев от непрошеных лесных гостей. В целом деревня имела вид мрачный и таинственный, чего нельзя было сказать о ее обитателях. Посреди улицы резвились дети, тягая за уши маленького ларганчика, которого им, видимо, принес с горной охоты отец. При виде Аскера на берке дети разбежались кто куда, по дворам, но уже через минуту в дверях своих домов стали появляться взрослые. Они кидали на Аскера любопытные взгляды и провожали его глазами: путники были здесь редкостью. Аскер понял их любопытство по-своему.

«Может, я делаю что-нибудь не то или как-то не так выгляжу?» – подумал он.

Тут ему в голову пришла счастливая мысль: он вспомнил, что все путешественники останавливаются на постоялых дворах. Аскер желал поступать во всем так, как положено, и подъехал к одному двору, где на завалинке сидел дед и зашивал суровой ниткой прохудившийся сапог.

– Скажите, где тут у вас постоялый двор? – обратился он к деду.

Усы деда вздрогнули, он оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на Аскера.

– Проедете семь домов и по правой стороне увидите дом с вывеской. Это и есть постоялый двор.

Аскер поблагодарил деда и, проехав семь домов, точно увидел постоялый двор. От соседних домов его отличала только вывеска, на которой было витиевато выведено: «Три ларгана». Тут же висели черепа трех этих зверей, один из которых поражал огромными размерами. Во дворе квохтали упитанные дрилины, роясь клювами в навозе.

Аскер въехал во двор. Услышав цокот копыт берке, из дома вышла хозяйка, деловито вытирая руки о передник.

– Никак, постоялец? – окинула она Аскера испытующим взглядом.

– Да, госпожа, – кивнул Аскер. – Мне бы переночевать у вас.

Хозяйка, услышав, что ее назвали госпожой, заулыбалась. От настороженности, обычной в этом глухом краю перед чужаком, не осталось и следа.

– Заходите, господин, милости просим, – пригласила она Аскера в дом и, словно оправдываясь, добавила:

– Проезжие у нас редко бывают, все больше свои ездят.

Хозяйка кликнула своего сынишку, чтобы он отвел Сельфэра в сарай и задал ему корму, а сама усадила Аскера за стол, который тут же и накрыла.

Столько еды сразу Аскеру видеть не доводилось. Он подумал, что сейчас придут другие постояльцы, по крайней мере авринов десять-двенадцать, но быстро понял, что это все предназначено ему одному. На столе уже стояло с дюжину посудин, наполненных доверху, и каждое блюдо источало густой аромат. Сделав последний рейд на кухню, хозяйка принесла бутыль с прозрачной жидкостью, которую Аскер принял за воду. Увидев удивление на лице гостя, хозяйка гордо подбоченилась и с улыбкой сказала:

– Что, господин, не ожидали в нашей глухомани таких разносолов? Вот, возьмите супчику, нигде такой не варят! А вот жаркое из гропала. Мой муж охотник, вот и сейчас он в горы пошел, говорит – в горах только и промысел. Постояльцев у нас мало, а жить-то надо, вот он и охотится. Мой муж – лучший охотник на всю округу, у кого хотите спросите, он даже на ларганов ходит. Вон на улице три черепа висят – то всё его трофеи. И давеча убил самку, а детеныша принес ребятишкам на потеху. Да что ж вы ничего не кушаете, господин? – спохватилась вдруг она, заметив, что Аскер отложил ложку в сторону и только слушает ее болтовню.

Она заставила Аскера перепробовать и суп, и жаркое, и пирожки с грибами, и рыбу, и варенье, и все остальное, что только было на столе, пока Аскер не стал ее клятвенно уверять, что больше не может.

– Ну как же это? – всплеснула руками хозяйка. – Да вы посмотрите на себя: живот – как доска!

Это была правда. По сравнению с жителями деревни, гордо носившими животы впереди себя, Аскер выглядел, словно тростинка по сравнению с вековым дубом. На его талию могли налезть иные браслеты, которые сельчане носили выше локтя для защиты от злых духов.

– Хоть водочки выпейте! – взмолилась хозяйка.

Аскер решил, что такие настойчивые просьбы не должны остаться без внимания, и, к тому же, жирные и пряные блюда не мешало бы запить. То, что хозяйка говорила «водочка» вместо «водичка», его не смутило: он решил, что сказывается разница между хенгорским и северошергизским диалектами. Аскер, думая, что в бутылке вода, налил себе сразу полкружки и осушил единым махом.

Глаза у хозяйки полезли на лоб. Аскер недоуменно посмотрел на нее. Что-то явно было не так, да и «водичка» оказалась очень горькая.

– Водичка у вас горьковата, – сказал Аскер.

– Водичка… – пробормотала хозяйка, постепенно приходя в себя. – Сами гнали из данара, думали – крепкая… Деда Алима со второй рюмки развезло, а уж он – выпивоха хоть куда…

Аскер встал из-за стола, поблагодарил хозяйку за сытный обед и направился к дверям, ведущим на улицу. Затылком он почувствовал, как хозяйка смотрит на его ноги: не заплетаются ли. Но его походка была более чем ровной, и хозяйка отвернулась, что-то бормоча себе под нос.

Аскер прошелся по деревне, полюбовался закатом сквозь деревья, заглянул в сарай к Сельфэру. Начинало темнеть. Спать в деревне ложились рано, и хозяйка поспешила показать Аскеру его комнату. Не зная, чем заняться, он посидел немного у окна, а потом лег спать.

Проспав положенные четыре часа, он проснулся. В окно заглядывала взошедшая луна, и деревья как-то странно чернели в лунном свете. Кругом раздавались шорохи, постукивания и поскрипывания. Лес словно обступил деревню, придвигаясь все ближе и ближе, норовя навалиться своей первобытной мощью и раздавить. Аскеру стало страшно. Он совсем не знал леса, и его дыхание казалось ему чужим и враждебным.

Выкарабкавшись из необъятной перины, Аскер открыл окно и выглянул наружу. Шум леса усилился, к скрипам и шорохам добавились чьи-то завывания, доносившиеся из-за стены деревьев. Аскер потянул носом ночной воздух. Пахло прелой листвой, сыростью и смолой. Каждая веточка и каждый листик пахли по-своему, словно дразня Аскера, заставляя его запутаться в этом обилии запахов.

Где-то с ветки скатилась капля. Снова издалека донесся протяжный тоскующий вой. Луна освещала вековые шершавые стволы и корявые сучья. Над лесом нависала жуть.

«Как они тут живут?» – подумал Аскер о деревенских обитателях. Вспомнилась молитва Духу Леса, вычитанная в книге «Молитвы, заговоры и заклятия».

«О Дух Леса, зеленый исполин! Велики владения твои, несметны богатства твои. Деревья в твоих лесах могучи, звери сильны, птицы быстры. Ты простираешь длань свою над ними, и все вершится по воле твоей. Закон твой нерушим.

О Дух Леса! Мы – малые из меньших травинок твоих, и наши судьбы в твоих руках. Окажи нам милость и покровительство, пошли удачную охоту, урожай грибов и ягод, охрани нас от напастей, от зверей диких, от невзгод лесных. Вверяемся в руки твои и творим тебе жертвы».

Прочитав молитву, Аскер прислушался. Шорохи стихли, деревья словно отступили назад. Лунный свет стал мягче и теплее, и ветви уже не чернели так сурово. Аскер снова забрался в перину и проспал до рассвета.