Глава семнадцатая. Кошмар наяву
В восьмом часу вечера Борис стал собираться на свидание. Он накатил рюмочку коньячка, чтоб расслабиться. На самом деле его сильно утомили мысли о текущих событиях. Хотелось отдохнуть «по полной». Понимал, что Кристина перед ним ни в чём не виновата. Чувствовал, что не хочет встречаться с Ириной, и даже спать с ней ему расхотелось. Нет, разрядить сексуальное напряжение он бы не отказался, но вот изображать истинные тёплые чувства к девушке ему было противно. И от того, что обманывает влюблённую в него медсестру тоже неприятно было на душе. Но, выпив пятьдесят граммов натурального Дагестанского коньяка пятилетней выдержки, который ему презентовал на днях благодарный пациент, Борис успокоился. В конце концов, Ире он ничего не обещал. Она сама не против провести с ним незабываемую ночь, и прекрасно должна понимать, что он просто здоровый мужик со своими потребностями, и это вовсе не потребность жениться. Да! Что плохого в том, что им обоим будет хорошо в сегодняшнюю ночь. Перед выходом из дома Борис внимательно осмотрел себя в зеркале и брызнулся туалетной водой. Выглядел он весьма брутально, сам себе понравился. Попытался усилием воли вызвать в воображении образ сексапильной Ирины с блестящими чёрными локонами, красной помадой, томным взглядом, упругой безупречной грудью и идеально ровными ногами. Представить, как обнимает её, сжимает круглые подтянутые ягодицы. Не очень-то получилось. Перед внутренним взором снова и снова возникала Кристина Максимовна в бирюзовом сарафане со своими очаровательными веснушками на загорелых плечах.
В который раз отогнав непрошенное видение, Зорин вышел из дома и направился к кафе «Атлантида». В желудке у него урчало от голода, так как последний раз он ел на работе часов в двенадцать. От выпитого на голодный желудок алкоголя немного кружилось голова, поэтому он решил проветриться. Проветриваться в двадцати восьмиградусной жаре было непросто, однако, возле входа в кафе он почувствовал лёгкость в теле и порядок в голове. Про себя стал продумывать, какой сделает заказ. Наверное, минимум два основных блюда, салат из свежих овощей и десерт. Обязательно чайник зелёного чая без добавок.
Прождал пятнадцать минут, Иры не было. Ещё через пять минут решил позвонить. В трубке послышались длинные гудки. Ага, значит просто не слышит, раз трубу не берёт. «А как не услышать свой мобильник? Может феном голову сушит, шумно? Хоть бы предупредила, что опоздает!» – подумал Борис. Он зашёл в кафе. Играла тихая зарубежная музыка. В центре зала возвышался пустой танцпол, лампочки по периметру были выключены. Через пару часов здесь начнёт зажигать ди-джей, и молодёжь станет отплясывать на нём, расталкивая друг друга и хохоча. Зорин не любил шумные вечеринки и радовался, что пока в кафе всего несколько столиков заняты. К тому, времени, как начнётся дискотека, они уже уйдут. Главное, чтоб Ире не захотелось потанцевать. Кухня в «Атлантиде» была отменная, акцент сделан на средиземноморском меню. Борис отхлебнул минералки и снова набрал Иру. Длинные гудки. «Может, обиделась?» – недоумевал Зорин. – «Да на что? Не… Тогда бы телефон отключила. А так, просто не берёт. Может он у неё из сумочки выпал, и она его бегает ищет?» Устав придумывать разные объяснительные версии, Борис решил выйти Ире не встречу.
На улице смеркалось. Из-за присутствия рядом с Калининском горной гряды, закат наступал рано. В полдевятого уже было довольно сумрачно, почти темно. Борис отправился в сторону городского сквера, через который пролегал путь к Ирининому дому, находящемуся в пятнадцати минутах ходьбы. Войдя в главные ворота, Борис направился по центральной аллее к противоположному выходу. Навстречу попадались редкие парочки, спешащие побыстрее выбраться из заросшего ветвистыми деревьями сквера. В дальнем углу парка справа от себя Борис заметил полицейский патруль. Вдруг из-за живой изгороди, на него выскочил парень лет двадцати и с криками: «Там чудовищ-е-е! Бегите! Спасайтесь! А-а-а!» пронёсся в сторону полицейского патруля, при этом несколько мужиков в униформе повернули головы в его сторону. Парень бежал без оглядки, ничего не видя перед собой, он задел Бориса плечом, сделал несколько шагов и споткнулся о ножку скамейки на правой стороне аллеи. Комично взмахнул руками, но удержался на ногах. Крик его шёл из глубины горла, казалось всё его нутро надрывалось от утробного страха. Остановить его сейчас, наверное, не смог бы сам Господь. Зорин застыл на месте. Как в замедленной съёмке он увидел, что четверо стражей порядка развернулись в его сторону и ринулись вперёд. Сам Борис, спустя секунду, уже летел через изгородь на левую половину сквера, продираясь через кусты с колючими ветками. Чисто машинально перепрыгнув глубокую канаву с хлюпающей зелёной жижей, он устремился к берегу высохшего озерца, где среди наваленных мешков со старым строительным мусором и каких-то сухих, видимо прошлогодних брёвен и веток черное существо с длинным трёхметровым хвостом неимоверно большого роста сидело спиной к Борису. Даже сидя это нечто было явно крупнее Зорина и мощнее раза в два. Свет фонаря с центральной аллеи слабо освещал лоснящуюся выгнутую спину и макушку зверя, ритмично двигающуюся вперёд-назад над чьим-то телом, распростёртым на земле.
Зорин, сердце которого застучало от выплеска адреналина как ненормальное, не помня себя бросился на спину чудовища, которое мгновенно выпрямилось во весь рост. Оно резко закинуло лапы назад и вцепилось в голову Бориса, от чего виски пронзила режущая боль. Борис закричал и расцепил пальцы. Он слышал лишь хрипящее частое дыхание перед своим лицом (глаза его залепило стекающей с головы кровью), когда он перемещался, опять, словно в замедленной съёмке, через голову животного вперёд прям на изъеденный труп. Зверь перекинул его через себя и ещё чуть-чуть, и нанёс бы ему смертельный удар. В темноте Борис не видел, как чудовище, запрокинув голову, разинуло пасть, готовясь загрызть наглого человечишку острыми зубами. На лицо Бориса упал комок липкой слизи, видимо изо рта зверя. Может, это был кусок мяса. Если б у Зорина было время что-то прочувствовать, кроме животного ужаса, он бы ощутил спиною, что лежит на склизких развороченных внутренностях. Он попытался встать на ноги, одной рукой стирая кровь с лица, другой, опираясь о землю. Однако рука вляпалась во что-то и соскользнула, от чего Борис грохнулся на спину, ударившись головой о что-то твёрдое. Он по инерции повернул голову и закричал: в нескольких сантиметрах от его лица были остекленелые Ирины глаза, почти выкатившиеся из орбит. Они были неестественно выпучены, рот был широко раскрыт, вместо носа зияла тёмная дыра. Лишь интуитивно Зорин понял, что это она. Та, кого он искал. Вернее, то, что от неё осталось. И падая, он приземлился как раз в аккурат в распоротое тело своей любовницы, в самую середину, где в кровавой мешанине нельзя было различить ни одного органа, ни одной косточки. Руки и ноги девушки были раскинуты и казались плоскими, словно чёрно-красные ленты. Эта картина всплыла в памяти Бориса во всех подробностях не сразу, а позднее. Теперь же он существовал лишь в настоящем моменте, когда над его жизнью нависла реальная угроза. Над своей головой он услышал звериный рык и клацанье челюстей, в тот момент он инстинктивно закрыл лицо ладонями и сжался в комок, ибо бороться с такой мощью было бессмысленно. И тут, со всего маха грузное животное, пронзённое решетом пуль, рухнуло на него, издав последний вопль. Полицейские подоспели за секунды до трагедии. В груди у Бориса что-то хрустнуло, но он сумел сделать вдох и выползти из-под мёртвой туши. «Спасибо, Бог. Я жив», – подумал Борис и отключился.
Отключка длилась недолго, минут десять. Пришёл в себя Борис в машине «скорой». Его везли в родную Калининскую больницу. Это он узнал из разговоров медиков, голос одного из которых ему показался знакомым. Лицо Зорина было скрыто под влажными салфетками, первое о чём он подумал – целы ли его глаза? Вспомнив, что после того, как был повержен гигантской крысой, впившейся ему в голову, он уже смотрел и видел, успокоился. Решил пока не выдавать того, что очнулся. Из разговоров понял, что кроме двоих фельдшеров (одного он точно знал) в машине едет оперативник. Ясно. После того, как он придёт в себя, его станут допрашивать. Хорошо, что везут хоть к своим. Фельдшер поинтересовался у полицейского, почему очередную жертву надо везти не в госпиталь ветеранов, как всех остальных, а в обычный стационар. На это оперативник ответил, что госпиталь переполнен, да и скрывать проблему больше не имеет смысла. Люди так и так всё узнают, назревают волнения масс. Шила в мешке не утаишь, жертв нападений мутантов уже более двух сотен человек, причём половина из них зверски убита. Пропавших без вести более пятидесяти, по уточнённым данным. Да и этих экземпляров уже отловлено несколько особей, но что толку? Звери они и звери, сколько их ещё и где прячутся? Никак их логово не найдут. Когда сотрудник уголовного розыска это рассказывал, у Зорина внутри всё кипело: хотелось встать, схватить за грудки мужика в форме и заорать: «На кой чёрт вас целую армию держат?! Что-нибудь вы можете вообще?! Вы и ваше сраное руководство? Хоть бы уже сожрали эти крысы кого-то из семьи мэра или губернатора, тогда зашевелитесь! Где ваши хвалёные СОБР, СПЕЦНАЗ, АЛЬФА? Где?!» Но Зорин сделал над собой усилие и промолчал, побоялся, что упрячут его куда-нибудь, как возмутителя спокойствия. Нет, прав Саня Руденко. Хоть и тринадцать лет пацанёнку, а правду он говорит: самим надо за дело браться! Хватит уже «пушечным мясом» быть!
Первым, что услышал Борис, когда его на каталке ввозили в приёмный покой, это испуганные возгласы медсестёр и врачей, которые сгрудились вокруг своего коллеги. Зорину надоело притворяться, и он сдёрнул с лица повязку и сел на каталке.
– Идти сможешь, Борь? Ну и подрали тебя… Всё лицо… Боже! – причитал Марат Юрьевич, которого вызвали из реанимации. По его лицу Зорин понял, что его собственное лицо оставляет желать лучшего. Но, главное, что глаза не пострадали, а остальное…
Бориса обступили другие сотрудники. Многие, кто дежурил сегодня в ночь, покинули свои посты и прибежали в «приёмку» поглазеть на Бориса, единственного свидетеля, да ещё раненого. Зорин их понимал и не обижался, что на него смотрят с жалостью и интересом. Особенно женщины. На их лицах читалось такое ярко-выраженное сочувствие, что Борис даже почувствовал себя героем.
– Ирка… Сестричка. Золотавина. Наша, хирургическая. Убита она. – проговорил медленно Борис, оглядывая собравшихся.
– Иринка?!
– Да. Её этот зверь загрыз. Я видел, ребят. Пытался помешать, но не смог. В сквере городском.
Окружающие медики в белых халатах обступили Бориса теснее, каждому хотелось узнать подробности. Все охали-ахали, врачу-лаборанту Гиреевой стало плохо. У женщины подкосились ноги, она попросила воды. Тут оперативник в своей камуфляжной форме подошёл к Зорину, растолкав остальных. Довольно бесцеремонно.
– Так, товарищи! Если гражданин Зорин нормально себя чувствует и готов отвечать на вопросы, то прошу всех разойтись. Нам предстоит…
– Ах отвечать на вопросы, говоришь! – взбеленился Борис. Он вскочил с каталки и накинулся на мента чуть не с кулаками. – Это ты мне ответь, когда твои дружки этот беспредел прекратят!
От натуги у Бориса над бровью закровила рана, и правый глаз стало заливать. На висках и обеих щеках у него была разорвана кожа, но боли он не чувствовал. Последовала словесная перепалка. Все кричали, защищая Бориса, а оперативнику ничего не оставалось, как пригрозить Зорину наручниками, если он не успокоится. В этот момент в кабинет вошёл главный врач, срочно вызванный из дома. Медики притихли. Пользующийся безграничным уважением коллег начальник велел всем посторонним разойтись по рабочим местам. Никто не двинулся с места. Тогда Алексей Юрьевич «попросил по-человечески, ради уважения к нему и друг другу» освободить помещение. Медики медленно покинули приёмное, каждый был возбуждён, и не знал, как продолжать работу в такой обстановке.
– Вы не обращайте на него внимание, – обратился главный к сотруднику органов. Не надо наручников. У него эректильная фаза шока, поэтому он возбуждён. Так всегда бывает при тяжёлых травмах. Мы ему окажем сейчас помощь, а утром Вы его допросите. Да, Борис Владимирович?
– Да, – ответил за Бориса хирург Пасечников. Он сегодня дежурил, ему предстояло поработать над лицом Бориса. Всё это время он стоял в стороне и не участвовал в разборках. Он рассматривал лицо Зорина, соображая, что и как можно сделать. Раны грязные. Но оставить их заживать вторичным натяжением на лице – значит оставить грубые рубцы. – Борь, операционная уже готова. Сделаем ПХО (прим: первичную хирургическую обработку) ран, а потом… Потом пластики не избежать.
– Да понял я… – сказал Борис.
Во время наркотического сна Бориса посетили жуткие галлюцинации. Ирина, красавица, которую он страстно желал весь предыдущий день, в образе разложившегося трупа с коричнево-зелёной кожей, потрескавшейся и оголившей белые кости и жёлтые жилы на конечностях, протягивала к нему руки и норовила обнять. Он пятился от неё, но ноги увязали в липкой глине, и он с неимоверным усилием пытался двигать ими быстрее. За спиной он слышал клацанье челюстей и хрипящее дыхание чёрной крысы, но не мог обернуться от страха. Когда руки Иры схватили его за шею и стали тянуть к себе, гладкий упругий хвост, словно металлический провод опутал его ноги, от чего он явственно ощутил давящую боль в икрах и бёдрах. Изуродованное лицо Ириного трупа приблизилось к нему вплотную, и он непроизвольно зафиксировал взгляд на тёмно-бордовой треугольной дыре на месте носовых хрящей, вырванных звериными зубами. В глаза посмотреть не посмел. Его замутило, и не заставили себя ждать рвотные позывы. Он отвернулся и увидел осклабившуюся вонючую пасть над головой, готовую сомкнуть железные челюсти на его черепе. Ноги его были скручены словно канатом, он был обездвижен и лишь беспомощно махал руками, пытаясь сохранить равновесие. Но не смог. Он стал заваливаться назад, утягивая за собой мёртвое тело, зная, что сейчас будет перекушен пополам, и его разорвут на части так же, как всех остальных.
Но этому не суждено было сбыться, Борис проснулся в палате реанимации, рассчитанной на трёх человек. В окно вовсю светило солнце. Слева от него мирно спал старичок в искусственной коме, за него дышал аппарат ИВЛ. (прим.: искусственной вентиляции лёгких) За ширмой справа суетились врачи и сёстры, кого-то спасая. Он сам не понял, в каком находился настроении. Вчерашнее возбуждение сменилось подавленностью и апатией. Решил, что пора наконец посмотреться в зеркало. Медленно встал с постели, пару раз повернул корпус в право-влево, размялся. Заглянул за ширму и увидел искалеченную девушку лет двадцати. Она находилась без сознания, из разреза трахеи торчала трубка для дыхания, присоединённая к мешку Амбу, который ритмично «качала» анестезиолог Дугина. Она вскользь глянула на Бориса, но ничего не сказала. Но не это было самым страшным. У девушки была ампутирована правая нога на уровне верхней трети бедра и левая рука целиком вместе с плечом. Культи конечностей под бинтами слабо кровоточили.
– Ой, Борис Владимирович! – воскликнула одна из медсестёр. – Зачем же Вы встали?
– Э-это ч-чт-то? – пролепетал Зорин, не сводя глаз с тяжёлой пациентки.
– А, проснулся… – сказал хирург Малянов, заступивший на дежурство утром. Он отошёл от койки с несчастной девушкой и приблизился к Зорину. – Новая жертва.
– Снова?!
– Да. Ранним утром нашли её недалеко от Демьянки в частном секторе. Оказалась жива, успели довезти. Четыре литра крови перелили ей, прикинь? Не знаю… Ещё и ДВС (прим.: синдром диссеминированного внутрисосудистого свёртывания крови, приводит к смерти.) начнётся… Пока гемодинамика стабильная, кстати.
– А почему ампутация?! Нельзя было конечности спасти? Ну вызвали бы сосудистого хирурга из Переднегорска по сан.авиации! Вертолёт бы отправили. Молодая же совсем!
– Ты успокойся, Борь. Нельзя было. Их, конечностей, на месте не было. Рядом с девицей не было, понимаешь? Отгрызли их и утащили.
Борис сжал зубы. Ему захотелось со всей силы треснуть кулаком об стену. Вот выживет девушка, поймёт, что стала инвалидом, как дальше жить ей? Ну как?! Он надел полосатый больничный халат, накинутый на спинку его кровати, и вышел из отделения реанимации. Слова: «Борис Владимирович, Вы куда?! Вам нельзя!», выкрикнутые кем-то из реанимационных сестёр, остались позади. Он поднялся к себе в хирургическое отделение. На сестринском посту, на столе в рамке стояла фотография Иры Золотавиной с чёрной траурной лентой на уголке. Борис открыл дверь в ординаторскую. Коллеги (их было трое) уставились на него, как на привидение.
– Всем, привет. Какие новости? По телеку что-нибудь показывали про вчерашнее происшествие?
– Нет, Борь, тишина, – ответил Пасечников. Он ещё не ушёл с ночного дежурства. Лицо его было помятым и серым. – Мы Иру поминаем, Боря. Садись.
Зорин сел за стол, накрытый тарелкой с колбасной нарезкой, чёрным хлебом, блюдом с дольками апельсина и яблока. Все были подавлены, даже никто как-то не поинтересовался у Зорина его самочувствием, а сам Зорин не вспомнил, что так до сих пор и не посмотрел в зеркало на своё прооперированное лицо. Вошёл зав. отделением в сопровождении Малянова, плотно закрыли дверь. Одноразовые пластиковые стаканчики наполнились водкой.
– Помянем нашу Ирочку, друзья. Царствие небесное ей. Хорошая была девочка. Умница. Да будет земля ей пухом, – произнёс заведующий.
Все выпили не чокаясь. Борис закусил кружочком колбасы и тупо уставился в стену. Он понимал, что всем хочется знать подробности происшествия, но возвращаться к жутким воспоминаниям не хотел, хотя, впрочем, …
Рассказал всё. И что на свидание к Ире шёл, и что накинулся зверю на спину и что потом прям на Иринин труп упал спиной. И сказал, что винит себя.
– Да в чём Вы виноваты? – спросил молодой хирург Балашов, недавний интерн, принятый на работу в штат отделения.
– В том, – ответил Борис, – что не встретил её в тот вечер. Что не сообразил, что она через чёртов сквер пойдёт. Знал же, что она в той стороне живёт.
Воцарилось деликатное молчание. Затем выпили ещё. Борису стало дурно от водки на голодный желудок. Но и есть он не мог, естественно тоже. Сказался не столько перенесённый наркоз и операция, сколько стресс, страх и тягостное ощущение собственного бессилия. Кусок в горло не лез, из уставшего тела утекала энергия. Коллеги сказали, что Ирина в больничном морге. Трупами заполнены подвалы в училище МВД, туда больше тела не отвозят. Скоро приедут родители Иры, они зайдут сюда. С этими людьми Борис встречаться не хотел.
– Можно я домой пойду сегодня? – спросил Борис у Зав. отделением.
– Да ты что, Борь, – удивился тот, – ты ж на больничном. Давай я тебя сам отвезу.
– Сначала перевязка! – возразил Пасечников.
– Да, конечно. Кстати! Вот чёрт! Мне ж Саню Руденко надо перевязать, осмотреть!
– Успокойся! – ответил Малянов. – Посмотрели мы его и перевязку сделали утром. Рука его в порядке. Температуры не было. Ребёнок на поправку идёт. Просит уколы отменить ему.
– Нет! – сказал Борис.
– Вот и мы так ему и сказали, Борис Владимирович не разрешит.
– А где он?
– Кто? Пацан твой?
– Да.
– Где-где. – улыбнулся заведующий, – дверь ординаторской подпирает. Тебя ждёт, волнуется. Все ж знают, что ты у нас вступил в неравный бой с мутантом. А мальчонка-то шустрый, сам знаешь. Да и тебя боготворит. Гляди!
С этими словами врач подошел тихонько к двери и резким движением распахнул её настежь. Перед дверью стоял обескураженный Саша, не успевший даже отпрянуть. Если б не траур, мужчины бы рассмеялись. Ситуация была неловкой для мальчика, он густо покраснел и выдавил из себя:
– Здрасте. Я узнать пришёл… Э… Когда меня выпишут.
Борис решил обыграть неловкое Сашино положение. Он поднялся со стула и произнёс:
– Саша, здравствуй! Ты как раз вовремя. Собирался к тебе идти, хорошо, что ты сам явился. А… Пойдём-ка, поговорить надо.
Глава восемнадцатая. Союзники ищут выход
С этими словами Зорин вышел из ординаторской и повел мальчика в холл, где стояли два мягких кресла и диванчик перед телевизором. Там же на стене висело большое прямоугольное зеркало во весь рост. На диванчике сидели несколько пациентов, смотрели новостную программу, в которой рассказывали о чём угодно, только не о страшных событиях в родном Калининске. Бориса перестало это удивлять. Он подошёл к зеркалу, не обращая внимания на окружающих, отклеил пластырь со всех трёх повязок на своём лице и немного приподнял каждую. На каждой щеке он увидел по три жирных кривых багровых рубца протяжённостью от виска до угла рта справа и от теменной кости до угла нижней челюсти с левой стороны. Кожа вокруг ран топорщилась. На переносице виднелась не хилая гематома с осаднением. Теперь только Борис заметил, что треть его головы с левой стороны выбрита наголо, от чего он сам себе показался пугалом огородным.
– Вот это она Вас поцарапала… – восторженно проговорил Саня, разглядывающий раны Бориса с особым пристрастием.
– Н-да… Херня…
– Что-что?
– Да ничего, Саш! Сам не видишь? Сбегай-ка лучше в ординаторскую, попроси мужиков, чтоб дали тебе мою шапочку и маску. Давай!
Сашка рванул с места, как ошпаренный, а Зорин присел на край кресла, отвернувшись от шушукающих пациентов. Он придвинул к себе вплотную второе кресло. Мальчик вернулся. Зорин надел, кряхтя от боли, медицинскую шапочку и маску. Шапку надвинул по самые брови. Пугало напоминать он не перестал, но так хоть не видно стало обезображенного перекошенного лица. Сашка затаил дыхание, приготовившись слушать рассказ Зорина о пережитом им ужасе. Борису не хотелось вновь рассказывать, он чувствовал бешеную усталость, тошнотворный голод, да и настроение его испортилось, после того, как увидел, что с его лицом сделала крыса. Немного, в самой глубине души, Борис укорял Пасечников за неаккуратную работу. Сам бы он, наверное, сделал лучше… Но! Спасибо, что остался жив. Раны заживут, сделает пластическую операцию, возможно, не одну… Главное, не падать духом. И чтоб не осложнилось инфекцией… Ирку жалко… Бедная, словно на крыльях к нему летела… а он…
– Борис Владимирович! Вы уснули что ли?
– А?
Зорин действительно отключился, пришёл в себя он того, что мальчишка тряс его за руку. Ладно, расскажет он ему всё. Такие глаза у Сашки… Ну как отказать пацанёнку? У него, Зорина, и близкого человека-то нет, с кем поделиться. Борис постарался в красках рассказать Саше о том, как ждал Ириного звонка, как нарастала в нём тревога, как потом пошёл её встречать и столкнулся в сквере с жутко-перепуганным пареньком. Как кинулся на спину крысе, не успев толком осознать, как огромен его противник. Подробности о том, как плюхнулся в разорванное Ирино тело, опустил. И так у Сашки глаза горели, и чуть не выпрыгивали из орбит от возбуждения.
– Вот так-то, Сашок. Пришла беда и к нам. Ты ранен, я ранен. Ирину, хорошего человека, крыса загрызла… Сколько жертв ещё впереди. И нет на них управы. А ты говоришь, мы с тобой что-то придумаем… Кто мы против них? Видел бы ты, какое это чудовище огромное! Хоть и темнота была, а увидеть я смог, что он в два раза точно больше меня и мощнее! А потом, махина эта на меня свалилась, аж кости захрустели. Удивляюсь, как цел остался.
– Что-то Вы совсем расклеились.
– Не знаю, Саш. Наверное, стресс сказался и наркоз. Ты, кстати, что-то говорил о том, что подумаешь, как нам найти логово крыс под землёй, – сказал Зорин. Слова мальчика его немного задели, и ему ничего не оставалось, кроме как дать понять мальцу, что не всё так просто, и «бросить ему вызов».
– Я подумал!
– И? – сказал Борис без особого удивления, так как прекрасно понимал, что ничего дельного придумать нельзя.
Саша подался вперёд и прильнул губами к уху Бориса, от чего тот по инерции дёрнулся.
– Я Вам расскажу, что придумал, только по секрету, – зашептал он.
– Сашка, – улыбнулся Зорин его детской непосредственности, – ушли все на обед, гляди. Говори просто тихо, этого достаточно.
– Хорошо. В общем, Ваш тот человек-бывший-крыса, как вы его называете, сам нас выведет к их логову.
– Ну мы же уже обсуждали это! Каким образом?
– Ну Борис Владимирович, не перебивайте. Вот мой план. Я сделаю чип, который мы вживим ему, этому типу, который меня укусил, под кожу. Лучше, головы. На чипе запишем программку, которую тоже я создам. Просто тут у меня компьютера нет, так что это – дома. В программке будет отображена карта подземных коммуникаций нашего города и окрестностей. Я её скачал с одного сталкерского сайта, который взломал. Не переживайте, никто не узнает. Карта точная, её опытные диггеры составили. Они ею и сейчас пользуются. Так вот. Когда чип заработает, у него в мозгу, точнее перед глазами встанет эта карта в формате «3D». То есть будет он видеть только её.
– Остановись-ка, Саш. Я толком не понял. Кто такие диггеры?
– Это те, которые лазают по разным заброшенным подземкам, линиям метрополитена, канализациям и всяким старым тоннелям. Просто ради интереса, хобби такое.
– И у нас в городе есть диггеры? Я и слова-то такого не знал.
– Есть они везде, просто не афишируют своё занятие. Это не законно ведь, лазать где попало… Так вот, у них сайт есть с подробной картой подземных коммуникаций.
– Ну ладно, это я понял. Вот будет Махмуд видеть эту карту перед глазами. Дальше что? Почему ты решил, что он куда-то вообще пойдёт по этой карте и не станет её игнорировать? Я уж молчу о том, каким образом ты собрался вживлять в его голову чип.
– Я раньше чипы изготовлял, они маленькие. Используется для этого обычная карта памяти из смартфона. Правда, раньше я не вживлял…
– Ладно, что дальше? – спросил Зорин, безнадёжно махнув рукой. – Так почему же он должен идти куда-то в подземелье, ты так и не сказал.
– А потому, что он не сможет по-другому. Он станет снова крысой, как его сородичи. Его новое сознание (Вы же говорите, что эта конкретная особь эволюционирует) как-бы исчезнет.
– Это как? Можно стереть сознание?
– Нельзя. Но можно поставить заслонку. Это всё сделает программа. Не будет у его нового сознания доступа к мозгу. Понимаете?
– Как зомби?
– Да. Чистый лист. Его мозг будет считывать программу с чипа, а его тело её выполнять. Он не будет ощущать себя человеком, к нему вернутся инстинкты крысы. Он снова не сможет переносить солнечный свет и потянется к своим сородичам.
– Ага! И станет таким-же кровожадным! Нас сожрёт.
– Нет. Он просто пойдёт под землю. Скорость его движения будет прописана в программе, нам останется только за ним идти. Какое-то время, пока чип работает, он для нас будет безобиден. Как управляемая машина.
– Я в толк не возьму, почему ты решил, что он выведет нас к логову именно по карте? Вдруг заблудится?
– Просто, когда перед глазами его будет карта, ничто его не отвлечёт. Он выведет. Его инстинкт поведёт и память. Он вспомнит, откуда он пришёл.
– Сомнительно…
Сашка обиделся и надул губы.
– А Вы-сами-то придумали что-нибудь получше?
– Я? Вообще ничего.
– То-то же!
– Так, ты не задавайся! Твой план довольно ещё сырой. Вот что мы будем делать, если поблуждаем по этим катакомбам подземным, и ничего не найдём? А если найдём? Как будем спасаться? Крысы же набросятся на нас, если обнаружат? Успеем ли мы уйти? И что станет потом с Махмудом?
– Я подумал! Если не найдём, то вернёмся назад и станем придумывать другой план. Но мы найдём, я уверен. Так вот, когда мы приблизимся к логову крыс… А мы ведь не внезапно его обнаружим. Там будут следы, какой-то шум, запах. По поведению нашего крыса мы поймём, что уже близко. Отметим это место на карте (она у нас будет в печатном варианте) и уйдём тем же путём. Передадим данные органам. Они их всех БАХ! И взорвут! Или отловят как-то. А Махмуд… Ну, не знаю. Можем его там оставить, если захочет.
– В смысле, оставить? И как же он что-то захочет, если он станет зомби?
– Это пока действует программа. Потом сознание его человеческое вернётся к нему. Просто чип действовать будет, пока его не извлечёшь или пока батарейка не сядет. В него встроена будет микробатарейка, работающая 100 часов где-то. Пока точно не могу сказать. Для этого мне нужен мой компьютер. Просто долго воздействовать на мозг живого существа с помощью электроники нельзя. Это с помощью психотропных препаратов можно. Но с ними существо будет неуправляемым, а нам этого не нужно!
Борис задумался. Вся эта процедура по вживлению чипа под кожу и использование Махмуда, как зомби-путеводителя по подземным тоннелям, показалась Зорину зверством. Слышала бы это Кривулина. В жизни б не согласилась учинить над ним такую экзекуцию. Она, вон, его говорить учит, жалеет, опекает…
– Знаешь, Саш, – сказал Борис, – есть здравое зерно в твоих умозаключениях. Но… Сделать из человека зомби… Пусть и для благих целей… Фашизмом каким-то попахивает.
– То есть, Вам его жалко, да?! А если б он мне руку оттяпал? – вскрикнул мальчик.
– Остынь!
– А то, что они весь город в страхе держат, Вам всё равно? Из-за них погибла Ваша любовница!
– Замолчи! – рассердился Борис. – И не ори. Много ты понимаешь. Сам посуди: ну что мы нелюди? Оставив его там, мы обречём его на верную смерть! Спустя сто часов, он осознает себя вновь человеком и испытает ужас, когда поймёт, что он среди чудовищ! Ему конец. Да его сожрут раньше, он ведь не на крысу похож теперь, а на человека! Поэтому, Сашка, вместо того, чтоб меня упрекать, думай, как нам Махмуда с собой из подземелья вывести, если мы и вправду туда отправимся. И как сделать так, чтоб потом его мозги на место встали. Ребёнок ты ещё. Думать надо на несколько шагов вперёд!
– Хорошо, раз Вы такого обо мне мнения, посмотрим, что Вы скажете, когда все остальные крысы эволюционирую и повылазят на свет божий! Или, когда начнут при свете дня нападать!
В глазах у мальчика стояли слёзы, ему было ужас как обидно, что его кумир Борис Владимирович Зорин не оценил его стараний. Он всё-таки не удержался и заплакал. Чтоб не разреветься перед доктором, он резким движением вытер слёзы, шмыгнул носом и глубоко вдохнул. Последними его словами были:
– Говорите, я – ребенок? На шаг вперёд не думаю? А сами-то подумали, как Ваш так называемый Махмуд будет среди нас, обычных людей, дальше жить? Защищаете его. Всё равно он никому не нужен! В зоопарке что ли его показывать?