Разукрашенные изморосью девушка и кот шагнули в туман. Вместо воды под ногами оказалась твёрдая почва, промёрзшая в вековом стазисе, но настоящая, кусающая стужей сквозь подошвы кроссовок. Тропа вела, петляя, между малых сараюшек, окостенелых в пелене сна. Чем дальше, тем массивней становились строения – вот уже угрюмо скосившиеся дома обступили дорогу. Частоколы оград зубами грызли воздух. Ни единого движения, скрипа, только молчаливый упрёк. Во всём окружении ощущалась скорбь пробуждающихся мертвецов, оледеневших когда-то живьём. Бревенчатые избы чернели камнем, точно из базальта, а не дерева. На их стенах проступали пока ещё редкие крупные капли. Туман обступал деревню, но в ней самой расползался куцыми клочьями, контрастными на фоне черноты. Не будь свечения, дороги было бы не разобрать.
Впереди показалась церковь с покосившемся крестом, зелёные всполохи лизали её стены. Воздух мерцал и переливался точно северное сияние. Выйдя на край площади, Женя поняла, что они здесь не одни. Фигуры в лазурном, подцвеченные нездешним светом – отчего становились по-настоящему зловещими – обступили нечто в центре. Женя пригнулась за брошенной телегой, кот втянул носом воздух. Сектанты пели гудящими голосами, воздевали соединённые руки к небу. Когда земля задрожала, люди едва не попадали, безумный хоровод разомкнулся, обнажив склоненную фигуру. Точно каменная, девушка в потускневшей кольчуге застыла на коленях, опустив голову и обхватив руками крупный живот. В её волосах зарождалась капель.
Кот выругался самыми грязными словами, – Идиоты! Всех нас погубят.
– Кто эта женщина?
– Забава-а-а. Это в сказках говорится, что её Змей похитил, а богатыри вызволять ходили. Наоборот всё было. Полюбила Забава Горыныча, суженой его сделалась, а люди не поняли, не приняли, своровали девку у Змея из-под носа и на него напраслину возвели. А ты ещё меня ксенофобом называешь.
– Как же она тут очутилась?
– Когда к людям попала Забава-а-а, те смекнули, что к чему и на неё ополчились, извести хотели. Опоздал Горыныч, при смерти нашёл, потому попросил он у Яги колдовства её неживого, чтобы спасти любимую. Старая – себе на уме, обратила деву в камень и потопила со всей деревней. Заморозила. Сам не верил, да вот же она перед нами. А значит, дело труба. Змей за свою возлюбленную и потомство в её чреве всю округу спалит, глазом не моргнёт.
– А нельзя её расколдовать? Змею жена – людям спасенье.
– Говорю ж, умирала она. Исцелять умеешь? Да и у Яги древняя магия-я-я, нам с тобой не под силу. Стережёт свои секреты хозяйка жизни и смерти. Раз так решила, значит, есть ей прок. Сам Горыныч не ведает, как жену спасти, чтобы заклятье не сгубило обоих. Всё что и может – охранять от вторжения.
– А как же эти, – Женя указала на культистов, – Выходит, они ошибались. Нашли не то, что искали.
– Первый раз, что ли? Дети с опасными игрушками.
Над головами ещё протяжней завыл ветер, точно от взмаха исполинских крыльев. Женя посмотрела наверх, весь небосвод заслонили чёрные извивающиеся кольца, гигантские чешуйки мерцали червлёным золотом. Дорожка огня ударила в одного из сектантов, тот вспыхнул факелом и с криком бросился к своим. Культисты кинулись врассыпную, спасаясь от возмездия. Новый огненный всполох прочертил линию перед окаменевшей девой – живая преграда. Но промёрзшая земля быстро гасила пламя. В небе загудело, забурлило, будто в плавильной печи – змеиная плоть раздувалась мехами. Огненный поток сорвался с небес и покрыл четверть деревни, окаменевшие избы вспыхнули, но также вскоре погасли. А вот разбежавшиеся люди, судя по доносившимся воплям, нет. Ярость Змея косила всех без разбора.
Женя схватила подмышку кота и побежала обратной дорогой, прикрываясь домами при каждом новом залпе огненного дыхания. От жара таяли избы, оплывая ручьями. Под ногами хлюпало. Над головой громыхнуло. Женя едва увернулась от слепого гнева Горыныча и припустила ещё быстрее. Вокруг озера пылал лес. Жар огнища и лёд колдовства сталкивались в противостоянии, оседая шипящим инеем, точно в скандинавских мифах. К палаткам на опушке, всё ещё застывшим во времени, подступало пламя.
– Они же сгорят, – Женя повернулась в ту сторону, – Их надо вытащить.
– Уничтожь маяки, – верещал Васька, – Затопи деревню. Обрати-и-и заклятье. Иначе сгорит всё.
Женя замешкалась, вращая головой по сторонам, – Как я найду маяки?
Кот вытянул лапу, там, куда он указал, с земли поднимались искры. Женя сделала шаг, но её тут же сбило с ног и она кубарем покатилась по земле. Чьи-то руки схватили девушку и дёрнули за ворот, – Это ты виновата? – мокрый от пота сектант с обожжённым лицом орал, разбрызгивая слюну.
– Отпусти её, – Вася, отлетевший при падении, ощетинился, выгнул спину. Говорящий кот для сектанта оказался последней каплей, он разжал пальцы и шарахнулся в сторону. Но было поздно. Реактивная струя Змея накрыла всех троих. Кот, раздувшись, укутал собой девушку, заключив в свою разряженную сущность как в пузырь. Пламя плясало по спектральной шкуре, каждая частица вибрировала от натуги, но улыбка кота, обращённая внутрь светилась искренней любовью. Когда всё стихло, морок рассеялся, и Женя, освобождённая из спасительного плена, рухнула на колени. У её ног часто дыша лежал Вася. Его обожжённая спина вздрагивала.
– Нет, Васенька, милый, прошу тебя, только не оставляй меня, – слёзы побежали ручьями. – Ты обещал, что не оставишь.
– Справился, защитничек, – за спиной раздался скрипучий голос. Женя не обернулась.
– Ты спасёшь его?
Кот из последних сил дёрнулся и прошипел, – Не надо.
– Спаси. Прошу тебя. Умоляю.
– Твои слова, – над ухом щёлкнули костлявые пальцы. – Затопи деревню.
Васино тельце перестало вздрагивать, обросло новой лоснящейся шкуркой, из глаз покатились крупные капли, – Зачем же ты? Она ничего не даёт просто так.